Первым русским святым, претерпевшим муки и смерть за верность древнему православному благочестию и старому церковному обряду, был священномученик и исповедник Павел, епископ Коломенский и Каширский.
К сожалению, немногое известно о нем. Мы не знаем, как звали его родителей. Известно лишь, что его отец был священником. Неведомо, когда Павел родился, но можно предположить, что он был ровесником патриарха Никона – родился в 1605 году. Будущий святитель появился на свет в селе Колычево[1], в тех же волжских краях, где родились Аввакум и Никон. Их родные села расположены неподалеку.
Отец Павла учил грамоте маленького Никиту, будущего Никона. Некоторое время крестьянский сын даже жил у священника. Так в детстве познакомились будущий епископ и будущий патриарх. Наверное, те дни, проведенные в поповском доме, были самыми счастливыми в жизни Никона.
Вместе мальчики сидели за ученьем, вместе играли, вместе купались, вместе бегали в лес по грибы и ягоды. Кто бы подумал, глядя на этих беззаботных ребят, что один станет палачом, а другой – жертвой?
На многие годы будущий епископ скрывается от нас. Мы снова встречаем его в прославленном Желтоводском монастыре на берегу Волги. Здесь сын священника принял постриг и был наречен Павлом. Здесь он проходил строгое иноческое житие, приобщаясь к премудрости книжной, и как опытный подвижник получил почетное прозвание «старец».
Желтоводская обитель была расположена на оживленном торговом пути. Издавна под ее стенами ежегодно устраивался многолюдный торг, собиравший купцов со всего света, – знаменитая Макарьевская ярмарка. По царскому указу монастырь получал часть прибыли от ярмарки и богател.
Всеми деньгами обители ведал казначей. С 1636 года казначеем монастыря стал Павел. Человек честный и неподкупный, он пользовался всеобщим уважением и доверием.
Когда Никон оказался в Москве и пригрелся в лучах государевой милости, то вспомнил о друге детства. Летом 1651 года Павел был призван в столицу и назначен игуменом древнего Пафнутьева Боровского монастыря[2].
После смерти патриарха Иосифа церковный Собор назвал двенадцать достойнейших мужей, одному из которых надлежало занять святительский престол. Среди них были Павел и Никон. Но по воле самодержца патриархом стал Никон.
Никон хотел видеть вокруг себя людей, преданных и обязанных ему. Поэтому осенью 1652 года он рукоположил Павла в епископы для подмосковных городов Коломны и Каширы, думая найти в нем верного помощника и покорного соглашателя.
Когда в 1654 году созывался Собор для отмены старорусских обрядов и введения новогреческих, патриарх и не предполагал, что его друг окажется единственным епископом, дерзнувшим открыто выступить против церковных преобразований.
На соборе Павел заявил:
– С того времени, как мы сделались христианами и получили правую веру по наследству от отцов и дедов благочестивых, мы держались этих обрядов и этой веры и теперь не согласны принять новую веру!
Но эти слова не были услышаны. Собор одобрил «книжную справу», и все присутствовавшие подписали это решение. Царь и патриарх насилу уговорили Павла подписать соборное постановление. Но потом святитель отказался от подписи.
Никон, раздраженный непокорностью епископа, призвал его к себе и начал хитростью склонять на свою сторону. Сначала патриарх пытался убедить Павла в необходимости «справы», указывая на «просторечье» наших богослужебных книг. На это святитель заметил,
что евангельские истины и апостольская проповедь тоже изложены простым языком.
Тогда патриарх указал на несогласие греческих книг и обычаев с книгами и обычаями Русской Церкви. На это епископ возразил, что, хотя новые обряды греков не сходны с нашими, зато их древние обряды вполне согласуются с русским церковным преданием.
Твердость Павла так разозлила Никона, что он закричал страшным голосом, бросился на святителя, сорвал с него иноческую мантию и избил без милости. Бил до тех пор, пока сам не изнемог. Епископ же упал, но, придя в себя, поднялся, кротко поблагодарил патриарха и стоял молча.
Потом Никон приказал слугам заковать Павла в цепи, отвести в темницу и крепко стеречь. Но святитель не унывал и не роптал на свою участь, а молился и благодарил Бога за то, что сподобился пострадать за истинную веру.
Патриарх незаконно лишил Павла епископского сана и отправил в ссылку в Великий Новгород, в старинный Хутынский монастырь. Настоятель этой обители, желая угодить Никону, всячески издевался над ссыльным святителем. И за то постигла его кара Божья – он неожиданно онемел и так ходил до смерти.
В монастыре Павел был лишен возможности общаться с христианами. Патриарх приказал никого не пускать к нему, а наиболее упорных в желании повидаться с опальным епископом велел хватать и бросать в темницу.
Тогда Павел взял на себя великий подвиг юродства. Со стороны казалось, что он сошел с ума от перенесенных невзгод, но это безумство было мнимым. Только прикрываясь кажущимся сумасшествием, епископ мог беспрепятственно проповедовать верность церковному преданию.
Настоятель и монастырская братия, считая Павла безумным, решили не утруждаться надзором за «сумасшедшим» и разрешили ему бродить в окрестностях монастыря. Эту свободу святитель употребил для проповеди среди местных жителей. Отечески наставлял он народ:
– Возлюбленные мои братья и чада! Стойте в благочестии и держитесь предания святых апостолов и святых отцов, а новшеств, внесенных от Никона и учеников его, не приемлите. Блюдите себя от творящих распри и раздоры, подражайте вере бывших святых пастырей российских, а в учения странные и чуждые не уклоняйтесь. Почитайте священника, без него не пребывайте. На покаяние приходите, посты сохраняйте, пьянственного питья удаляйтесь, Тела Христова не лишайтесь.
О том, что епископ возвещает верность древнему благочестию и учит народ держаться старых обрядов, стало известно Никону, и он решил погубить Павла. Патриарх послал верных слуг туда, где проповедовал святитель. Слуги подстерегли его в пустынном месте и безжалостно убили. По преданию, мученическая кончина святого Павла произошла 3 апреля 1656 года, в Великий четверток.
О крестном знамении (из постановлений Стоглавого Собора)
Также священные протопопы, священники и диаконы на себе изображали бы крестное знамение крестообразно и по чину. И благословляли бы протопопы и священники православных христиан крестообразно же, как передали святые отцы. Также детей своих и всех православных христиан поучали и наставляли, чтобы ограждали себя крестным знамением по чину и знаменовались крестообразно.
Правую руку, то есть десницу, устраивали бы к крестному изображению: большой палец да два нижних перста вместе соединить, а верхний перст, со средним соединив, вытянуть и немного нагнуть. Так благословлять святителям и иереям. И на себя крестное знамение рукой возлагать двумя перстами, как передали святые отцы изображать крестное знамение.
Прежде возлагать на чело, на перси, то есть на сердце, и потом на правое плечо, также на левое плечо. Это истинное изображение крестного знамения. И потом поклоняться душой, телом, умом и всем помышлением пречистому образу и животворящему кресту Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа, Пречистой Богородице, небесным силам, великому во пророках Иоанну Предотече, святым апостолам, великим чудотворцам и всем святым, на святых иконах изображенным и написанным во святых церквах, святому Евангелию и прочим святыням.
Поклоняться, как передали нам очевидцы и слуги Бога Слова, святые апостолы и святые отцы. Также подобает и всем православным христианам руку устраивать и двумя перстами крестное знамение на лице своем изображать и поклоняться, как прежде сказали.
Если кто двумя перстами не благословляет, как и Христос, или не изображает двумя перстами крестного знамения, да будет проклят, как святые отцы сказали…
Если кто правильно крестит лицо свое этим знамением, то никогда уже не убоится ни дьявола, ни злого супостата и от Бога мзду примет за то… Если кто леностью или небрежением не изображает креста на лице своем, тот отлучается креста Христова и предается дьяволу. И если кто, будучи наставником, научит неразумных, а они примут с радостью, то от Господа сугубую мзду воспримет за то.
Величайшим защитником старой веры был священномученик и исповедник протопоп Аввакум. Он родился в 1620 году в селе Григорово[1] в семье священника Петра. Его земляками были патриарх Никон и епископ Павел.
Отец Аввакума рано умер. Воспитанием детей занялась мать, смиренная постница и молитвенница. Когда Аввакуму исполнилось семнадцать лет, она решила его женить. Тогда юноша стал молиться Богородице, прося себе жену – помощницу ко спасению.
Супругой Аввакума стала благочестивая девица Анастасия, дочь кузнеца Марка. Она любила поповского сына и молилась о том, чтобы выйти за него замуж. Так по взаимным молитвам они сочетались браком. Так Аввакум приобрел верную спутницу, утешавшую и укреплявшую его в тяжкую годину.
Из родных мест молодожены переселились в близлежащее село Лопатищи. По обычаю того времени сын священника наследовал служение отца, поэтому в 22 года Аввакума поставили диаконом, а через два года – иереем к церкви Лопатищ.
Молодой, но ревностный и правдолюбивый священник навлек на себя гнев сельских начальников, которым докучал заступничеством за сирых и убогих. Аввакума избили, а потом выгнали из села.
С женой и новорожденным сыном побрел поп в Москву искать защиту. Столичное духовенство тепло приняло Аввакума. Протопоп Иоанн Неронов представил его Алексею Михайловичу.
Получив охранную грамоту, Аввакум вернулся в Лопатищи, но здесь его ждали новые неприятности. И в 1652 году священник опять пошел искать правды в столицу. Здесь Аввакум был определен протопопом к собору небольшого города Юрьевца[2]. Но и тут его ожидали гонения. Местное духовенство, недовольное строгостью молодого протопопа, натравило на него горожан. Едва избежав смерти, Аввакум снова ушел в Москву.
Когда в начале Великого поста 1653 года патриарх Никон разослал по храмам указ о введении новых обрядов, Аввакум написал челобитную в защиту древнего церковного благочестия и подал ее царю. Писание попало к патриарху, который велел схватить протопопа и посадить в темницу.
Никон хотел лишить Аввакума сана, но царь упросил не трогать своего знакомца. Тогда патриарх сослал священника с семьей в Сибирь, в город Тобольск[3]. Осенью 1653 года с женой и чадами протопоп отправился в многотрудный путь.
В Тобольске Аввакум продолжил проповедовать, обличая и укоряя Никона. И вскоре из Москвы пришел указ: Аввакуму с семьей ехать в более строгую ссылку – в Якутский острог. Но на полпути протопопа нагнало новое повеление: идти в дальний поход с воеводой Пашковым.
Летом 1656 года отряд Пашкова пустился в путь. Для Аввакума началось самое тяжкое из выпадавших доселе испытаний. Казалось, он не выживет в этом аду: голод, холод, непосильный труд, болезни, смерть детей, воеводская немилость.
Но в 1662 году протопопу пришло разрешение возвратиться из ссылки. Два года священник с домочадцами добирался до Москвы. Видя, что повсюду служат по новым книгам, Аввакум расстроился. Тяжкие думы одолели его. Ревность о вере схлестнулась с заботами о жене и детях. Что делать? Защищать старую веру или все бросить?
Анастасия Марковна, увидев мужа понурым, встревожилась:
– Что опечалился?
– Жена, что делать? Зима еретическая на дворе. Говорить мне или молчать? Связали вы
меня! – в сердцах сказал протопоп.
Но супруга поддержала его:
– Господи, помилуй! Что ты, Петрович, говоришь? Я с детьми тебя благословляю. Дерзай проповедать слово Божье по‑прежнему, а о нас не тужи. Пока Бог изволит, живем вместе, а когда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай. Поди, поди в церковь, Петрович, обличай ересь!
Ободренный поддержкой любимого человека, протопоп всю дорогу до Москвы, по всем городам и селам, в церквах и на торгах проповедовал слово Божье и обличал нововведения Никона.
Весной 1664 года изгнанник достиг столицы. Вскоре слух о нем распространился по городу. Всеобщее уважение и внимание вызывали стойкость праведника, не сломленного тяготами ссылки, и величие его подвига.
Сам Алексей Михайлович принимал протопопа и говорил ему милостивые слова. Пользуясь этим, Аввакум подал царю две челобитные, в которых призвал отказаться от новых книг и всех начинаний Никона.
Твердость священника раздражала государя. И вскоре Аввакума опять отправили в ссылку. Сначала его с семьей повезли на север, в далекий Пустозерский острог[1]. Но с дороги он отправил царю письмо, умоляя пощадить его детушек и смягчить наказание. Государь дозволил Аввакуму с семьей жить в большом селе Мезень[2] близ Белого моря.
Весной 1666 года Аввакума под стражей повезли в Москву для суда на церковном соборе. Всем собором уговаривали протопопа признать новые обряды и примириться с их сторонниками, но он был непреклонен:
– Если и умереть мне Бог изволит, с отступниками не соединюсь!
После долгих споров о вере протопопа позорно лишили сана. Аввакум и три ревностных защитника православия (священник Лазарь, диакон Феодор и инок Епифаний) были приговорены к заточению в Пустозерском остроге. В декабре 1667 года страдальцы Христовы прибыли к своему последнему земному пристанищу, которым стала жуткая земляная тюрьма.
Много лет провел протопоп в мрачной темнице, но не пал духом. Искренняя вера и непрестанная молитва ободряли его. В Пустозерске, в холодной яме, в кромешной тьме, при багровом дымном свете лучины Аввакум писал многочисленные послания христианам, челобитные царю и другие сочинения. Здесь по благословению духовника, инока Епифания, взялся протопоп за свое прославленное «Житие».
Поныне в этих писаниях живо и громко звучит по всей Руси голос святого Аввакума:
– Станем, братья, добре, станем мужественно, не предадим благоверия. Хоть и покушаются никониане нас отлучить от Христа муками и скорбями, да статочное ли дело унизить им Христа? Слава наша – Христос! Утверждение наше – Христос! Прибежище наше – Христос!
В 1681 году протопопа обвинили в распространении писаний, направленных против царя и высшего духовенства. В Пустозерск пришел грозный приказ: «за великие на царский дом хулы» сжечь в срубе Аввакума и его товарищей. В Великий пяток – 14 апреля 1682 года – протопоп Аввакум, поп Лазарь, диакон Феодор и инок Епифаний были казнены.
[1] Пустозерск – ныне исчезнувший город в Заполярном районе Ненецкого автономного округа.
[2] Мезень – ныне город в Архангельской области.
Древнюю Русь мы называем Святой. Но, конечно, это не значит, что на ней все было свято, безгрешно и незазорно. На земле живут люди, а не ангелы. И людям свойственны недостатки, проступки и ошибки.
Одним из главнейших недостатков древнерусской жизни, дошедшим до наших дней, было пьянство. Со времен Иоанна Грозного в городах и больших селах появляются кабаки – особые дома, куда народ сходился для питья и еды, для бесед и попоек с песнями и музыкой.
Кабаки приносили большие доходы. Поэтому при Алексее Михайловиче питейные заведения были переданы в ведение государевой казны. Теперь деньги, потраченные народом на водку, вино и пиво, стекались в царские сундуки.
Нередко в кабаках пропивали последние копейки не только горожане и крестьяне, но даже иереи, диаконы и иноки. Например, священник Петр, отец протопопа Аввакума, был завсегдатаем кабака в селе Григорово. Он рано умер от пьянства, оставив жену с малолетними детьми.
В питейных заведениях народ потешали скоморохи – бродячие певцы и музыканты. Они играли на гуслях, бубнах и дудках, плясали и пели шуточные песни. Потешники переходили из города в город, из села в село. Часто они водили с собой медведей, обученных ходить на задних лапах, плясать и кланяться.
В дни церковных праздников и ярмарок скоморохи приходили к храмам и на торги и развлекали представлением толпу, надев хари – так в старины называли маски. Но не всегда их шутки были безобидны. Иногда они были глумливы и кощунственны.
Государство и Церковь боролись с народными развлечениями. Цари и архиереи издавали указы, запрещающие потешные игрища и повелевающие отбирать и сжигать скоморошьи хари, гусли и дудки. Но лишь немногие воеводы и священники осмеливались выполнять эти распоряжения, опасаясь гнева толпы.
Аввакум, когда в его село Лопатищи пришли потешники с медведями, изгнал их. Хари и бубны изломал, а двух больших медведей отнял. Одного медведя молодой поп так ударил, что тот еле ожил. А другого отпустил в поле.
Смелым борцом с безнравственностью и пьянством был протопоп Даниил, друг Аввакума.
Даниил служил священником в Москве. В 1649 году он был определен в Кострому протопопом к собору во имя Успения Пресвятой Богородицы. В этой церкви хранилась чудотворная Феодоровская икона Божьей Матери – почитаемая покровительница царской семьи Романовых, одна из главных святынь Руси.
Даниил начал борьбу с народными пороками, не считаясь с мнением горожан. Он деятельно выступал против скоморохов, в проповедях обличал пьянство мирян и духовенства. По распоряжению протопопа в подвал под собором сажали нарушителей общественного порядка, в основном пьяниц.
В 1652 году во время масленицы и Великого поста, по настоянию Даниила, в Костроме были закрыты все кабаки. Это вызвало недовольство некоторых горожан и жителей окрестных сел. Смелость протопопа стала причиной неприязни к нему со стороны костромского воеводы Юрия Михайловича Аксакова.
Недовольство и неприязнь переродились в откровенную ненависть. Пьяные крестьяне чуть не убили Даниила. Это случилось 25 мая 1652 года.
Ночью пьяницы горланили песни на берегу Волги. Протопоп вышел их унимать, а они набросились на него и так избили, что священник упал без чувств.
Придя в себя, Даниил побежал к собору. Но мужики нагнали его возле воеводского двора и стали избивать дубинами. Тогда протопоп закричал соборному сторожу, чтобы он ударил в колокол и созвал людей на помощь.
Однако ни воевода, ни горожане не захотели защитить настоятеля своего собора. Заспанный Аксаков вышел, но не заступился за священника. Крестьяне разбежались, бросив окровавленного Даниила.
Через три дня, 28 мая на улицах Костромы появилась толпа, состоявшая из крестьян окрестных деревень. Мужики шли с песнями, криками и смехом. Во главе толпы шел поп Иван, известный буян. Он вел крестьян освобождать узников, посаженных протопопом за разные бесчинства в подвал под собором.
Мужики сбили замок и выпустили из заключения трех пьяниц. На этом они не остановились. В толпе послышались угрозы Даниилу.
Священник, опасаясь за свою жизнь, сперва ушел в собор. Оттуда скрылся на два дня в близлежащий монастырь. Пьяные крестьяне искали его по всему городу. Им попалось несколько человек, которых раньше часто видели с протопопом. Мужики избили их.
Воевода не вмешивался в происходящее. И Даниил, поняв, что на заступничество властей рассчитывать не приходится, бежал из Костромы в Москву.
В столице он подал царю челобитную, в которой подробно поведал о своих злоключениях и нарисовал безрадостную картину жизни в Костроме: миряне приходят на богослужение с ножами, некоторые оскорбляют священников и грозят им смертью, у Успенского собора скоморохи поют песни, воевода Аксаков не помогает духовенству, а его люди за взятки отпускают задержанных пьяниц.
Началось следствие, которое обнаружило, как сильно костромичи ненавидели Даниила. Немногие опрошенные горожане высказались в поддержку протопопа. Большинство из них заявили, что ничего не видали, ничего не слыхали, ничего не знают.
Священник остался в Москве. Он жил и служил в Страстном монастыре за Тверскими воротами. К сожалению, эта старинная обитель не сохранилась до наших дней. Она была снесена в 1937 году. Сейчас на ее месте находится Пушкинская площадь со знаменитым памятником великому стихотворцу.
В начале Великого поста 1653 года Даниил вместе с Аввакумом написал и подал челобитную Алексею Михайловичу против новых обрядов Никона. Это было пространное сочинение, составленное из выписок из церковных книг о двуперстном крестном знамении и великопостных земных поклонах.
Царь передал челобитную патриарху, а тот велел схватить Даниила и Аввакума.
Никон лишил протопопа священнического сана и отправил в один из столичных монастырей печь хлеб. Ежедневная работа в пекарне у горячих печей считалась тяжким наказанием.
Но Даниил не смирился, не покорился, не замолчал. Он продолжал обличать нововведения патриарха. Тогда Никон придумал протопопу более суровое наказание – отправил в ссылку в Астрахань.
Здесь Даниила держали в земляной тюрьме, томя голодом и жаждой. И вскоре страстотерпец скончался.
В Пустозерске вместе с протопопом Аввакумом томились в темнице, а затем были сожжены в срубе еще три мученика за веру: Лазарь – священник из города Романова[1], Феодор – диакон кремлевского Благовещенского собора и Епифаний – постриженик Соловецкого монастыря.
Сидя в страшной земляной тюрьме, они не унывали и не предавались отчаянию, но неустанно проповедовали православие – писали многочисленные сочинения в его защиту. Стрельцы, сочувствовавшие узникам, передавали их писания на свободу.
Из далекого Пустозерска по всей Руси расходились сочинения страдальцев. Они воодушевляли смелых, подбадривали робких и утешали скорбящих.
В темнице по просьбе протопопа Аввакума инок Епифаний написал «Житие» – рассказ о своей многотрудной жизни. Но в этом сочинении чернец писал не столько о себе, сколько о разных чудесах Божьих, свидетелем которых он был. Поэтому жизнь Епифания известна нам недостаточно.
Будущий святой подвижник родился в крестьянской семье. После смерти родителей он оставил деревню и ушел в некий большой и многолюдный город, где прожил семь лет.
В 1645 году молодой человек пришел в Соловецкий монастырь и остался там послушником. Через семь лет он был пострижен и наречен Епифанием. После этого инок прожил в обители еще пять лет. Его хотели поставить в священники, но он смиренно отказался.
В 1657 году на Соловки были привезены богослужебные книги, «справленные» греком Арсением по распоряжению Алексея Михайловича и Никона. Рассмотрев эти книги, чернецы загоревали:
– Братия, братия! Увы, увы! Горе, горе! Пала вера Христова в русской земле, как и в прочих землях от двух врагов Христовых Никона и Арсена.
Тогда Епифаний, не желая молиться по‑новому, по совету и по благословению духовного отца покинул Соловки. С собой инок взял книги и медный литой образ Богородицы.
Чернец ушел в уединенную пустынь старца Кирилла, жившего на реке Суне, впадающей в Онежское озеро.
Кирилл, желая испытать инока, благословил его переночевать в келье, где с некоторых пор жил лютый бес.
В страхе вошел Епифаний в пустую и темную избу. Поставил на полку литую икону Богородицы, раздул кадило и покадил образ и келью. Помолился, лег, уснул и спал спокойно. А бес, испугавшись иконы, бежал из жилища. И не возвращался до тех пор, пока там находился медный образ.
Кирилл стал жить в одной избе с Епифанием. Вместе они прожили сорок недель и ни разу не видели беса ни во сне, ни наяву. Потом Епифаний поставил себе отдельную келью и перенес в нее икону Богородицы. Тогда бес вернулся к Кириллу и пакостил ему.
В другой раз, когда возле жилища Епифания произошел пожар, литой образ чудесно спас келью от сожжения. Сама изба обуглилась, все вокруг нее сгорело, а внутри кельи все было цело и невредимо.
Живя в пустыни, в 1665 году Епифаний написал книгу, обличающую Никона и его новшества. На следующий год инок отправился в Москву. В это время там заседал церковный Собор. Не боясь наказания, чернец стал принародно читать свою книгу. Царю старец подал челобитную с просьбой отвергнуть нововведения Никона.
Смелый инок был схвачен и заточен в тюрьму. Собор осудил Епифания вместе с попом Лазарем на казнь – урезание языка и отсечение пальцев на правой руке, чтобы более не говорили и не писали.
Казнь свершилась 27 августа 1667 года на Болотной площади в Москве, при большом стечении народа.
Лазарь и Епифаний мужественно взошли на помост, на котором стояли две плахи с топорами.
Сначала палач отрезал иерею язык. В это время Лазарю явился пророк Илия и повелел не бояться, но свидетельствовать об истине. И священник, выплюнув кровь, тотчас ясно и чисто заговорил, славя Христа.
Потом Лазарь положил руку на плаху. И палач отсек ее по запястье. Рука упала на землю и сама сложила двуперстие.
Аввакум, видевший это, впоследствии писал: «И рука долго лежала перед народом. Исповедала, бедная, и по смерти знамение Спасителево неизменно. Мне и самому сие чудно: бездушная одушевленных обличает!»
А Епифаний стал умолять палача, чтобы он не отрезал язык, а сразу отрубил ему голову. Палач растерянно сказал:
– Батюшка, я тебя упокою, а сам куда денусь? Не смею, государь, так сделать.
Тогда старец перекрестился и вздохнул:
– Господи, не оставь меня, грешного!
Он руками вытянул язык изо рта, чтобы палачу было удобнее резать. И палач, дрожа от волнения, насилу отрезал его ножом.
Потом Епифанию рубили руку. Палач, жалея инока, хотел резать ее по суставам, чтобы скорее зажило. Но чернец показал знаками, чтобы рубили поперек костей. И старцу отсекли четыре пальца.
Изувеченного Епифания отвели в темницу. Мучаясь от боли, он лег на лавку. Кровь текла из ран, а чернец молился:
– Господи, Господи! Возьми душу мою! Не могу терпеть горькую боль! Помилуй меня, бедного и грешного раба Твоего, возьми душу мою от тела моего!
Старец долго молился и плакал, а потом впал в забытье. И почудилось Епифанию, будто пришла к нему Пресвятая Богородица и Своими руками ощупала его больную руку. Инок хотел удержать руку Богоматери, но Она исчезла.
Когда чернец очнулся, рука не болела. И мало‑помалу совершенно зажила. И урезанный язык начал постепенно отрастать, так что старец смог внятно говорить.
Затем мучеников отправили в Пустозерский острог. Здесь инока вместе с диаконом Феодором снова подвергли казни – 14 апреля 1670 года им повторно резали языки.
После этого чернец не мог не только разговаривать, но даже пережевывать пищу. Он стал молиться:
– Господи, дай язык мне, бедному. На славу Тебе, свету, а мне, грешному, на спасение!
Так он молился более двух недель. И однажды, задремав, увидел во сне два своих языка – тот, что отрезали в Москве, и тот, что отрезали в Пустозерске. Старец взял пустозерский язык и вложил рот. И язык тотчас прирос на прежнее место.
Инок проснулся и задумался: «Господи! Что будет?»
С той поры его язык стал расти и сделался прежним.
В 1682 году Епифаний был сожжен вместе с соузниками. Когда костер погас, палачи стали разгребать пепел и нашли тела Аввакума, Лазаря и Феодора. Они не сгорели, но только опалились. А тело святого Епифания не было найдено. Но многие видели, как он вознесся из пламени на небо.
Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон поручили «справу» наших богослужебных книг иноземцам, оказавшимся в Москве в поисках почета, званий и богатства. В разное время нашими церковными делами занимались разные проходимцы: заезжие греки и многочисленные малорусы и белорусы – уроженцы западнорусских православных земель, захваченных Польшей.
Латиняне‑поляки притесняли русских, не позволяли им иметь училища и учителей. Из‑за этого христиане были вынуждены искать образования в школах иноверцев. Чтобы поступить в эти учебные заведения, приходилось хотя бы временно и для вида оставлять православие и принимать латинство.
Малорусы и белорусы были по‑европейски образованными людьми, превосходно владевшими латинским и польским языками, умевшими произносить торжественные речи, слагать замысловатые вирши и гадать по звездам. Они во всем подражали учителям‑латинянам, а на русских глядели с пренебрежением.
Они говорили: разве православная Русь – это великолепная Европа? Там беззаботная жизнь и свободные нравы, доступные развлечения и прелестные наряды, прекрасные дворцы и чудесные парки, громкая музыка и веселые танцы, пышные пиры и сладкие вина. А на Руси только молитва, пост и звон колокольный, мужики с бородами и бабы в платках…
Патриарх Никон уверял, что в наших богослужебных книгах заключается много погрешностей. Но не смог найти в них ни одной опечатки или описки. Зато малорусы, белорусы и греки внесли в новые книги разнообразные ошибки, отчего те наполнились ересью и соблазном.
Иногда «справа» заключалась только в перемене и перестановке отдельных слов. Где в старых книгах было напечатано «церковь», в новых исправлено на «храм». А вместо слова «храм» было напечатано «церковь». «Отроки» стали «детьми», а «дети» – «отроками».
Недаром старообрядцы возмущались:
– Ныне не осталось во всех книгах ни одного словечка, чтобы не переменили или не переложили. И чем новое лучше старого?
О том, сколь коварны образование латинян и премудрость Европы, не понаслышке знал архимандрит Спиридон – истый ревнитель христианства и плодовитый церковный писатель.
Семен Иванович Потемкин, будущий старец Спиридон, родился в Смоленске в дворянской семье. Судьба Потемкиных связана с западнорусскими землями и городом Смоленском, с 1613 года входившим в состав Польши.
К сожалению, о жизни Семена до принятия иночества известно мало: он был отлично образован, имел жену и детей. В Смоленске Потемкин неоднократно спорил о вере с латинянами, побеждал и посрамлял их. Поэтому иноверцы уважали его за выдающийся ум.
Семен получил западное образование. Он учился в польской школе. Греческий, латинский и польский языки, богословие и основы красноречия – все это он изучил довольно хорошо. С юности Потемкин сторонился праздности и пьянства, но любил читать книги и всю жизнь просидел над ними.
Потемкины принадлежали к высшему дворянству и состояли в родстве с известнейшими семьями. Сестра Семена была замужем за знатным царедворцем Михаилом Алексеевичем Ртищевым. От этого брака родился сын Феодор – друг и любимец Алексея Михайловича, поклонник западной учености и сторонник церковных новшеств.
В 1654 году русские отвоевали у поляков Смоленск. Вскоре Семен был вызван в Москву. Вероятно, сам царь, хорошо знавший Потемкина, пригласил его для преподавания в школе при Андреевском монастыре[1], основанной Феодором Ртищевым. В этой школе приглашенные западнорусские ученые мужи обучали московских юношей греческому и латинскому языкам и прочей европейской премудрости.
В столице Семен принял постриг и был наречен Спиридоном. Никон назначил его
архимандритом Покровского монастыря[1], основанного в 1655 году на личные средства государя. Можно уверенно сказать: Потемкин был обласкан царем и патриархом.
Но в вопросе о введении новых богослужебных книг и обрядов Спиридон пошел против властей. Он понимал, что эти новины появились у греков и славян, а затем и на Руси не без влияния латинян, западной образованности и еретических книг.
Архимандрит открыто ополчился на патриаршие новшества и написал против них несколько сочинений. После кончины старца они были собраны в особую книгу его учеником диаконом Феодором.
Однако Алексей Михайлович безмерно почитал мудрейшего Спиридона и не наказывал за несогласие. Пользуясь добрым отношением самодержца, архимандрит неоднократно просил его созвать церковный Собор, осудить и отменить книги и обряды Никона.
На это царь неизменно отвечал с лаской:
– Будет Собор, отче!
Но при жизни Спиридона государь так и не созвал собор.
Уважаемый всеми, дожил архимандрит до почтенных седин. Царь так любил его, что в 1662 году звал в митрополиты в Великий Новгород. К старцу приезжал Феодор Ртищев и уговаривал:
– Изволишь ли, дядюшка, в митрополиты в Новгород? Там ныне Церковь вдовствует.
Старец отвечал:
– Феодор Михайлович, скажи царю, лучше я на виселицу пойду с радостью, нежели в митрополиты с новыми книгами. Какая мне польза будет в том? Не хочу угождать тленным людям.
Архимандрит не дождался виселицы. Он скончался в конце ноября 1664 года. А вскоре состоялся большой Собор, узаконивший преследование староверов. На нем был осужден Феодор – ученик Спиридона, диакон Благовещенского собора Кремля, знаменитый писатель и защитник староверия.
Феодор часто встречался и беседовал со старцем. Под его влиянием он начал писать сочинения против церковных преобразований. В декабре 1665 года, когда власти узнали об этом, диакон был схвачен, лишен сана, закован в цепи и посажен в темницу. В августе 1667 года он был осужден и приговорен к урезанию языка и к заточению в Пустозерском остроге.
Язык резали диакону 25 февраля 1668 года на Болотной площади. И в тот же день повезли в Пустозерск, в земляную тюрьму, где мученику предстояло провести остаток своих дней. В остроге он пережил еще одну казнь – 14 апреля 1670 года ему вторично резали язык и отсекли пальцы правой руки.
Несмотря на увечья, страстотерпец не сдавался, не примирялся с никонианами и продолжал писать сочинения против них. За это 14 апреля 1682 года святой Феодор был сожжен в срубе вместе с протопопом Аввакумом.
В 1632 году в Москве в семье царедворца Прокопия Федоровича Соковнина родилась дочь Феодосия. Вместе с ней в отчем доме возрастали два старших брата и младшая сестра Евдокия.
В семнадцать лет скромную и благочестивую красавицу Феодосию выдали замуж за первого боярина Глеба Ивановича Морозова. Суровый вдовец, он был гораздо старше супруги – ему было далеко за пятьдесят, он был славен и сказочно богат. Муж любил Феодосию, и она отвечала ему почтительной любовью.
В 1650 году у Морозовых родился сын Иван, болезненный и тихий мальчик. Глеб Морозов умер в 1662 году, оставив единственным наследником несметных богатств малолетнего Ивана, опекаемого матерью.
В 1664 году у Морозовой остановился Аввакум, вернувшийся из сибирской ссылки. Алексей Михайлович хотел поселить протопопа в Кремле, но Аввакум предпочел царским хоромам дом боярыни, своей духовной дочери.
Протопоп наставлял Феодосию в благочестии, вечерами читая ей душеполезные книги. Она же в это время пряла нитки или шила рубахи. Нитки, рубахи и деньги боярыня раздавала нищим. На сирых и убогих Феодосия истратила треть состояния Морозовых, дома же ходила в заплатанной одежде.
В своем тереме набожная боярыня привечала недужных, юродивых и странников. От них она узнала о чернице Мелании, ученице Аввакума. Морозова призвала старицу к себе, поселила в своем доме и стала ее смиренной послушницей.
В это же время Феодосия захотела принять иночество. Не раз она обращалась к наставнице, умоляя постричь ее, но Мелания не спешила. Тайный постриг свершился лишь осенью 1670 года. Боярыня Феодосия Прокопьевна стала черницей Феодорой.
Между тем Алексей Михайлович овдовел и решил снова жениться. Свадебный пир должен был состояться 22 января 1671 года. Позвали на него и Морозову, первую придворную боярыню. Но боярыни Морозовой больше не было, была лишь инокиня Феодора. И она отказалась, сославшись на болезнь:
– Ноги мои сильно болят, не могу ни ходить, ни стоять.
Царь не поверил и воспринял отказ как тяжкое оскорбление. С тех пор он люто возненавидел праведницу и искал случая покарать ее, а заодно и присоединить к казне огромное состояние Морозовых. Когда царь узнал, что боярыня придерживается старой веры, это послужило поводом для опалы.
В начале Рождественского поста 1671 года стало ясно, что Морозову ждет тюрьма. Однажды государь сам говорил об этом с приближенными, среди которых был князь Петр Семенович Урусов, муж Евдокии – сестры боярыни.
В тот же день Урусов рассказал жене об участи, уготованной Морозовой, и разрешил ей в последний раз повидаться с сестрой. Евдокия допоздна задержалась у боярыни и осталась ночевать.
Глубокой ночью раздался стук в ворота, крики и лай. За Морозовой приехали. Боярыня пробудилась в испуге, но Евдокия ободрила ее:
– Сестрица, дерзай! С нами Христос – не бойся!
Сестры помолились и испросили друг у друга благословения свидетельствовать истину. Феодора спрятала Урусову в чулане и вновь легла.
Тут в опочивальню без стука и приглашения в сопровождении стрельцов вошел царский посланник. Он объявил, что прибыл от самого государя и заставил боярыню встать для допроса. Начался обыск, и в чулане нашли княгиню.
Феодору спросили:
– Как крестишься и как молитву творишь?
Она показала двуперстное крестное знамение. Так же поступила и Евдокия, бывшая, как и сестра, духовной дочерью протопопа Аввакума. Этого было достаточно. Сестер заковали в кандалы и заперли в подвале, а боярским слугам велели крепко стеречь свою госпожу.
Через два дня исповедниц повезли в Кремль на допрос. Феодора держалась мужественно. Ее не смущали ни слова о покорности самодержцу, ни призывы вспомнить о сыне и домашнем хозяйстве. Она отвечала никонианам:
– Все вы – еретики, от первого и до последнего! Разделите между собой слова мои!
Так же твердо держалась и Урусова. Сестер вновь заковали и отправили на двор Морозовой. Потом их развезли по разным темницам.
Во время долгого темничного заключения Морозовой умер болезненный Иван Глебович. Узнав о кончине ненаглядного сына, Феодора рыдала так горько, что даже надзиратели плакали от жалости.
Царь же злорадствовал о кончине Ивана. Теперь никто не стоял между ним и богатством Морозовых, которое тотчас отошло в казну.
Однако ни смерть любимого сына, ни лишение богатства, ни пытки и унижения не смогли поколебать веру Морозовой. Она по‑прежнему была тверда и непреклонна. И вскоре ее осудили на пожизненное заключение в остроге города Боровска. Туда же отправили Урусову.
Сначала узницы жили в относительной свободе: их кормили, им разрешали держать сменную одежду, книги и иконы. Но все изменилось, когда приехал новый следователь, отобравший жалкое имущество заключенных.
Сестер перевели в страшную темницу – глубокую яму. Царь приказал не давать им ни пищи, ни питья. Началось медленное угасание двух женщин, слабых телом, но сильных духом. Первой скончалась Евдокия. Феодора ненадолго пережила сестру.
Совсем изнемогши от голода и жажды, она позвала стрельца, сторожившего тюрьму, и попросила со слезами:
– Раб Христов, есть ли у тебя отец и мать в живых или преставились? И если живы – помолимся о них и о тебе, а если умерли – помянем их. Умилосердись, раб Христов, изнемогла я от голода и хочу есть. Помилуй меня, дай калачика!
– Нет, госпожа, боюсь.
– Ну, хлебца!
– Не смею.
– Ну, немножко сухариков!
– Не смею.
– Если не смеешь, то принеси хоть яблочко или огурчик!
– Не смею, – прошептал стрелец.
Мученица вздохнула:
– Добро, чадо. Благословен Бог наш, изволивший так! Если это невозможно, молю, сотворите последнюю любовь – убогое мое тело, рогожей покрыв, неразлучно положите близ любезной моей сестры.
Почувствовав приближение смерти, инокиня вновь призвала стражника:
– Раб Христов, молю тебя, сходи на реку и вымой мою сорочку. Хочет Господь взять меня от жизни сей. И неподобно мне в нечистой одежде возлечь в недрах матери‑земли.
Стрелец взял сорочку, спрятал под полой красного кафтана, пошел на реку и выстирал. Стирал и горько плакал.
Студеной ночью с 1 на 2 ноября 1675 года святая Феодора умерла, перейдя от затхлого мрака бездонной ямы в немеркнущий свет Небесного Царствия.
Аввакум в ссылке (из «Жития» протопопа Аввакума)
Дети маленькие были. Едоков много, а работать некому. Один бедный горемыка‑протопоп нарту сделал и зиму всю волочился за волок. У людей и собаки в подпряжках, а у меня не было ни одной. Лишь два сына – маленькие еще были, Иван и Прокопей – тащили со мной, что кобельки, за волок нарту.
Волок – верст со сто. Насилу бедные и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила. А дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась. И братья ее со мной помаленьку тащили.
И смех и горе, как помянутся дни оные!
Ребята‑то изнемогут и на снег повалятся. А мать по кусочку пряничка им даст, и они, съевши, опять лямку потянут. И кое‑как перешли волок…
Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под ребят и под рухлишко дали две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убиваясь о лед. Страна варварская, иноземцы немирные. Отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми идти не поспеем, голодные и усталые люди.
Протопопица, бедная, бредет‑бредет, да и повалится – скользко гораздо. В иную пору, бредя, повалилась. А иной усталый же человек на нее набрел, тут же и повалился. Оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит:
– Матушка‑государыня, прости!
А протопопица кричит:
– Что ты, батька, меня задавил?
Я пришел. На меня, бедная, пеняет, говоря:
– Долго ли мука сия, протопоп, будет?
И я говорю:
– Марковна, до самой до смерти.
Она же, вздохнув, отвечала:
– Добро, Петрович, ино еще побредем.
Курочка у нас черненькая была. По два яичка на день приносила ребятам на пищу, Божьим повелением нужде нашей помогая. Бог так устроил. На нарте везя, в то время удавили по грехам. И нынче мне жаль курочки той, как на разум придет. Ни курочка, ни что чудо была – во весь год по два яичка на день давала.
Сто рублев при ней плевое дело, железо! А та птичка одушевленная, Божье творение. Нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала. А нам против того по два яичка на день давала. Слава Богу, устроившему все благое. А не просто нам она и досталась.
Среди святых подвижников, почитаемых Русской Церковью, особое место принадлежит преподобному Иову Льговскому. Верность православию он засвидетельствовал не исповедническим подвигом и мученической смертью, а иноческим смирением и пустынническим житием.
Будущий подвижник родился в 1594 году в боярской семье и при крещении был наречен Иваном. Отец его, Тимофей Иванович Лихачев, успешно служил при царском дворе.
Быстрее всех сверстников Иван выучился грамоте, удивляя учителей умом и прилежанием. Молитва и чтение сделались излюбленными занятиями мальчика. Он стал размышлять о том, как угодить Богу и спасти свою душу. В двенадцать лет Иван тайно покинул дом, не пожелав жить в богатстве и праздности. Вместе с каликами перехожими он отправился странствовать по Руси и обошел многие обители.
Особенно полюбился юному богомольцу прославленный Троицкий монастырь преподобного Сергия Радонежского. Здесь он решил остаться и просил настоятеля принять его в число братии. Настоятель, видя, что отрок благочестив и добродетелен, оставил его. Он полюбил Ивана как сына и, уступая его просьбам, постриг в иночество, назвав Иовом.
Прожив в монастыре много лет, Иов попросил разрешения покинуть его для уединенного и безмолвного жительства. Настоятель согласился и благословил любимого ученика на поиски пустыни – тихого, незаселенного места.
Обходя безлюдные чащи, Иов обрел желанное прибежище в непроходимых лесах и болотах, на месте, называемом Могилево. Оно расположено на живописных берегах реки Цны, впадающей в озеро Мстино[1].
Здесь он зажил в уединении, предаваясь молитве и труду. Но на его жилище набрел заблудившийся купец. Он слезно просил отшельника указать дорогу и обещал в благодарность за помощь воздвигнуть на этом месте храм в честь Богородицы.
Инок вывел купца из леса, а тот выполнил обещание, пожертвовав на церковь немалые деньги. Иов начал строить деревянный храм во имя Успения Божьей Матери. К нему стали сходиться чернецы, искавшие пустыннического жития. Так образовался скит.
Для собравшейся братии Иов был примером смирения и послушания. В жаркий полдень он сам пас монастырский скот, отправляя пастухов на отдых. Сам строил чернецам кельи и сам клал печи.
За праведное житие церковные власти удостоили пустынника священнического сана. Но братия не ценила подвиги Иова. Иноки ненавидели его заплатанную одежду, гнушались его добродетелью. Им казалось, что настоятель обрекает их на голодную смерть, раздавая хлеб сирым и убогим. Не желая пререкаться с недовольными, Иов тайно покинул обитель, не взяв ни пищи, ни одежды.
После долгих скитаний он пришел на уединенное место, называемое Ракова пустынь[2]. Но и здесь люди прослышали о праведнике. К Иову собрались иноки, и снова образовалась обитель. Как прежде, настоятель трудился на пользу братии: рубил дрова, молол жито, носил воду и стирал одежду для престарелых чернецов.
Однажды, желая поклониться мощам святых московских чудотворцев, Иов отправился на богомолье в столицу. О славном подвижнике прознал патриарх Филарет[3] и пожелал с ним познакомиться. Он пригласил старца в свои хоромы и расспросил о его житии. Рассказ Иова восхитил Филарета. Он благословил пустынника остаться в Москве и быть патриаршим келейником.
Некоторое время Иов жил в столице, но, не желая мирской славы, тайно ушел в Могилево. Братия, прежде ненавидевшая старца, примирилась с ним. Прожив здесь несколько лет, Иов покинул пустынь и отправился на поиски нового места для отшельнического жития.
Такое место он нашел на Красных горах[1]. Но и здесь Иов не смог укрыться от людей, желавших иметь его духовным отцом и наставником. И здесь образовалась новая обитель.
Когда патриарх Никон начал церковные преобразования, Иов оказался в числе противников новшеств. Жить на Красных горах стало небезопасно – Никон силой насаждал по всей стране новые богослужебные обряды.
И снова старец с учениками отправился в странствие.
На южном рубеже Руси, на Льговских горах[2], обрел Иов новое место для уединенного жития. Чернецы начали копать в горах пещеры, строить кельи, расчищать лес и засеивать поля. Рядом с монастырем возникла слободка, которую заселили староверы, бежавшие от преследований властей. От нападений степных кочевников обитель и слободку защищал частокол с башнями и бойницами.
Впрочем, укрепления оберегали монастырь не только от басурманских набегов, но и от государевых войск. В 1672 году к обители подходил отряд стрельцов, посланный для розыска и поимки беглых староверов.
Хотя разорения монастыря удалось чудом избежать, Иов понял, что и здесь небезопасно оставаться. В 1674 году он покинул Льговские горы и ушел на реку Дон, к вольным казакам, которые крепко держались старой веры и уже не раз приглашали старца к себе.
Перед этим он в последний раз побывал в Москве и посетил в темнице инокиню Феодору – опальную боярыню Морозову. В тюрьме Иов причастил узницу. Встреча с боярыней так растрогала пустынника, что до самой смерти он не мог без слез вспоминать ее муки и страдания.
На реке Чир – притоке Дона – старец основал свою последнюю обитель. Здесь он и скончался в 1681 году. Почувствовав приближение смерти, Иов призвал братию и заповедал, чтобы через три года ученики раскопали его могилу и, если увидят его тело нетленным, пусть знают: старая вера богоугодна и истинна.
Весь Дон оплакивал кончину праведника. И братия со слезами похоронила своего наставника в монастырском храме. Вскоре от гробницы Иова стали совершаться чудеса. Больные исцелялись: слепым возвращалось зрение, глухим – слух, немым – речь.
В 1689 году степняки напали на обитель и сожгли ее. Когда разбежавшиеся чернецы вернулись на пепелище, то с радостью обнаружили, что в сгоревшем дотла храме осталась целой гробница Иова. Они открыли гробницу и осмотрели мощи старца. Хотя прошло восемь лет со дня кончины преподобного Иова, его тело и одежда были совершенно целыми и чудесно благоухающими.
Удивительное нетление святых мощей возвеселило иноков и казаков. Семена веры и благочестия, посеянные Иовом Льговским, дали добрые всходы в людских сердцах. И православие утвердилось на Дону.
[1] Ныне на этом месте расположена деревня Никольская Пустынь Зубцовского района Тверской области.
[2] Ныне на этом месте расположен город Льгов Курской области.
всего статей: 196
