Современную семью часто называют детоцентристской, то есть ставящей детей в центр своих интересов. Это семья, где взрослые придают слишком большое значение детям, где дети главная ценность, сверхценность. Иерархия ценностей в такой семье начинается и заканчивается детьми, их интересами, их желаниями. «Все лучшее детям» – такой лозунг не вызывает удивления.
Как правило, детство оказывается на вершине ценностной пирамиды, когда обществу грозит вымирание, демографическая катастрофа. Тогда рождение и воспитание детей, здоровых и активных, становится доблестью и всячески поощряется. Однако в России лозунг «Все лучшее детям» не соответствовал эпохе демографической «ямы».
Детоцентристские семьи не бывают многодетными. Для них на первом месте стоит качество жизни и развития ребенка. Взрослые усиленно занимаются его образованием, развитием, здоровьем. Интересы ребенка могут пониматься по-разному, но они в любом случае – главная ценность. Интересы других членов семьи в расчет, как правило, не принимаются.
Кто же в семье ближе всех к ребенку? Конечно, мать. А потому мать оказывается в центре всей семейной структуры как главный хранитель семейных ценностей. Мать оказывается союзником и партнером ребенка, складывается своеобразный альянс мать-дитя. Мать находится рядом, когда ребенок ест, делает уроки, засыпает… Детоцентристкая семья на поверку оказывается семьей женоцентристской. Это функциональный сдвиг, а по сути – дисфункция семьи, вызванная искажением иерархии ценностей.
Детоцентризм – это миф, иллюзия. Разве можно назвать детоцентристской семью, где отказываются иметь больше детей ради «качества жизни» единственного чада?
Да и истинные ценности детоцентристских семей иногда имеют мало общего с ценностями самого ребенка, его здоровья, его развития. Вместо этого семья часто обслуживает семейные мифы, сложившиеся в эпоху тяжелых испытаний. Например, детство – сверхценность для поколений, переживших войну, голод, гонения, переселения, когда могли погибнуть дети. В этих условиях естественно возникает страх за беззащитных детей, и семья принимает на себя негласное обязательство делать всё, чтобы этого ужаса впредь не повторилось. Бывает и так, что семья, пережив в одном или двух поколениях бедность и унижения, ставит своей целью компенсировать это благоденствием и удовлетворением всех возможных желаний молодого поколения. Так могут возникать мифологии детоцентризма, за которыми стоят страх и непережитые травмы, а не подлинная любовь к детям и не подлинная забота о них.
Подлинные интересы детства реализуются только в семье, где центральным ценностным звеном являются родители, которые работают, чтобы кормить и обеспечивать детей, и счастьем своим учат детей быть счастливыми в своей жизни. В центре ценностей нормативной семьи стоят супруги, а в центре супружества – Бог. Так выглядит Малая Церковь (ср. Кол. 4:15). Какова роль отца (супруга) в такой семье? Это роль лидера, ведущего, патриарха. Роль, по сути, не от мира сего. Как ни парадоксально это звучит, но это так. Роль матери – природа, роль отца – сверх природы. Функция матери – родить дитя в мир, функция отца – привести дитя в мир и научить в нем жить.
Мой опыт священника и психолога, а также мой личный опыт показывает, что отцовские чувства не менее сильны, не менее нежны, чем чувства матери. Проблема в том, что согласно сложившемуся стереотипу, мужчина чувствовать не должен, иначе он «не мужик». Поэтому мужчины прячут свою любовь и нежность, боль и заботу. Прячут, но чрезвычайно страдают, если им не удается реализовать свое отцовство.
Одна женщина рассказывала, что после развода она вместе с детьми в течение нескольких лет пряталась от мужа. Когда же страсти улеглись и она, наконец, смогла «выйти из подполья» и спокойно обсудить с бывшим мужем их совместное прошлое, он рассказал ей, что чуть не сошел с ума оттого, что не мог видеться с детьми, разговаривать с ними по телефону. Он страдал так, что в прямом смысле бился головой об стену, потому что эта боль разлуки с детьми, боль утраты, боль потери, боль вины, боль неразделенной любви была невыносимой. А поделиться ему было не с кем.
Чувство своей отцовской несостоятельности, своей нереализованной любви к детям порой настолько невыносимо, что мужчина запрещает себе его испытывать, не признается в нем никому, даже самому себе.
Что же делать «неидеальному» отцу, чтобы не впадать в отчаяние? Во-первых, отказаться от идеалов, которые недосягаемы. Во-вторых, понять, что изменения возможны, и эти изменения чаще всего вполне достаточны для реализации той жизненной цели, которую человек в себе чувствует, может быть, только интуитивно. Ведь люди очень часто отказываются от сценария своей жизни, потому что им кажется, что они не смогут его реализовать, – у них не хватит сил, способностей, талантов. Это ошибка. Большинство мужчин способны быть отцами. Не идеальными, конечно. Идеальных отцов вообще не существует. Не «хорошими» и не «плохими», потому что эти определения слишком абстрактны. Большинство мужчин может осуществить свое отцовство, личностно вырасти в нем и передать своим детям желание родительствовать, продолжать род.
В-третьих, мужчине нужно понимать, что его время наступает не сразу. Ему нет надобности специально выстраивать какие-то особые отношения с младенцем, они выстроятся сами, но позже и на другой основе. Мать занимается маленькими детьми. До поры, до времени ребенок должен насытиться любовью, заботой, комфортом – всем тем, что может дать ему мама. Но чем старше становятся дети, тем интереснее им быть в области влияния отца, ведь общение с ним – это развитие, игры, дела, совместная деятельность. У отца и ребенка постепенно открывается все больше возможностей для общения. Их отношения могут становиться более богатыми, более интересными, более многофункциональными и, стало быть, более близкими.
В-четвертых, не стоит забывать, что мужчина созревает позже, чем женщина, поэтому и желание отцовства приходит к нему позже. Женщина уже в 16–17 лет мечтает стать женой, матерью.
Мужчина в норме созревает годам к тридцати. Не случайно по Номоканону (византийскому сборнику церковных правил VI–VII вв.) именно с тридцати лет можно рукополагать в священники. В этом правиле очень точно зафиксирована реальная, природно-социальная картина созревания мужчины.
Если мужчина вступает в брак до 28–30 лет, то мужественность и отцовство будут «дорастать» в нем уже внутри брака, параллельно семейным отношениям. И первые дети могут настоящего отцовства недополучить. Это не трагично, потому что по мере взросления отец будет меняться. И, может быть, дети проникнутся еще большей любовью к отцу, если увидят, что он меняется не в сторону деспотизма, а в сторону осмысленности своей власти.
На формирование отцовства влияет и модель отношений в родительской семье. Ничего не поделаешь, опыт собственного детства доминирует в личности. Мужчине трудно стать ответственным супругом и отцом, если в его жизни такого отца не было. Что же делать? Прежде всего, со смирением признать этот факт. Любой взрослый мужчина, недополучивший отцовского воспитания, может восполнить его в себе. Да, это непросто. Но ведь у нас есть возможность черпать отцовство не только из рук отца, деда, но и из рук учителя (если довелось встретить хорошего учителя), духовного отца. Кому-то мужественность открывается через тренера, врача, начальника на работе. У мужчины много источников «доотцовствования» себе самому. Плюс, конечно, собственное личностное развитие, культура, религия, традиции – все это тоже помогает восполнить недостаток отцовства.
Это «доотцовствование» нельзя назвать полной, глобальной перестройкой своей личности. Такого не бывает. Человек способен изменить себя на 5–7%, не больше. Конечно, личность невозможно измерить в процентах, и цифры эти весьма условны. Они просто показывают ограниченность наших возможностей. Тем не менее, и эти пять процентов могут преобразить человека, его жизнь, его отношения с другими до неузнаваемости.
Каким образом человек может изменить сам себя? Я убежден, что начинать надо с выстраивания отношений со своим родным отцом. Это очень трудно, особенно для тех, кто своего отца совсем не знал. Таких мужчин, к сожалению, много. И задача, которую мы сейчас определили как главную, может натыкаться для них на чисто физическое препятствие – отсутствие ощущений от отца. Препятствие серьезное, но преодолимое.
О выстраивании отношений с отцом говорится в пятой заповеди: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле. (Быт. 20:12). Что такое «почитание»? Это признание, принятие, уважение и благодарность. Следовательно, прежде всего человеку необходимо признать своего отца: «NN, такого-то года рождения, который живет там-то (или жил там-то, похоронен там-то). Я знаю – это мой отец». Мужчины, которые отказываются от своего отца, не только согрешают против Бога, но и поразительным образом теряют свою мужественность и свое отцовство. Таким образом, мы видим, что связь с отцом – это доминирующая черта мужчины, очень важная и крайне необходимая для гармоничного развития его личности.
Признав отца, необходимо его принять: «Я плоть от его плоти. Во мне его генетика. Во мне его семья. Я принимаю его как часть, как половину себя».
Далее – взрастить в себе уважение к отцу. Часто приходится слышать: «А за что мне его уважать?» Дело не в каких-то человеческих достоинствах. Отца уважают не потому, что он хороший человек, а просто по факту: «Он меня родил, он мой отец по своему сущностному, онтологическому статусу». Все. Больше тут никаких отступлений быть не может. Даже если он не воспитывал, даже если он отказался жить с матерью и навсегда ушел из семьи, это ничего не меняет.
И, наконец, благодарность — за то, что родил, за то, что дал свое имя, дал свою родословную.
Вот эти четыре составляющие почитания достаточны для того, чтобы мужчина дальше «дородительствовал» себе самому, «доотцовствовал», то есть стал себе самому отцом и воспитателем. Это начальный этап, это фундамент, на котором можно строить и воспитывать свою личность.
Самый трепетный текст об отцовской любви – притча «О блудном сыне» из Евангелия от Луки. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его (Лк. 15:20). Это известная притча, которой Христос открывает любовь Божью к грешникам, которым желает спасения, а в буквальном прочтении это вечный сюжет о детско-родительских отношениях, об отношениях сына с отцом. Обычно центральной фигурой в этой притче видят сына, который совершил тяжкие грехи и против нравственности, и против отца, растратив свою долю отцовского наследства. Поэтому притчу и назвали «О блудном сыне». Но на самом деле она не столько о сыне, сколько об отце, о превосходящей всё любви отца к сыну.
Отец в притче совершает три акта любви. Первый – когда отдает долю наследства младшему сыну, собравшемуся в дальние страны. Возможно, отец предполагал, что сын растратит полученные деньги в разврате и блуде. Но он, не останавливая сына, со смирением отдает ему его долю. Отец доверяет сыну, доверяет его взрослению, его будущему опыту. Такая не охраняющая, не сберегающая, а наоборот, рискующая любовь отличает отца от матери. Любви отца дороже развитие и опыт, любви отца дороже будущее покаяние, которого может и не быть. Отец рискует падением сына, и все-таки свободы отнять не желает. Свобода любви – вот о чём в этой притче свидетельствует отец!
Второй акт отцовской любви – великая радость, которая охватывает отца, когда он видит сына. Томимый тоской, быть может, терзаемый сомнениями, правильно ли он поступил, отец выглядывает сына на склоне холма, где проходит дорога. Как долго он смотрел на эту дорогу? Неизвестно. Но он увидел сына издалека. Увидел и узнал! Любовь свидетельствует на расстоянии! Увидел и побежал навстречу! Побежал, чтобы обнять, а не пенять ему! Побежал, чтобы целовать, а не судить! Побежал не суд творить, но чтобы благословить и принять!
В этом акте любви нет никакой справедливости, никакой целесообразности, никакой строгости и педагогики, есть только любовь, которая «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1Кор. 13-7)!
И третий акт любви: отец награждает падшего сына! Награждает как своего наследника, как вождя! А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги, и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться! (Лк. 15:22–24). Какая же это справедливость? Это же сверх всякой меры? Ну хорошо, отец простил блудного сына – это еще можно понять. Но за что же его награждать?! А секрет прост: отец возвеличивает своего сына, потому что сын должен жить как хозяин, а не как наемник. Любовь дарует величество сыну, величество наследства и родства. Так Бог дает человеку достоинство образа и подобия Своего!
Чем такая любовь отличается от материнской? Возможно ли, чтобы мать повела себя точно так же? Возможно. Но скорее всего, ее любовь проявится иначе. Давайте пофантазируем:
Мать встречает сына, возвращающегося из «страны далече» ни «с чем». Мать радуется, что сын жив и здоров. Готовит ему умыться и поесть, утешает его, успокаивает, укладывает, и… потом плачет. Плачет о грехах сына, о несбывшихся мечтах. Едва ли ей придет в голову награждать сына и возвращать его на место вождя.
Не таков отец! Ведь его задача не утешение, а наследие. Отцу важен вождь, которому он передаст власть и традицию.
Такова любовь отцовская в совершенстве, но не такова она бывает в начале. Любовь отцовская – подвиг и путь.
Часто приходится слышать такую точку зрения: «Материнская любовь – это инстинкт, она любит своего ребенка просто потому, что это ее ребенок. А у отца такого инстинкта нет. Поэтому отцы меньше любят своих детей, их любовь поверхностная, наносная и вообще ненастоящая». Это глубокое заблуждение. Никаких инстинктов у человека нет. Ни одного. Никакого. И отцовского или материнского инстинкта тоже не существует. Это метафора обыденного сознания. Фигура речи, не более того.
Родительство – приобретаемое явление, а не врожденное. Формируется оно на базе двух главных институтов: семья и социокультурные отношения. К социокультурным отношениям относятся и религиозные, определяющие ценностные установки человека, его правила и нормы поведения.
Родительство – это фундаментальная личностная структура, формирующаяся в течение всего детства, отрочества, юности. У ребенка от рождения нет никакого родительского инстинкта. Это хорошо видно на примере детей, которые выросли в интернатах, в детских домах и в прочих учреждениях подобного типа: у них никакой родительской модели поведения нет. Она может потом возникнуть, ее можно сформировать, ее можно воспитать, но она не заложена изначально. Это относится как к материнству, так и к отцовству. Отцовство – это продолжение сыновства. Тот, кто осознает себя сыном, внуком, имеет ресурс стать отцом. Сыновство – вот главный источник отцовской любви.
Мужское родительство начинается позже, чем женское. И это понятно. Непосредственного, физиологического ощущения своего ребенка у мужчины поначалу просто нет, ведь он не вынашивал, не рожал. В первые месяцы жизни младенца отец может быть помощником матери, но он не самостоятельная фигура. По большей части он ребенку напрямую и не нужен. Но ребенку нужна счастливая мать, нужно ощущение безопасности. И его должен обеспечить отец. Ранний период отцовства – это время, когда мужчина заботится не столько о ребенке, сколько о жене. Он создает для нее среду защищенности и любви, а жена передает эти чувства ребенку. Это не метафора. Мы знаем, что состояние счастья имеет определенную гормональную формулу, и эти гормоны передаются младенцу с молоком матери. Но главное – родившийся ребенок чувствует мать тактильно, на слух, через запах, через интонации. Ребенок эмоционально воспринимает мать, отлично распознавая все ее состояния. Если женщина – в счастье, в радости, в усердии, несмотря на все физические трудности, недосып, усталость и прочее, тогда и ребенок хорошо растет и развивается. Счастье матери – это деятельность и ответственность мужчины. Поэтому, как это ни парадоксально, раннее отцовство – это супружество. Именно супружеская любовь и есть форма заботы отца о младенце.
Новорожденный ребенок отцу непонятен, потому что он еще не имеет своего образа. Но по мере того, как проходит послеродовая краснота и отчетливее проступают черты лица, мужчина все более пристально вглядывается в свое чадо. Для отцов внешность новорожденного очень часто имеет значение, в первую очередь, с точки зрения семейно-родовых ожиданий: на кого похож? Мужчина всматривается в детское личико, пытаясь увидеть в нем себя, свою жену, своего отца или деда… И в этот момент в его душе зарождается, начинает искать свое место семейно-родовая привязанность. Для возникновения отцовского чувства очень важно ощущение себя как продолжателя рода: мой дед родил отца, мой отец родил меня, и вот я родил своего ребенка, и он (мой ребенок) будет дальше продолжать наш род. Это, конечно, не чувства, а мысли, но они дают возможность мужчине почувствовать себя созидателем, активным проводником семейно-родовой силы.
Для многих мужчин именно родовое чувство становится тем самым каналом, через который формируется отцовская любовь. Для многих, но не для всех. Некоторым молодым отцам намного важнее принимать участие в повседневных заботах о младенце – пеленать, купать, гулять, а позже водить на прием к врачу, в детский сад, на занятия в кружки и секции, вместе заниматься чем-то интересным в выходные.
Третий путь пробуждения отцовской привязанности – через игру, поведение, общение. Ведь ребенок очень рано начинает откликаться на обращение взрослых, и уже через несколько месяцев отец может достаточно эмоционально с ним общаться.
И последнее. Мужчина не может почувствовать физиологически своего ребенка. Но он может почувствовать связь своего семени и своего ребенка. Это связь не очевидная, не прямая, она покрыта тайной. Мужчина отдает свое семя в лоно своей женщины, но дальше не контролирует, что с ним происходит. Никаких способов управлять зачатием ни у мужчины, ни у женщины нет. Но у них есть сила любви. Она таинственна, она духовна. Это не пробирка, в которую лаборант пипеткой переносит семя для того, чтобы произошло экстракорпоральное зачатие. Это естественный телесный процесс. Но для мужчины это очень важно – соединить соитие и рождение ребенка. Юноша не умеет ценить свое семя. И когда мальчики или юноши слышат слова из Псалтири или Ветхого Завета, где говорится о семени, это воспринимается ими как абстрактность, как метафора. А вот в отцовстве для мужчины открывается возможность отнестись к этому уже не как к метафоре, а как к реальности, как к величайшему Божьему дару. Отсюда возникает и ответственное отношение к этому акту, ответственность по отношению к женщине, к себе.
Ответственность мужчины за женщину, за возможное потомство наступает с того момента, когда он принимает для себя решение вступить в интимные отношения, то есть с того момента, когда зачатие становится вероятным. Я понимаю, что для многих людей сила любви такова, что говорить об ответственности, о каком-то взвешенном решении не приходится. Иногда это аффект, мгновенный порыв. Еще утром человек и не собирался покушаться на эти отношения, и вот они уже есть. Тем не менее, когда мужчина и женщина сближаются, они знают, к чему это сближение может привести. Вот с этого момента и начинается ответственность. И в норме она возникает не как испуг или как фактор, препятствующий развитию отношений, а как ощущение тяжести корзины, наполненной грибами или ягодами. Вот ты их собирал, трудился, вставал рано утром, продирался через лес, искал эти грибы. Каждый гриб для тебя радость. Ты кладешь его в корзину и с удовольствием ощущаешь, как корзина тяжелеет. Вот так и в отношениях с женщиной. Каждая встреча добавляет что-то новое. Постепенно приходит ощущение полноты соединения, полноты ощущения другого человека, полноты знакомства с личностью, взглядами, несовпадениями. Каждая встреча наполняет мужчину ответственностью, то есть ощущением веса. Даже когда он по телефону назначает время свидания, этот разговор уже воспринимается как имеющий вес, значимость, эмоциональную силу. Ответственность как значимость чувств, как вес счастья – я думаю, что такая ответственность воспринимается мужчиной с удовольствием, с чувством удовлетворения.
Готовность к рождению детей – это то напряжение и тот вес отношений, который возникает в жениховстве и потом в супружестве. Если отношения развиваются плавно, известие о зачатии все равно может восприниматься как шоковое, но с радостью. Если же мужчина не собирался эти отношения превращать в столь значимые, не очень их ценил, не стремился к большей близости, тогда к этому шоковому состоянию может прибавиться разочарование, раздражение, уныние и прочее. То есть готовность к отцовству определяется предшествующими отношениями.
Очень важно желание мужчины иметь ребенка от этой женщины, вот именно от этой. «Хочу, чтобы она была матерью моих детей. Хочу, чтобы она была моей женой», – при такой готовности известие о зачатии принесет радость.
В нашей жизни многое искажено. В личности тоже часто происходят искажения или, как говорят психологи, девиации. Сегодня секс часто воспринимается как отдельная часть взаимоотношений мужчин и женщин, не имеющая прямого отношения к любви, к семейно-родовым отношениям. На мой взгляд, это одна из девиаций современного человека. Секс стал самодостаточной ценностью, чем-то вроде денег. Он перестал быть интимным, перешел в область социальных отношений. Им можно обмениваться, даря друг другу приятные мгновения. В некоторых случаях он становится обязательной составляющей приятельских и деловых отношений. Так происходит деформация личности. Сексуальная жизнь оказывается безэмоциональной или слабо эмоциональной.
Если в таких отношениях вдруг происходит зачатие, то мужчине бывает очень трудно «перевести стрелки», отнестись к ребенку как к своему. Ведь дети – это интимная часть жизни, а секс – нет. И то, что эти две сферы вдруг должны соединиться, что женщина должна войти в интимную жизнь мужчины, воспринимается как агрессия: «Ты мне говоришь, что у нас общий ребенок, значит, ты вторгаешься в мою личную жизнь. Но тебя туда не звали! Секс сексом, а зачатие меня не касается. Это твоя проблема. Разбирайся с ней сама». Вот к чему приводит такая девиация.
Но человек все-таки изменчив. И даже мужчина с серьезным эмоциональным расколом может вдруг задуматься: «А ведь это мой ребенок. Да, я никогда не любил эту женщину, но теперь она мать моего ребенка». Такие мысли рано или поздно приводят к осознанию родства. Может быть, не сразу, может быть, через десятки лет.
Одна женщина, никогда в жизни не видевшая своего отца, после длительной психотерапии, наконец, решилась ему позвонить. И услышала в трубке: «Как хорошо, что ты позвонила! Я 20 лет этого ждал». О чем говорит такая реакция отца? О том, что, какие бы ни были отношения между родителями, у мужчины может родиться отцовское чувство и долго, десятилетиями, в нем жить, зреть, готовиться к своей встрече.
Я думаю, что отцовская любовь возникает всегда, но многие мужчины гонят ее от себя. По разным причинам. Прежде всего, потому, что у них не было любви к женщине. А может быть, женщина чем-то унизила, обидела своего партнера (отца), и именно этого мужчина не может простить. Конечно, ребенок ни в чем не виноват, но мужчина часто переносит на него свое отношение к женщине. Так что для многих непризнание своего отцовства – это просто месть женщине за какую-то причиненную боль.
Мне как священнику приходится сталкиваться с ситуациями, когда мужчина и женщина не желают беременности. Часто это происходит потому, что сама сексуальная связь была не то чтобы вынужденной и не то чтобы случайной, а, так сказать, антидуховной. То есть совесть говорит мужчине и женщине: «Это не твой партнер», – но, тем не менее, что-то толкает их друг к другу: «А давай попробуем!» Когда же связь распадается, женщина говорит: «Я не хочу ребенка от этого мужчины». И мужчина испытывает такие же чувства – известие о зачатии не вызывает у него радости, а лишь разочарование и нежелание брать на себя ответственность.
И вот в этом, мне кажется, – один из секретов целомудрия. Это очень трудно, но это возможно. Когда у мужчины зарождается мысль: «Я хочу эту женщину», стоит задать себе вопрос: «А хочу ли я от нее ребенка, который станет воплощением ее рода и моего рода, ее личности и моей личности, ее тела и моего тела?» Если ответ «не хочу», то дай Бог силы мужчине остановиться и сказать себе: «Погоди. Не торопись».
Молодая женщина пришла на исповедь с искренним покаянием. Она зачала от мужчины, с которым имела связь всего один раз. Каясь, она признавалась: «Он мне противен. Не знаю, что на меня нашло в тот единственный раз. Я не хочу от него ребенка, потому что и ребенок от него мне противен». И она убила ребенка от ненавистного ей мужчины. Она не желала быть матерью этому ребенку и не желала позволить этому мужчине быть отцом своему ребенку. Противоречие и расщепление секса и зачатия расщепило и мотивацию любви и материнства.
Тот же феномен наблюдается и у мужчин. Неприятие женщины может вызвать у них и неприятие ребенка. Один человек, пришедший ко мне на консультацию, признавал зачатие двумя женщинами детей от него, при этом отцом себя не признавал. Он считал, что свободен сам решать, быть ему отцом или нет, а ответственность за зачатие он полностью возлагал на женщин.
Аборт – это катастрофа. Конечно, женщины переживают ее острее, но и для мужчин последствия этого преступления тоже очень тяжелы. Я видел, как плачут мужчины об этом на исповеди. Побороть эту страшную, разъедающую боль без исповеди практически невозможно. Но есть и другая сторона, которая исповедью не лечится. Чтобы пройти через эту трагедию и найти в себе силы жить дальше, мужчине и женщине необходимо проделать очень важную работу. Независимо от того, в браке они или нет, им, во-первых, надо попросить прощения друг у друга за то, что они совершили. Без взаимных обвинений: «Это ты меня заставил!» – «Ты мне не сказала!» – «А ты мне угрожал!» и т. д. Не так. Обоим партнерам необходимо признать равную взаимную ответственность за прерванную жизнь их общего ребенка. Признать, что это их общее дело, их общая боль, общее покаяние. Во-вторых, оба партнера должны оплакать самого ребенка, совершить, образно говоря, свой эмоциональный ритуал погребения, проститься с ним, попросить у него прощения.
Наконец, оплакав, можно совершить и ритуал реальный: поставить свечку, помолиться вдвоем. Никаких канонических образцов такой молитвы нет, но своими словами родители всегда могут молиться о своем нерожденном младенце, прося Бога не только о прощении, но и о призрении этой несчастной души.
Все эти действия желательно совершить вдвоем. Это не всегда возможно. Я говорю, как это должно быть в лучшем варианте. Если не вместе, значит, порознь. Но, не совершив этого акта покаяния и оплакивания, человеку очень трудно жить дальше, трудно дышать, трудно позволить себе быть счастливым. Когда мужчина настаивает на аборте, он несет тяжесть в душе за этот грех точно так же, как и женщина. Конечно, у него есть масса способов подавить свои чувства ответственности и родительства, спрятать их, очерствить сердце. Для этого не обязательно прибегать к каким-то экстремальным методам. Алкоголь и работа – вот два совершенно лояльных вида эмоциональной анестезии в нашем обществе. Они и создают иллюзию того, что с чувствами можно как-то покончить.
Непризнание своего ребенка, непринятие его является тяжким грехом. Это акт распада, расщепления и личностной деформации. И он имеет далеко идущие последствия, как в жизни самого мужчины, так и в жизни его семьи и рода. Это родовое преступление и грех.
О мужчине, отказавшемся от своего ребенка, обычно говорят: «У него нет отцовских чувств». Конечно, нет. Отцовские чувства просыпаются позже. Здесь же проявляется другое – отношение к женщине, к партнеру. Отношение, в котором нет любви, нет заботы, нет ответственности. И вопрос не в том, как мужчина относится к ребенку, а как мужчина относится к женщине. Кто она для него? Случайный партнер? Объект для удовлетворения своих потребностей? Или личность, женщина, которую он любит? А если он ее не любит, тогда почему он с ней живет, или почему он с ней встречается? То есть речь должна вестись не об отцовстве, а о супружестве. На мой взгляд, подлинное родительство вытекает из супружества и помимо него существовать не может.
Если мужчина любит женщину, в норме он хочет взять ее в жены. Именно «взять». Желание «брать» – это желание любви, соединенное с ответственностью и властью, отсюда, кстати, и происходит слово «брак». В наше время эта библейская норма выглядит, как глубокая архаика. И все же современный мужчина испытывает именно такие чувства. Иногда из них вырастает насилие. Я имею в виду не только изнасилование. Манипулирование, подкуп, принуждение, шантаж – все это по сути своей то же самое насилие, основанное на искаженном представлении о власти. Поэтому власть и опорочена как качество.
В действительности власть и обладание совсем не одно и то же. Обладание – это слияние, путь к зависимости. Власть – это путь ответственности и жертвенности. Христос говорит: Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. (Ин 10:10–12). Вор – это тот, кто хочет только пользоваться, а пастырь, как отец, отвечает за тех, кто ему верен. Пастырь «душу свою полагает», жертвует собой, чтобы овцы были целы и мирно паслись. Пастырь – властвует, вор – обладает. Стремление обладать ведет к краже, использованию, расхищению, распаду. А власть ведет к «жизни с избытком», к такой жизни, в которой дети занимают свое, именно для них предназначенное место.
Если в основе семейных отношений лежит жажда обладания, в мужчине вряд ли проснутся отцовские чувства. Скорее всего, он будет и на ребенке утверждать свое искаженное представление о власти как праве подчинять и применять силу. Доверие к отцу не может возникнуть, если он видит, что мать подавлена, напугана, напряжена. Если же мать в присутствии отца становится счастливее, радостнее, ребенок и сам начинает относиться к нему как к источнику любви, счастья, тепла, пользы.
всего статей: 147
