Когда‑то у нас появилась так называемая «эстрадная поэзия». Пожилые люди еще держат в памяти забытых ныне крикунов. Потом пошла в ход «эстрадная проза», тут слава была поменьше, с ошметками ее телезрители могли ознакомиться в пошлой «Московской саге». С утверждением у власти в России вороватых «олигархов» расцвела, так сказать, «эстрадная историография» – проще говоря, сериалы на исторические сюжеты. Примеры тому, к сожалению, на глазах у всех. Изготовляются эти фальшивые хроники по типу зарубежных «шоу» – шумных и ярко размалеванных зрелищ, где главнейшим свойством служит бесстыдство всех участников, как исполнителей, так и авторов.
Обыкновенно часто насилуют здесь биографии исторических героев. Именно в этом жанре давно подвизается наш телеведущий Л. Млечин. Недавно он изготовил книжку про мрачного «генсека с Лубянки» Юрия Андропова. Ныне об этом закрытом человеке известно много.
Тот, как теперь доказано по непреложным документам, тайно и люто ненавидел русских патриотов и покровительствовал – тоже тайно – будущим разрушителям Советского Союза. Оба эти важнейшие политические сюжета у Млечина нарочито приглушены и почти незаметны. А объемистая книга пестрит типичными проделками «шоу‑бизнеса» – чередуются сплетни, анекдоты, подлинные документы толкуются вкривь и вкось, а собственные домыслы выдаются за факты. Словом все, как у американского гражданина Познера, члена Всероссийского еврейского конгресса Соловьева и недавнего киевлянина Шустера.
Эти и все иные изготовители телефальшивок действуют, мягко говоря, с некоторым пренебрежением к общественному мнению. Помимо их личных свойств определенного рода, тут есть и некое материальное обоснование. У телевизора – миллионы зрителей, а у журналов и газет, где их ядовито бранят, лишь десятки тысяч. И плевать хотели на эти скромные тысячи останкинские миллионеры‑эстрадники. А русско‑патриотического телевидения, чтобы ответить им, как они сами выражаются, адекватно, у нас в Останкине пока нет.
Зря все‑таки взялся Млечин публиковать свои телешоу В телевизоре он скажет и исчезнет, возразить ему с экрана тоже невозможно – его противников туда не пустят, и миллионы граждан останутся навсегда обманутыми. А вот книжный текст может быть объективно оценен и оспорен. Попробуем этим заняться, имея целью не исправить Млечина, а прояснить нечто его возможным читателям.
Книжка рыхлая, торопливо составленная, что слышал об Андропове и вокруг него, то и продиктовал на бумагу. Известно, что служебное возвышение героя произошло в Карелии. У Млечина есть глава «Карелия и ее хозяин Куусинен», восемь книжных страниц, где говорится о чем угодно, кроме знаменитых карельских берез, а вот имя Андропова даже не упомянуто. Значит, книгу даже не редактировали в том мало известном издательстве. И так, мол, сойдет…
Привычка вещать с телеэкрана бесцеремонно и безответственно не оставила Млечина и при написании книги. Ее персонажи – подлинные исторические лица, порой очень известные, писать о них следует с должной осмотрительностью. Но в книге множество диалогов, они написаны, как будто автор вел их магнитофонную запись. Образчиками подобной приблизительной истории насыщена вся книга. Вот пространно описывается снятие в КГБ Семичастного и замена его Андроповым. На Лубянку заявились члены Политбюро.
Читаем:
«– Товарищ генерал, в здании члены Политбюро! – Это докладывает помощник шефу КГБ в его служебном кабинете.
– Сколько их там?
– Много!
– Где они сейчас?
– Вошли через ваш подъезд…
– Приглашай их сюда, в кабинет.
Появились Кириленко, Пельше, Мазуров, Андропов.
– О, да вы тут чаек пьете! – вроде как с улыбкой произнес Кириленко. – Можно и нам присоединиться?
– Пожалуйста, располагайтесь, – предложил Семичастный. – Можно и другое гостям предложить…»
Прервем этот выдуманный и совершенно нелепый разговор, который телевещатель Млечин растянул на несколько книжных страниц. Но именно из таких псевдоподробностей составляет Млечин свое сочинение, привык на телике к безответственности. Вот еще пример. Разбирается дело о злоупотреблениях бывшего главы компартии Украины Петра Шелеста, новое начальство допрашивает его приближенного:
«– Вы так угодничали перед Шелестом, что даже прирезали территорию за счет города на его усадьбе.
– Это не так… Когда строительное управление ЦК меняло дряхлый забор на новый, то оно и согласовало новые границы забора…
– Мне докладывали, что вы лично носили ордера на квартиры для окружения Шелеста самому Шелесту, в зубах, так сказать…
– Да, был случай, когда Петр Ефимович позвонил и попросил выписать ордер на однокомнатную квартиру из специального резерва.
– А вы хоть поинтересовались, кому предназначался этот ордер?
– Да, Петр Ефимович сам сказал, что стюардесса правительственного Ту‑134.
– Это была его любовница.
– Я не стоял со свечкой в руках, а слухам я не верю».
Такой вот разговорчик приводит Млечин, как будто сам
слышал. Подчеркнем, что эти пикантные подробности прямого отношения к деятельности Андропова не имеют, Шелеста снимал Брежнев. Автор вводит эту сценку для «оживляжа», выражаясь журналистским жаргоном. Образчики такого рода разбросаны по всей книге от начала до конца.
Свои собственные оценки политического характера Млечин высказывает весьма осторожно, однако направленность их очевидна. Выражена она как в прямых суждениях, так и в нарочитых умолчаниях. Ныне с очевидностью установлено, что шеф Лубянки остро не любил «русистов», тех русских писателей и публицистов, которых ныне именуют Русской партией. Млечин не обошел этот сюжет, но как его подал? Самые зловещие места из записок Андропова и его преемника Федорчука не приведены в книге, есть тут лишь краткая цитатка, состоящая из общих слов, отчего та громкая история выглядит приглушенно и с явными умолчаниями по сути дела. Но кратко упомянуты в разных местах В. Белов, В. Ганичев, А. Иванов, В. Кожинов, О. Михайлов, М. Лобанов, В. Распутин, С. Семанов, В. Солоухин. Всем даны краткие, но вполне отрицательные оценки, хоть вроде бы мимоходом. Как видно, политические пристрастия автора выражены тут явно.
Это находит свое очевидное подтверждение, так сказать, с другой стороны. Все окружавшие Андропова деятели Еврейской партии (выразимся так «для равновесия»), напротив, показаны с большой теплотой. Обаятельными умницами представлены А. Александров‑Агентов, Г. Арбатов, А. Бовин, Н. Иноземцев и далее до конца алфавита, где оказывается молчаливый советник Брежнева Георгий (Генрих) Цуканов (единственный, кто не оставил пока никаких мемуаров). Ясно, кто тут «хорошие» и кто «плохие». Даже невзрачного чиновника из отдела пропаганды Г. Смирнова расхвалил Млечин, ибо тот женился вторым браком вполне «интернационально», так себя и вел в деле руководства партийной пропагандой. Иван Петрович Кириченко, помощник Черненко, всегда мне о нем отзывался: шабес‑гой.
Как очевидно, даже в этом острейшем идейном вопросе Л. Млечин не смог скрыть своих чувств, хотя обошелся в основном намеками и прибаутками: привык к жанру телешоу и не в силах отвыкнуть.
Конечно, привычка к развязной и ненаказуемой говорильне нередко подводит самого говоруна. Вроде следовало бы либерально‑интернациональному автору стараться всячески обелять борца с «русистами» Юрия Владимировича. Не получилось, язык не приучен к необходимой сдержанности. Ныне хорошо известно, как в Свердловске‑Екатеринбурге взорвали «дом Ипатьева», последнее прибежище семьи Николая II, тут в подвале были застрелены одиннадцать человек, включая двух женщин, четырех девушек и больного подростка. Млечин уточнил подробности. 26 июня 1975 года Андропов доложил в ЦК:
«Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в городе Свердловске. Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города.
Представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому партии решить вопрос относительно особняка в порядке плановой реконструкции города».
«Вопрос решили», направив соответствующее распоряжение в Свердловск. Тут уж и нам не удержаться от подробностей! Тогдашний первый секретарь обкома Я. Рябов не спешил выполнять указание, ссылаясь на мнение Общества охраны памятников, а вот сменивший его в ноябре 1976‑го Б. Ельцин, выслуживаясь, поспешил несчастный памятник снести. Потом жаловался, что на него, мол, давила Москва. Врал, как всегда («лягу на рельсы…»). Итак, нынешний российский народ обязан именно Юрию Владимировичу и Борису Николаевичу этим варварством.
А ведь до сих пор не перевелись на Руси простодушные граждане, которые числят Андропова тайным «либералом» и «реформатором».
Много, много мрачных тайн унес с собой в могилу Андропов. Вот Л. Млечин возвышенно характеризует главного кремлевского лекаря Е. Чазова, всюду почтительно именуя его «академиком», хотя никакого научного вклада тот по сию пору в медицинскую науку не внес. Меж тем Чазов был прежде всего «человеком Андропова». Конечно, обозвать его привычным выражением «агент КГБ», нельзя, не тот, как говорится, уровень, но осведомителем шефа Лубянки номенклатурный врач, кандидат в члены ЦК КПСС, конечно, был.
И в этой связи не может не возникнуть вопрос о странных и подозрительно скоропостижных кончинах многих лиц из высшего партийного руководства во времена Андропова – Чазова. Нет, нет, речь не может быть о ядах и отравителях из романа «Королева Марго», о чем так любят судачить обыватели! Но ведь и лечить больного тоже можно по‑разному… Впрочем, ожидать, что телевизионный шоумен Млечин станет столь глубоко исследовать историю, было бы опрометчиво. Как говорится, не дождетесь!
Политолог и постоянный гость телеэкрана В. Никонов издал объемистую книгу (восемь сотен страниц большого формата) о жизни знаменитого сталинского соратника Вячеслава Михайловича Молотова. Том разделен на введение и 18 глав, всем предпосланы эпиграфы. Значит, наш автор придавал этому старомодному обычаю некий значительный смысл. Набор цитат несколько озадачивает своей… ну, пестротой, что ли, какой‑то необычайной разноликостью авторов этих цитаций. Отто фон Бисмарк соседствует с Конфуцием, Талей‑ран – с Иосифом Бродским, Зинаида Гиппиус (единственная тут дама) – с Макиавелли, а забытый давно литературный шалун Мариенгоф – с Евангелием от Луки.
Подбор эпиграфов убедительно свидетельствует об отсутствии у автора хорошего вкуса и явно недостаточной глубины в осмыслении очень серьезных исторических сюжетов, которые он взялся описывать. Подбор эпиграфов точно соответствует общему содержанию книги.
По всему многостраничному тому Молотов именуется автором не иначе как дед (именно так, с маленькой буквы и без кавычек). Да, Никонов является внуком Вячеслава Михайловича и его единственной и любимой супруги Перл Карповской‑Жемчужиной. Так, но частое упоминание родства в данном случае выглядит не только навязчиво, но даже несколько фамильярно. Допустимо такое выражение в случаях исключительных, – например, когда внук стал верным и последовательным продолжателем дел своего деда. А в данном случае? Никонов по окончании истфака МГУ и аспирантуры стал в 1990 году сотрудником аппарата ЦК КПСС, однако – в отличие от деда – верность коммунистическим идеалам не сохранил. Уже в 1991–1992 годах стал помощником председателя КГБ СССР, им был тогда небезызвестный В. Бакатин, отличившийся тем, что передал американцам план нашей секретной аппаратуры в их посольстве в Москве. Затем стал депутатом Государственной думы от партии «ПРЕС» (был такой С. Шахрай, если кто помнит). Затем был деятелем движения «Наш дом – Россия» (это В. Черномырдин), теперь постоянный обозреватель телеэкрана. Никакой оценки политической деятельности В. Никонова мы тут не даем, отнюдь, но нельзя не заметить, что линия его в политике несколько извилистая. И уж никак нельзя считать его продолжателем дел своего твердокаменного деда. Явно не следовало бы ему этим словом злоупотреблять. Наследником большевика Молотова он никак не является.
Теперь самое главное: биография любимого дедушки у внука никак не получилась. Это уж с любой точки зрения, ибо в русской литературе давно сложился устойчивый биографический жанр, законы тут твердые – в центре изображения стоит судьба героя, а приметы эпохи – лишь фон, исторические декорации. К сожалению, в книге Никонова дело обстоит как раз наоборот, в центре оказывается не Молотов, он порой исчезает на десятки страниц, а именно бурные исторические события тех знаменитых лет. Сугубый порок для биографического сочинения, но, может быть, автору удалось рассказать нечто новое и существенное о событиях, в которых участвовал «Дед»? Увы.
Не станем касаться относительно второстепенных событий, но вот о главнейших. Февральская революция заслуживала бы в книге о жизни Молотова особого внимания, ибо он был единственным из видных большевиков, кого тот стихийный взрыв застал в Петрограде. Следует монотонное изложение тех известных событий, написано это словно по старым учебникам, все острые вопросы, обсуждаемые в современной историографии, словно не замечены (напомним, что автор – не только телерепортер, но и доктор исторических наук). Лишь один тут пример: давно установлено, что самозваное Временное правительство состояло сплошняком из масонов. Не станем пускаться в сложные толкования вопроса, но факт есть факт. Сошлемся хотя бы на признанные труды покойного уже В.И. Старцева, изданные в Москве в семидесятых годах и получившие тогда признание коллег. В ту пору Никонов пребывал на истфаке МГУ и не мог о них не знать.
К сожалению, так же поверхностно описан и Октябрьский переворот, а Молотов в этой главе полностью потерялся в исторических декорациях. Вполне дурно для биографического повествования, но не только в этом слабость. Снова обходятся острые и спорные сюжеты. Скажем, какова была роль Л. Троцкого в Октябре? Ранее о том шли острейшие распри политического характера, теперь спорят историки. А что же наш автор, обладатель ученых дипломов? А ничего. Ссылается на конъюнктурные работы Д. Волкогонова, а также – видимо, для «оживляжа» скучноватого изложения – на запись бесед с Молотовым покойного поэта Ф. Чуева (тот мне клялся и божился, что имеет подлинную запись тех бесед, однако вопрос о достоверности до сих пор никак историографически не прояснен, зато критики предовольно).
В биографических работах принято выстраивать не только деятельность главного героя, что естественно, но и образы главнейших его современников. Таковыми в данном случае безусловно являются Ленин и Сталин. Автор проявляет необычайную осторожность в оценке этих двух имен. Воистину, «да и нет не говорите, черное и белое не называйте»… К счастью для наших читателей, тут не придется долго цитировать пухлые описания на этот счет. Цитируем: «Ленин, вероятно, в глубине души, как аристократ и интеллектуал, недолюбливал Сталина, не слишком образованного выскочку из плебса». Задержимся на оценке этого выразительного суждения, хотя даже неловко писать такое в адрес исторического доктора.
В.И. Ульянов никаким аристократом не был, а сыном разночинца, получившего дворянство на государственной службе. Ленин своим «потомственным дворянством» пренебрегал, не поминал о том ни до, ни после революции. Неловко употреблять к нему словечко «интеллектуал», ибо отношение Ленина к интеллигенции было… так сказать… Образованность Сталина была исключительно глубокой, что теперь вне сомнений, хотя ученых дипломов он не заимел. Ленин и Сталин могли именоваться «выскочками» только в устах все проигравших им князя Львова или графини Паниной. Объективный историк не имеет права их так именовать, они захватили власть в России как вожди революционного народа. Кромвеля и Наполеона тоже именовало таким словом свергнутое дворянство. Оно было право, но лишь по‑своему.
Наконец, последнее тут: неловко звучит у гражданина нынешней Российской Федерации слово «плебс». Сам‑то он точно не из рода Рюриковичей или даже Годуновых. Откуда взялось такое высокомерие у недавнего сотрудника Бакатина, Шахрая и Черномырдина?
Ближе к окончанию пухлой книги А. Никонов задался разрешением весьма серьезного вопроса, который сам же определил так: «Чем был большевизм?..». Ответ тут интересует многих, в том числе и возможных читателей. Доктор наук отвечает с простодушием школьника, пишущего сочинение на уроке истории: «По вопросу о сущности большевизма я предоставлю слово ему («Деду» то есть. – С. С.), ограничившись лишь некоторыми собственными добавлениями, комментариями». Более чем скромная задача для историка, пишущего о великой русской революции! Так надо было бы издать высказывания на этот счет «Деда», и дело с концом, и гораздо короче бы получилось. «Комментарии» в подобных случаях даются «под строкой», а добавления скромно помещаются в конце книги. Зачем тогда затруднять читателя восемью сотнями большеформатных страниц?
Есть ли в книге нечто ценное в познавательном смысле? Да, и это необходимо отметить. Автор собрал обширные материалы о происхождении семьи Скрябиных на Вятской земле, род их прослеживается аж с середины XVIII века, что редкость даже для многих дворянских. Украшают книгу семейные фотографии Вячеслава Скрябина, ставшего российским революционером по прозвищу Молотов, публикуется это впервые. Смотреть на русские лица столетней давности необычайно приятно: крепкие, рослые мужики, иные с окладистыми бородами, другие уже побриты, благородные, миловидные женщины с многими детьми, а детишки опрятные, с живыми личиками и тоже крепкие. Боже, как недавно и как трагически давно все это было!
Приводится аттестат восемнадцатилетнего Вячеслава Скрябина об окончании им реального училища (полное среднее образование по тем понятиям), там оценки по 13 предметам, из них 11 «пятерок» и только две «четверки». Отличные успехи у Вячеслава в алгебре, французском и немецком языках, в Законе Божием. Ну, последнее совсем не удивительно, рос в истинно верующей православной семье. Успешно поступил в Петербургский политехнический институт, блестящее деловое будущее ожидало его, отпрыска трудолюбивой многодетной семьи. Но уже через год – арест, и все пошло‑поехало…
Отчего же, почему? Да, конечно, революционно‑разрушительная зараза гуляла тогда по Руси, особенно поражая образованную молодежь, так, но в жизни каждого человека есть всякий раз своя, сугубо собственная причина. Какова же она была у молодого Вячеслава Скрябина? Его внук в этом важнейшем историческом и нравственном вопросе разбираться не стал, заметил лишь, что есть свидетельство, что в юности на будущего Молотова оказали революционизирующее влияние рассказы Чехова. Да, Чехова, тихого такого интеллигента, никак уж не похожего на Максима Горького и подобных.
Почему же? Вот тут и есть предмет для раздумий, и весьма серьезных. Вспомним Ленина, как он описывал свои впечатления от знакомства с чеховской «Палатой № 6»: «… мне стало жутко… у меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6». Ну, понятно, вся Российская империя – дом сумасшедших. А потому – «Долой самодержавие!». И во многом прав, совершенно прав был Ленин, когда написал о Льве Толстом как зеркале революции. Увы, русской.
Русская классика и русская революция – насущная тема наших нынешних общественных интересов. Этого в книге нет. Что ж, В. Никонов съездил на родину дедов и прадедов и привез оттуда некоторые ценные материалы. В этом единственное, пожалуй, достоинство данного тома. А читателям обещаны еще два в продолжение.
Будем надеяться, что Никонов съездит теперь на родину бабушки и привезет материалы из ее родового местечка.
Материал создан: 27.11.2015
