Архивы сайта iamruss.ru за июль месяц 2015 года

Топоним «Пермь» происходит из языка древних коми, в котором «парма» означает «возвышенное место», а «пэрма» — «окраинную землю». До недавнего времени Пармой местные жители называли возвышенность между реками Вишера и Чусовая.

В жизнеописании святого Стефана Пермского, составленном в 1397 г. иноком Троице-Сергиевой обители Епифанием, приводятся реки, текущие в земле Пермской: Вымь, Вычегда, Вятка, Кама, Чусовая.

В допетровских правительственных актах Великой Пермью постоянно именовалось пространство от истока Камы до реки Чусовой, а Пермью Вычегодской — земли по реке Вычегде и ее притокам

Новгородцы стали проникать в Пермь через Заволочье (Двинскую землю) с XI в. Как и в других отдаленных северных районах, Новгород интересовал здесь исключительно сбор дани. И не только пушнины. В то время молва широко разнесла слух о «закамском серебре». Бывало, что новгородские «гости» взимали дань в драгметалле, но, видимо, его наличие было лишь следствием торгового обмена. До новгородцев в Пермский край попадали арабские купцы через Итиль и Булгарию. А найденные здесь монеты говорят о еще более ранних визитах гостей из Сасанидского Ирана и Индо-Греческого царства.

Под 1187 г. Новгородская четвертая летопись содержит запись: «Того же лета избъени были даньники Перемьские и Югорьские, а друзии, за волоком…» Погибло около сотни новгородцев, пришедших через Пермь в Югру цифра по тем временам немалая.

Под 1193 г. та же летопись сообщает о новом поражении новгородских отрядов по главе с Ядреем около двух югорских городков — причем воевода шел мстить за убийство новгородских сборщиков дани, случившееся в 1187 г. И, видно, попали дружинники в засаду: засвистели невесть откуда острые стрелы, а из-под еловых лап поползли лешие с ножами — резать жилы. Разгром был столь ужасным, что уцелели лишь 80 человек, которые вернулись домой летом следующего года.

На интерес новгородских сборщиков дани к туземцам Перми и Югры те не отвечали взаимностью. Известный пермский краевед А. Дмитриев писал, что новгородцы брали столько, «сколько можно было взять при помощи всевозможного насилия».

Похоже, дань была высока — новгородцы собирали ее как в свой карман, так и в казну. К тому же посланцы Великого Новгорода не могли или не хотели принести сюда государственность. Эти обстоятельства способствовали уходу югричей на восток, что, очевидно, свершилось к концу XIV в. Предки же пермян двигались из нижнего Прикамья на север еще с VIII в. удаляясь от воинственных тюркских племен. В их языке было немало слов индоевропейского происхождения, а в генах была широко представлена праславянская гаплогруппа R1a1, свидетельствовавшая о смешении с более ранним индоевропейским населением нижнекамского региона.

Не заботились новгородцы о распространении в Перми и Югре христианской веры, что могло бы сблизить их с туземцами. Пермяне оставались анимистами, поклоняясь солнцу, воде, камням, деревьям, быкам. Шаманы служили посредниками между людьми и миром духов. Остались свидетельства о том, что на пермских капищах стоял антропоморфный идол Золотой Бабы, возможно, результат древнего взаимодействия пермян с восточными индоевропейцами.

Договорные грамоты Новгорода с Тверью (1263) и Москвой (1456, 1471) всегда упоминают Пермь, Печору, Югру как его владения. Но новгородская власть там была почти номинальной и осуществлялась наездами. Об этом свидетельствует и тот факт, что новгородцы не строили в Перми Великой даже острогов. К концу новгородской власти там существовало четыре городка, причем все туземные — Искор, Урос, Чердынь, Покча. Немало туземных поселений было уже заброшено. А стояли они на высоких местах, защищаясь рядами валов.

Со второй половины XIV в. началось проникновение в Пермскую землю московских русских, которые, после приобретения великим князем Белозерского края, быстро освоились на Северной Двине, а затем и на Вычегде.

Дмитриев пишет: «Москвитяне со свойственной им настойчивостью осуществляют мысль в деле и направляются в далекие Новгородские волости по путям, давно проложенным самими же Новгородцами. Постепенно, в течение довольно долгого периода времени, Москва побеждает Новгород его же оружием!»

В 1363 г. на Печору и в Пермь Великую послан первый московский наместник Андрей Фрязин — судя по прозвищу, человек итальянского происхождения. Великий князь Московский Дмитрий Иванович Донской отдал ему в кормление печорские земли, с правом «брать подводы для московских служителей и на Перми».

В отличие от новгородцев, москвичи осуществляли религиозную миссию в Пермском крае — без насилия, мягко и вполне удачно.

Монах Стефан из города Ростова, принадлежавшего Москве, приступил к миссионерской деятельности в Перми Вычегодской в 1379 г. Он крестил пермян, создал пермскую азбуку, перевел на пермский язык Евангелие и обучал детей. Соликамская летопись под 1383 г. указывает: «В государствование Великаго Князя Димитрия Ивановича Донскаго впервые проповедана в Пермии христианская вера святым Стефаном, преставившимся в 1396 году».

Деятельность Стефана поддерживалась митрополитами московскими и способствовала распространению в Перми московского влияния. Притом вполне заслуженно, как бы это ни огорчало современных сепаратистов.

В городке Усть-Выме, где Стефан поставил церковь на месте прежнего капища, была учреждена Пермская епархия. Стефан стал первым епископом Пермским, которому надлежало окормлять земли всего Верхнего Прикамья.

В1398 г. двинским воеводой Анфалом Никитиным, присягнувшим Московскому великому князю, был основан Анфаловский городок — первое на Верхней Каме русское поселение. Впрочем, по удаленности от Москвы город сделался пристанищем ушкуйников.

В 1430 г. посадские люди Калинниковы заводят в Пермском крае поселение Соль Камская (ныне Соликамск), поставив варницы на реке Усолке. Они представляли собой огромные железные котлы, наполняемые рассолом, с дровяной топкой — выпадающие в осадок гипс и другие примеси последовательно удалялись. (До XV в. стране не хватало собственного производства соли, она ввозилась из-за границы.)

В перемирной грамоте Василия II Темного с Казимиром IV от 1449 г. Московский князь титулуется среди прочего государем Ростовским и Пермским. В послании митрополита Ионы к вятчанам от 1452 г. Сысола, Вымь и Вычегда названы вотчиной великого князя Московского.

Вычегодская Пермь была окончательно уступлена Новгородом Москве по отказной грамоте на Двинскую землю от 11 августа 1471 г., а Пермь Великая, или Чусовая, подчинилась Ивану III годом позже. В то время ею правила династия туземных князей. Князь Михаил Пермский со своими слугами принял крещение в 1462 г. Десять лет спустя он был отвезен в Москву воеводой Федором Пестрым и снова возвратился в свою резиденцию Чердынь уже как вассал великого князя.

В синодике чердынского Иоанно-Богословского монастыря от 1477 г. упоминаются князья Михаил и Иоанн Пермский, «убитые от Вогуличей», а также еще несколько вымских и великопермских князей и княгинь — всего 14 душ.

Со времен Стефана христианство сделало большие успехи в Перми Вычегодской и Великой, очевидно, это стало причиной того, что переход власти от Новгорода к Москве прошел здесь гладко.

В 1472 г. в Перми была учреждена постоянная резиденция московских властей — в Покче, где люди воеводы Федора Пестрого «срубили городок».

В период утверждения московской власти в Перми югра уже находилась в Зауралье, где смешалась с остяками и вогулами. Московские источники отмечают тамошние мансийские племена в связи с набегами на Пермский край. Притом этноним «югра» (югричи) часто переносился на вогулов и остяков. Вогулы (самоназвание — манче) жили в это время не только в Сибири, но и на окраинах Перми, на камских притоках Косьве, Чусовой, Сылве, в верховьях Туры, Сосьвы, Лозьвы.

На северо-востоке с Пермским краем соседствовали племена, относившиеся к самодийской языковой группе. Древнерусское сказание «О человецах незнаемых в восточной стране» говорит о «каменной самояди», которая живет «по горам по высоким», то есть на полярном и приполярном Урале, до верховья Печоры и истоков Вишеры.

Население Пермского края до начала русской колонизации было крайне редким, поскольку имело лишь присваивающее хозяйство. В «густонаселенном» Верхотурском уезде насчитывалось всего 200 ясачных вогулов.

С началом русской колонизации Перми сами пермяне движутся на северо-восток, на верхнюю Каму, вытесняя оттуда мансийцев, а в западной части края смешиваются с русскими.

Русская колонизация показала первые успехи в Пермском крае к концу XV в., однако борьба с набегами продолжалась здесь еще почти столетие. И стрела с массивным наконечником, пущенная сибирским «гостем», могла разрезать воздух в любой миг.

В 1455 г. пелымский вогульский (называемый в русских документах югорским) князек Асыка приходит в Вычегодскую Пермь, берет большой полон в Усть-Выме, в том числе владыку пермского Питирима, которого замучивает насмерть.

А на сибирских вогулов в первый раз московская рать идет в 1465 г. В походе вместе с воеводой Василием Скрябой участвует князь Перми Вычегодской, имеющий христианское имя Василий Ермолаевич Вымский, «с Вымичи и Вычегжане». Московские и пермские воины приводят вогульскую землю под руку Ивана III и доставляют в Москву двух вогульских князьков, которых великий князь отпускает обратно, очевидно, взяв с них присягу. Правда, взятый в плен злодей Асыка сумел удрать, и под его «мудрым» руководством пелымское княжество взялось за старое.

В 1468 г. произошел набег на Пермь Великую казанского хана Обреима (Ибрагима). Годом позже русское войско под командованием Ивана Руно в ответ с успехом ходило против казанских татар. Удалось занять окрестности Казани, зажечь ее посады, освободить множество пленников самого разного происхождения. «А что полон был туто на посаде христианской, Московской и Рязаньскои, Литовской, Вяцкои и Устюжской и Пермьскои и иных прочих градов,тех всех отполониша…» Однако на обратном пути, «на Ирыхове острове», русская судовая рать попала под удар казанских воинов и понесла серьезные потери. Часть войска вернулась в Устюг через Пермь Великую.

Туземный князь Перми Великой Михаил Пермский погиб в 1481 г., отражая набег вогулов. Тогда воины пелымского князька Асыки сожгли Покчу и разорили ее окрестности, осаждали Чердынь, но потерпели поражение от устюжской рати под началом воеводы Андрея Мишнева.

Крупный поход 1483 г. привел московское войско на восточный склон Уральского хребта, а затем и вглубь Западной Сибири. Целью его было замирение вогулов, устроивших набег на Великую Пермь. После разгрома вогульского воинства около устья Пелыма, притока Тавды, русские «повоеваша Сибирскую землю», пройдя вниз по Иртышу и Оби.

Результатом этого похода стало то, что весной 1484 г. вогульские князья Юмшан, сын Асыки, и Кальпа в сопровождении пермского епископа Филофея явились в Москву и заключили мир.

В 1485 г. благодаря стараниям Филофея кодские князьки, взятые в плен во время последнего похода, а затем отпущенные, а также еще трое других остяцких властителей заключили в Усть-Выме мирное соглашение с князьями Вымскими Петром и Феодором и вычегодским сотником, представителем московской власти. Князьки клялись «лиха не мыслить и не нападать на Пермских людей, а пред великим князем вести себя исправно». В скрепление клятвы по своему обычаю пили воду с золота.

Впрочем, обещания и красивые клятвы мало отразились на деятельности Кодского княжества. Его воины по-прежнему не давали покоя русским и зырянским селениям в верховьях и на притоках Вычегды.

И в 1499–1500 гг. московские воеводы с 4 тыс. детей боярских снова ходили «в Югорскую землю, на Куд и на Гогуличи» — основной целью было Кодское княжество.

Московская рать двигалась отдельными отрядами по разным маршрутам, по рекам и волокам. Соединившись на Печоре в конце ноября, рать двинулась сухопутным путем, через тундру, на устье реки Уса, далее по льду до реки Щугор и через три недели достигла Югорского Камня. Здесь произошла стычка с самоедами. Преодолев уральский хребет, через неделю пути русские достигли вогульского городка Ляпина. От Ляпина русская рать двигалась на оленьих и собачьих упряжках и взяла более 20 остяцких и вогульских городков. Всего ратники одолели 4650 верст пути.

Неудовлетворительное состояние с обороной края привело к тому, что князь Матвей в 1505 г. «был сведен с Перми Великой» и заменен наместником князем Василием Ковром.

Край заселялся медленно в связи с продолжающимися набегами вогулов и сибирских татар, которые сжигали редкие дворы поселенцев, захватывали их в плен, отгоняли коров и лошадей, громили варницы и мельницы.

В 1505 г. тюменский хан открыл своего рода «второй фронт» против русских, занятых в это время борьбой с Казанью. «Чердыню не взял, а землю нижнюю воевал всю, в Усолье на Камском варенцы пожегл, цырны разорив, а пермяков и русаков вывел и посекл».

Великопермский наместник Василий Ковер сумел догнать арьергард ханского войска и разгромил его на переправе через Сылву.

В 1531 г. князь пелымских вогулов многие пермские погосты разорил, «а Чердыню не взял».

Однако Покча была снова сожжена, на этот раз сибирскими татарами в 1535 г.

После этого наместничья резиденция переводится в Чердынь, где Давыдом Курчовым был поставлен деревянный город, давший начало крепости.

В 1539 г. казанские татары на Вятке и Верхней Каме «князя великово вотчину пограбили, пожгли, а людей пермский посекли многие».

Зимой 1547 г. пришли ногаи, разорили Кондратьевскую слободу на Вишере, перерезав 85 человек, затем напали на Верх-Боровую слободу, где встретили ожесточенное сопротивление.

«Того же году в Соли Камской бысть от тех же ногайских татар месяца мая 25 числа от кровопролития немалой урон. Здешних посадских крестьян по переписи побитых 886 человек».

Соликамск, судя по потерям, указанным летописью, подвергся страшной резне. Степняки рубили бегущих людей, все более стервенея от вида и запаха брызжущей крови. Кровавая вакханалия закончилась, когда подоспели служилые из Чердыни и вместе с уцелевшими Соликамскими жителями наголову разбили степных варваров.

Со взятием Казани и Астрахани угроза с юга для Великой Перми уменьшилась, но набеги с востока, из Сибири, продолжались с не меньшей силой.

В 1553 г. Иван Грозный дает чердынцам и усольцам Уставную грамоту, подтверждавшую и расширявшую их самоуправление, в которой значилось, что наместники и их тиуны (слуги) могут судить великопермских жителей только в присутствии выборных местных властей, старост, выборных присяжных (целовальников), а также уважаемых местных людей. «А целовальников Пермяки выбирают у себя сами, кто им люб…»

Были отменены кормления, за счет которых богатели наместники. Уставная грамота запрещала им торговать у вогулов и остяков на Сылве, а также заниматься рыбной ловлей — права переходили уездным жителям.

«А наместничьи люди, или хто опришной человек к Пермичем на пир или на братчины не званы, пить да не ходят».То есть слуги наместника лишались и такой возможности личного вознаграждения, как участие в общинном торжестве.

Масштабное освоение этого края связано с отворением «окна в Азию» царем Иваном и деятельностью устюжских промышленников Строгановых, разбогатевших на солеварницах в Сольвы-чегодском крае. 4 апреля 1558 г., по челобитью Григория Строганова, дана царская грамота, определяющая их права на освоение пустынных районов Пермского края.

Пожалования Строгановым даются через два месяца после начала войны за выход к Балтике. Стратегический ум царя Ивана связывает ресурсы Пермского края, в первую очередь соль, и торговлю с Европой. В связи с этим можно привести сообщение Ганса Кобенцеля, посла Германской империи в России, от 1576 г.: «Теперь великий князь намеревается, идя по Волге к Москве и оттуда к Ноугороду и далее к Пскову и Ливонии, сделать соляные склады, из коих снабжать солью за дешевую цену Ливонию, Куронию, Пруссию, Швецию и другие прилежащие страны; а соль везут ему в изобилии в его царскую казну».

Строгановым жаловалось пространство в 146 верст в Великой Перми, по обеим сторонам Камы от Лысвы до Чусовой с местами пустыми, лесами черными, реками и озерами дикими, островами и наволоками необитаемыми. Челобитчик получал право рубить лес, пахать пашню, ставить дворы, заводить варницы и призывать людей.

Григорий обязался поставить город, снабдить его пушками, пищалями, пушкарями, оберегать «государеву отчину» от ногайских людей и иных орд. В общем, царская грамота задавала Строгановым задачи не только промысловой, но и крестьянской, и военно-служилой колонизации.

Грамота освобождала поселенцев от уплаты податей на 20 лет.

Как сообщает грамота, о пустоте жалуемых земель свидетельствовал пермяк Кодаул, приезжавший «из Перми ото всех пермич с данью».

Строгановы получили ненаселенные земли, однако на притоках Камы они встретились с чердынскими «отхожими людьми», а на левом берегу Камы — с усольскими промысловиками.

Полоса камского берега, от верхнего конца Чашкина озера и его протока в Каму до устья Зырянки, была передана Строгановыми Спасо-Преображенскому монастырю. Сначала тот находился в устье речки Нижней Пыскорки, а в 1570 г. перенесен на версту, на возвышенность, где находилось пермяцкое селение Канкор. Строгановы обнесли его острогом, назвали Камским городком. Здесь поселились присланные правительством служилые люди: пушкари, затинщики, пищальники, воротники.

Орел был построен на месте пермянского селища Кергедан на правом берегу Камы против устья Яйвы согласно царской грамоте от 1564 г.: «На Орле, на наволоке, у росолу, другой городок собою же поставить, стены сажено по тридцат… а пищалники и сторожи для береженья и на том городке собою дрьжати». В1578 г. он имел 90 дворов крестьянских и пищальничьих, церковь и несколько соляных варниц.

В 1568 г. царь ответил согласием на просьбу Якова Строганова пожаловать ему земли по реке Чусовой, от устья до Верхнего Чусовского городка, и двадцативерстное пространство по Каме, ниже Чусовой, до реки Ласвы. И велел на Чусовой «варницы и дворы ставити… лес сечи, и пашни пахати». Льготный срок для переселенцев был уже десятилетний — шла тяжелая Ливонская война.

Слобода Чусовая на левом берегу Чусовой, в 50 верстах от ее устья, была поставлена, согласно царской грамоте, там, где был найден соляной рассол. Здесь предписывалось поставить крепость, и «городовой наряд скорострельный, пушечки и затинные пищали и ручные учинити, и пушкарей, и пищальников, и кузнецов… устроити и сторожей держати собою для береженья от Нагайских людей и от иных орд».

Строгановы также поставили Кай на верхней Каме, городки на Очере, притоке Камы, и Яйве, левом притоке Чусовой.

Все городки были обнесены стенами, снабжены артиллерией и имели гарнизоны из служилых людей, в том числе бывших пленных, литовцев и немцев, которые получили возможность побороться с настоящими азиатскими ордами (европейская пропаганда того времени, олицетворяемая передвижными типографиями Стефана Батория, производила тучи листовок, где «московит» представал в виде азиатского варвара).

Однако набеги сибирских племен на Пермь не прекращались, активизировались и заволжские кочевники — мир первобытной и раннефеодальной дикости окружал русский фронтир со всех сторон.

Летом 1572 г. башкиры, черемисы и остяки громили русские поселения около Канкора и Орла. Координация набеговой активности заволжских черемисов и зауральских остяков вызывает законное удивление, которое еще увеличится, если вспомнить, что в это же время Русь отразила нападение крымско-турецкого войска, разбив его в эпохальном сражении при Молодях. Напрашивается мысль о планировании военных операций против России из некоего единого центра.

Учитывая фронты Ливонской войны, правительству трудно было направить крупные силы для действий на Урале, так что в царской грамоте Якову и Григорию Строгановым от 6 августа 1572 г. указывается: набрать «охочих казаков», остяков и вогулов, «которые нам прямят », и с ними воевать против «изменников».

Тем не менее Пермский край был чересчур удален от центра и слишком редко заселен для быстрого сбора сил.

К 1578 г. относится опустошительный набег «царевича» Маметкула, сына сибирского хана Кучума, на русские селения по Чусовой.

В июле 1581 г. на Нижний Чусовской городок и Сылвенский острог ходили пелымские вогуличи и татарские воины во главе с мурзой Бегбелием, сожгли слободы, увели множество пленных.

Осенью того же года произошло масштабное нападение на Пермь Великую пелымского князя Кихека с 700 вогульскими воинами, иренскими остяками, сибирскими и ногайскими татарами. Разорены были Нижний Чусовской городок, Сылвенский и Яйвенские остроги, сожжен Соликамский посад. «Всемогущий Бог попусти город Солькамскую посад взяша и пожгоша и людей множество побиша и селы разоришаи поплениша». Кихек дошел до Чердыни и Кая, которые ему взять не удалось. Учитывая, что в это время с запада на Русь развернули мощное наступление поляки и шведы, поддержанные деньгами и наемниками чуть ли не всей Европы, такое «совпадение» не кажется случайным.

Царь Иван 6 ноября послал грамоту в Чердынь великопермско-му наместнику Ивану Елецкому: «А ты бы велел собрать земским старостам и целовальникам с Пермских волостей и с Камские соли ратных людей со всяким ратным ружьем… и помогали б Семенову да Максимову острогу и стояли б с Семеном да с Максимом заодно».

Под 1582 г. Соликамская летопись упоминает о новом нападении вогулов на Чердынь и гибели местных жителей.

Однако освоение Пермского края, наращивание здесь воинских сил и накопление арсеналов вело к неизбежному решению «набегового вопроса».

С сибирскими походами Ермака, воевод Волховского, Глухова, Масальского угроза внезапных разорительных нападений на Пермь Великую была снята.

В 1592 г. состоялся последний рейд возмездия на пелымского князя русской рати под началом чердынского наместника Траханиотова, кстати, византийского грека по происхождению. Любитель символики в этом может увидеть вознаграждение, данное свыше православному миру. За потерянный Константинополь — огромная Сибирь.

Во второй половине XVI — начале XVII в. строгановское семейство сыграло выдающуюся роль в освоении Пермского края: привлекло сюда множество переселенцев из старых русских земель. Дозорные книги упоминают среди оседлых жителей Перми Великой устюжан, вятчан, москвичей, владимирцев, калужан, а среди представителей нерусских этносов — югричей, мордву, зырян.

Действовали в том же направлении и другие «хозяйствующие субъекты», например Пыскорский монастырь, которые завел соляные варницы по Каме в Рождественском Усолье и на реке Зырянке.

Так называемые дозорные книги демонстрируют довольно быстрое увеличение численности населения в Пермском крае.

Главная масса русских поселенцев — государевы пашенные крестьяне — сидела на «черных» землях. За право пользования своим участком, собинной пашней, они обрабатывали государственную десятинную пашню или сдавали «оброчный хлеб».

Следующей по численности категорией были служилые люди. Здесь служили они в основном не за поместные дачи, а за денежное и хлебное жалованье. И если служилые получали землю, то в виде замены, полной или частичной, хлебного жалованья. Введение «крепости земле» по Уложению от 1649 г. никак не отразилось на праве пермских крестьян уходить из поместий.

В 1579 г. уезд Соли Камской насчитывал всего 144 двора и 205 человек, «положенных в сошное письмо». А к 1623–1624 гг., согласно дозорной книге Кайсарова, количество дворов и людей увеличилось почти в три раза.

В книге дозорщика Яхонтова от 1579 г. упоминается 7 варниц на реке Вишера и 7 за Вишерой на реках Усолке и Толыче — принадлежавшие посадским людям и волостным крестьянам.

В 1610 г. выходец из Балахны посадский человек Соколов завел солеварни на реке Лепве, где потом появляются варницы и других промышленников. Строгановы в 1616 г. заводят по соседству с Нижним Чусовским — Верхний Чусовской городок с солеварнями.

По книге Кайсарова, в Соли Камской — 37 варниц, принадлежащих крестьянам и посадским.

Солеварницы в это время представляют собой уже огромные сковороды для выпаривания рассола, размером до 200 кв. м. К рассолам, скапливающимся в соленосных породах, проделываются глубокие скважины, а к находящимся под слоем пресной воды проводятся трубы.

В это время острог в Соликамске тянулся на 860 саженей и включал посад. В Чердыни — на 742 сажени, но там он уже был плох и на четверть развалился. Главный пермский город развивался плохо ввиду открытия новой дороги в Сибирь, которая проходила южнее.

Разведал ее в 1595 г. верхусольский крестьянин Артемий Бабинов, за что был пожалован царем Федором Ивановичем освобождением от податей. Шла она от Соликамска на верховья Туры. Как транзитный пункт на Туре в 1598 г. был основан город Верхотурье — чердынским воеводой Сарычем Шестаковым (о, имена!).

От Верхотурья дорога направлялась к Тюмени через село Салдинское (с 1643 г. через Ирбит, где была учреждена ярмарка).

На восток везли преимущественно хлеб, а в обратную сторону — пушнину.

Верхотурье через четверть века после основания имело «город» и посад, обнесенный стоялым острогом. Уже за пределами острога находились Ямская слобода, монастырь Никольский мужской и Покровский девичий. В бывшей Жилецкой слободе жили пашенные крестьяне Подгородной волости. В 1603 г. воевода Неудача Плещеев написал царю Борису о челобитье крестьян этой слободы, просивших защитить их острогом из-за опасности нападений «инородцев»; видимо, какие-то укрепления там были созданы, прежде чем разразилась Смута.

В отличие от Чердыни и Соликамска, где «город» был обнесен городнями,
верхотурскую цитадель образовывали жилые дома, снабженные башнями. Дворы воеводские, стрелецкие и другие ставились в один ряд, постенно образуя своего рода крепостную стену.

В государевой грамоте от 1624 г., посланной на имя верхотурских воевод, говорится о перестройке острога, на что должно было быть израсходовано 10 тыс. бревен.

Однако дело не заладилось, и в следующем году новые верхотурские воеводы, Д. Пожарский и И. Уваров, снова писали о ветхом состоянии укреплений. Теперь дело тронулось с места, и, согласно грамоте царя Михаила, из Москвы в Верхотурье была послана артиллерия. Ее надлежало «поставити на город, и на новом остроге, и на башнях».

Правительство не только занималось обеспечением безопасности переселенцев, но и стремилось наладить их хозяйственную жизнь. Предоставляло им льготы и ссуды, прокладывало дороги, обеспечивало подвоз хлебных и прочих припасов — земледелие тут было неустойчивым.

В 1599 г. по царскому указу были устроены по бабиновской дороге ямские станции. Годом позже царь Борис дал ямщикам привилегии, повелев верхотурскому воеводе «на них… денег не править и суда и управы на них до льготных лет не давать». В Верхотурье была образована целая Ямская слобода в 1601 г., ее населили «ямские охотники».

Крестьянская колонизация, которая следовала за служилой и промысловой, в конце XVI в. текла по реке Туре и ее притокам, где сперва возникали небольшие поселения по 2–3 двора.

Пермский край превращался в русский Урал. Основную массу переселенцев давало Среднее Поволжье, а также черносошные крестьяне Русского Севера. Вслед за русскими тянулись зыряне, татары, марийцы, чуваши…

В Верхотурском уезде, согласно дозорной книге писца Тараканова от 1621 г., на 525 десятин доброй земли, используемой крестьянами собинной пашни, приходилось 69 десятин государственной десятиной пашни.

Крестьяне также имели отъезжие пашни, переложные непаханые и сенокосные участки, «пашенный лес», то есть участок, который подвергся корчевке и давал первые урожаи, — эти угодья не облагались налогами.

Согласно дозорной книге Тюхина от 1624 г., в Верхотурском уезде пашенной доброй земли у крестьян было уже вдвое больше.

В начале XVII в. в Чердынском уезде размер пашни увеличился на 72 %, в Соликамском — на 64 %, в строгановских вотчинах — на 126 %, в Кунгурском — более чем в 5 раз.

В интересах скорейшего заселения края правительство «прибирало охочих людей» для крупных государственных поселений, именовавшихся в Верхотурском уезде слободами. Первые три года жители слобод пользовались льготой, не платили пошлин и не обрабатывали десятинную пашню.

В 1621 г. появилась Невьянская слобода, куда перешли желающие крестьяне из казанских дворцовых сел. Поскольку местность затоплялась весенним паводком, то в 1625 г. на Невье, выше старой слободы, правительство основало новую, для которой сын боярский Ф. Буженинов прибрал 58 «охочих людей».

Тогда же возникает Тагильская слобода, в недалеком будущем мощный промышленный центр. За 20 лет, начиная с 1624 г., в Верхотурском крае возникло 10 новых слобод, в основном на землях по Тагилу и Нейве-Нице как более плодородных.

Опасность набегов к середине XVII в. опять увеличилась. Слобожане просили правительство о постройке у них укреплений для защиты «от приходу калмыцких людей и других орд». Правительство ставило в старых и новых слободах остроги и размещало гарнизоны, состоявшие, как правило, из беломестных казаков. Поверстанные из охочих людей, они служили не за денежное, а за земельное жалование, получая приличный участок земли в несколько десятков десятин.

Слободские остроги были деревянными крепостенками, имевшими 40–50 саженей в периметре, с несколькими глухими башнями и 1–2 башнями, имевшими проезжие ворота.

Согласно переписи верхотурского воеводы Г. Нарышкина, остроги были поставлены в следующих слободах: Новой Невьянской, Ирбитской (1630-е гг.), Пышминской, Арамашевой (1650-е гг.), Тагильской, Краснопольской (1660-е гг.), Чусовской, Камышловской (1670-е гг.), Ново-Пышминской, Аятской, Новокрасноярской (1680-е гг.), Усть-Ирбитской и Мурзинской-на-Невье (время постройки неизвестно).

Со второй четверти XVII в. усиливается роль Урала в разработке рудных месторождений.

Вопреки мифам о «таблице Менделеева», якобы присущей недрам России, исторический центр страны обделен минеральными ресурсами. Железо выделывали из бедных болотных руд, расположенных на труднодоступном севере (Каргополь, Тихвин, Устюжна Железнопольская) и около Тулы, где не хватало древесного угля. Выработка была низкой, страна строилась почти что без железных гвоздей, отсюда и чудеса деревянного зодчества. Путь за «таблицей Менделеева» шел на восток.

И вот в 1630 г. на далеком Урале, между устьев рек Боровой и Татарки, впадающих в Ницу, возле обнаруженного месторождения была поставлена Рудная слобода и создан казенный завод — Ницынский. На завод было набрано 16 рабочих, которые должны были трудиться с 1 сентября по 9 мая за плату в 5 руб. на человека — с условием выделки за это время 400 пудов железа. Трудящихся освобождали от всяких податей и повинностей и наделяли земельными участками. Однако и такими условиями рабочих удержать не удавалось.

В этом эпизоде просматривается уже особый путь развития российской индустрии. Наш рабочий — вовсе не согнанный с земли крестьянин, как на Западе, который готов был вкалывать круглый год по 16 часов в сутки, лишь бы не умереть с голоду. Не хотел наш рабочий являться источником быстрого накопления капитала и искал наиболее выгодный вариант приложения своих сил.

Для быстрого развития тяжелой индустрии правительству скоро придется принимать принудительные меры, но полусельский характер у русского рабочего останется надолго. Работая на заводе, он будет сохранять земельный участок и получать отпуск на его возделывание. Дом, двор, земля, более высокий заработок долгое время будут отличать его от западноевропейского пролетария.

Пыскорский монастырь в 1640 г. завел завод, где плавили железную руду, добываемую в Кушгурском руднике на реке Яйве, на строгановских землях. Тамошний рудник разрабатывал Д. Свитей-щиков в компании с немцем А. Петцольте. Затем был открыт медный рудник при горе Григоровской на правом берегу Камы — и на Пыскорском заводе стали выплавлять медь. Можно представить, с какими трудами уральские медь и железо доставлялись в центр страны и какова была скорость, точнее медленность, оборота капитала. Но иного выбора у государства не было2.

Бабиновская дорога способствовала укреплению торговой роли слобод Верхотурского уезда. Таможенные караулы и ямские станции становились селениями.

В 1632 г. близ устья Ирбеи, правого притока Ницы, верхотурский приказчик И. Спицын основал слободу, которая становится местом проведения масштабной ярмарки.

Движение по новой сибирской дороге становилось все оживленнее в связи с набирающей обороты ярмарочной торговлей — не прекращалось и в холода. Ирбитская ярмарка, связывающая европейскую и азиатскую части страны, проводилась в феврале; зимние дороги для сибирских купцов были удобнее летних.

Во второй половине XVII в. хорошую динамику показывает и Чердынский уезд в связи с оживлением северных путей в Сибирь.

Перепись 1647 г. писца Елизарова показывает здесь 1728 дворов, а перепись князя Вельского от 1678 г. — вдвое больше. (Кстати, само выполнение знатным Гедиминовичем работы писца показывает, что Московская Русь стремительно избавлялась от пережитков феодализма.)

Чердынские крестьяне доставляли хлеб на Печору и брали в аренду пути, ведущие на север. Так, в 1682 г. пермский воевода С. Кондырев послал в приказ Большой казны отписку о том, что сдал с публичных торгов весь Печорский волок. Посадский человек С. Девятков, предложивший лучший оброк (около 9 руб.), выиграл тендер.

Чердынцы арендовали и некоторые притоки Печоры, ведущие в Сибирь. Например, река Щугор была сдана на оброк на 5 лет чердынским посадским людям В. Федулову и Б. Мигавину.

В 1669 г. Д. Тумашев, отец которого имел медеплавильный завод в Соликамском уезде, нашел железную руду на верхней Нейве, там и завел небольшое железоделательное предприятие. При Петре это уже будет крупный казенный завод, к которому припишут Аятскую слободу, основанную крестьянином Араповым, — впоследствии все это хозяйство окажется в рачительных руках Демидовых.

А вот еще примеры того, как основывались новые поселения. Слобода Красноярская, на правом берегу Пышмы в 20 верстах ниже Камышлова, создана в 1670 г. крестьянином Я. Борисовым. Он был «садчиком», т. е. лицом, которое взялось по поручению правительства ставить новые слободы и находить людей для их заселения.

Острог Колчеданский был поставлен в 1673 г., после башкирского бунта, на левом берегу Исети, при впадении в нее реки Колчеданки, драгунского строю полуполковником Аншутиным.

При впадении в Исеть р. Каменки в 1682 г. игуменом Далматовского Успенского монастыря Исааком было основано Железненское селение, позднее Каменский завод.

Вторая половина XVII в. была своего рода периодом подготовки к промышленному взлету Урала в начале следующего столетия.

Он был бы невозможен без успехов служилой и крестьянской колонизации в предыдущие полтора века.

За период 1579–1679 гг. население Урала выросло более чем в 15 раз. За вторую половину XVII в. посадское население Урала увеличилось в 9 раз.

Ко времени строительства крупных заводов, в начале XVIII в., на Урале проживало уже около 200 тыс. человек.

С исчезновением волжских ханств большинство ногаев (Большие Ногаи), кочевавших между Волгой и Яиком, признали над собой власть Москвы. Меньшая часть (Малые Ногаи) откочевала на запад, к Манычу и Азовскому морю.

Ногаи являлись прямыми потомками золотоордынских воинов. Хан Тохтамыш, сжегший Москву в 1382 г., был сначала правителем Заволжской ногайской орды. Большая орда, приходившая на Утру в 1480 г. меряться силой с Иваном III, также преимущественно состояла из ногаев.

Малые Ногаи участвовали во всех набегах крымцев на Русь. Трудно было отказаться от набеговой экономики и Большим Ногаям. Служилые казаки стерегли переправы на Нижней Волге, не давая ногаям переправляться с левого на правый берег, а ватажки вольных волжских казаков ходили на заволжских ногаев, но также случалось, что грабили и своих русских купцов.

Когда стольник Мурашкин стал наводить порядок на Волге, ловя разбойников и препровождая их куда следует, часть казацкой вольницы подалась на реку Яик (позднее Урал).

Они и дали начало постоянному русскому населению на пространстве между Каспием и Уральским хребтом, представляющем собой степные ворота Азии. Произошло это через тысячу лет после исчезновения здесь индоевропейского (праславянского) населения.

Места, занятые казаками на Яике, были чрезвычайно рыбные, с обилием птиц и зверей в зарослях около устья. Так что яицкое казачество имело хорошую материальную базу, и его ряды быстро пополнялись. Впрочем, скота яицкие казаки не имели, хлеба не сеяли. Необходимые им товары они покупали на торгах в волжских городах или выменивали на рыбу у приезжих купцов. Свинец, порох, оружие получали из царской казны еще в правление царя Ивана. Со времен царя Михаила яицкие казаки имели и постоянное денежное жалованье, приезжая за ним в Москву.

Был у казаков укрепленный городок — Яицкий — против устья реки Илек (Рубежной) на Голубом городище.

По внутреннему устроению яицкие казаки практически не отличались от донцов, разве что на рыбный промысел, главный у них, были выработаны строгие правила. Воровство, измена, трусость в бою, то есть преступления против своих, наказывались так же жестоко, как и на Дону, — преступника в мешок да и в воду. В общем, народоправие у яицких, как и у других казачьих удальцов, имело вид простой и суровый.

В 1577 г. ногайский хан Тинахмет жаловался русскому послу, что в устье Яика, в Сарайчик «приходили государские люди». Очевидно, что казаки на какое-то время захватили столицу Больших Ногаев. Ногаи смогли выбить казаков из своего Сарайчика и, по-видимому, разорили Яицкий городок. А возможно, казаки ушли сами: полей и семей у них не было — зачем терять жизни при обороне некоего географического места. Не долго переживая, они поставили городок на устье реки Чаган, правого притока Яика, тоже именовавшийся Яицким (позднее Уральск).

Часть казаков, отделившись от основных становищ, поселилась в Илецком и Сакмарском городках.

В 1591 г. 500 яицких казаков отметились в русской военной истории, участвуя в походе московского войска на кумыцкого правителя-шамхала в Дагестан. Под этим годом значится возникновение Яицкого казачьего войска на государевой службе.

Около 1600 г. полтысячи бойцов под началом славного атамана Нечая, переправившись через Яик, решили идти ни много ни мало на Хивинское ханство. Располагалось оно на месте древнего Хорезма, однако являло собой лишь крепкое разбойничье гнездо, населенное преимущественно кочевыми узбеками. Так начался первый поход русских в Среднюю Азию. По плато Устюрт яицкие казаки в самом деле добрались до Хивы и более того — вошли в нее, воспользовавшись тем, что хивинское войско находились вместе с ханом в походе.

Проведя разнообразные мероприятия с участием ханского гарема и взяв трофеи, казаки двинулись обратно. Однако на переправе через Сырдарью свирепый хан со своим войском настиг их. Из всего отряда сумело добраться домой лишь 3–4 человека.

Следующий поход на Хиву атамана Шамая с 300 удальцами в 1605 г. завершился на берегу Аральского моря, куда заманили казаков хитрые калмыки. А там оголодавших казаков повязали хивинцы и, как у них водится, продали в рабство.

Хивинцы не забыли казачьи походы и, устроив плотины на Амударье, отвели ее русло от Каспийского моря в Аральское; экологии был нанесен непоправимый ущерб, а закаспийский край превратился из степи в пустыни и солончаки («Гринписа» на них не было).

На Каспии действия яицких удальцов были более успешными; у персидских и туркменских берегов охотились они на суда восточных купцов. Иногда в компании с донцами и волжскими казаками.

При Михаиле Федоровиче права яицкого казачества на реку Яик, ее притоки и рукава, были окончательно легализованы царской грамотой.

В ней казакам жаловалось «владение рекой Яиком, с сущими при ней рекою Яиком, с сущими при ней реки, и притоки, и со всеми угодьями от вершин той реки и до устья» и дозволялось «набираться на житье вольными людьми».

Москве была чрезвычайно важна пограничная служба яицких казаков. В это время калмыки шли через Яик двумя могучими потоками на Казань и Астрахань.

Однако у казаков вскоре объявился серьезный конкурент в хозяйственной сфере. Ярославский купец Гурий Назарьев, поставив на устье Яика острог Усть-Яицкий, занялся ловлей красной рыбы. А сын его Михаил, получив положительный ответ из столицы на свою челобитную, стал в 1645 г. строить каменные укрепления в 7 верстах от устья. Строил на свои, однако с помощью работников, оплаченных казной, — правительству нужна была крепость на азиатском рубеже. Испросил купец и право семь лет вести здесь безоброчно рыбную ловлю, ради чего все, видимо, и затевалось. Михаил Гурьев поставил учуг, то есть перебой из бревен, преграждавший ход рыбы по устью.

Вслед за тем последовала по счастью бескровная классовая борьба простых яицких казаков с представителем крупного бизнеса. Казаки захватили присланные Гурьеву суда со стройматериалами. За эти вины правительство сослало нескольких наиболее активных борцов с капиталом на польскую границу. (Новый же городок справедливо получил название Гурьев и носил его столетия, пока в 1992 г. этнократы не переименовали его в Атерау. По какому праву? Ответ знает только ветер.) В 1667 г. классовая борьба достигла апогея, казаки все же разорили Гурьев, который в итоге перешел в ведение приказа Большого Дворца.

Не более 300 яицких казаков примкнули к известному борцу за свободу С. Разину; куда большим числом участвовали они в шведских, турецких, персидских, среднеазиатских походах царя Петра.

Вместе с князем Бековичем-Черкасским и терцами в Среднюю Азию двинулось 1,5 тыс. яицких казаков.

Задача перед отрядом была поставлена великая: «Плотины разобрать и воды Аму-Дарьи реки паки в Каспийское море обратить, понеже зело нужно».

Но сперва Бекович заложил на восточном берегу Каспия, у залива Тюп-Караган и входов в Александровский и Балканский заливы, три городка — Святого Петра, Александровское и Красноводск.

Казачий отряд наголову разбил на Амударье вооруженное огнестрельным оружием войско хивинского хана Шир-Гази, но вошел в его столицу мирно, по соглашению. Там разделился на несколько групп, после чего «гостеприимные» хозяева и перерезали дорогих гостей. Восток — дело не только тонкое, но и коварное. Из яицких вернулись домой лишь один-два десятка.

Перепись 1722 г., произведенная военной коллегией, показала в Яицкой области 5771 казака (из них годных к службе 3196) и пришлых людей неказачьего сословия 353.

Хотя не всем яицким понравилась перепись, император положил твердое денежное и хлебное жалование на каждого казака.

В начале XVIII в. усилилось крестьянское переселение в бассейн Яика, храбрые мужики селились по рекам Белая, Яик, Сакмара.

Кочевые набеги накатывали волнами — в степи за Яиком одна орда спешила сменить другую, вместо ногаев пришли калмыки, потом на сцену вышли киргиз-кайсаки.

На рубеже 1730 — 1740-х гг. на яицких казаков легла обязанность сторожить все нижнее течение Яика, 600 верст, от Рассыпной крепости до Гурьева.

При Елизавете Петровне (в 1743 г.) яицким казакам была дана грамота, разрешавшая отворять гурьевский учуг на 8 сажень с каждой стороны, а заодно указано было построить две крепости — Калмыковскую и Кулагинскую, которые и дали начало Нижнеяицкой линии. Три форпоста встали между Гурьевым и Кулагинской; четыре — между Кулагинской и Калмыковской; столько же — между Калмыковской и Яицким городком. На форпостах стояло по 20–30 казаков, в крепостях — по 60–80.

Помимо форпостов на линии ставились реданки (малые редуты), представлявшие собой уютный дворик, огороженный плетнем и окопанный рвом, с избой и вышкой для часового посредине.

Около ворот каждой реданки была воткнута в землю жердь, обмотанная сеном, камышом или паклей. Совокупность этих жердей представляла собой оптический телеграф. Если наблюдатель замечал признаки опасности, например пыль, выбиваемую копытами коней в степи, то зажигал огонь. Завидев его, другой пост поступал также. В итоге сигнал распространялся по всей линии.

Дневали-ночевали на реданке обычно 5–8 казаков, которые участвовали и в конном патрулировании линии.

Севернее Яицкого городка управляющий Оренбургским краем Неплюев приказал устроить караулы. Глубоко в степи находились посты илецких казаков.

В середине 1740-х гг. на правом берегу Яика, к востоку от Яицкого городка, началась постройка Верхнеяицкой линии, которую также защищали яицкие казаки.

Ее посты, каждый снабженный пушкой и мини-гарнизоном в пару десятков казаков, находились в 20–30 верстах друг от друга.

Протянулась она до Орска и включила в себя две дистанции: Красногорскую и Орскую. В состав первой входило 4 крепости. На Орской дистанции кроме Орска поставили 5 крепостей.

В 1730 — 1740-е гг. армия построила линию укреплений, проходящую по Самаре, Яику и яицкому притоку Сакмаре до Орска.

Важнейшую роль в обороне урало-каспийских ворот между Европой и Азией, а затем и в обеспечении караванной торговли играла каменная оснащенная 11 бастионами Оренбургская крепость. Ее воздвигли в 1743 г. на высоком берегу Яика, неподалеку от впадения в него Сакмары.

Оренбург стал главным городом системы оборонительных линий: Нижне— и Верхнеяицкой, Самарской, Сакмарской, Уйско-Тобольской, Исетской (от Миасской до Чебаркульской крепости).

Указ императрицы Анны Иоанновны приглашал в Оренбургскую губернию государственных крестьян. А губернатором Неплюевым для защиты укреплений и постов от Орска до Верхнеяицкой крепости были переселены самарские, уфимские, исетские казаки. В казачество зачислялись и крестьяне, в том числе беглые.

С 1755 г. линейное казачество получило название Оренбургское казачье войско.

На Оренбургской линии помимо оренбургских и липких казаков стоял регулярный Отдельный Оренбургский корпус.

К середине XVIII в. киргиз-кайсаки, теснимые с востока джунгарами, стали кочевать у Яика. Гости быстро освоились и уже не захотели домой. Киргиз-кайсакам не удавалось создать такую угрозу для русского пограничья, как крымцам, — по причине отсутствия у них сильной центральной власти, но хлопот от «батыров» и их шаек было немало.

Одно время особую угрозу на линии от Гурьева до Калмыковской представлял некий Сырым, хватавший русских поселенцев и продававший их в Хиву. Казаки охотились, и порой успешно, за джигитами Сырыма, но сам он всегда успевал раствориться в степи.

И вот шайка Сырыма заняла форпост Зеленовский у Разбойной Луки, где убила или захватила в рабство всех казачьих женщин и детей. У казака с этого форпоста Ильи Скоробогатова степняки умертвили дочь и ранили сына. С несколькими казаками Скоробогатов отправился по следу шайки. На следующий день казаки настигли Сырыма, изрубили у него 10 джигитов, а самого его взяли в плен. Вместо того чтобы влепить тому заслуженную пулю в голову, Скоробогатов… отсек ему ухо и отпустил. Опозоренный батыр откочевал на восток и более не разбойничал на русской границе.

Борьба с киргиз-кайсацкими наездниками длилась почти век и завершилась, лишь когда русские форпосты продвинулись на сотни верст в юго-восточном направлении, а киргиз-кайсацкие орды сильно ослабли в результате нападений хивинцев и кокандцев.

Казаки, охранявшие линии, караваны, поселения, отвечавшие ударом на каждый удар степняков, неустанно преследовавшие грабителей, а также пахавшие землю, пожалуй, были главным фактором успокоения степи и ее мирного хозяйственного освоения.

Нельзя не упомянуть и об участии яицких казаков в Пугачевском бунте. Это произошло во время наивысшего расцвета дворяновластия после изданного Петром III указа о дворянской вольности 1762 г. Тогда по всей стране, от имений до губерний, помещики получили, по сути, неограниченную власть.

В отличие от первоначального крепостного права, введенного Уложением 1649 г. и обеспечивавшего службу поместного войска, «второе издание» крепостного права было прямым заимствованием из Центральной Европы и удовлетворяло лишь частные интересы помещика.

Впрочем, недовольство казаков вызвало не утверждение частно-правового крепостничества — это их по большому счету не касалось, а действия старшины, которая фактически приватизировала гурьевский учуг и собирала деньги с рядовых казаков за пользование им. Старшина также брала на откуп сбор десятинной пошлины, причем взимала ее с бедных казаков несообразно их достатку.

Жалобы рядовых казаков дошли до Петербурга, и на Яик выехали два следователя, генерал-майор Траубенберг, который должен был расследовать дело со старшинской стороны, и капитан Дурново, представлявший войсковую сторону. Пока следователи тянули с расследованием, начались беспорядки — шел январь 1772 г. Недовольные избили Дурново, убили Траубенберга и войскового атамана. Усмирение бунта закончилось введением комендантского правления. А в сентябре того же года начался мятеж, возглавленный амбициозным донским казаком Емельяном Пугачевым.

Мятеж начался, как это обычно бывает, очень не вовремя, в пору тяжелых войн России против турок и польских конфедератов, которых поддерживал деньгами и военными советниками добрый французский король. Пограничной смутой немедленно воспользовались для своих набегов киргиз-кайсацкие батыры.

Потемкин, занимавшийся водворением нормальной жизни на Яике (переименованном императрицей Екатериной в Урал), действовал гуманно. Вина огромного большинства казаков — участников бунта была предана забвению. (А всего на эшафот взошли 6 мятежников, включая Пугачева, 32 были сосланы в Сибирь. Для сравнения: после разгрома восстания парижских рабочих в июне 1848 г. были расстреляны 11 тыс. человек.) Комендантское правление было отменено, и все дела снова перешли к войсковому атаману. С помощью Пермского пехотного полка, расположенного на постах от Уральска до Гурьева, был дан отпор киргиз-кайсацким батырам. Отряды регулярной кавалерии и уральских казаков в тысячу и более человек, оснащенные конной артиллерией, били зарвавшихся степняков.

Умело показал себя Потемкин и в хозяйственном управлении, в урегулировании споров по поводу рыбных мест и соляных промыслов.

Казачья колонизация направилась после бунта на север и северо-восток, в верховья реки Урал.

Можно сказать, что пугачевский мятеж пошел на пользу уральскому казачеству…

Особую расположенность к уральцам, как, впрочем, и к другим казачьим войскам, проявлял император Павел. Уральцы вошли в казачью лейб-гвардию императора. Чины казачьи были приравнены к армейским. Уравнено было и жалованье.

Уральские казаки отличились не только в борьбе с дикой степью. Зоркий взгляд, привыкший прощупывать степную даль, пригодился и на лесистом шведском берегу, когда генерал Кульнев в 1809 г. переходил Ботнический залив. Уральцы выбили вражеских егерей и обеспечили вступление русских войск в Швецию.

Закончив со шведами и французами, казаки должны были противостоять подавшейся на запад от реки Урал Букеевской орде (это было последнее в истории переселение кочевников из Азии в Европу). С 1815 г. казаки начали ставить пикеты по Малому Узеню и разводить здесь скот.

В 1810–1822 гг. в целях защиты караванов, направлявшихся из Илецкой Защиты к Волге, была протянута Ново-Илецкая линия. Полоса укреплений сдвинулась в глубь степей на 70 верст.

В 1830-х гг. к северу от реки Урал усилилась крестьянская колонизация, помещики выкупали земли у башкирских родов.

Уральские казаки преследовали шайки немирных степняков, вызволяли уведенных в плен крестьян и солдат, провожали караваны. Уральцы (наряду с оренбургскими казаками) обеспечивали переход любого войскового отряда через закаспийские степи и пустыни. На стоянках казачьи пикеты — выставлявшиеся обычно на возвышенностях — прикрывали солдатские бивуаки. В каждом пикете находилось не менее трех казаков — один с оседланной лошадью, «держа повод в руках». Ночью все лошади на пикете должны были быть оседланы. Для предотвращения внезапных нападений на движущееся войско во все стороны от походных колон рассылались конные разъезды, состоявшие из трех казаков.

В 1850 — 1860-х гг. уральские казаки участвовали в разгроме разбойничьего Кокандского ханства. Так, в декабре 1864 г. уральская сотня, выступившая из форта Перовский, три дня сдерживала у селения Икан 12-тысячную армию хана Алимкулы, нацеливавшегося на город Туркестан (Азрет).

К концу XIX в. уральских казаков насчитывалось около 15 тыс. Особенно густонаселенным был правый берег Урала. В Уральском войске насчитывалось 29 станиц, включая две Илецкие, каждая от 100 до 200 дворов.

Современники оставили об уральских казаках воспоминания как о красивых широкоплечих людях, крайне выносливых как в жару, так и в мороз, простых в быту, соблюдавших некоторые русские традиции, не сохранившиеся в Центре России.

На долю каждого казака приходилось 427 десятин земли войскового юрта, но деления на наделы у них не было. Пашенная земля, луга, речные воды принадлежали всему войску. На покосе каждый казак выбирал себе участок по вкусу. На пашне и жатве преобладали совместные работы. Рыбная ловля велась артелями, которые сами выбирали себе место на реке или получали его по жребию.

Вот такой был казачий «коммунизм», очевидно, единственно правильный modus vivendi в тех природно-климатических и военных условиях, в которых находились уральцы.

Примечательно, что уральские казаки долго обходились без какой-либо униформы и стандарта вооружения. Одни ездили на службу с ятаганами, другие — с шашками, третьи — с пиками, разве что бумерангов не было. Пике, впрочем, отдавали предпочтение. Носили пестрые стеганые халаты, похожие на хивинские, на голову надевали высокие мохнатые шапки с малиновым верхом — по туркменской моде.

Вспомните типичную сценку из голливудских вестернов: засевшие в форте ковбои метким огнем из винчестеров отражают нападение вооруженных луками и томагавками индейцев, кое-как сидящих на конях без стремени и седла. А к уральцам многозарядное нарезное оружие пришло уже к концу их истории. Противники уральских казаков имели огнестрельное оружие не хуже, чем у них, прекрасно владели джигитовкой, пикой, саблей, стреляли на скаку в любом направлении.

Уральцы могли отбиться, сидя в реданке, один против десяти, не трусили и в чистое поле ходить на превосходящего противника. Казаки одолели степь и прошли с победами пустыни. Только вот герои жизни героями экранов так и не стали.

В начале I тысячелетия н. э. угорские племена, предки хантов и манси, жили в бассейне реки Туры и на Среднем Иртыше. Южнее, в лесостепной и степной зонах Южной Сибири, обитали восточные индоевропейцы, носители праславянской гаплогруппы R1a1.

Из сибирских индоевропейских культур Железного века стоит упомянуть пазырыкскую, тагарскую, саргатскую, относящиеся к скифскому миру. Основой их хозяйства было сгонно-отгонное скотоводство.

Мнение о скифах как о легковооруженных конниках, действующих по принципу «укусил-убежал», не совсем верно. У них имелась и тяжелая кавалерия, воины которой были целиком закрыты доспехом из роговых, костяных или железных пластин, — чем весьма напоминали средневековых европейских рыцарей.

Между угорскими племенами и индоевропейцами шли весьма интенсивные культурные и торговые контакты. В язык угров проникло большое количество индоевропейских слов, относящихся к сфере скотоводства, ремесел, социальных отношений, в культуру — элементы «звериного» изобразительного стиля, в военное дело — скифский доспех.

Зона расселения угорских племен была ареалом присваивающей экономики. В период субатлантического потепления одновременно происходили и рост населения, и сужение его жизненного пространства из-за увеличения площади болот.

Мира и покоя под сибирскими елями не было. Для защиты от неприятеля ставились городки на высоких местах — часто речных обрывистых берегах. Поселения окапывались рвами, окружались валами и частоколами. Оружие и доспех изготавливались из кости, рога, китового уса. В южных районах было распространено бронзовое литье, а позднее изготовление железа из болотных руд. Из металла делались наконечники стрел — крупные, с длинными шипами, и массивные наконечники для копий, рассчитанных на мощный пробивающий удар.

К середине I тысячелетия н. э. степная, а затем и лесостепная зоны Сибири были «затоплены» кочевниками-тюрками, которые как поршнем выдавливались на запад племенами, наседавшими с востока. Степи Восточной Азии страдали в это время от похолодания и засушливости. Из Забайкалья тюрки распространились на Алтай, в Минусинскую котловину, Обь-Иртышское междуречье.

Жесткое каркасное седло, стремя, изогнутый клинок обеспечивали тюркам непобедимость в конном бою. Эти усовершенствования придавали сабельному удару наездника силу длинного рычага, а стрельбе из лука — устойчивость за счет поглощения отдачи.

Половцы (кыпчаки), захватившие русские причерноморские степи в конце XI в., кочевали до этого на Иртыше. Из тюркских пришельцев, ассимилировавших индоевропейское и угорское население Западной Сибири, возникли группы так называемых сибирских татар — ишимских, тюменских, кузнецких, тобольских, барабинских, томских.

Эти этнические группы вошли в улус Джучи Монгольской империи, ставший позднее Золотой Ордой.

В XIV в. в составе Золотой Орды оформилось Тюменское ханство с главным городом Чимга-Тура (Тюмень). Сюда бежал разгромленный Тамерланом хан Тохтамыш, разоритель Москвы.

После распада Золотой Орды за власть в Тюменском ханстве боролись правители среднеазиатских государств, населенных кочевыми узбеками: Синей Орды и улуса Шейбанидов.

Но в 1495 г. власть захватывает третья сторона — Мамет (Мухамед) из семейства тимуридов Тайбугинов. Он переводит столицу в г. Сибирь (Кашлык), находящийся при впадении Тобола в Иртыш, на месте поселения угорского племени сипыров, чье название имеет индоевропейское происхождение и означает «черный».

Шейбанидам удалось на время удержаться в Тюмени, отсюда они даже пытались захватить контроль над Казанским ханством. Но в итоге Тайбугины прогнали Шейбанидов, расширили свою власть на угров и башкиров, живших по восточным склонам Уральских гор, овладели низовьями Иртыша и бассейном Оми, берегами верхней и средней Оби. Наиболее густо в Сибирском ханстве оказались заселены междуречья Тобола и Туры, Иртыша и Оми. Если сибирские угры занимались в основном охотой и рыбной ловлей, то татары — скотоводством и отчасти полукочевым земледелием. Перед отправкой на летние пастбища засевали удобные поля, по возвращению с пастбищ снимали урожай.

К XVI в. сибирских татар насчитывалось 10–15 тыс., жили они общинами-улусами, в которых выделялась знать — беки, мурзы, тарханы. На этих «благородий» работали простые общинники и рабы-ясыри. Улусные люди платили ясак ханам и поголовно несли воинскую повинность. Платили ясак и сибирские угры — остяки (ханты) и вогулы (манси). Подвергаясь ассимиляции и эксплуатации со стороны татар, они уходили подальше от татарских улусов на север и восток.

Вогулы жили в долинах Тавды и Туры с притоками, Конды, а также севернее, на реках Ляпин и Сев. Сосьва (где русские, не мудрствуя лукаво, называли их остяками). Многочисленностью это племя не отличалось — судя по подсчетам начала XVII в., в Пелымском уезде, вогульском демографическом центре, насчитывалось всего 624 взрослых вогула.

Остяки уходили от татар в район Иртыша, между впадением его в Обь и устьем Тобола. Селились они также по течению Оби, начиная от впадения Васюгана и ниже. Здесь стояло несколько хорошо защищенных остяцких селений — Войкар, Уркар и Каменный. Обитали и на правых притоках Оби — Куновати и Казыме. По Малой Оби и на левом притоке Оби Емдыре располагались земли остяцкого Кодского княжества.

Остяк — этноним татарского происхождения, однако в основе угорское слово «ассиях» — человек с большой реки, то есть Оби. От самоназвания нижнеобских остяков происходит этноним ханты.

Несмотря на обширное географическое распространение остяков, их общая численность была невелика. В 1630-х гг. насчитывалось около 900 сургутских остяков и 345 кодских. Присваивающее хозяйство, к которому относилось и экстенсивное оленеводство в районах, прилегающих к Обской губе, было главным регулятором численности остяцкого населения, не позволявшим ему расти.

Приобские остяки вели постоянные войны с самоедами. Остяцкий эпос сохранил сказания о подвигах богатырей, сражавшихся с самоедскими захватчиками. Однако березовские остяки подчинили себе и соседнюю карачейскую самоядь, и самоядь мангазейскую, на реках Пур и Таз, а сургутские остяки — самоядь кузнецкую на верховье Пура. Самоеды подвергались эксплуатации со стороны более продвинутых остяков, попадали к ним в кабалу и рабство. Остяцкие шаманы совершали человеческие жертвоприношения рабами-самоедами.

Кодские князья со своими дружинами совершали набеги на вогульскую Конду в целях захвата рабов, вызывая закономерный ужас у окрестных племен. В Кодеком княжестве существовал целый класс служилых людей. Князья вооружали их и взамен получали часть добычи, в том числе невольников. Военное снаряжение знатных остяков включало панцири и шлемы бухарского происхождения. С остяцких родов, не относящихся к кодской служилой знати, князья получали ясак.

В лесостепных и степных районах Южной Сибири, в верховьях Оби и Енисея, кочевали тюркские и монгольские племена, наследники империи Чингисхана, совсем не растерявшие воинственности со времен Средневековья. Кольчуги и пластинчатые доспехи из качественной стали, булатные клинки, нередко огнестрельное оружие входили в наступательный и оборонительный арсенал степных воинов.

Среднеазиатские государства выступали поставщиками оружия и предметов роскоши для сибирской кочевой знати, в свою очередь, являясь рынком для рабов и другой военной добычи кочевников.

В1465 г. от узбекского государства Шейбанидов отделилось Семиречье, где стали править кочевые феодалы, назвавшиеся «скитальцами», то есть казахами (кайсаки — в русском произношении).

Шейбани-хан на рубеже XV–XVI вв., соединив под своей властью несколько узбекских племен, кочевавших в низовьях Сырдарьи, изгнал тимуридов из плодородного Мавераннахра. Сюда стали переселяться узбеки, которые образовали новое государство Шейбанидов. Однако и оно раскололось на несколько мелких ханств. С конца XVI в. некоторые из них были объединены шейбанидской династией в Бухарское ханство.

Казахи из Семиречья перекочевывали на пастбища, освобождаемые узбеками, в низовья Сырдарьи.

Климат Средней Азии становился все более засушливым, кочевые феодалы со своими примитивными формами эксплуатации-ограбления оседлого населения только усугубляли запустение городов и оазисов.

Политическая жизнь среднеазиатских государств характеризовалась борьбой элит кочевого происхождения за власть и водные ресурсы. Производящее хозяйство — земледелие, использующее оросительные системы, и кочевое скотоводство — сочеталось с набеговой экономикой и работорговлей.

Время появления русских в Западной Сибири — не совсем проясненный вопрос. С конца XI в. новгородцы облагали пушной данью югричей. Это племя, первоначально находившееся к западу от Урала, уходило на восток от новгородских дружинников, смешиваясь в Зауралье с вогулами и остяками. Но следом за ним шли и новгородцы. Обь они посещали уже с 1364 г. Тогда воеводы Александр Абакунович и Степан Ляпа вышли на великую реку через приполярный Урал и стали собирать там дань. «Той зимы с Югры Новородьци приехаша… воеваши по Оби реки до моря».

Ростовцы на пути в Югру поставили город Устюг, который впоследствии сыграет большую роль в освоении Пермского края и Сибири. Но сначала жители города занимались тем, что предлагали «поделиться» новгородцам, возвращавшимся с югорской данью. За это в 1324 г. новгородская рать взяла Устюг «на щит».

Московское государство во второй половине XV в. окончательно утвердилось на Урале, что вполне естественным образом привело его к соприкосновению с Сибирью.

Как уже упоминалось, в царствование Ивана III московские воеводы осуществили несколько походов в Зауралье для приведения к покорности вогульских и остяцких князьков, совершавших набеги на Великопермский край.

Самым крупным из них был поход 1483 г. предпринятый с целью наказания хищного пелымского князя, он обернулся глубоким проникновением в Западную Сибирь.

Об этом походе мы имеем достаточно информации, в частности из Архангелогородской летописи.

Русская «судовая рать», состоявшая из москвичей, устюжан, вымичей, пермяков, вологжан, вычегжан, сысоличей, вышла из Великого Устюга 9 мая и отправилась вниз по Сухоне на насадах и ушкуях. Речными путями дошла до притока Вычегды реки Кельтмы Вычегодской. С нее «перетащилась» через двухверстное болотце в приток Камы — разгрузив суда и толкая их шестами. По Каме спустилась до Вишеры, тогда пограничной реки. По притоку Вишеры, каменистой реки Вилсуй, русские воины тянули суда бичевой, находясь по пояс в бурной воде.

На руках пришлось перетаскивать суда, запасы, оружие через уральский горный перевал в районе Растесного Камня. За перевалом была речушка Коль, приток реки Вижай, впадающей в Лозьву. По Лозьве и Тавде русская рать дошла до устья Пелыма, где около Пелымского городка их ждал князек-разбойник Юмшан, собравший силы многих вогульских юртов.

Далеко не все русские располагали огнестрельным оружием, а вогульские богатыри-урты имели прекрасные сабли и стальные панцири, приобретенные у татар. Тем не менее 29 июля вогульское войско было разгромлено. На этом битвы с вогулами закончились.

«…А воеводы оттоле пошли вниз по Тавде реце, мимо Тюмень, в Сибирскую землю… а от Сибири шли по Иртышу реце вниз воюючи, да на Обь реку великую в Югорскую землю».

Русские ратники пробились с боями через владения тюменского хана Ибака и пошли вниз по Оби. В ее низовье они разбили силы Кодского княжества, «поймали» князя Молдана и пленили «княжих Екмычеевых двое сыновей».

Далее судовая рать двигалась по Малой Оби и Северной Сосьве. Около городка Сумгу-Вош воины остяцкого князька Пыткея мирно пропустили русских, и они вышли на реку Ляпин. По каменному волоку суда были перетащены в горную речку Щугор, с нее прошли на Печору. До дома было уже рукой подать…

Участники сибирского похода прибыли в Устюг 1 октября 1483 г., незадолго до начала ледостава. Всего оказалось пройдено по сложнейшему маршруту, с боями, с переносом судов и грузов на собственных плечах более 4,5 тыс. верст.

Поход, прямо скажем, беспримерный. По степени преодоления трудностей на порядок превосходящий достижения Кортеса и Писарро (однако без конкистадорской жестокости и коварства). Московские служилые, образно выражаясь, пронесли на своих плечах корабль российской государственности. Да и повоевали славно. Подвиг сей отчаянно просится на кинопленку, зрители были бы довольны, но российские режиссеры предпочитают делать героев из трусов, предателей и эгоистов. (Собирая материалы для данной книги, я не раз отмечал, насколько заброшена и забыта история нашего фронтира.)

В 1484 г. некоторые западносибирские князьки присягали Ивану III, который с 1488 г. стал именоваться «князем Югорским».

После смерти сибирского хана Мамета московское войско в 1499 г., совершив поход за Урал, покорило 58 вогульских, остяцких и самоедских князьков. Зауральские владения Москвы были разделены на Обдорию, по обеим берегам Оби, и Кондию, по Конде, левому притоку Иртыша. С 1514 г. в титулатуре великого князя Василия III присутствовало именование «князь Кондинский и Обдорский».

В архивах найдена его жалованная грамота карачейским и другим обским самоедам о принятии их в российское подданство.

После покорения Иваном Грозным Казанского и Астраханского ханств (в 1555 г.) послы сибирского хана Едигера (Ядгара) Тайбуги били в Москве челом и просили царя, чтобы он «всю землю Сибирскую взял во свое имя… и дань на них положил». Едигера принимают в российское подданство, и у царя появляется титул «всея Сибирскыа земли повелитель». Историк П. Е. Ковалевский связывает это событие с экспедицией служилых Ивана Петрова и Бурнаша Ялычева в Сибирь.

Согласно сведениям едигеровых послов, в Сибирском ханстве насчитывалось 31 тыс. «черных людей» (простонародья). С 1557 г. царь Иван получает дань с хана в размере 1000 соболей.

Происходит сбор дани и с других сибирских властителей.

В грамоте Ивана Грозного от 1557 г., отправленной вогульскому князю Певгею, правившему на Казыме, правом притоке Оби, указано, чтобы провел он московских сборщиков дани к югорским городкам, «а ехать вам, Сорыкитцким князем, и вашим людем к нам на Москву».

Казалось бы, присоединение Сибири, причем вполне мирным путем, уже состоялось.

Но тут в дело вмешалась Бухария, а возможно, за новым сценарием стоял Стамбул, имевший влияние на почти все мусульманские государства, соседствующие с Россией.

Шейбанид Кучум, сын бухарского феодала Муртазы и вассал бухарского хана Абдуллы II, с отрядами узбекских и ногайских воинов начинает борьбу против тайбугинов Едигера и Бекбулата. В 1563 г. она завершается в пользу коварного Кучума, который убивает Едигера, вырезает его родню, берет власть в Сибирском ханстве и несколько лет приводит к покорности остяков, вогулов и кочевников Барабинской степи.

Поборы с населения при новом хане только увеличились, ведь Кучум должен был расплачиваться со среднеазиатскими воинами, которые помогли ему взять власть, — градус недовольства в Сибирской земле резко повысился. Оказался Кучум к тому же и воинственным правителем, постоянно требовавшим от сибирских татар, вогулов и остяков исправной ратной службы.

Первое время Кучум старался не портить отношения с Москвой, даже прислал царю дань и просьбу принять в подданство. Но в 1573 г. «царевич» Маметкул, Кучумов сын, пошел в набег на уральские земли России. Потомок Чингисхана Кучум явно имел чингисхановы амбиции и собирался контролировать путь из Азии в Европу, в первую очередь по Туре.

Но и промышленники Строгановы получают от Москвы право нанять на ратную службу до тысячи казаков и поставить города по сибирским рекам Тоболу, Иртышу и Оби.

В грамоте царя Ивана братьям Строгановым от 1574 г. прямо говорится о необходимости похода против сибирского «салтана», который не дает остякам, вогулам, югричам «наши дани в нашу казну давати» и заставляет их воевать против русских… «А на Сибирсково Якову и Григорью сбирая охочьих людей, и Остяков, и Вогулич, и Югрич, и Самоед со своими наемными казаки, и с нарядом своим посылати воевати…»

Этот документ показывает, что правительство Ивана IV готовило распространение русского контроля на Западную Сибирь, в том числе собирая воинские силы. Правительство пришло к правильному выводу, что лучшим видом защиты огромного Пермского края является не постройка оборонительных черт, как на юге, а разгром врага в его логове.

Наступает эпоха Ермака.

Его дедом был суздальский посадский человек Афанасий Аленин, переселившийся во Владимир и попавший там за связь со знаменитыми муромскими разбойниками в тюрьму, от которой, как известно, никому зарекаться не надо. Однако сбежал из тюрьмы темной ночью и прямо в Юрьевец-Повольский уезд, где у него родился сын. Спустя годы Тимофей Афанасьевич, уже обремененный семейством, отправился на Каму, во владения Строгановых, там получил прозвище Повольский, по месту своего рождения. Сын его Василий, когда подрос, стал ходить на стругах по Волге и Каме. Товарищи прозвали его Ермаком (так назывался весьма важный элемент вольно-казачьего быта — артельный котел), что указывает на высокий статус в казачьей иерархии.

В 1575 г. атаман Ермак со своими парнями уходит подальше от воевод, наводящих порядок на Волге, и возвращается в верховья Камы, нанимаясь там к Строгановым. Очевидно, такие люди из его ватаги, как Иван Юрьев (Кольцо), находившиеся ранее в розыске, получают от правительства гарантии неприкосновенности.

А в 1578–1581 гг. Пермь Великая еще несколько раз подвергается нападениям сибирских воинов — во главе их и Маметкул, и мурзы, и пелымский князек; все стараются стереть с лица земли русские поселения.

В царской грамоте от 16 ноября 1582 г. приводится донесение пермского наместника В. Пелепелицына о новом нападении пелымского князя, в котором участвовали помимо вогулов воины сибирского хана. Наместник жалуется на разорение, что сибирцы «многих наших людей побили и многие убытки починили». Заодно «переводит стрелки» на Строгановых, которые-де, ослабив оборону, «послали из острогов своих волжских атаманов и казаков, Ермака с товарищи, воевати Вотяки и Вогуличи и Пелымские и Сибирские места».

Очевидно, не позднее августа, при полной воде, отряд Ермака двинулся из Чусовского городка в Сибирь.

Невозможно согласиться с версиями некоторых историков, что поход этот был просто лихим набегом, случайно обернувшимся присоединением Сибири. Ведь уже царская грамота от 1574 г. определила целью покорение Сибирского ханства. Отряд Ермака был подготовлен для серьезного дела. Имел «пушечные и скорострельные пищали семипядные» из казенных арсеналов, получил переводчиков «басурманского языка» и опытных воинских людей из числа литовских и ливонских пленных.

С 1550-х гг. перед Русью открылись «ворота на Восток». Подвижность русского человека сочеталась с желанием правительства обеспечить безопасность для Урала, в котором царь Иван видел основу могущества страны. Не забыл Грозный и о том, что земля Сибирская уже была в российском подданстве, пока не забрал ее себе бухарский проходимец. Начало присоединения Сибири при таком государе было совершенно предопределено.

А Ермак прошел по Чусовой, с нее перебрался на реку Серебрянку, переволокся к реке Жаровке, спустился по Баранче до Тагила, а дальше на стругах вышел на Туру. Разбив татарского князька Епанчу на месте позднейшего Туринска, русский отряд овладел городом Чимга-Тура. В двух битвах, 1 и 23 октября, Ермак одолел войско сибирского ханства, состоявшее из узбеков и ногаев, чья численность превосходила русские силы в 10 раз.

Василию Тимофеевичу противостояли не туземцы в грязных малицах и с испуганными глазами, как изображено на картине художника Сурикова, а вполне уверенные в себе воины в стальных доспехах и с булатными клинками, потомки чингисхановых и тамерлановых богатырей. Бухарцы имели и огнестрельное оружие. Не были слабыми противниками и остяцкие, вогульские и татарские воины, много раз ходившие в набеги на русские городки по ту сторону Уральского хребта и причинившие там столько бед.

Кучума побили под Абалаком, а Маметкула на берегу реки Ва-гай в 100 км от Кашлыка.

26 октября 1582 г. Ермак занял столицу Сибирского ханства, и оно прекратило свое существование.

Кстати, существует легенда, что покорению Сибири предшествовало распространение здесь березы, но это еще надо проверить силами палеоботаников.

«Царевич» попал в плен, на перевоспитание, а Кучум, научивший сына только убивать и грабить, сбежал в Ишимскую степь. Смешанные чувства обуревали бухарца: в глубине души он понимал, что все потеряно, но как побитый кот хотел еще нагадить напоследок. Однако какие бы каверзы ни чинил Кучум, его желания расходились с возможностями.

Через несколько дней после занятия ханской столицы остяцкие и вогульские князья явились шумной толпой к Ермаку и, свалив к ногам казаков пушные подарки, просили принять их в русское подданство.

Весной следующего года полусотня казаков спустилась вниз по Иртышу, покоряя татарские и остяцкие городки и приводя туземцев в русское подданство, — управление ими было поручено союзному кодскому князю Алаче.

Вскоре посланники Ермака были уже в Москве, пред очами государя, как исполнители царской воли.

Весной 1583 г. царь Иван отправляет в Сибирь воеводу князя С. Волховского, стольника Ивана Глухова и стрелецкого голову с 500 стрельцами.

Летом 1584 г. Ермак преследует, поднимаясь по Иртышу, мурзу Карачу и погибает на реке Шише, застигнутый врасплох ночной вылазкой татар. Пространство для герильи в Сибири было преогромное, такую диверсию вряд ли могло предотвратить и вдесятеро большое войско.

В 1585 г., после смерти Ермака, его казаки и стрельцы Волховского уходят на Урал, но в это время уже появляется в Западной Сибири отряд воеводы И. Мансурова, который основывает Обский городок в устье Иртыша. А на следующий год воеводы В. Сукин и И. Мясной ставят Тюменский острог неподалеку от Чимги-Туры.

В 1587 г. отряд стрелецкого головы Д. Чулкова воздвигает град Тобольск, в скором времени центр Западной Сибири, причем неподалеку от места, где была ханская столица.

Кто противостоит русским? Где те многочисленные воины, которые громили Пермский край и сражались с Ермаком? Нигде. Господам, желающим принизить значение похода Ермака, остается полагаться только на брехологию.

Да, русским еще пришлось гоняться за Кучумом и вязать Сеид-хана (Сейдяка), поставившего табор на развалинах Кашлыка, однако ни одного крупного сражения им уже не пришлось испытать.

С разгромом Сибирского ханства были снято основное препятствие для движения русских на восток, к Тихому океану. И наши первопроходцы невиданными в истории темпами прошли этот путь, совершив подвиг покорения Северной Евразии.

«Занятие русскими одной из величайших равнин земного шара, совершившееся в продолжении только 70 лет, составляет явление в высшей степени замечательное, можно сказать — беспримерное, если мы примем во внимание те неблагоприятные условия, которые задерживали завоевательное и колонизационное движение в Смутную эпоху и долгое время после того, если примем далее во внимание те поистине ничтожные средства, какими могла располагать Московская Русь для водворения и поддержания своих необъятных владений на востоке. На занятие Северной Америки культурные народы Западной Европы должны были употребить больше времени» — читаем у исследователя сибирской истории И. Щеглова.

В 1593 г. основан Березов на Северной Сосьве, в 20 верстах от ее впадения Малую Обь — через него шел водный путь в Сибирь.

Люди кодского князя Игичея вместе с воеводой Н. Траханиотовым строили Березов и ходили покорять обдорских остяков.

Ниже на Оби был поставлен Обдорский острожек, чтобы собирать ясак с самоедов и остяков, а также пошлину с русских торговых и промышленных людей, ведущих на Лукоморье промысел и обмен с «инородцами».

В1594 г. поставлен Сургут, при впадении Сургутки в Обь, чтобы привести в покорность остяцкого князя со звучным именем Воня.

В том же году для борьбы с кочевниками Барабинской степи, нападавшими на остяков, построен был Тарский острог — при впадении Тары в Иртыш. Здесь расположилось 320 человек из 1,5-тысячного отряда князя Андрея Елецкого, который искал кучумовских партизан от Тобольска до Тары и выше по течению Иртыша.

20 августа 1598 г. помощник тарского воеводы юный Андрей Воейков обнаружил отряд Кучума на левом притоке Оби реке Ирмень (где впоследствии возникнет Новосибирская ГЭС). Казаки изрубили 40 кучумовских батыров, однако сам Кучум, как всегда, успел удрать, видимо, талант у него был такой. В русской Сибири его больше не видели и не слышали. Сын же его Маметкул верой и правдой служил «белому царю».

На рубеже XVI и XVII в. русские остроги вырастали на речных путях Сибири, как грибы после дождя.

В 1596 г. появился городок Нарым на Оби для сбора ясака с остяков выше Сургута.

На обском притоке реки Кеть поставлен острог Кетский, сыгравший большую роль в дальнейшем углублении в сибирские земли.

В 1600 г. при впадении реки Ялынки в Туру основан Туринск — чтобы устраивать ямские станции на новой дороге между Верхотурьем и Тюменью и защищать местных остяков от нападений ногаев.

В том же году отряд Ф. Дьякова на западносибирском севере достиг области реки Таз, населенной мангазейскими самоедами. А на следующий год в 200 км от тазского устья появилась Мангазея (в 1662 г. перенесенная в Туруханский край).

В 1604 г. заложен Томск на реке Томь, в 60 км от ее впадения в Обь. Хан Тояк, местный властитель, бил челом царю Борису, прося принять его в подданство.

И тут кодские остяки во главе с князем Онжей помогали русскими.

Затем появились городок на Чулыме и Кузнецкий острог на Томи, против устья Кондомы. Вместе с тем объясачены были телеуты, татары и киргизы, кочевавшие по верхней Оби и ее притокам, а также тюркские племена по верхнему Енисею и его притокам у подножия Саянских гор. Но еще более ста лет здешнее пограничье было неспокойным.

В1607 г. кодские остяки ходили вместе с отрядом березовского служилого человека Ивана Рябова на отложившихся обдорского и ляпинского князьков.

В 1609 г. кетские казаки прошли Маковским волоком на среднее течение Енисея.

Во время Смуты постройка новых острогов в Сибири останавливается, это ясно показывает, что колонизация новых земель не была стихийным процессом.

Лишь в 1618 г. русские вместе с людьми кодского крещеного князя Михаила Алачева срубили острог на Маковском волоке. Оттуда, годом позже, отряд М. Трубчанинова с людьми князя Михаила ходил ставить острог на Енисее.

Люди князя Михаила участвовали и в походах С. Навацкого (о нем ниже) на Нижнюю Тунгуску.

С 1620-х гг. русская Сибирь узнала новую напасть. К ее границам, в верховья Иртыша и Ишима, прикочевали калмыки.

Для защиты от них были построены Ялуторовский острог, у впадения Исети в Тобол (1639), Канский на реке Кане — притоке Енисея (1640), Ачинский острог на реке Чулыме (1642).

К середине XVII в. фронтир растянулся на всю Сибирь. В то время когда русские встали уже на берегах Охотского моря, в ближнем Зауралье все еще шли набеги.

Для ограждения жителей относительно плодородных районов по реке Исети, тобольцев и тюменцев, от нападений калмыков был поставлен Исетский острог (1650). Рядом с ним, на верхней Исети, возникло два хорошо укрепленных монастыря — Рафаилов и Долматов.

В 1663 г. часть верхнеобских остяков вошли в сношения с «царевичем» Кучумова рода и с калмыками, чтобы поднять восстание.

У немирных туземцев в это время появляются ручные пищали, значительные запасы пороха и свинца — очевидно, огнестрельное оружие поступало из Средней Азии.

Многие русские поселения в южном Зауралье были разорены обширным башкирским бунтом, в котором также участвовали, как умели, калмыцкие и ногайские орды. Однако бунт не напугал русских переселенцев. После его подавления граница крестьянской оседлости сместилась еще дальше к юго-востоку. На Пышме, притоке Туры, на Исети, Миасе, Тоболе, Ишиме в 1660-1670-х гг. возникло много новых слобод — в том числе Камышловская, Шадрин екая, Курганская и Ишимская.

Около 20 лет, с середины 1660-х гг., енисейские киргизы князя Иренака угрожали Ачинску, Кузнецку, Томску, Канску и Енисейску.

В 1679 г. киргизы, подвластные джунгарскому хану, осаждали Красноярск (город выдержал во второй половине века семь крупных набегов). В том же году самоедские стрелы свистели над Обдорским острогом.

На рубеже XVII и XVIII в. особо сложной была обстановка в Кузнецком уезде. Калмыки в 1700 г. совершили нападение на Кузнецк, сожгли там Рождественский монастырь, убили 41 человека и 103 взяли в плен, уничтожили хлебные запасы, увели скот.

Это племя также устраивало набеги на Барабинскую низменность и область реки Катунь.

Измучившиеся служилые сообщали в Сибирский приказ, что «киргизы, телеуты, черные калмыки» приходят «многолюдством, воровски, человек тысячи по три и болши и менши с ружьем, с пищали, с копьи и с сайдаки, и с сабли в пансырях и куяках и иных воровских доспехах». Правительство поверстало еще 1,5 тыс. детей боярских и казаков для сибирской службы и дало задание упреждать нападения кочевников.

В 1703 г. 500 казаков из Томска «на лыжах с нартами и со всей полной службою» встретили на реке Базыре немирных киргизов, взяли в плен 146 человек, потеряв убитым одного. Годом позже встречать киргизов были посланы 700 томских казаков и детей боярских.

Тревожно было и на юге Тюменского, и на юго-западе Тобольского уездов. 12–15 августа 1709 г. шли бои с башкирами у озера Чебакуль, где погибли 10 служилых.

В первой половине XVIII в. российское государство, умиротворяя кочевников южносибирских степей, продвигает линии укреплений от таежной Сибири к юго-востоку и югу и добивается перелома в борьбе с набеговой активностью. Важную роль сыграло в этом введение рекрутской повинности. В Западной Сибири появляются регулярные войска, вооруженные по последнему слову тогдашней техники, обладающие большой огневой мощью.

В начале XVII в. был исследован путь из Тобольска по Иртышу, далее по Оби и на ее приток, реки Кеть, с нее, через волок, на Енисей. Перед русскими открывалась Восточная Сибирь. Если в продвижении в Западную Сибирь главными мотивами были оборонные, то теперь на первое место выходили мотивы экономические. Как государство, так и предприимчивых людей, которых хватало не только среди промысловиков, но и среди служилых, влекли пушные богатства. Объясачивание местных племен относилось к обязательному этапу освоения. Экспедиции должны были окупаться, а выплата ясака «белому царя», а не каким-то другим властителям, означала признание российской власти. Уже тогда правительство надеялось найти на востоке месторождения полезных ископаемых, которых было так мало в центре страны.

В царствование Михаила Федоровича русские совершили невиданный в истории территориальный рывок. За кратчайший срок они исследовали и создали постоянные поселения в бассейнах Енисея, Лены, Яны, Индигирки и Колымы, на Анадыри, Охотском море и Амуре. Природно-климатические особенности определили крайне разряженное, очаговое расселение русских на этих просторах, однако их численность вскоре превысила численность местных племен, живших преимущественно присваивающим хозяйством, кое-где дополнявшимся кочевым скотоводством.

Уже в 1600 г. отряд князя Шаховского достиг таймырского озера Пясины — видимо, это было первое появление русских в Восточной Сибири. До 1620 г. отмечены неоднократные посещения русскими промысловиками и служилыми людьми полуострова Таймыр.

В 1620-х гг. русская колонизация продвигалась по Енисею и его притокам — в 1628 г. основан Красноярск.

На Лену русские проникли сначала северным путем, идущим из Мангазеи.

Мангазейскими воеводами Д. Погожим и И. Тонеевым был составлен план похода на Лену («Лин, большую реку»). Но первыми, очевидно, добрались до Лены промысловики.

Толчком к этому послужило уменьшение количества добываемого соболя и бобра в районе Туруханского зимовья. Промысловики двинулись «по тунгуске реке далече».

Некто Пенда переволокся с Нижней Тунгуски на Лену в район устья Чечуя, оттуда двинулся вниз по течению вплоть до места, где позднее возникнет Якутск, далее отправился вверх по Лене до р. Куленги, с нее переволокся на Ангару и через Енисейск вернулся в Туруханское зимовье.

В 1628–1630 гг. неоднократно упоминаются промысловики и казаки, которые с Нижней Тунгуски переходили на «славную в свете и великую» реку Лену. Там они промышляли «по обе стороны по речкам».

С Нижней Тунгуски на Лену было проложено две дороги.

Первая — по притоку Нижней Тунгуски р. Титее, с ее верховья волоком (весной 2 дня, летом 5 дней) до р. Чурки, по ней до р. Чоны, притока Вилюя, а с него на Лену.

Вторая — на верховья Нижней Тунгуски надо быть плыть в течение шести дней от впадения р. Непы, потом Тунгусским волоком выходить на Лену в районе устья Чечуя.

На Нижней Тунгуске русские промысловые партии числом, как правило, от 2 до 5 человек встречались со звероловами-тунгусами. Те ходили по тайге родовыми группами по 60 — 100 человек, промышляя все того же соболя, и, заметив русских промысловиков, могли просто перестрелять их.

В 1627 г. группа промысловиков, Г. Жаворонков со товарищи, подали мангазейским воеводам челобитную на имя царя Михаила Федоровича. Бумага прошла обычным путем в Москву, где отнеслись к ней с большим вниманием. (У либеральной интеллигенции принято высмеивать даже само слово «челобитная» и выставлять ее признаком врожденного холуйства русских. На самом деле челобитная, то есть петиция, была инструментом прямого общения народа с верховной властью. Чиновники на местах обязаны были передавать мнение даже самых малых и отдаленных людей в Москву, и там дело решалось, как правило, быстро и по справедливости.)

В Казанском приказе, ведавшем Сибирью, были опрошены и другие приехавшие из Мангазеи промысловики, «которые сысканы на Москве». Те подтвердили информацию Жаворонкова и даже представили проект экспедиции на Нижнюю Тунгуску.

Из Москвы отдали распоряжение в Тобольск о снаряжении отряда на Лену. Тобольские воеводы должны были сами определиться, какой путь лучше: через Енисейск или через Обскую губу и Мангазею.

Порасспрашивав землепроходцев, тобольские воеводы выбрали мангазейский путь. Летом 1627 г. из Тобольска вышли на судах 50 служилых русских людей и 30 людей кодского князя Михаила Алачева. Однако экспедиция потерпела кораблекрушение в Обской губе. Хотя все участники остались живы, припасы были потеряны. В следующем году меньший по численности отряд тобольских служилых во главе с сыном боярским С. Навацким двинулся на Нижнюю Тунгуску уже через Енисейск.

Навацкий, кстати, был поляком или литвином из разбойного воинства пана Лисовского, отметившегося страшными бесчинствами в Смуту. Теперь бывший интервент смывал вину беззаветной службой московскому государю.

В августе 1628 г. отряд Навацкого прибыл в Енисейск, однако местный воевода Аргамаков гостей не приветил — вероятно, лицо бывшего интервента не внушало особого доверия. Не дал воевода хороших судов тобольским служилым, только «худые». Однако и в том беды не случилось. Инициативные члены экспедиции отремонтировали суда, в том числе брошенные, ничьи, и смогли благополучно добраться до Туруханского зимовья. Тут к ним присоединилась еще группа остяков кодского князя и несколько служилых, среди которых был сын боярский А. Добрынский, также из числа экс-интервентов, смывавших вину перед Россией сибирской службой.

С Нижней Тунгуски Навацкий, опросив тунгусов, послал на Лену отряд в 30 человек во главе с Добрынским и березовским казаком М. Васильевым. Отряд пришел на приток Нижней Тунгуски Чону, с ее верховья на Вилюй и далее на Лену. Припасов было мало, шли служилые зимой, «на себе таскали нарты и на тех службах нужу и стужу и голод терпели».

На Вилюе и Лене они собрали ясак с тунгусов — санягирей и нанагирей. На Лене встретили «конную якутскую орду» (тюрки-якуты не столь уж давно пришли с юга в таежную Сибирь). Не испугавшись, объясачили ее, поставили тут острожек. Выше по Лене наложили ясак на шамагирских тунгусов, добрались до Алдана. Не все в общении с местными шло гладко. Так, в ноябре 1630 г. острожек был атакован конными якутами из опомнившейся орды — сразу несколько князьков собрали свои улусы. Русские просидели в осаде полгода, прежде чем нанесли поражение осаждавшим.

С Лены Добрынский и Васильев вернулись, потеряв половину отряда, с 15 людьми. В Туруханском зимовье их ждал с интересом мангазейский воевода А. Палицин, который принял собранный ясак и «доездную грамоту», то есть отчет о походе.

Эрудированный воевода (а были такие и в самых отдаленных краях Руси) пришел к убеждению, что найден «проход великого Александра», по которому тот ходил в Индию. Так же внимательно отнесся к рассказу участников похода и воевода в Тобольске, куда они прибыли в июне 1632 г. Шестерых из них, вместе с Васильевым, воевода снарядил в Москву. Там служилые изложили свои соображения по поводу следующей экспедиции в ленские земли и получили царские награды.

По распоряжению из Москвы тобольский воевода вскоре отправил на Лену новый отряд из 38 служилых — через Мангазею. На этот раз снаряжения и припасов хватало с избытком, хлебного и денежного жалованья получено на три года вперед, также 40 панцирей «для бою с иноземцы, которые будут государю непослушны», и много товаров для подарков и на мену. Новую экспедицию возглавил сын боярский В. Шахов из Торопца, человек со сложной биографией, отсидевший за «татебное дело» в тюрьме, а затем просивший отправить его на службу в Сибирь.

Тобольская экспедиция только двинулась в путь, а на Мангазее среди промысловиков уже начался ленский бум.

В1633-1634 гг. И. Коткин с товарищами-добытчиками зимовал на реке Амге. В1635 г. упоминается о 30 промысловиках на Вилюе.

А в 1635–1636 гг. «ленский промысел» принес в Мангазею круглым счетом 12 тыс. соболиных шкурок, сданных государству в счет десятинной пошлины.

В следующем сезоне на Лене и Вилюе было добыто «мягкой рухляди» на 1819 руб.

В 1633 г. отряд во главе с черкашениным (малорусом) С. Корытовым дошел до Алдана, поднялся вверх по нему и Амге, где объясачил несколько якутских князьков. В 1637 г. глава нового ясачного отряда С. Степанов получил от мангазейского воеводы Б. Пушкина «наказную память», фактически анкету, которую надо было заполнить, изучив быт ленского населения.

А отряд Шахова прибыл в Мангазею через Обскую губу в сентябре 1633 г. Перезимовав в самом северном городе Руси, он добрался к 30 июня следующего года до Батенева зимовья на Нижней Тунгуске. В течение зимы 1634–1635 гг. отряд переволок запасы и судовые снасти на Чурку, где построил весной два коча. Далее служилые шли по Чурке и Вилюю, рассылая по округе ясачные партии, а новую зиму провели в зимовье у Красного Яра, неподалеку от Лены.

В 1636 г., пока Шахов был в устье Вилюя, тунгусы сожгли это зимовье. Оно было восстановлено, но через год его постигла та же участь, притом погибло несколько казаков. Уцелевшие служилые перешли в Нижне-Вилюйское зимовье. Тем не менее к декабрю 1639 г. Шахов подчинил и объясачил якутские и тунгусские роды как в Вилюйском крае, так и в соседних приленских местах, составив попутно их подробную роспись. Экспедиция, планировавшаяся на два года, растянулась на шесть лет, хлебные припасы давно кончились, так же как и амуниция. К 1639 г. из 38 героев-первопроходцев остались в живых 15 человек.

Теперь о южном пути на Лену, который шел от Енисейска вверх по быстрой порожистой Ангаре (тогда именовавшейся Верхней Тунгуской) и ее притоку Илиму.

В 1627 г. енисейские служилые, объясачив илимских тунгусов, оказались на устье реки Идирмы, впадавшей в Илим, — здесь начинался волок, ведущий на Лену. Высадившись около устья другого притока Илима — Туры, можно было волок сократить. А был он особо тяжел, потому что шел «через камень», гористую местность.

Вообще волок — это чисто российский вид транспортной коммуникации, связанный с географическими особенностями страны. С одной стороны, речек много, хороших и разных, но с другой — они не образуют необходимых магистральных путей с запада на восток. Использование речных вод русскими первопроходцами отдаленно напоминало то, как западный мореплаватель употреблял морские течения и океанские ветры. Моряку, правда, не приходилось проделывать адский труд по переволакиванию судов и грузов, и в свободное от вахты время он мог спокойно тянуть ром и покуривать трубочку.

Иногда русскими переносились не суда, а только снасти от них, а на новой воде строились новые плавсредства.

Не только волок был многодневным мучением. Изнуряющим трудом было идти на веслах или тянуть на бечеве судно вверх по течению. Так же как и двигаться на лыжах по 20–30 верст в день, таща за собой нарты. Приходилось ночевать в снежных норах. Ощущать, как в измученное дорогой тело впивается голод, который не преодолеть несколькими горстями толокна.

Цена любой ошибки в сибирских дебрях была велика. Первопроходцы знали, что если ошибутся — зайдут в непроходимую чащу, в болото, под вражеские стрелы — никто им не поможет.

Что вело и что поддерживало русских в их походах — бог знает. Наверное, вера. Вероятно — особое пространственное чутье…

По Ленскому волоку служилые попадали на речку Муку, далее плыли по Купе, Куте и по ней проходили на верхнюю Лену. Зимой волок был длиннее, хотя и легче — шли «нартяным ходом» прямо к месту впадения Муки в Купу и там ждали вешней воды.

Очевидно, енисейские служилые пробрались на Лену южным путем в конце 1620-х гг., едва ли уступив пальму первенства мангазейцам.

Среди енисейцев в это время сформировалась очень активная (применим и модное словцо «пассионарная») группа людей, которая сыграла огромную роль в исследовании и освоении всей Восточной Сибири и Дальнего Востока.

В 1628 г. казачий десятник Василий Бугор, собрав ясак с тунгусов в устье Идирмы, прошел по Куте до Лены, по ней спустился до устья реки Чаи и к лету 1630 г. вернулся в Енисейск. Двух служилых он оставил в устье Куты, четырех служилых вместе с несколькими промысловиками — в устье Киренги.

В 1629–1630 гг. енисейский воевода Семен Шаховской — Рюрикович, литератор и богослов (тогда родовитые уже привыкли к дальним службам), составил роспись «рекам и новым землицам», с которых собирается ясак в Енисейский острог. Роспись показывала местоположение тунгусских племен и «братов» (бурятов), указывала маршруты перехода с Енисея на Лену.

В 1630 г. у Ленского волока был заложен Илимский острог, группа промысловиков ходила с Илима на Лену, а князь Шаховской отправил в поход атамана Ивана Галкина. Этому казаку удалось сыграть исключительно важную роль в освоении Восточной Сибири.

Зимовье на устье Идирмы Галкин превратил в городок со стенами и башней. Потом отправил десятника Е. Ермолина через волок с Илима на Купу. Отряд Ермолина, пройдя по Купе, нашел около ее устья двух человек, оставленных Бугром. Людей же, оставленных в устье Киренги, обнаружить уже не смог — местные тунгусы рассказали, что русские ушли на Лену, в «Якольскую землю» (Якутию), — и вернулся в Усть-Идирмское зимовье.

Получив ермолинскую информацию, князь Шаховской в январе 1631 г. отправил Галкину наказную память с приказом идти на Лену и ставить там острог, а оттуда рассылать вверх и вниз по реке служилых людей.

Галкин весной 1631 г., перейдя с Идирмы на Лену, поставил большое зимовье в устье Куты и поплыл вниз по Лене. Здесь атаман разбил пять якутских князьков (тойонов) и взял с них ясак, потом прошел вверх по Алдану, выдержав немало стычек с местными улусами. На обратном пути Галкина опять встретили с оружием в руках князьки, ранее согласившиеся платить ясак. Среди оных выделялся свирепым видом Тыгын, владетель кангаласцев, запечатленный в якутском фольклоре как могучий царь.

Впрочем, этот «могучий царь» отличился больше не как борец с русскими, а как разоритель других родов — борогонцев, батурусцев, бетюнцев.

Галкин рассеял силы князьков, а затем отправился вверх по Лене, объясачивая тунгусов. В ходе своих походов он собрал важную информацию о бассейне Лены, ее притоках справа — Витиме, Олекме, Алдане, Киренге, и слева — Ичере, Пеледуе, Вилюе.

В 1631 г. енисейский воевода Ж. Кондырев отправил на Лену казачьего сотника Петра Бекетова. Прибыл тот летом, осенью ходил вверх по Лене, подчиняя бурят, а в мае следующего года покорил улусы бетунских якутских князьков. Часть бекетовского отряда отправилась в жиганскую и долганскую земли, а сам он летом и осенью приводил к покорности батулинского и мегинского князьков.

8 конце сентября следующего года Бекетов поставил острог на правом берегу Лены, на месте, называемом Чуковым полем. Зимой покорил дубусунских якутов, живших на левом берегу Алдана, оказавших, наверное, самое сильное сопротивление казакам. После поражения дубусунцев присягнули князьки кангаласские, сыновья Тыгына, а также намские, баксинские, нюрюптейские.

С этой присягой мало что изменилось; якуты были неспокойны, убивали промысловиков и служилых. Галкин, сменивший Бекетова осенью 1633 г., укротил баксинского тойона Тусергу и мегинских князьков, в чьих владениях часто происходили нападения на русских.

Раб, принадлежавший намскому князьку Мымаке, сообщил Галкину, что его хозяин задумал нападение на острог. 4 января 1634 г. атаман пытался предотвратить эту вылазку превентивным ударом по самому Мымаке. Но предприятие потерпело неудачу: русские потеряли всех коней, а сам Галкин был ранен.

9 января якуты числом около 600, в основном конные, пытались захватить Ленский острог, где сидели 50 русских, но были отбиты. Впрочем, осада продолжилась до марта. Наконец якутские князьки осознали размер потерь и отошли. Галкин за время осады получил еще несколько тяжелых ран, в том числе в живот и в голову. После снятия осады неутомимый атаман, невзирая на свои бесчисленные ранения, двинулся немедленно на немирных князьков. Подчинил бордонского и бетунского, обратился на кангаласцев, но догнать их не смог, конное племя успело уйти за Лену.

Вскоре на борогонского тойона Логуя, перешедшего на сторону русских, напали кангаласские князьки и изрядно погромили, убив его жен и детей и отогнав лошадей и скот. Произошло это неподалеку от Ленского острога, так что Иван Галкин немедленно отправил в погоню за налетчиками своего брата Никифора. Служилые, настигнув кангаласцев, отбили у них скот, но тут подоспели силы других князьков, более полутысячи воинов. Якуты опять подошли к Ленскому острогу, где укрылись казаки, но догадались, что не возьмут его и разошлись по улусам.

Галкин, собрав все силы, человек 30–40, пошел покорять беспокойных кангаласцев. Уже пришли холода, и служилым пришлось штурмовать кангаласские острожки, обнесенные двойными стенами и обсыпанные обледеневшим снегом. Однако настоящей войны не получилось. Потеряв первый острожек, кангаласские тойоны сдали все остальные, выплатили ясык и «вины свои принесли». После этого якутская знать в основном подчинилась российской администрации Ленского края.

Советские историки, мысля весьма парадоксальным образом, с одной стороны, одобряли вхождение Восточной Сибири в состав России, упоминая о прогрессивности этого процесса для общественного развития края, но в то же время осуждали и сговор раннефеодальной родоплеменной туземной верхушки с «царизмом», и эксплуатацию сибирских народов русской администрацией. Желание укусить «царизм» понятно, да только без этого «сговора» и без этой «эксплуатации» вхождения можно было ждать еще долго.

Либеральные историки и их партнеры из числа этнократических элит тоже раздувают образ «агрессивного царизма» и будут еще больше поддавать ветра. Но, прямо скажем, ни одна зона присваивающей экономики не дожила до наших дней в буколической простоте. Все они были так или иначе открыты. В случае когда их открывал столь любимый либералами западный капитал, последствия для туземцев были часто фатальными.

Приход русских в бассейн Лены не представлял собой идиллическую картинку, потому что лишь в дамском романе встреча разных народов с разными культурами и языками может быть описана как любовь с первого взгляда. Присоединение якутских улусов к России было достаточно жестким процессом, как и вообще любая смена власти. Но фаза серьезных столкновений оказалась очень кратковременной, ведь русские не ломали жизнь туземцев через колено, не гнали их, не высасывали из них соки, не презирали их. И восточносибирские племена быстро привыкли к российской власти и к русскому населению, между ними начался интенсивный культурный обмен. Якуты, переходя к земледелию и оседлости, перенимали у русских хозяйственные методы, жилища и одежду, быстро росли в числе, расселялись по Восточной Сибири.

От того, что кто-то поразбойничал на большой дороге или подстрелил конкурента в лесу, суть дела не меняется. Напротив, при русской власти постоянная и кровопролитная борьба за охотничьи и прочие угодья (характерная для присваивающей экономики) сходит на нет.

Российское государство нигде и никогда не ставило целью искоренение, прямое или косвенное, каких-то народностей — в отличие от англосаксонского мира, где правительства всегда действовали в интересах капитала. Там вопрос прибыли определял дальнейшую судьбу туземцев. Если они мешали накоплению капитала в данном регионе, то участь их была плачевна. Если их земля была нужна капиталу, то туземцев ожидало истребление или депортация. Не присоедини Россия Восточную Сибирь, то это сделала бы какая-нибудь западная держава, пусть и значительно позже. Последствия для сибирских племен могли быть такими же печальными, как для американских индейцев.

В целом можно сказать, что присоединение Восточной Сибири к России лишь на 1 % состояло из завоевания. Земля эта была настолько редконаселенной, огромной и суровой, что борьба с внешней средой, преодоление трудностей, создаваемых природой, были многократно более тяжелой задачей, чем умиротворение десятка туземных вождей и нескольких сотен таежных воинов.

Но вернемся к русским первопроходцам 1630-х гг. Бои и стычки не помешали Ивану Галкину обследовать Ленский край — дюжина енисейских казаков была послана им вверх по Вилюю на речку Туну. Там им пришлось побить тунгусского князька Торнуля и поставить зимой 1634–1635 гг. острожек. По десятку казаков было послано на Алдан, к катулинскому князьку Даване, и к устью реки Кампуны ставить острог. Действовавший самостоятельно сын боярский И. Козьмин в том же 1634 г. поставил зимовье на Лене, близ устья Олекмы, и объясачил местных тунгусов.

В 1635 г. Бекетов срубил острог недалеко от устья Олекмы — Олекминский, откуда стал ясачить олекминских и витимских тунгусов. Якутов в этом районе еще не было.

Летом 1634 г. Галкин перенес Ленский острог, сильно пострадавший от наводнения, на новое место.

В 1639–1640 гг. на Алдане бунтовали якутские и тунгусские охотники, недовольные появлением русских промысловиков в их угодьях. Было вырезано Бутыльское зимовье. В устье Май убили 12 русских, на Вилюе — 7. Однако с бунтовщиками справились быстро — якутские тойоны уже были на стороне новой власти.

А тут еще не поладили в бассейне Лены служилые, посланные из Енисейска, и те, что прибыли из Мангазеи. Чаще конфликт протекал в форме битья «ослопьем и обухами», но порой и с перестрелками. Разногласия носили сугубо материальный характер: кому собирать ясак. Енисейцы в итоге одержали вверх.

Недовольные же мангазейцы стали нацеливаться далее на восток. В1633 г. мангазейские служилые, перезимовавшие в Жиганах, подали прошение енисейскому приказному человеку А. Иванову, чтоб идти им «в новое место, морем, на Янгу реку».

Получив разрешение, отряд во главе с Иваном Ребровым и Ильей Перфильевым спустился вниз по Лене и пошел морем до реки Яны. Поставили здесь острог, добыли мягкую рухлядь. Перфильев повез пушнину в Енисейск, а Ребров отправился морем на «Индигирскую речку».

На Индигирке Ребров поставил два острога. Пробыв в Заполярье семь лет, он исследовал землю юкагиров, «ел всякое скверно, и сосновую кору и траву» и в 1641 г. вернулся с собранным ясаком в Якутск.

В 1636 г. енисейский воевода П. Соковнин отрядил десятника Елисея Бузу с исследовательской задачей: «Итить с служилыми людьми на Ламу и которые реки впадут в море… для прииску новых землиц».

Путь Бузы оказался довольно извилист. С шестью служилыми и 40 промысловиками он прошел из Олекминского острога к Лене, по ней вышел в океан, морским путем достиг реки Оленек, поднялся по ней до устья Пирииты, где перезимовал, а весной 1637 г. по суше снова прошел на Лену, к устью реки Молоды. Построив здесь суда, Буза опять вышел в океан и направился на восток, к устью Яны. И «шли в море в кочах две недели, и на море их разбило».

От места кораблекрушения Буза и его товарищи, 45 отчаянных первопроходцев, таща нарты, перешли через высоты Верхоянского хребта в верховья Яны, где им пришлось биться с местным князьком Тузукой и даже сидеть шесть недель в осаде. Однако покорился и буйный Тузука. Буза, спустившись вниз по Яне, два года собирал ясак с юкагиров и двинулся обратно в 1641 г.

В 1635–1636 гг. служилый Селиван Харитонов по заданию Галкина прошел с Лены через Верхоянский хребет на Яну, где поставил зимовье.

Еще одно зимовье в верховье Яны (превратившееся затем в город Верхоянск) основал енисейский служилый человек Посник Иванов. Проведя зиму 1638–1639 гг. на Яне, Посник перешел на верховья Индигирки — очевидно, там он был первым — и по ней спустился до Юкагирской земли. В зимовье на нижней Индигирке (Зашиверское) Посник с товарищами отбил нападение юкагиров. Осенью в свежепостроенных кочах он отправился вверх по Индигирке, взяв с собой юкагирских аманатов, и успел до зимы вернуться в Якутск.

Дмитрий Михайлов по прозвищу Ерило (еще один замечательный первопроходец), прибыв на смену П. Иванову, пошел с Индигирки на восток морем и достиг устья реки Алазеи.

Вообще, внешне сухая хроника русских исследований Восточной Сибири при небольшом подключении воображения превращается в захватывающий приключенческий роман. Удивительно, что российские литераторы проявляли слабый интерес к этой теме, им приятнее посочинять о каком-нибудь тиране злодеевиче, угнетающем трепетных интеллигентов.

Многое, что нынче известно о наших пионерах, было выкопано из сибирских архивов педантичным (как оно и должно быть) немцем Г. Миллером. Накануне дуэли Пушкин работал над статьей о русских первопроходцах для журнала «Современник». Возможно, что ее черновик пропал вместе с другими пушкинскими рукописями, которые вынес из дома на Мойке Жуковский — кстати, не только сочинитель, но и масон, связанный с графом Г. Строгановым и другими организаторами заговора против великого русского поэта…

Перейдем к Михаилу Васильевичу Стадухину. Первый раз в документах он упоминается в 1633 г. Тогда десятник Стадухин совершает поход на Вилюй «для прииску неясачных тунгусов». В 1641 г. он просит у якутского воеводы Головина отпустить его на реке Оймякон, относящуюся к бассейну верхней Индигирки. В его маленьком отряде, состоявшем из 14 человек, находился и служилый казак Семен Дежнев.

Семен Иванович был родом из устюжских крестьян, пришел в 1638 г. на Лену в числе енисейских служилых людей П. Бекетова. Женился на туземной женщине Абакай, очевидно якутке. (Собственно, других вариантов на начальном этапе освоения Сибири у русских мужчин не было.) В 1639 г. ходил на Вилюй усмирять тунгусского князька Сахея, годом позже — с Дмитрием Ерило на Яну. На обратном пути в Якутск был ранен двумя стрелами в ногу. Дальнейший поход со Стадухиным добавил Дежневу колотых ран.

Еще по пути на Оймякон отряд Стадухина подвергся нападению воинов племени ламутов числом около 500. Дежнев был снова ранен, в руку и ногу, но хворать не стал («гвозди бы делать из этих людей»). Отбились тогда лишь благодаря помощи ясачных якутов, которые, по словам Семена Ивановича, «за нас стояли и по них (ламутам) из луков стреляли».

На самом Оймяконе оказалось практически безлюдно. Тунгусы (кстати, родственники воинственных маньчжуров) выжили отсюда якутов, однако и сами покинули негостеприимные края — как-никак полюс холода. Но здесь Стадухин узнал от тунгусского аманата о больших реках в северо-восточной стороне.

У казачьего десятника был огонь в душе и неиссякаемый запас выносливости. Стадухин набрал отряд из промысловиков, снарядив его в значительной степени из своих средств, и пошел за своей звездой. Достигнув верховья Индигирки, он спустился на коче до ее устья, затем отправился морским путем на восток и «дошел на Колыму реку», на которой поставил зимовье с нагородней. Это был 1643 г. Зимовье вскоре превратилось в Нижне-Колымский острог (в 29 км от современного Нижне-Колымска).

Тщательный Бахрушин указывает, что на Колыме до Стадухина побывал С. Харитонов, безусловно, замечательный первопроходец, который проплыл туда в 1640 г. морем из устья Яны. Но по-настоящему освоился на этой земле именно Михаил Васильевич. Объединившись с прибывшим на Колыму отрядом Дмитрия Ерило, Стадухин покорял алазейских и других юкагиров.

У туземцев Стадухин выведал, что есть большая река в трех днях пути к востоку от Колымы, именуемая Погыч, — речь шла о Покачи (Пахачи), впадающей в Берингово море. Туземцы рассказали также об огромном острове в Ледовитом океане, под которым, скорее всего, имелась в виду Аляска.

Оставив начальником в Колымском зимовье Дежнева, Стадухин отправился в Якутск рисовать перспективы освоения Дальнего Востока тамошнему воеводе.

А «начальник Колымы» с 13 служилыми выдержал в острожке нападение 500 юкагир. Племя уже ворвалось в острожек, Дежнев был в очередной раз ранен, на этот раз в голову, однако в тесном рукопашном бою удалось сразить вражеского предводителя и выбить налетчиков из острога. Вскоре на Колыму вернулся Дмитрий Ерило вместе с таможенным целовальником П. Новоселовым и наказной памятью от якутского воеводы «новые реки приискивать». Сведения Стадухина произвели впечатление на воеводу Пушкина.

В 1646 г. партия мезенцев во главе с И. Игнатьевым пошла из устья Колымы на восток по узкому проходу во льдах и достигла Чаунской губы, где повела торговлю с чукчами.

В июне 1647 г. Михаил Васильевич снова отправился из Якутска на Колыму, с воеводским наказом поставить на реке Погыч зимовье, объясачить там туземцев и проведать о «предъявленном острове», то бишь об Америке. Перезимовав на Яне, десятник перешел на Индигирку, там построил коч и морем добрался на Колыму, где пробыл до лета 1649 г.

Но еще летом 1648 г. из Нижне-Колымска отправился в морской поход отряд Семена Дежнева и Федота Попова, холмогорца, приказчика устюжского купца В. Усова, — на шести или семи кочах.

Дежнев играл в этой экспедиции роль представителя государства, организатора, военного командира, ему надлежало и собирать ясак с открытых племен. Командир имел и вполне определенную географическую цель: проведать «новую реку Анадырь». Надо заметить, что из навигационного снаряжения у русских мореходов имелся, скорее всего, только компас, да и против ветра кочи могли идти разве что на веслах.

Выйдя в море в июне, к середине сентября экспедиция достигла «большого носа» (позднее мыс Дежнева). Здесь разбился коч ленского служилого казака Анкидинова, но люди все спаслись. «Против того носа» экспедиция открыла острова Диомида, где познакомилась с эскимосами — они изумили русских втулками из моржевой кости, вставленными в губы.

Дежнев и Попов шли проливом, который впоследствии назовут не их именами, а в честь Витуса Беринга. До Америки было рукой подать — около 40 км. За большим мысом Попов с несколькими людьми высадился на берег, но на них сразу напали чукчи и ранили холмогорца. Русские продолжили путь на юг вдоль побережья моря, которое позднее назовут Беринговым. Далее буря раскидала суда, люди с дежневского коча никогда уже больше не видели других участников экспедиции.

Где те закончили свой путь, остается лишь гадать, — утонули, добрались до берега Камчатки, или Охотского моря, или, может, американского побережья? Туземцы говорили Дежневу о том, что видели русских, уходящих в море на лодках. А настоятель Валаамского монастыря Герман, прибывший на Аляску в 1794 г., нашел там старое поселение русских в районе Кенайского залива.

Коч, на котором находился Дежнев и 24 его товарища, был выброшен на берег после 1 октября далеко к югу от устья Анадыря. Отряд пошел «в гору», по рассказу Дежнева, «сами пути себе не знаем… холодны и голодны, наги и босы». Возможно, были у них и нарты, и лыжи, и уж точно терпение, топологическое чутье и та энергия, которая дается лишь верой и называется «силой духа».

Дежневский отряд находился в пути 10 недель. Учитывая скорость передвижения русских землепроходцев того времени, можно предположить, что он пересек Корякское нагорье, а двигался из района на берегу Берингова моря между мысом Олюторским и бухтой Дежнева, но, вполне вероятно, и с Камчатского побережья.

Отряд вышел к реке Анадырь, неподалеку от ее впадения в море. И тут, после перехода в 500–600 верст, 12 человек ушли на разведку и пропали. Учитывая выносливость и умение дежневских спутников, можно утверждать, что их убили немирные туземцы. Весной 1649 г. оставшиеся 12 первопроходцев отправились вверх по Анадырю и снова подверглись нападению чукчей-анаулов, но на этот раз никто не погиб. Чтобы не испытывать судьбу дальше, дежневский отряд приступил к строительству острожка.

Не успокоился и Михаил Стадухин. Летом 1649 г. он двинулся на восток на двух кочах, но через несколько недель бесплодного плавания вернулся назад. А сухопутным путем на Анадырь добрался с Колымы Семен Мотора. В апреле 1650 г. он встретился с отрядом Дежнева. Однако тяга странствий не отпускала и Стадухина. Пройдя часть пути морем и часть посуху, он все же дошел до Анадыри. Однако «вел свои дела особо», по какой-то причине сторонясь Дежнева и Моторы, поставил отдельный острог.

Возможно, причиной разногласий были лежбища моржей и залежи «заморной» моржевой кости на отмелях неподалеку от устья Анадыря.

Мотора был убит анаулами, а Дежнев в 1654 г. построил коч, на котором двинулся на юг, вдоль побережья, населенного коряками. В статье Г. Спасского, опубликованной в «Сибирском вестнике» в 1821 г., утверждается, что Дежнев узнал от коряков о судьбе Федота Попова — холмогорец дошел до Пенжинской губы.

С 1648 по 1651 г. якутским воеводой был Дмитрий Францбеков из ливонского рода потомственных авантюристов Фаренсбах (Юрген Фаренсбах, он же Юрий Францбек, поступил на службу к царю Ивану, сыграл важную роль в сражении при Молодях, но затем перешел к Стефану Баторию). Воевода Францбеков финансировал поход Хабарова и ссужал деньгами Ю. Селиверстова, побывавшего в анадырском остроге у Дежнева.

Шведский дипломатический комиссар де Родес, бывший в России с 1650 по 1655 г., сообщал в донесениях королеве Христине, что якутский воевода собирает войско для похода в Америку, «чтобы продолжить полное овладение богатой страной». Это сообщение свидетельствует по крайней мере о том, что открытия, совершенные русскими первопроходцами, было достаточно хорошо известны и уже тогда выдвигались предположения о возможности достижения Америки северо-восточным путем. Побывал ли кто-то из людей, посланных Францбековым, на Аляске, пока остается загадкой.

Стадухин построил в устье Анадыри шитики, в 1656 г. обогнул Камчатку и прошел Охотским морем до устья реки Пенжины. Составил этому пути чертеж. С Пенжины он ходил в Гижигинскую губу и далее, морем, к устьям рек Тауй и Охота. На берегу Охотского моря, в Тауйской губе, Стадухин построил Тауйский острог — неподалеку от того места, где позднее появится Магадан. В списке «Чертежа сибирской земли» от 1672 г. упоминается о реке Камчатке — скорее всего, это было результатом плавания Стадухина вокруг Камчатского полуострова.

На Охотском море якутские служилые люди, прошедшие туда вслед за Стадухиным через Чукотку, столкнулись с другой плеядой русских первопроходцев.

В 1630-х гг. Ленский край стали посещать не только мангазейские и енисейские служилые и промысловики. После визита атамана Копылова и служилого Ф. Федулова к томскому воеводе И. Ромодановскому с предложениями об организации экспедиции в Ленский край согласие начальства последовало незамедлительно. Дмитрий Копылов с полусотней томских казаков, быстро получив снаряжение и жалованье, отправился на восток в начале 1636 г.

Копыловский отряд пришел на реку Алдан, а после еще семи недель пути заложил в 100 верстах от устья Май, в Бутальской земле, небольшой острог. Томские казаки, обосновавшись в остроге, первым делом поучаствовали в межплеменных столкновениях мегинских и сыланских якутов на стороне первых. Сыланские обратились за подмогой к енисейскому казаку П. Ходыреву, тот, собрав служилых и промысловиков, взял томичей в плен — по счастью, обошлось без смертельных исходов.

В 1638 г. из Москвы прислали письмо с «осудом» томским воеводам. Правительство решило навести порядок в беспокойном Ленском крае и создать новое воеводство с центром в Ленском острожке, который стал Якутским городком.

Назначение на воеводские места получили стольник А. Головин, М. Глебов и дьяк Е. Филатов (в Московском государстве коллегиальное управление было правилом во времена царя Ивана, но и потом встречалось нередко). Якутским воеводам было придано двое письменных голов, 395 стрельцов и казаков из сибирских городов. Добрались они до Якутского городка лишь летом 1641 г., тогда и был положен конец административной неразберихе и столкновениям служилых в Ленском крае. Головин перенес Якутский городок на новое место, вверх по Лене, на Еюков луг, где поставил в 1642–1643 гг. острог с пятью башнями.

Но у появления томского отряда на Лене помимо отсебятины Ромодановского, очевидно, была и некая высшая причина.

Копылов, собрав сведения у тунгусов, отправил «на Большое море — Окиян, по тунгусскому языку Ламу» партию под началом Ивана Москвитина. Москвитинский отряд прошел с Алдана на Маю и Юдому, волоком перебрался на Улью. В 1639 г. Москвитин дошел до впадения Ульи в Охотское море, где поставил зимовье и пробыл два года. Он стал первым русским человеком, вышедшим на Тихий океан. Увы, мы не найдем памятника Москвитину, исчезли из школьных учебников даже скромные упоминания об этом отважном первопроходце. Как, впрочем, и о большинстве других русских первооткрывателей. У нас ведь много новых героев-первоприватизаторов: Чубайс, Ходорковский и K°. Старательно не замечают историю русских географических открытий и наши западные «друзья», которые, пользуясь своим информационным господством, внушают остальному человечеству, что все на свете было открыто именно ими…

В 1639 г. на восточносибирской р. Уде русские поставили Удский острог. Здесь они узнали от тунгусов о существовании по южную сторону гор — хребтов Джгады и Бурейского — больших рек. Это были Джи (Зея), Шунгал (Сунгари) и Амгунь, впадающая в Шилькар (Амур). Тунгусы сообщили русским о том, что на Джи и Шилькаре можно заниматься хлебопашеством и там много пушного зверя.

В июне 1643 г. по распоряжению якутского воеводы Головина туда была снаряжена группа из 132 казаков и промысловиков во главе с письменным головой Василием Даниловичем Поярковым. Этот служилый казак происходил из дворян Кашинского уезда.

Отряд Пояркова двигался по Лене, Алдану, Учуру, Гоному. С наступлением холодов встал на лыжи и, таща на нартах припасы, преодолел Становой хребет, после чего вышел к реке Брянда. Следуя по ней и Зее, поярковский отряд добрался до устья Умлекана, где одолел в стычке дауров (маньчжуров) и взял в плен местного князька. Хотя часть отряда погибла в бою и от голода, на Зее был поставлен острог.

Весной 1644 г. поярковскому отряду были доставлены припасы с Гонома. Василий Данилович со своими людьми построил лодки, отправившись вниз по Зее, достиг Амура и прошел по нему вплоть до устья. Поярков, собственно, и дал реке название Амур, что на гиляцком означает «большая вода». Маньчжуры называли ее Шилькаром лишь до впадения Шунгала (Сунгари).

В устье Амура Поярков, взяв ясак с гиляков, основал острог. Перезимовав там, весной 1645 г. вышел в Сахалинский залив и проплыл вдоль западного берега острова Сахалин. Дальше, идя по Охотскому морю к северу, Поярков добрался до устья реки Улья, где в августе обнаружил зимовье, оставленное Москвитиным.

Поярков перезимовал на москвитинской стоянке и, оставив там поселенцев, перешел через хребет Джугджур. С верховья реки Май Василий Данилович со своим отрядом добрался до Якутска всего за 16 дней.

Таким образом, отважный исследователь с горстью людей прошел за три года 7700 км — пешком, на лыжах, впрягаясь в нарты с припасами или на веслах. Рекорд, достойный записи не в книгу пивного короля Гиннесса, а в национальную память. Путь Пояркова пролегал по крайне суровым краям, где приходилось бороться как с природой, так и с воинственными маньчжурами, только что завоевавшими огромный Китай.

Лично меня поражает не только сила воли русских первопроходцев, но еще больше их географическое чутье. Кажется невероятной их способность к ориентации на бескрайнем просторе, на сложной местности, о которой не имелось картографической, а часто вообще никакой информации. С их чувством пространства могла соревноваться только их же выносливость.

В хит-параде великих путешественников Поярков должен занимать одно из первых мест, рядом с Колумбом и Васко да Гамой. О нем и других замечательных русских первопроходцах XVII в. надо писать романы и снимать истерны. Но мы, как известно, «ленивы и нелюбопытны», а Западу нет никаких резонов прославлять путешественников, которые создавали великую Россию.

С. Соловьев, отличавшийся всеядностью в отношении исторических сведений, приводит россказни, что Поярков со своими людьми поедал с голодухи убитых врагов — скорее всего, эти «факты» происходят из приказной среды, где любили посплетничать. Но в чем можно не сомневаться — Поярков был человеком несгибаемым, как и Колумб. Именно такие открывают новые миры.

Для своего похода на Амур Хабаров выбрал другой маршрут. Ерофей Павлович был родом из сольвычегодских или устюжских крестьян, в конце 1620-х гг. промышлял на Мангазее и там нажил богатство. Снарядив отряд, в основном на свои деньги, хотя и при участии казенных средств, выделенных воеводой Францбековым, Хабаров вышел с 70 людьми из Якутска. Случилось это 6 марта 1649 г. Отряд Хабарова дошел до устья реки Тунгир и провел там часть зимы. В январе следующего года он отправился вверх по Тунгиру, перевалил хребет Олекминский становик и достиг Амура. Хабаровцы прошли по его льду несколько десятков верст, а затем в начале марта вернулись в Якутск.

Здесь Францбекову было доложено о ресурсах нового края, что здесь можно не только бить пушного зверя, но и выращивать хлеб, а в амурских водах полно рыбы. В июле того же 1650 г. Хабаров, набрав людей, снова двинулся на Амур и основал, при впадении в него реки Албазин, одноименный город. Потом взял приступом три даурских городка.

Хабаров, соединявший в одном лице Ермака и Строгановых, бодро принялся за освоение края. Обследовав его зимой 1650–1651 гг., убедился даже в наличии здесь полезных ископаемых. В июне Хабаров двинулся вниз по течению Амура, имея инструкции от воеводы собирать только такой ясак, который не в тягость местному населению.

Однако отряд Хабарова оказался в тягость некоторым приамурским маньчжурским князькам, управлявшим местным тунгусским населением. Но когда один из них, Гойгодой, был разбит в бою, другие бросились принимать русское подданство.

В конце сентября Хабаров, выбрав место для зимовки своего отряда на левом берегу Амура, возвел Ачанский городок и послал казаков ловить рыбу к амурскому устью.

В октябре он отразил нападение маньчжуров, а затем занялся изучением правого берега Амура.

Гордым маньчжурам, завоевателям Поднебесной, это крупно не понравилось, и они решили выбить русских из Приамурья.

В конце марта 1652 г. манчьжурское воинство в количестве 2 тыс. человек, вооруженное пушками, пищалями и даже оригинальными гранатами (то были глиняные горшки, набитые порохом), атаковало Ачанск, но было разбито 70 казаками. Хабаров заранее ночью вышел из городка, ударил по маньчжурам с тыла, погнал их, но был ранен.

Едва поправившись, в конце апреля Хабаров двинулся вначале вверх по Амуру, где встретил подкрепление из Якутска, затем, на дошанниках, вниз по реке.

Часть казаков взбунтовалась, и от Хабарова ушло на Зею 100 человек, треть отряда. (Вообще, среди русских первопроходцев в Сибири ссор было не меньше, чем у кастильских идальго в Новой Испании. Видно, и наши обладали вспыльчивым характером и гордым нравом.) У впадения Сунгари в Амур хабаровский отряд подкарауливало 6 тыс. вооруженных до зубов маньчжуров. Однако Хабаров невозмутимо проплыл мимо.

Посланный из Москвы дворянин Д. Зиновьев прибыл к устью Зеи в августе 1653 г., он привез припасы и 150 человек пополнения. Хабаров отправился с ним в столицу, доложить обо всем чин чином. В первопрестольной знатный первопроходец был принят с большой благосклонностью царем Алексеем Михайловичем, пожалован в дети боярские; все возникшие с Зиновьевым разногласия были решены в пользу Хабарова.

Москва учредила Нерчинское воеводство, которое должно было распоряжаться и Амурским краем. В составлении наказной грамоты для нерчинского воеводы Пашкова (весьма нелицеприятно описанного ссыльным протопопом Аввакумом) Хабаров принимал деятельное участие.

Преемник Хабарова казак Онуфрий Степанов в 1654 г. ходил вверх по Сунгари, где разбил маньчжуров. Годом позже отбил нападение 10-тысячного войска маньчжуров, вооруженного пушками, от Кумарского острога. Увы, Степанов был человеком куда более простого мышления, чем Хабаров, и вряд ли мог закрепить сделанное предшественником. Он решил добывать «казацкий хлеб» у маньчжуров, не особо задумываясь о последствиях, а противник имел в достатке все виды огнестрельного оружия, в том числе получаемые от голландцев.

В 1656 г. Степанов поплыл вниз по Амуру, вошел в Сунгари, где взял маньчжурский город Нингута (современный Нинань, Китай), а против устья Амгуни поставил Косогорский острог. Двумя годами позже Степанов, нарушив запрет воеводы Пашкова, снова пошел в Маньчжурию и сгинул на Сунгари вместе со всем своим отрядом в 270 казаков.

С 1650 по 1689 г. все течение реки Амур находилось во владении России. Племена, жившие по ее левому берегу, платили ясак в российскую казну. От городка Албазин проложена была сухопутная дорога до Удского острога.

На карте, напечатанной во времена Алексея Михайловича, берег Охотского моря с устьем Амура показан российским. Граница с цинской империей проходила по Амуру до впадения в него Сунгари, а далее уклонялась к юго-востоку, захватывая часть нынешней китайской территории и Приморского края.

В 1684 г. было создано Албазинское воеводство, ведавшее только Амурским краем, однако внешнеполитическая ситуация к этому времени серьезно ухудшилась.

Маньчжуры завершили покорение Китая — последним в 1683 г. был завоеван Тайвань, при деятельной помощи голландского флота.

Огромная империя, которой правила маньчжурская династия Цин, всерьез занялась русскими в Приамурье. В1685 г. маньчжуры числом 15 тыс. с 200 орудиями бомбардировали и взяли Албазин, где находилось только 450 человек русского гарнизона при большом недостатке пороха.

Годом позже русские во главе с полковником фон Бейтоном и воеводой Толбузиным отбили и восстановили Албазин. В 1687–1688 гг. маньчжуро-китайское войско осаждало Албазин, но ушло несолоно хлебавши, потеряв половину личного состава.

После ряда столкновений немногочисленных русских сил с маньчжуро-китайскими войсками в 1689 г. в Нерчинске был заключен русско-цинский договор.

Цинские дипломаты прибыли в Нерчинск не с пустыми руками, а с грозным войском в 10 тыс. косичек (маньчжуры носили такую прическу), грозя, в случае неудовольствия, немедленно совершить нападение и возмутить нерчинских бурят-буддистов. В качестве переводчиков и, скорее всего, советников по русским делам у маньчжуро-китайцев было два иезуита, Жербильон и Перейра. Можно представить, что могли насоветовать иезуитские русисты. Окольничий Федор Головин, возглавлявший русскую делегацию, хоть и заявлял протесты, все же поддавался на маньчжуро-китайские угрозы. В Забайкалье было неспокойно из-за монгольских набегов, а у нерчинского воеводы имелось под началом лишь 500 казаков.

Сперва цинские дипломаты требовали провести границу от реки Горбицы до истоков реки Уда и далее на север, к Чукотскому Носу по вершинам горных цепей, огибающих Охотское море, забирая себе, таким образом, все Тихоокеанское побережье. Эти требования Головин не принял, поэтому цинские представители, сообразив, что они ничего толком не знают ни о северных горах, ни о Чукотском Носе, умерили свои притязания.

В итоге граница между Россией и империей Цин была проведена от верховья Горбицы, по Шилке, Аргуни, вдоль вершин Станового хребта до верховья Уды. А далее, вплоть до моря, осталась неопределенной.

Следствием договора было то, что русское население с Амура ушло. Те, кто попал в плен к маньчжурам, дали начало русской колонии в Пекине, которая просуществовала около 150 лет — до полного растворения в местном населении. Албазин был срыт маньчжурами, а Амурский край потерян на добрые 170 лет. Русские, лишившиеся пути по Амуру, долгое время на Тихоокеанском побережье южнее Гиляцкого мыса не селились.

Г. Невельской писал: «Стоит только внимательно взглянуть в карту Сибири, чтобы оценить всю важность этой потери». Знаменитый исследователь Дальнего Востока считал Амурский край наиболее удобным для жизни оседлого человека во всей Сибири. Южнее лежали цепи гор и песчаные моря, на севере и северо-востоке — горы, болота, тундры, реки, текущие в «Ледовитый, почти недоступный, океан и чрез те же, недоступные для жизни человека, пространства».

По мнению Невельского, можно было и в XVII в. закрепиться в Амурском крае, если бы «учредили бы порядок и дисциплину между вольницей русских на Амуре».

Путь на Амур из центральной России был труден и занимал годы (достаточно прочитать описание протопопа Аввакума). Перевозить по нему хлеб можно было в очень ограниченных количествах — для снабжения лишь нескольких тысяч человек. Однако сам Амур являлся естественной магистралью, протянувшейся в широтном направлении, а его воды и берега могли стать источником продовольствия для переселенцев, идущих с запада.

Китай, завладевший Амурским краем, не использовал его для своего развития. Амур не стал дополнением к Хуанхэ и Янцзы, китайской Сибири не возникло. В общем, получилось ни себе, ни другим. При всей населенности выделять человеческие контингенты для освоения Амурского края Поднебесная не собиралась — китайские бытовые и хозяйственные технологии не подходили для него; вложения труда сулили лучшую отдачу в более южных регионах. Вплоть до нового присоединения к России Амурский край оставался диким и почти ненаселенным. Даже маньчжуры уходили отсюда на более плодородный юг.

Русская Восточная Сибирь, потеряв удобное сообщение с морем и потенциальную житницу, утратила и возможности для быстрого заселения.

Тем не менее русские и через Алтай, и с верховий Лены шли в Прибайкалье и Забайкалье.

Одной из притягательных причин освоения Байкальского края послужили слухи о местных рудных месторождениях, в том числе серебряных. Первые землепроходцы были отправлены сюда из Енисейска, который уже отличился при исследовании бассейна Лены.

Атаман Василий Колесников по северо-восточному берегу Байкала дошел до Верхней Ангары, района обитания тунгусов. Здесь в 1646 г. был поставлен Верхнеангарский острог; руду, правда, обнаружить не удалось.

В1648 г. отряд служилых под началом нашего старого знакомого Ивана Галкина, придя с ленского притока, носящего ласковое имя Мама, поставил острог в Забайкалье на реке Баргузин. Отсюда были исследованы верхние притоки Витима, бассейны Селенги и Шилки. В 1652–1653 гг. в Забайкалье появилось еще несколько острогов. Один на озере Баунт, дающем начало притоку Витима реке Ципе, — там водился соболь. Другой, Верхнеудинский, на реке Уде, притоке Селенги, текущей по голой степи. Третий — на озере Иргенском, из которого вытекает еще один приток Селенги. А в 1658 г. поставлен Нерчинский острог — при впадении Нерчи в Шилку, вскоре тут будет найдено серебро.

В Прибайкалье поставлен был Удинский острог на другой Уде, притоке Чуни, впадающей в Ангару, — для защиты бурят, принявших русское подданство, от монголов.

На Ангаре в 1654 г. в районе, удобном для земледелия, был срублен Балаганский острог — сюда вскоре пожаловало 60 русских крестьянских семей. Для местных кузниц использовалась найденная здесь железная руда. При впадении Иркута в Ангару встал Иркутск, будущий центр Восточной Сибири.

На рубеже XVII–XVIII вв. русские служилые люди, как бы в порядке компенсации за утрату Приамурья, осваивают другой дальневосточный край — Камчатку. Она была известна русским со времени походов Дежнева и Стадухина, но для ее покорения должна была загореться звезда еще одного замечательного русского первопроходца.

Владимир Васильевич Атласов считался великим «озорником» (в частности, его подвергли наказанию за то, что он нанес побои якутам: Россия — это вам не Британия какая-нибудь, где можно раздавать зуботычины туземцам не таясь). Задора Атласову было не занимать. Выйдя из Якутска, он с товарищами-казаками переправился через Лену и Алдан, прошел по правому берегу Тукуканаи и, перейдя горный хребет, двинулся по льду Яны. После отдыха на Верхоянском зимовье Атласов дошел до устья реки Тостак. Следующая остановка состоялась в Индигирском острожке, где Атласов и его спутники пересели на оленьи упряжки, на которых с ветерком добрались до устья Колымы. Оттуда Атласов направился в Анадырский острог.

В зимнее время года казачий отряд преодолел маршрут длиной примерно 1500 км. Из Анадыря Атласов с 120 людьми (половина из них представляла племя юкагиров) пошел на Камчатку. И, преодолев Корякский хребет, двинулся к ее восточному берегу.

Оставив соратника Луку Морозко (опять говорящая фамилия) исследовать восточный берег полуострова, Атласов перешел на западный, пенжинский, берег с отрядом в 60 человек. Здесь подвергся нападению немирных юкагиров и коряков, долго сидел в осаде, пока дружественный юкагир не привел на помощь людей Морозко.

Теперь уже нападавшим не поздоровилось. Атласов, наказав пленных батогами, не пулей, направился на реку Камчатку. Там нашел радушный прием камчадалов, которые дали ему в помощь своих воинов, одетых в панцири и вооруженных топорами. И панцири, и оружие были мастерски сделаны из костей оленей и китообразных. С дружественными камчадалами Атласов покорил недружественных камчадалов и летом 1697 г. поставил Верхнекамчатский острог. С установлением креста 27 июля на реке Канучь край был присоединен к России.

Весной 1699 г. Атласов вернулся в Анадырь, оставив на Камчатке три зимовья: на реках Еловке, Верхней Камчатке и Иче.

Через Якутск Атласов с пушным ясаком отправился в Москву, где в 1701 г. встретился с главой Сибирского приказа Андреем Виниусом, занятым реформами в управлении Сибирью. Среди оных были и рационализация налоговых сборов, и создание первого сереброплавильного завода в Нерчинске, и составление сибирских карт. Отчитавшись по полной, Атласов вернулся на Камчатку, где поселился вместе с семьей. Но казачий круг сместил Владимира Васильевича с должности начальника, а потом Атласов был убит казаками прямо в своем доме в Нижнекамчатском остроге. Увы, поведение первопроходцев на Дальнем Востоке порой сильно отклонялось от христианских норм.

Присоединение Камчатки к России было произведено весьма малыми, можно сказать, ничтожными силами именно в то время, когда царь Петр усилиями всего государства пробивал «окно» на Балтике. На Камчатке еще некоторое время было неспокойно. В 1714 г. юкагиры и коряки бунтовали на северо-востоке полуострова, будучи недовольны произволом некоторых служилых. Как я уже отмечал, покорение Сибири не проходило абсолютно мирно. На фронтире не может быть все спокойно, как в Багдаде. Но многое познается в сравнении. Русские нигде не ставили целью истребление и изгнание «инородцев» — что происходило при англосаксонской колонизации сплошь и рядом. Юкагиры, коряки и камчадалы — все сохранили свои малые родины.

Между 1710 и 1720 г. русские поселенцы обживаются на Камчатке и постепенно занимают Курильские острова, где невозможно было встретить японца даже при большом желании. Первый «чертеж» (карту) этих островов, которые, возможно, посещал еще Стадухин, составил казак И. Козыревский. Начинается постоянное плавание между Камчаткой и Охотском. В 1712 г. русские высаживаются на Шантарские острова в Охотском море.

В 1719–1721 гг. геодезисты И. Евреинов и Ф. Лужин исполняют императорское поручение по нанесению на карту побережья Камчатки и Курил.

Первая Камчатская экспедиция Беринга в 1727–1729 гг. снова проходит проливом между Азией и Америкой, изучает камчатское побережье. В ходе второй Камчатской экспедиции в 1739–1741 гг. основан Петропавловск, проведено картографирование всей Курильской гряды (отряд М. Шпанберга) и островов, расположенных между Камчаткой и Аляской.

Вышедший из Охотска лейтенант Шельтинг в 1742 г. описывает северный и восточные берега острова Сахалин, до которого век назад доходил Поярков.

В1803 г. Камчатка выделена правительством в особую область, центром управления которой в 1849 г. стал Петропавловский порт. К ней отнесены все владения России по азиатскому берегу Тихого океана, за исключением Охотского округа, присоединенного к Якутской области.

Хлеб не родился ни на Камчатке, ни на побережье Охотского моря. Путь из Якутска в Охотск был проходимым лишь часть года, да и грузоперевозки осуществлялись только вьюками на коренастых якутских лошадках — много не навезешь. Интерес русских к более теплому и плодородному Амурскому краю исчезнуть не мог. Сюда забредали промышленники, торговцы и рыбаки с берегов Шилки и Аргуни, а также промысловики, перевалившие Становой хребет со стороны Якутской области и спустившееся затем по Зее, Бурее или Амгуни. Однако здесь они нередко становились жертвой маньчжуров.

С 1767 г. китайцы лишили русских купцов права свободной торговли, означенного в Нерчинском договоре, и весь торговый обмен, после принятия посольства Кропотова в Пекине, стал осуществляться только через центральноазиатский пункт Кяхта. Цинское правительство препятствовало любым нашим попыткам исследовать устье Амура, угрожая немедленно прикрыть кяхтинскую торговлю.

Тем временем начали «закидывать удочки» на Дальнем Востоке западные морские державы. В 1783 г. экспедиция Лаперуза частично прошла по Татарскому проливу, отделяющему Сахалин от материка, с юга на север и открыла бухту, удобную для якорной стоянки — та получила название залив Де-Кастри. Французский капитан собрал у туземцев сведения об устье Амура и дал описание южной части Сахалина. В1793 г. английский капитан Браутон попытался пройти Татарским проливом к устью Амура, но, как и Лаперуз, пришел к выводу, что Сахалин — это полуостров. Российские картографы, будучи уверены в суждениях авторитетных мореплавателей о невозможности доступа с моря в реку Амур и доверяя слухам о несметной маньчжурской силе, охраняющей его устье, стали рисовать границу с Китаем так же, как и иностранцы. То есть от верховьев реки Уды на северо-восток к Тихому океану, где она вовсе не была определена по Нерчинскому договору.

После первой опиумной войны резко выросла активность западных промысловиков у русских тихоокеанских берегов. Американские китобойные армады, насчитывавшие до 200 судов и выходившие с атлантического побережья США, Нью-Бедфорта, Род-Айленда, Бостона, каждое лето систематически истребляли китов в Охотском море. (В течение 14 лет янки добыли здесь китового жира и уса на огромную по тем временам сумму в 130 млн долл. ) С американским размахом был начат беспощадный забой котиков на Командорских островах. Животный мир Дальнего Востока готовился разделить участь американского бизона и странствующего голубя.

Как писал Невельской в своих воспоминаниях, моряки с английских и американских судов грабили российские прибрежные селения, однажды анекдотическим образом разобрали на дрова целую батарею в Петропавловске и, что уж совсем печально, били без зазрения совести детенышей китов в наших бухтах.

Очевидно, при отсутствии реакции со стороны Петербурга тихоокеанские владения России могли по примеру китов вскоре попасть на гарпун англосаксам.

В начале 1840-х гг. император Николай I определенно выработал план действий в отношении Дальнего Востока. Однако намечавшаяся на 1844 г. экспедиция с Черного моря в устье Амура в составе корвета и транспорта была отменена из-за отрицательного мнения Министерства финансов. (История, типичная для экономного царствования Николая Павловича.) Корабли были заменены путешественником Миддендорфом. Этот академик перешел через Становой хребет в бассейн Амура, проплыл на байдарке по южным бухтам Охотского моря до устья Тугура. Затем на оленьей упряжке добрался по Приамурью до места слияния Аргуни и Шилки. Благодаря исследованиям храброго и физического крепкого ученого было выяснено, что область к северу от Амура пустынна и не заселена, что здесь нет китайских пограничных знаков.

Экспедиция подполковника Ахте прошла по Становому хребту и определила реки, впадающие в Амур. Находившиеся при экспедиции горные инженеры открыли несколько рудных залежей и золотых россыпей.

Выдающуюся роль в присоединении Амурского края к России сыграл Геннадий Невельской. Он происходил из семьи потомственных моряков, окончил Морской кадетский корпус в 1832 г. и был прекрасно знаком с историей Дальнего Востока: «Китайцы, довольные тем, что горы и безлюдные пустыни отделили с севера приамурскую Даурию от Якутской области, из которой для покорения первой явились русские, ограничились лишь построением, в верхнем Амуре, айгунской крепости. Эта крепость служила оплотом Даурии со стороны Забайкалья; остальную же затем часть края они оставили без всякого внимания… в том самом положении, в каком нашел его Поярков в 1644, то есть свободным».

Мечта рождает возможность. Капитан-лейтенант Невельской стал командиром военного транспорта «Байкал», направлявшегося в начале 1848 г. со снабженческим грузом из Петербурга на Дальний Восток. Важное содействие оказал граф Н. Муравьев, который именно в это время стал генерал-губернатором Восточной Сибири. Благодаря ему Невельскому удалось получить негласное разрешение начальника главного морского штаба А. Меньшикова на обследование Амурского лимана и устья Амура.

«Байкал», доставив груз в Петропавловск, взял курс на Сахалин.

В конце июля было установлено, что Сахалин — не полуостров, а отделяется от материка узким проливом шириной в 4 мили, что устье Амура судоходно и имеет два входа: из Охотского моря и Татарского пролива.

Также было установлено, что в устье Амура нет китайских военных постов и что местные племена гиляков не подчиняются цинскому правительству.

Занявшись описанием охотского берега от устья Амура до Тугурской губы, Невельской обнаружил обширный, закрытый от ветров рейд, получивший название залив Святого Николая.

Тем временем в Охотск поступила утвержденная императором инструкция об исследовании устья реки Амур. Фактически это стало началом повторного присоединения Амурского края к России. Огромной удачей для страны было то, что интерес Николая I к Дальнему Востоку получил воплощение в действиях Невельского. Не произойди этого, во время Крымской войны западная коалиция создала бы в устье Амура свою базу и получила бы возможность глубокого доступа в сибирские владения России. Мнением цинского Китая вряд ли бы кто-нибудь поинтересовался.

В январе 1850 г. Невельской прибыл в Петербург, где подвергся атаке со стороны особого комитета, созданного Нессельроде специально для рассмотрения его «проступков». Министр иностранных дел, в общем, последовательно проводил линию о вредности территориального расширения России и о пагубности жесткого противодействия интересам западных держав.

Невельской сообщил атакующим «голубям» следующее: «Не только китайской силы, но и малейшего китайского правительственного влияния там (на Амуре) не существует… весь этот край, при настоящих открытиях, то есть возможности проникнуть в оный с юга, из Татарского залива, может сделаться добычей всякого смелого пришельца, если мы, согласно представлению генерал-губернатора, не примем ныне же решительных мер».

Невельской получил твердую поддержку со стороны генерал-губернатора Н. Муравьева и министра внутренних дел Л. Перовского, которые заявили о необходимости немедленного занятия устья Амура.

Однако, в отличие от «передовых наций», император не хотел нанести обиды Китаю и склонялся к большой деликатности в отношениях с цинским правительством.

В высочайшем повелении на имя генерал-губернатора Муравьева от 3 февраля 1850 г. предписывалось основать новый русский пункт в заливе Счастья (в 30 верстах севернее устья Амура), но не в Амурском лимане и не на реке Амур.

Исполнить это было поручено Невельскому, которого произвели в капитаны I ранга. 3 февраля 1850 г. он покинул Петербург, а уже в начале июня стоял на берегу Аянской бухты. (Похоже, что он даже не скачет, а летит на восток.)

Основав в заливе Счастья селение Петровское Зимовье, Невельской направился на Амур. На шлюпке он поднялся на 100 верст вверх по его течению, до мыса Тыр, лежавшего напротив устья реки Амгунь. Здесь, по указаниям гиляков, были найдены камни, на которых имелись русские надписи, оставленные, по-видимому, экспедицией Пояркова.

Невельским не было встречено ни одного китайского населенного пункта, ни одного китайского военного или государственного служащего. Повстречалась только группа ушлых маньчжуров, которая выменивала у гиляков собольи меха на водку-араки.

Собрав информацию, Невельской окончательно убедился в том, что на Амуре, вплоть до моря, китайские власти никак не присутствуют. Что племена, обитающие как на Амуре, так и на Уссури, податей китайскому правительству не платят. Однако в Татарский пролив приходят с юга большие суда, моряки с них отбирают у туземцев рыбу и другие припасы. Скорее всего, это были незамысловатые западные китобои, но за ними могли прийти и западные военные моряки.

Невельской объявил через двух переводчиков толпе местных жителей, «что хотя русские давно здесь не бывали, но всегда считали реку Амур от Каменных гор (Хингана), а равно и всю страну с моря, с островом Карафту (Сахалином), своей принадлежностью. Что же касается прихода в эту страну иностранных судов и причиняемых ими насилий жителям, то они (русские) решились принять против этого меры и поставить вооруженные посты в заливе Искай (Счастья) и при устье реки Амур, для защиты всех обитающих в упомянутом крае жителей, которых русский Великий Царь (Пила-пали Джангин) принимает отныне под Свое высокое покровительство и защиту».

В августе 1850 г. на мысе Куегда, в устье Амура, Невельской в присутствии гиляков поднял флаг.

При флаге был создан военный пост, именованный Николаевским, на котором было оставлено шесть матросов и топограф. Последний тотчас приступил к береговой съемке Амура.

Так, собственно, и состоялось присоединение Амурского края и Сахалина к России. Обо всех произведенных действиях Невельским было направлено донесение генерал-губернатору Муравьеву.

В середине декабря 1850 г. Невельской был снова в Петербурге, и его действия рассматривал Амурский комитет, в котором преобладала западническая «партия мира». Он снова принял решение против присоединения Амурского края к России ввиду угрозы русско-китайской торговле в Кяхте и постановил снять пост Николаевский.

Оставалось последнее. Муравьев испросил аудиенцию у императора, на которой изложил обстоятельства и причины действий Невельского.

На уже принятом комитетом решении Николай поставил свою резолюцию: «Поступок Невельского молодецкий, благородный и патриотический, и где раз поднят русский флаг, он уже опускаться не должен». В этих словах предстает уже не европейский монарх, запутавшийся в добровольно принятых обязательствах перед «культурными нациями», а русский самодержец.

Особый комитет в присутствии наследника вновь рассмотрел Амурское дело и определил: «Николаевский пост оставить в виде лавки российско-американской компании». Однако «никаких дальнейших распространений в этой стране не предпринимать и отнюдь никаких мест не занимать».

«Российско-американская компания» должна была снабжать Амурскую экспедицию, а возглавлять ее назначен был Невельской.

Решение комитета носило половинчатый характер, несмотря на прямую поддержку императором действий Невельского.

В начале июня 1851 г. Невельской снова в Охотске. Барк «Шелехов», на котором он плывет вместе с женой в Петровское, едва не тонет. Поскольку близ устья Амура появляются иностранные суда, Невельской укрепляет пост Николаевский отрядом лейтенанта Н. Бошняка. Два офицера на шестивесельной шлюпке направляются вверх по притоку Амура р. Амгунь. Здесь также не найдено никаких признаков зависимости местных жителей от цинской империи, однако выяснилось, что их нагло обирают манчьжурские торговцы.

В 1852 г. продолжилось активное изучение края. Отряды исследователей определяли течение притоков Амура и искали китайские пограничные знаки. Летом Бошняк исследовал район между истоками Амгуни и Горина, прапорщик Воронин — Сахалин, другие офицеры — озеро Кизи на правобережье Амура, там учреждается пост Мариинск. Офицером Римским-Корсаковым на западном берегу Сахалина, близ гиляцкого селения Дуй, открыты каменноугольные залежи. Никаких китайцев или японцев на Сахалине, даже под увеличительным стеклом, высмотреть не удалось.

В феврале 1853 г. Бошняк основывает пост Александровский в заливе Де-Кастри. В мае к югу от залива открывает бухту, на берегу которой ставит столб с надписью: «Гавань императора Николая, открыта и глазомерно писана лейтенантом Бошняком 23 мая 1853 г. на туземной лодке со спутниками казаками Семеном Парфентьевым, Киром Белохвостовым, Амгинским крестьянином Иваном Мосеевым». На берегу залива Де-Кастри местным старейшинам была передана бумага на французском языке о принадлежности этого края России — для предъявления иностранным морякам. Группа Бошняка на собачьих упряжках прокладывает путь из Императорской гавани к реке Уссури.

Экспедицией Невельского был учрежден пост в Императорской гавани и в заливе Анива на Сахалине, заложена крепость на высоте Чнырра в Амурском лимане.

Заметим, что своими действиями Невельской всегда прилично опережает решения петербургских бюрократов — он служит национальным интересам страны и уверен в поддержке верховной власти.

Крымская война стала большим стимулом для освоения Приамурья. Разрыв с западными державами заставил правительство обратить пристальное внимание на усиление обороны Дальнего Востока. Единственный удобный путь, по которому можно было перебросить туда войска, представлял собой Амур.

В январе 1854 г. император распорядился произвести сплав войск по Амуру.

Направленный в Пекин подполковник Зборинский сообщил там, что переброска войск предпринимается в оборонных целях и служит интересам обеих стран. Китайские чиновники одобрили акцию.

Сплавная экспедиция, возглавляемая Муравьевым, началась в мае 1854 г. Флагманом ее стал пароход «Аргунь», построенный на Петровском заводе в верховьях Амура. Около 800 русских военных, включая сотню казаков 2-й бригады Забайкальского войска, на 48 судах и 75 баржах спустились по реке и 15 июля высадились на Мариинском посту.

В январе 1855 г. особый правительственный комитет рассмотрел тревожную ситуацию на Дальнем Востоке, сложившуюся после нападения англо-французской эскадры на Петропавловск, и принял решение считать все земли по левому берегу Амура вплоть до его устья российскими владениями.

В апреле 1855 г. в устье Амура были переброшены новые регулярные и казачьи части — несколько сотен забайкальских казаков и один линейный батальон. Сюда были направлены и воинские подразделения с Камчатки, переведена эскадра из Петропавловска.

Численность гарнизона Николаевского поста достигла 2,5 тыс. человек.

На берега Амура прибывают первые после 1689 г. русские поселенцы, начинается земледельческая колонизация края. Вскоре в низовьях Амура возникает 11 казачьих станиц.

16 мая 1858 г. в Айгуне восточносибирским генерал-губернатором Муравьевым был заключен договор с Китаем, который признавал переход Амурского края к России. Амур до самого устья сделался границей России с Китаем. Одновременно Россия передавала Китаю центральноазиатский район Кульджи. На фоне легализованного грабежа Китая, который учинили западные страны по итогам опиумных войн, российско-китайский договор выглядел весьма достойно. Взамен совершенно бесполезного для них амурского берега китайцы получали довольно освоенный и заселенный регион.

Обладания левым берегом Амура было недостаточно для свободного выхода судов в море. Левый берег у устья вскрывался ото льда гораздо позже, чем правый, и для навигации оставалось менее четырех месяцев в году.

Русско-китайский договор от 2 ноября 1860 г., заключенный в Пекине графом Игнатьевым, передавал в состав России также Уссурийский край. Пространство между правым берегом Амура, Уссури и Японским морем не было освоено китайцами за все тысячелетия их истории и не контролировалось цинским правительством.

История русского фронтира не очень привечается российскими гуманитариями; в ней либеральная публика с испугом видит проявление самородной силы русского народа. Поэтому величие этой истории остается скрытым, молчащим. Вот грубо сравним два процесса — движение русских первопроходцев от Урала до Тихого океана и движение англосаксонских пионеров от Атлантического побережья до того же Тихого океана. Начало примерно в одно и то же время — на рубеже XVI и XVII вв. Наш путь был примерно в 1,8 раза длиннее и проходил по гораздо менее курортным местам, чем у англосаксов. Русские пересекали тайгу, тундру, ледяную пустыню, Ледовитый океан, а англосаксы в основном широколиственные леса и прерии, где паслись несметные стада бизонов. Сибирские зимы по длительности и по суровости намного превосходят североамериканские (особенно в пределах территории США), и притом русские первопроходцы часто вынуждены были идти вперед и зимой. Так вот, наши вышли на берег Тихого океана через полвека (1639 г., И. Москвитин), американцы только через два столетия (Льюис и Кларк).

Подвиги замечательных русских первопроходцев и первопоселенцев, которые были совершены так быстро и так рано (в сравнении с англосаксонскими пионерами и колонистами), увы, не получили завершения в виде быстрого заселения Сибири. И главной причиной были, конечно, ее природно-климатические условия.

Мы получили территорию, на 90 % непригодную для земледелия, у англосаксов оказались благодатные земли, дающие полной мерой кукурузу, а также все сельскохозяйственные культуры, привезенные из Европы, начиная с пшеницы. У нас реки, скованные льдом на долгие месяцы, у них — незамерзающие водные артерии. У нас выход к ледяным морям, у них — к теплому незамерзающему океану. У нас кошмар долгих жестоких зим, у них — после долгого бабьего лета относительно короткая и легкая зима. У нас тайга сменяется на юге засушливыми степями, где суточные и сезонные перепады температур ставят мировые рекорды, у них — хорошо увлажненными прерии, идеально подходящие для зернового хозяйства.

Североамериканские индейцы, потрепанные заразными болезнями, привезенными из Европы, не могли оказать серьезного сопротивления европейским колонизаторам; «коренные американцы» не были знакомы даже с примитивной металлургией и, хотя приручали одичавших европейских лошадей, не применяли седел и стремян.

Русским в лесостепях и степях Сибири пришлось бороться с набегами племен, наследников великой Монгольской империи, прирожденных конников, изобретателей наездничества, владевших технологией выделки качественной стали, получавших огнестрельное оружие из Средней Азии. А на Дальнем Востоке русские пионеры столкнулись с Цинской империей периода наивысшей мощи…

Еще в конце XVI в. царь Борис посылал из Сольвычегодска крестьянские семьи в Сибирь. И даже Василий Шуйский, перед своим падением, выдал 150 руб. на подъем сотни пермских крестьян, переселявшихся в Табары. Однако долгое время Сибирь была краем, который осваивался в первую очередь служилыми людьми и отчаянными промысловиками. Государевы люди не только несли ратную службу, но, если имелись на то природные условия, пахали и «служилую пашню».

В 1622 г. на 15 тыс. русских жителей Сибири приходилось служилых — 6,5 тыс., посадских — 4 тыс., ямщиков — около тысячи. Крестьянских семей было очень немного, зато чрезвычайно высока была доля транспортников. Это указывает на ту роль, которую играли дальние перевозки в снабжении русского населения Сибири.

А преобладание государевых служилых людей показывает, что русская Сибирь создавалась «московским деспотизмом», который так не любят современные сибирские самостийники.

О размахе сибирских промыслов свидетельствуют данные за 1648 г. по уплате десятинной пошлины в четырех городах. В Мангазее, Томске, Енисейске, Туринске купцами внесено 17 905 руб. Это означает, что только через эти города было вывезено мехов на 179 тыс. руб. (по паритету покупательной способности сопоставимо с современными 200–250 млн долл.). «Пушные рубли» помогали огромной стране с бедным сельским хозяйством содержать большое войско, выписывать из-за границы мастеров и военное снаряжение, даже оказывать влияние на ход Тридцатилетней войны.

В XVII в. районы Южной Сибири, пригодные для земледелия, либо вообще не принадлежали России, либо подвергались постоянным нашествиям степняков. Поставки хлеба в Сибирь в значительной степени находились в ведении правительства, которое следило за тем, чтобы он не стал объектом спекуляции. Например, к 1664 г. относится правительственное распоряжение, согласно которому воспрещалось служилым людям покупать хлеба свыше 5 или 6 четвертей.

Лишь к концу века Западная Сибирь стала отчасти обеспечивать себя хлебом за счет южных районов четырех зауральских уездов, которые уже обрели достаточное крестьянское население — Верхотурского, Туринского, Тюменского и Тобольского.

Преобладала здесь типичная в то время для севера русской равнины и Урала система — когда очищенная и распаханная земля переставала хорошо родить хлеб, земледельцы оставляли ее надолго в залежь, до 20 лет, и шли делать новую лесную росчисть.

В XVIII в. Петербург, выражавший интересы высшего дворянства, проявлял мало заботы о заселении Сибири.

На ее колонизацию правительство посылало, по сути, кого попало: казаков европейских войск (на Сибирскую линию), бессрочно отпускных солдат, ссыльных и каторжных. Штрафная колонизация (колонизация как наказание) приобретает в то время существенную роль. Времена Анны Иоанновны дали весьма большой контингент вынужденных переселенцев непростого происхождения, в особенности проворовавшихся чиновников — до 20 тыс. человек. Но дальше ссылка становится уделом простонародья. Вместе с повальной вестернизацией приходит эпоха шляхетских вольностей, господства землевладельческой олигархии, что сопровождалось усилением эксплуатации низших сословий.

Помещик со времени Екатерины II получил право сослать своего проштрафившегося крестьянина в Сибирь, правда, одновременно сужалось право на телесные наказания. Сосланные за Урал обретали свободу, становились государственными крестьянами. Те люди, которые в Европе попали бы на виселицу, у нас пахали «тоже русскую землю».

Подавляющее большинство крестьян, прибывавших в XVIII в. в Сибирь по своей воле, были черносошными или беглыми помещичьими. Поскольку крестьянское переселение все же оказывалось выгодным государству, то мер по выдворению крестьян не предпринималось. Иногда правительство проводило мероприятия по направлению их в районы, где русское население требовалось из оборонительных соображений: на Сибирский тракт в Барабинской степи, в Прииртышье (Пресногорьевская, Кузнецкая, Иртышская линии), в Забайкалье, на Якутско-Охотский тракт.

Немалую роль в освоении Сибири сыграло и движение старообрядцев, во множестве своем посадских людей из московского региона и с севера России. По мнению А. Щапова, в столетие после реформы Никона их ушло в Сибирь до 100 тыс. человек. Многие из них поселились при новых заводах, возникших в эпоху Петра.

Вплоть до начала XVIII в. служилые люди сибирских городов были единственной постоянной военной силой, которая защищала русскую колонизацию в Сибири — прежде всего это касалось гарнизонов Тобольска, Тюмени, Тары, Кузнецка. Без них заселение верховий Иртыша и Оби оказалось бы попросту невозможным.

И в XVIII в. в Сибири по-прежнему велика была роль служилого люда, который в массе своей не вошел в состав «благородного шляхетства» и исполнял те же функции, что и в Московском государстве.

Городовое казачество включило в себя все допетровские служилые сословия нерегулярной службы — стрельцов, пушкарей, воротников, затинщиков, детей боярских, сибирских дворян (чин, не передаваемый по наследству).

Городовые казаки делились по городам: тобольские, томские и т. д. Места жительства и службы, как правило, совпадали, хотя казака могли направить в длительную служебную командировку в другой острог или крепость. Нес казак пограничную, гарнизонную и полицейскую службы, конвоировал транспорты, собирал ясак, разведывал новые земли.

Городовые казаки сохраняли право выбора голов и прочих начальников. Особняком стояли беломестные, линейные казаки, служилые татары.

Согласно «Положению о Сибирском линейном казачьем войске» от 1846 г., срок службы казака-пограничника сокращался с пожизненного до тридцатилетнего, а его земельный надел увеличивался с 6 до 30 десятин.

По мере продвижения границы на юг и восток служилые люди передавали свои земли крестьянским общинам или держателям казенных оброчных статей и шли за фронтиром.

Частное землевладение в Сибири ни в XVII в., ни даже в XIX в., в отличие от европейской части России, почти не прощупывалось. Разве что участки вышедших на пенсию казачьих офицеров передавались им в полную собственность и становились объектом купли-продажи.

В связи с ростом ссыльного контингента росли административно-полицейские функции местных чиновников, переходящие, ввиду удаленности от центра, в подлинное самоуправство. Нехватка в Сибири продовольствия создавала предпосылки для усиления зависимости населения от местной администрации, что поощряло чиновничий произвол. Ввиду отсутствия в Сибири помещиков в голодный год крестьяне могли получить помощь только от губернатора. Помимо администрации переселенцы попадали в зависимость от старожилов, которые нередко пользовались чужой нуждой по-кулацки нахраписто. Внутренняя сибирская торговля была стеснена таможнями и заставами, а также произвольными ценами на переправах — это служило наживе местной администрации и старожилов.

Расцвет злоупотреблений в финансовой сфере был особо связан с заготовками хлеба, предоставляемыми на откуп.

Чем далее на восток, тем скуднее была жизнь населения. В Якутской, Охотской и Камчатской областях как русские, так и туземцы почти полностью полагались на рыбные и звериные промыслы. В случае неблагоприятных природных условий жизнь тысяч людей зависела только от подвоза казенного хлеба, что обходилось государству крайне дорого.

Российские и иностранные суда заходили в Охотск и Петропавловск-Камчатский редко. Завезенное продовольствие раскупалось быстро, а вот прочие товары, по трудности доставки в глубь Сибири, оставались нераспроданными по многу лет. «Российско-американская компания», обязанная снабжать Дальний Восток, уклонялась от непрофильной деятельности, уменьшавшей ее прибыли.

Все попытки начать хлебопашество к востоку от Якутии провалились. Не смогли выдюжить его даже староверы, переселившиеся к Охотскому морю из Забайкалья и считавшиеся тогда экспертами по ведению сельского хозяйства в тяжелых условиях.

В 1764 г. ряды сибирских государственных крестьян пополнились однодворцами из числа бывших служилых людей, что не имели актов, подтверждавших дворянское состояние, а также бывшими монастырскими (экономическими) крестьянами.

Несмотря на обилие земли у сибирских крестьян, их жизнь оставалась общинной и коллективистской. Самоуправление и общественная самоорганизация являлись базой для поземельной общины, сельских и волостных обществ, церковных приходов, трудовых артелей и хозяйственных объединений (помочи, супряг).

В 1799 г. был издан указ императора Павла о крестьянской колонизации Забайкалья, на переселение туда 10 тыс. душ выделялась из казны немалая сумма в 100 тыс. руб. В первый раз империя расходовала такие деньги на крестьянское переселение.

В1806 г. было разрешено переселяться в Сибирь государственным крестьянам внутренних губерний, испытывавшим недостаток земли. В первую очередь в Тобольскую и Томскую губернии, где переселенцы освобождались на 5 лет от уплаты податей и выполнения всех повинностей, кроме воинской, получали казенную ссуду, сельскохозяйственный инвентарь, рабочий скот. До первой жатвы выдавались семена на посев, хлеб или кормовые деньги. После истечении льготного срока переселенцы начинали платить подати и в течение 15 лет возвращали ссуду.

К 1813 г. (когда действие «Положения» от 1806 г. было остановлено) в Томскую губернию прибыло 16 тыс. новых жителей.

Более удаленная Иркутская губерния заселялась отставными солдатами и ссыльными.

Начало 1820-х гг. стало в Сибири временем больших административных преобразований, связанных с деятельностью Сперанского, проведшего знаменательную сибирскую ревизию 1819–1821 гг. По ее результатам два губернатора и 48 чиновников были отданы под суд, 681 уволен, штрафы и взыскания составили огромную сумму в 3 млн руб.

В 1822 г. император утвердил 10 законов, разработанных Первым Сибирским комитетом во главе со Сперанским и составивших «Сибирское учреждение».

Согласно ему, вся азиатская Россия разделялась на Западно-Сибирское генерал-губернаторство с центром в Тобольске (позднее Омске) и Восточно-Сибирское с центром в Иркутске.

К первому генерал-губернаторству были отнесены губернии Тобольская, Томская и учрежденная Омская; ко второму — Иркутская, учрежденная Енисейская, Якутская области и приморские управления, Охотское и Камчатское. Ниже уровнем были округа, еще ниже — самоуправляющиеся волости и инородческие управы.

Казенная палата в губернии теперь назначала торги, ведала государственными имуществами, распределением земель, откупами и подчинялась Минфину, а не губернатору.

В Сибири была заведена трехуровневая система снабжения населения хлебом — частная торговля, общественные магазины, казенные магазины. Последние два уровня предназначались для снабжения бедных горожан и крестьян, страдавших от неурожаев, а также кочевых «инородцев» в случае неулова рыбы и зверя.

Согласно «Положению о казенных хлебных магазинах», устраивались постоянные и временные хлебные хранилища (последние — в неурожайные годы). Хлеб для них заготовлялся при помощи открытых торгов. Прибыль казны по этим магазинам не должна была превышать 6 %.

В ходе административной реформы суд в Сибири был отделен от администрации, введено правильное крестьянское самоуправление, отменены все натуральные повинности.

Были уничтожены препятствия, мешавшие внутренней торговле, в том числе таможни и заставы, взимавшие пошлины на границах уездов и губерний.

Была принята масса облегчений для ссыльных и каторжных, первые могли теперь брать с собой жен. Всякому старожилу, который принимал к себе в дом ссыльного и выдавал за него дочь или родственницу, выплачивалась из казны премия в 150 руб.

«Положением о разборе исков» Сперанский ослабил зависимость неимущих переселенцев от старожилов и предупредил попадание сибирских туземцев в долговую кабалу. Словесные договоры признавались только в крайнем случае; родителям запрещалось отдавать детей в наемную работу; долг, оставшийся на наемном работнике, если он превышал 5 руб., считался недействительным.

В1821 г. правительственный Сибирский комитет одобрил проект Сперанского по переселению в Сибирь государственных крестьян. В записке, предоставленной Сперанским, тогда сибирским генерал-губернатором, в комитет, указывалось на двоякую пользу от колонизации сибирской части России — заселение «пустынного и малолюдного края» и предоставление крестьянам, «обитающим в губерниях, скудных землями, потребного изобилия».

В 1822 г. был издан указ «О разрешении казенным крестьянам всех губерний переселяться в Сибирь и внутри сибирских губерний».

И от помещиков правительство потребовало переселения крестьян из густо заселенных имений на свободные государственные земли под угрозой изъятия крепостных в казенное ведомство.

Особого увеличения числа переселенцев в Сибирь в 1820-е гг. еще не последовало. Сведений о свободной и удобной земле в Сибири крестьяне не имели. Благородные дворяне также в Сибирь не стремились. (Своеобразным исключением стали аристократы — участники масонского заговора, известные у нас под названием декабристов, которым пришлось посодействовать культурному развитию азиатской части России. В Европе их вместо культуртрегерской миссии ждал бы эшафот. )

Успешную колонизационную деятельность стало вести образованное при Николае I Министерство государственных имуществ (МГИ). Возглавил его граф Павел Киселев и занималось оно… нет, не распродажей государственных имуществ, а их приумножением, в первую очередь за счет улучшения хозяйства многочисленного класса земледельцев — государственного крестьянства.

Это министерство, учрежденное в 1837 г., ведало 17 млн крестьян — число подведомственных и далее продолжало быстро увеличиваться.

МГИ провело разнообразные мероприятия по развитию крестьянского самоуправления, облегчению податной нагрузки на крестьян, увеличению ссуд и пособий нуждающимся, введению кредитных товариществ и сберкасс, страхования от огня, строительству кирпичных заводов (для улучшения качества сельских жилищ) и образцовых специализированных ферм (для ознакомления с новыми технологиями), расширяло возможности крестьян в области оптовой торговли, передало крестьянским обществам миллионы гектаров леса. Более того, защищало общины от чиновничьих притеснений и рейдерства крупных землевладельцев.

Одним из важнейших направлений работы МГИ стало наделение землей малоземельных крестьян. Для этого организовано было масштабное переселение из внутренних губерний на пустынные окраины — на основании «Правил» от 1831 г. и статей 24–83 «Устава о благоустройстве в казенных селениях».

В 1843 г. Госсовет одобрил дополнительные правила переселения государственных крестьян в многоземельные места — «чтобы излишние руки в одних местах обратить в другие, к возделыванию пространств, впусте лежащих».

Переселение допускалось из любого крестьянского общества (общины государственных крестьян), где надел на душу составлял до 5 десятин. В степной полосе переселенцы получали обычно более 15 десятин на душу, в нестепных районах — 8.

По получении разрешения на переселение крестьяне должны были послать ходоков для осмотра назначенных участков. На местах досмотрщики могли отказаться от предложенной земли и выбрать другую.

МГИ должно было заботиться о том, «чтобы переселенцы не были, сколько возможно, подвержены дальним и затруднительным переходам, чтобы климат тех мест, куда они должны переселиться, по возможности менее отличался от климата, к которому они привыкли на родине».

В пути о переселенцах обязаны были заботиться местные палаты МГИ, его окружные начальники, иногда особые чиновники, сопровождавшие переселенческие партии. Переселенцев снабжали продовольствием, им отводились бесплатно «удобные и просторные денные и ночные обывательские квартиры», их лошади и скот безвозмездно паслись на общественных пастбищах. Времена были патриархальные, поэтому в тех домах, в которых останавливались переселенцы, их обычно кормили бесплатно.

Заболевшие переселенцы доставлялись опять же безденежно в ближайшие города, расходы на их лечение перенимала казна.

Земельные участки для переселенцев готовились заранее, в том числе заготовлялись хлеб, сено, рабочий скот и земледельческие орудия. На постройки отпускался бесплатно лес и выдавалось пособие до 60 руб. на семью (равное стоимости дома или 5–6 коров). Переселенцам предоставлялись 6-летняя льгота от воинского постоя, 4-летняя полная и 4-летняя половинная льгота от податей, с них складывали все недоимки и на три набора освобождали от рекрутской повинности. Иногда предоставлялась беспроцентная денежная ссуда со сроком погашения 10 лет.

Циркуляр МГИ от 1846 г. предписывал своим местным палатам оказывать переселенцам в пути «вспоможение, даже с некоторым преувеличением».

Местные палаты проводили межевые и землемерные работы, формировали переселенческие партии, следили за использованием ссуд.

В период киселевских переселений (1837–1859) малоземельные крестьяне сперва направлялись преимущественно в Воронежскую, Харьковскую, Тамбовскую губернии, затем в Астраханскую, Саратовскую и Оренбургскую. А с 1842 г. «Правила о переселении казенных крестьян» были распространены на Сибирь.

С 1845 г. в Западной Сибири — Тобольской, Томской, Енисейской губерниях — водворялось 80 % всех переселенцев в азиатскую часть страны.

К 1851 г., по отчету начальника Сибирского межевания, в Тобольской губернии, главным образом в Курганском округе, расселилось почти 20 тыс. переселенцев из числа государственных крестьян.

В том же году Киселев обратился с циркулярным предписанием к местным палатам МГИ в губерниях черноземной полосы — вызывать государственных крестьян, желающих переселиться в Сибирь. На основании этого циркуляра палаты организовали переселение в Сибирь в 1852–1854 гг. 38,2 тыс. человек, из которых 25 тыс. поселились в Тобольской губернии, остальные — в Томской.

С 1852 г. МГИ вызывало крестьян в Енисейскую губернию из Вятской, Пермской и Орловской губерний. За 6 лет желающих набралось 6 тыс. душ.

В огромном большинстве случаев места для поселения были выбраны удачно, и поселки Киселевских переселенцев достигли устойчивого благополучия.

Обследование хозяйственного положения переселенцев в Сибири, проведенное уже на рубеже 1880-1890-х гг., показало, что наиболее успешными здесь являются Киселевские переселенцы и их потомки.

Всего ведомством Киселева было переселено до 400 тыс. государственных крестьян. Три четверти из них направились в степные губернии бывшего Дикого поля, остальные в Оренбургскую, Тобольскую, Томскую и Енисейскую.

Самовольное переселение не приветствовалось правительством, но оно исходило из гуманной мысли, что возвращение самовольных переселенцев обратно «привело бы к их совершенному разорению».

Самовольные переселенцы в Сибири, среди которых преобладали выходцы из Тамбовской и Полтавской губерний, легально наделялись землей по месту нового водворения, хотя и без льгот.

Киселевские переселения, которые не сопровождались «разорением переселенцев и бесплодным исканием новых мест», будут вспоминаться с ностальгией на протяжении более 30 лет после либеральной реформы 1861 г.

В 1851 г. русские казаки Забайкалья объединяются с Братскими полками, состоящими из бурят и тунгусов, в Забайкальское казачье войско численностью в 52 тыс. человек. Были зачислены в него и крестьяне, ранее приписанные к Нерчинским горным заводам. Это войско занималось охраной русско-китайской границы, защищало русские поселения, да еще в суровых природных условиях обеспечивало себя хлебом. Забайкальские казаки первыми отправились заселять долину Амура.

Станица номер один, Сучи, возникла около поста Мариинского. Подразделения этого войска в Амурской области поначалу состояли из четырех пеших батальонов, из которых была сформирована Амурская пешая бригада. В июне 1860 г. казачьи части в Приамурье стали отдельным Амурским казачьим войском. Всего из Забайкалья на Амур было переведено 15 тыс. казаков и членов их семей.

В 1855 г. устье Амура оживили пять крестьянских поселков с жителями, набранными генерал-губернатором Муравьевым в Иркутской губернии и Забайкалье.

Из числа желающих государственных крестьян Вятской, Пермской, Тамбовской, Воронежской губерний в конце 1850-х гг. на Амур было переселено около 1000 человек, на пособия им была ассигнована крупная сумма 150 тыс. руб.

В 1860 г. на Амуре было уже 28 крестьянских и казачьих поселений, включая Хабаровку (будущий Хабаровск).

В Приморье первые казачьи поселения появились на Уссури в 1859 г. — Верхне-Михайловское и др. Они относились к Уссурийскому пешему батальону Амурского казачьего войска.

Первое крестьянское поселение, Ветка, в Приморье возникло в 1861 г., к этому времени число казачьих станиц здесь достигло 29.