Соловецкий монастырь – одна из славнейших русских обителей, основанная в XV веке преподобными отцами Зосимой и Савватием на Соловецком острове в Белом море. Удаленный и хорошо укрепленный монастырь власти иногда использовали как тюрьму.
С 1649 года здесь томился греческий инок Арсений. Получив образование в Италии, он поездил по свету, пожил в нескольких странах и сменил несколько вер: успел побывать и православным, и латинянином, и даже магометанином.
Арсений приехал на Русь, но был уличен в вероотступничестве и сослан на Соловки. В 1652 году сюда прибыл будущий патриарх Никон. Он имел несчастье познакомиться с узником, очароваться его образованностью и привезти в Москву.
Когда Никон начал введение новых обрядов, он поручил еретику Арсению ответственную работу – «справу» русских книг по современным греческим образцам. Но Арсений плохо знал русский и славянский языки, поэтому его переводы во многом отличались от старых, уступали им в ясности и точности, казались двусмысленными и соблазнительными.
«Справленные» церковные книги привезли на Соловки в октябре 1657 года. Настоятель обители – мудрый архимандрит Илья – сложил их под замок и велел продолжать служить по‑прежнему. Перед Пасхой 1658 года все монастырские священники подписали отказ от новых книг. А вскоре этот отказ был закреплен приговором собора иноков и бельцов.
В 1659 году после кончины Ильи обитель возглавил старец Варфоломей. При нем сюда возвратился на покой Никанор, постриженик Соловецкой обители, бывший архимандрит подмосковного Саввина Сторожевского монастыря[1] и царский духовник.
В 1666–1667 годах в Москве проходил большой Собор, осудивший старые церковные обряды и их приверженцев. На Собор были вызваны Варфоломей и Никанор, причем Варфоломей счел за лучшее отречься от древнего благочестия и изъявить покорность властям.
Узнав об этом, соловецкая братия стала ходатайствовать о смене настоятеля. Тогда главой монастыря был назначен старец Иосиф, как и Варфоломей, отрекшийся на соборе от старой веры.
Иосиф прибыл на Соловки, привезя с собой бочки вина, меда и пива. Но братия отказалась принять его, заявив:
– Нам ты, архимандрит, не надобен!
Бочки с хмельным чернецы разбили на пристани. И единодушно провозгласили настоятелем почтенного Никанора.
Иноки и бельцы посылали Алексею Михайловичу челобитные, подтверждая свой решительный отказ от новых книг и обрядов: «Вели, государь, нам быть в Соловецком монастыре в церковном пении по прежнему преданию, как указали чудотворцы Зосима и Савватий, Филипп и Герман. А нового пения, великий государь, нам принять невозможно».
Это был открытый вызов властям. И ответ не заставил себя долго ждать: царь послал стрельцов для покорения монастыря. Началась многолетняя осада обители.
В 1673 году на Соловки прибыл воевода Мещеринов, под угрозой смертной казни получивший приказ взять обитель всеми доступными средствами. Но взять островной монастырь, лучшую русскую крепость того времени, было непросто.
Победу Мещеринову принесло предательство. Чернец Феоктист, не выдержавший тягот осады, бежал в воеводский стан и обещал провести отряд воинов внутрь крепости.
В ночь на 22 января 1676 года под покровом снежной бури отряд проник в обитель потайным ходом. Перебив полусонных стражей, стрельцы открыли монастырские ворота. В обитель ворвалось войско во главе с воеводой.
Начался ночной бой, неравный и скоротечный. Никониане разбежались по крепости, врываясь в кельи и храмы, убивая всех, кто попадался на пути – вооруженных и безоружных,
старых и молодых, иноков и бельцов. Мещеринов, налюбовавшись на картину кровавого разорения, воротился в лагерь.
Воевода приказал привести к себе бельца Самуила Васильева, руководившего обороной. Начался допрос:
– Зачем ты противился самодержцу и воинство отбивал от стен?
Самуил отвечал:
– Не самодержцу я противился, но за отеческое благочестие стоял мужественно.
Разъяренный воевода повелел забить святого Самуила до смерти.
Потом на страшный суд Мещеринова предстал архимандрит Никанор. От старости и многолетних молитвенных подвигов он сам не мог идти, поэтому стрельцы привезли его к воеводе на маленьких саночках.
Мещеринов спросил:
– Скажи, старче, зачем вы противились государю? Зачем воинство в обитель не пускали?
Никанор отвечал:
– Самодержавному государю не сопротивлялись и никогда не помышляли сопротивляться. Вас же правильно не пускали.
Смелый ответ разозлил Мещеринова, и он начал ругаться. На брань Никанор тихо ответил:
– Что величаешься? Что превозносишься? Не боюсь тебя, ибо душу самодержца имею в руке своей!
Люто взъярился воевода, вскочил со стула и стал избивать старца палкой. Нещадно бил по голове, плечам и спине. Потом приказал тащить святого Никанора за монастырские стены, кинуть в ров и стеречь, пока не умрет.
С хохотом и шутками воины тащили за ноги беспомощного старика, голова которого билась о камни и землю. Окровавленного мученика швырнули в ров, где он скончался от ран и мороза.
Один за другим представали перед Мещериновым оставшиеся в живых иноки и бельцы. Все короче и короче становились допросы.
Твердость и мужество христиан побудили воеводу казнить всех без разбору: стрельцы рубили головы, вешали кого за шею, кого за ноги, а кого на острых крюках за ребра. Из пятисот человек, сидевших в осаде, лишь четырнадцать остались в живых – остальные погибли.
Мученики, ведомые на казнь, кричали воеводе:
– Государь‑царь немедленно за нами будет! И ты сам, мучитель, готовься на суд Божий с нами!
А Алексей Михайлович 22 января 1676 года неожиданно почувствовал сильное недомогание. В ночь на 23 января его посетило страшное видение: явились государю старцы Соловецкого монастыря и стали пилами намелко растирать его тело. Сбывалось пророчество страстотерпцев.
Чуя неминучую смерть, царь послал к Мещеринову скорого гонца с приказом снять осаду. Но было поздно. На полпути царский посланец встретил воеводского гонца, мчавшегося в Москву с известием о покорении обители.
Алексей Михайлович умер в муках 29 января. По церковному календарю этот день был посвящен грядущему Второму Пришествию Христа и Его Страшному суду.
Царь Алексей Михайлович был дважды женат. Первой его супругой была Мария Ильинична из старинного рода Милославских. Она умерла в 1669 году. Через два года государь женился снова. Второй супругой самодержца стала Наталья Кирилловна из незнатного рода Нарышкиных. От первой жены царь имел сыновей Феодора и Иоанна и дочь Софью. От второй жены – сына Петра.
После смерти Алексея Михайловича в 1676 году на престол вступил Феодор Алексеевич. Не оставив наследника, он умер в 1682 году. Тотчас началась борьба за власть между Милославскими и Нарышкиными.
Милославские хотели, чтобы царем стал Иоанн Алексеевич. Нарышкины желали видеть на престоле малолетнего Петра Алексеевича. А царевна Софья, умная, властная и честолюбивая женщина, сама хотела править страной.
Царевич Иоанн был болезненным и безвольным юношей, совершенно неспособным управлять государством. И бояре объявили новым правителем царевича Петра, крепкого и развитого мальчика.
Софья поняла, что теперь ей уготована обычная судьба царских дочерей – постриг и безысходная жизнь в монастыре. Но она не хотела смиряться с этим, она мечтала о власти.
Царевна решила захватить престол, призвав к восстанию государево воинство – стрельцов. Они давно уже роптали, недовольные службой. Начальники войска, сотники и полковники, злоупотребляли своим положением: жестоко наказывали стрельцов, заставляли бесплатно работать в своих имениях и годами не платили жалования.
Верные слуги Софьи стали разжигать недовольство войска, распространяя слухи, что под властью Нарышкиных стрельцов ждут новые притеснения и лишения. А 15 мая 1682 года по Москве разнесся слух, что Нарышкины убили царевича Иоанна.
Под звон колоколов и бой барабанов стрелецкие полки со знаменами и оружием вступили в Кремль. С криками, что они идут выводить изменников и губителей царского рода, воины ворвались во дворец. Хотя царевич Иоанн был жив и невредим, стрельцы начали убивать Нарышкиных и сочувствовавших им бояр.
Войско, поддержанное горожанами, подчинило себе всю столицу. И властям пришлось выслушать требования восставших: пусть на Руси будет два царя – Иоанн и Петр, а царевна Софья Алексеевна пусть будет их соправительницей.
Власти уступили этим требованиям и назначили на 25 июня венчание на царство Иоанна и Петра. Главой стрелецкого войска был назначен князь Иван Андреевич Хованский – известный воевода. Он был ревностным старовером и не скрывал своих убеждений.
В те беспокойные дни многие христиане думали, что, пользуясь слабостью властей и влиянием Хованского, можно уговорить Иоанна и Петра вернуться к старой вере, попранной при Алексее Михайловиче. Стрельцы и москвичи составили челобитную царям, прося восстановить по всей Руси истинное православие и устроить открытый спор о вере.
Князь вызвался быть посредником между народом и царским двором. В день венчания на царство он передал челобитную Софье Алексеевне и патриарху Иоакиму. А 27 июня Хованский пришел к патриарху с представителями от войска и горожан для спора о вере.
Это прение, состоявшееся без свидетелей, ни к чему не привело. Иоаким не был расположен к спору, у него вообще не было собственного мнения по вопросам веры. Недаром он говорил:
– Я не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальники, то и готов творить и слушать их во всем.
Повторное собеседование было назначено на 5 июля. В этот день с раннего утра в Кремле стали собираться толпы москвичей. В Грановитую палату пришли царица Наталья Кирилловна, царевна Софья, патриарх Иоаким, духовенство и бояре.
С крестом, Евангелием, образами Богородицы и Страшного суда, с древними книгами и зажженными свечами пришли в палату староверы. Их возглавлял священник Никита Добрынин из Суздаля.
Началась знаменитая «пря о вере». Никита зачитал вопросы к никонианам. Но Иоаким сразу же заявил пришедшим:
– Не вам подобает исправлять церковные дела. Вы должны повиноваться нам. Новые книги исправлены по грамматике, а вы грамматического разума не коснулись и не знаете, какую он содержит в себе силу.
Никита ответил патриарху:
– Мы пришли не о грамматике с тобой говорить, а о церковных преданиях!
Началось бурное обсуждение. Иоаким держался неуверенно, Софья подбадривала его и пылко вмешивалась в спор. Стали читать челобитную с обличениями нововведений патриарха Никона.
Никониане молчали, им нечего было возразить. Тогда царевна воскликнула:
– Если Никон‑патриарх – еретик, то и отец наш и брат – такие же еретики! Выходит, что нынешние цари – не цари, а патриархи – не патриархи? Мы такой хулы не хотим слышать, мы пойдем все из царства вон!
В палате послышались насмешки:
– Давно пора вам, государыня, в монастырь, полно царство‑то мутить. Нам бы здоровы были цари‑государи, а без вас пусто не будет!
Софья обозлилась и велела прекратить спор. Было решено продолжить его 7 июля. Староверы чувствовали себя победителями и оставляли палату с радостным кличем:
– Победили! Победили! Веруйте, люди, по‑нашему!
Но продолжения спора не состоялось. Софья подкупила стрельцов: сотники и полковники получили по 50–100 рублей (годовое жалование), некоторые были повышены в чинах, а рядовые получили вино и водку из государевых погребов. Войско не устояло перед такими соблазнами и заявило о безразличии к вопросам веры:
– Нам до старой веры дела нет. Это дело патриарха и церковного Собора.
Горе‑вояки, променявшие православие на деньги и выпивку, схватили главного защитника старообрядчества, Никиту Добрынина, которому еще вчера готовы были безоговорочно верить, и выдали властям. После жестоких пыток 11 июля святой исповедник был обезглавлен на Красной площади.
Недолго прослужил при дворе Хованский. Царевна Софья считала его слишком опасным. Князю и его сыну было предъявлено ложное обвинение в измене, в намерении погубить царей и самим завладеть престолом. Хованский был казнен вместе с сыном 17 сентября 1682 года. По его имени стрелецкое восстание принято называть «Хованщиной».
Печальный опыт этого восстания показал христианам, что власти окончательно отказались от старой веры и не намерены сворачивать с пути, проторенного Алексеем Михайловичем и Никоном.
Среди святых мужей и жен Ветхого Завета особо выделяется пророчица Девора. Эта славная женщина, жившая более трех тысяч лет назад, в годину, тяжелую для древнего Израиля, вдохновила свой народ на войну с нечестивым царем‑язычником.
Иудеи, ободренные счастливыми предсказаниями Деворы и ее личным присутствием на поле брани, вышли на битву и разгромили неверных. Тогда пророчица восславила Господа победной песней:
– Израиль отмщен, народ показал рвение – благословите Господа! Слушайте, цари, внимайте, князья, я Господу воспою и восхвалю Бога Израилева… Так да погибнут все враги Твои, Господи! И любящие Его да будут как солнце, восходящее в силе своей[1].
С иудейской пророчицей Деворой можно сравнить русскую инокиню Девору – дворянку Евдокию Петровну Нарышкину. Эта славная женщина мужественно и вдохновенно исповедовала истинную веру, за что подверглась царской немилости и опале. Но имя ее известно менее, чем имя боярыни Морозовой.
Евдокия была дочерью дворянина Петра Григорьевича Хомутова. По преданию, Хомутовы происходили от благородного рыцаря Томаса из шотландского рода Гамильтон, переселившегося в XVI веке на Русь. Здесь имя «Гамильтон» было искажено и превратилось в более понятное «Хомутов».
Гамильтоны считались одним из самых родовитых семейств Шотландского королевства, и некоторое время даже претендовали на его престол. Их неоднократно приглашали временно управлять страной при несовершеннолетних королях. Но на Руси Хомутовы оказались в числе незнатных дворян.
Евдокия Петровна вышла замуж за Феодора Полуектовича Нарышкина – брата Кирилла Полуектовича Нарышкина, отца царицы Натальи Кирилловны. Таким образом, Евдокия приходилась теткой второй жене Алексея Михайловича.
Брак царя с Натальей Кирилловной послужил к возвышению рода Нарышкиных. В ноябре 1673 года Феодор Полуектович был назначен воеводой в Холмогоры[2].
Сейчас это большое село близ Белого моря, а прежде Холмогоры были богатым городом на оживленном торговом пути, единственном морском пути, по которому Русь торговала с Европой. Здесь на складах и ярмарках можно было увидеть разнообразные товары: мед, воск, икру, медь, олово, свинец, меха, благовония, дорогие ткани и заморские пряности.
Здесь строились корабли, изготовлялась оснастка для них, процветали кузнечный, плотницкий, прядильный и ткацкий промыслы. Поэтому должность холмогорского воеводы была очень важной. В его руках была сосредоточена вся власть по берегам Белого моря – гражданская, военная и судебная.
Живя в Холмогорах, семья Нарышкиных не понаслышке знала об осаде и разорении Соловецкого монастыря. Ведь именно из этого города отплывали на Соловки стрелецкие полки, посланные для покорения святой обители.
Однако почетная должность не радовала Феодора Полуектовича. Он начал было обживаться в городе, построил на воеводском дворе каменную палату и новые деревянные горницы. Но смерть Алексея Михайловича в 1676 году сильно подействовала на него.
Нарышкин испугался, что его род окажется не в чести у нового государя Феодора Алексеевича. От тяжких дум и сердечных тревог 15 декабря того же года воевода скончался в Холмогорах.
Евдокия осталась вдовой с тремя юными сыновьями – Андреем, Василием и Семеном. Она повезла тело супруга в Москву, чтобы похоронить его в семейной усыпальнице –
Высоко‑Петровском монастыре[1]. Схоронив мужа, Евдокия осталась при царском дворе.
Опасения холмогорского воеводы оправдались. В столице Нарышкиных не жаловали. И вскоре вдова ощутила на себе гнев Феодора Алексеевича. Этот гнев усилился, когда государь узнал, что дворянка Нарышкина, подобно боярыне Морозовой, придерживается старой веры.
Как и Феодосия Прокопьевна, Евдокия Петровна приняла иночество и стала черницей Деворой. Это было неслыханно, возмутительно и непростительно – тетка царицы исповедует староверие!
За это Нарышкина вместе с матерью, детьми и слугами была отправлена в ссылку в отдаленное село Лобачево в тогдашнем Алатырском уезде. За ссыльными следил особый человек, которому Феодор Алексеевич велел надзирать, чтобы к Нарышкиной никто тайно не приходил и не приносил писем, чтобы она ни с кем тайно не говорила и от себя писем никуда не посылала.
Наверное, государь не хотел, чтобы Девора общалась со своей венценосной племянницей. К дому ссыльных была приставлена стража – десять стрельцов, сменявшихся ежемесячно.
Но инокиня недолго пробыла в Лобачево: 29 июля 1678 года Девора с матерью и сыновьями бежала из‑под стражи и укрылась в селе Пустынь в соседнем Арзамасском уезде.
Вблизи этого села, в лесу на берегу Пустынского озера, черница построила небольшой дом. Хотя деревья совершенно скрывали его от любопытных взоров, Девора не смела покидать его днем. Только по ночам она выходила любоваться видами озера.
Шесть лет местные жители сберегали в тайне приют государевой родственницы. Но в 1684 году кто‑то донес об убежище Деворы. Тотчас в Арзамас[2] была отправлена царская грамота: местному воеводе приказывалось послать стрельцов за инокиней и взять ее в заточение.
К сожалению, мы не знаем, как был выполнен наказ. Но не сомневаемся, что черница была схвачена и отправлена в тюрьму. Впрочем, это не отразилось на судьбе ее сыновей – впоследствии они оказались на царской службе. Например, Семен в 1692 году был назначен воеводой в город Соликамск[3]. По некоторым сведениям, Девора жила здесь, пока Семен не умер в 1694 году.
В селе Пустынь инокиня оставила по себе добрую память. Место, где стоял ее дом, стало называться «Деворино место», или «Царицыно место». Вскоре стали рассказывать, что здесь жила сама царица Наталья Кирилловна, изгнанная из Москвы за верность отеческим преданиям.
В старину на Деворино место сходились христиане для совместной молитвы и чтения душеполезных книг. В середине XIX века кладоискатели потихоньку от староверов копали в этом месте и нашли таган, медную кастрюлю, две серебряные ложки и печать для просфор.
Вот и вся память о Деворе, сохраненная землей. Но память людская оказалась надежнее. Старообрядцы долго почитали инокиню святой подвижницей, возлюбившей Господа и просиявшей, как солнце, восходящее в силе своей.
[1] Высоко‑Петровский монастырь – обитель в Москве, расположенная на улице Петровке.
[2] Арзамас – город в Нижегородской области.
[3] Соликамск – город в Пермском крае.
С самого начала церковного раскола власти преследовали благочестивых христиан‑староверов. Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон карали всех, кто противился насаждению новых богослужебных обрядов. На Руси новая вера утверждалась огнем и мечом, виселицей и дыбой, кнутом и батогами.
Лучшие русские люди, сохранившие верность церковной старине и отеческим преданиям, были объявлены церковными и государственными преступниками, врагами веры, царя и Отечества, заклеймены позорными прозвищами «раскольников» и «еретиков». А самое старообрядчество было объявлено «расколом».
Такое несправедливое отношение к староверам обосновал, оправдал и на века утвердил церковный Собор, состоявшийся в Москве в 1666–1667 годах. На него Алексей Михайлович призвал не только русских епископов, но и греческое духовенство: патриарха Паисия и патриарха Макария.
Главными советниками и переводчиками патриархов были греки, жившие в Москве, Паисий и Дионисий. Глазами этих двух явно пристрастных людей глядели греческие патриархи на русские церковные дела, в которых совершенно не разбирались. Однако советчики оказались бесчестными лицемерами и бессовестными обманщиками.
Паисий в тринадцать лет оставил православие и принял латинство. Провозглашая превосходство Западной Церкви и проповедуя унию, он объехал многие православные страны и прибыл на Русь. Здесь он выдал себя за греческого митрополита и быстро завоевал доверие Алексея Михайловича.
Живя в Москве, Паисий постоянно выпрашивал у царя деньги, а также тайно торговал мехами, драгоценными камнями и табаком, который тогда был у нас под строжайшим запретом.
Таким же плутом был архимандрит Дионисий. В Москву он прибыл по приглашению Алексея Михайловича и Никона для работы над новыми богослужебными книгами.
Довольно скоро Дионисий стал при дворе незаменимым человеком. Ему прощались даже самые тяжкие грехи. Но русские дела мало волновали грека. Ему, как и Паисию, нужно было только государево жалованье – золото, серебро и соболя.
При участии греческих патриархов церковный Собор предал анафеме старые обряды и их приверженцев. До сих пор громовыми раскатами отзывается над русской землей это проклятие: «Если кто не послушает наших повелений и не покорится Церкви и этому Собору, но начнет прекословить и противиться нам, то мы такого противника данной нам властью предаем проклятью и анафеме, как непокорного еретика. И если он пребудет в упрямстве своем до скончания своего, то да будет и после смерти отлучен. Участь души его с Иудой‑предателем и с проклятыми еретиками. Железо, камни и дерево да разрушатся и да растлятся, а он да будет не разрушен и не растлен вовеки. Аминь».
Так собор осудил не только старообрядцев, но и всю Русскую Церковь, всех русских святых, державшихся старых обрядов. Участники собора обвинили в невежестве Древнюю Русь:
– Глупы были и не смыслили наши русские святые, неученые люди были. Зачем им верить? Они грамоте не умели!
Власти преследовали не только живых христиан, но и почивших угодников Божьих. Например, от этих гонений пострадала преподобная Анна Кашинская (скончалась в 1368 году), супруга святого Михаила – тверского князя, убиенного татарами. Правая рука ее нетленных мощей, находившихся в городе Кашине, была сложена в двуперстном крестном знамении. Это свидетельствовало о древности и святости двуперстия, утверждало истинность старообрядчества и посрамляло никониан.
В 1677 году московский патриарх Иоаким исключил Анну из числа святых. Ее «Житие» было объявлено ложным, а мощи были спрятаны. Патриарх запретил совершать празднества в ее честь и молиться ей. Конечно, староверы не подчинились такому решению и продолжили почитать святую Анну…
В 1685 году гонения на старообрядцев были узаконены – были изданы «Двенадцать статей» царевны Софьи. Этот беспримерный по жестокости закон был составлен при непосредственном участии Иоакима, тем самым обагрившего руки кровью невинных.
Согласно новому закону старообрядческих проповедников надлежало казнить, сжигая в срубах, а пепел развеивать по ветру. Простых христиан следовало бить кнутом, пытать, от рубать им правые руки, урезать уши и языки, отправлять в ссылку или сажать в тюрьму. Даже тех, кто только укрывал староверов или знал об их местонахождении, но не донес властям, надлежало бить батогами и ссылать в монастыри. Все имущество старообрядцев – дворы, поместья, вотчины, лавки и всякие промыслы – повелевалось отбирать в царскую казну.
Принятие «Двенадцати статей» привело к тому, что сотни тысяч русских людей, опасаясь преследований и казней, устремились на окраины страны, в непроходимые леса севера и в бескрайние степи юга. Многие вообще покинули родину, ища убежища в соседних государствах – в Турции и Польше.
Дворяне‑староверы, боясь лишиться поместий и вотчин, предпочли отказаться от веры предков и примкнули к никонианам. Так старообрядчество стало движением преимущественно простого народа – крестьян и казаков, ремесленников и торговцев.
Власти преследовали не только староверов, но также старые иконы и книги. Если, например, на иконе было изображено двуперстное крестное знамение, то ее отбирали у владельцев, предварительно наложив сургучную печать, а затем либо уничтожали, либо зарисовывали. Представители власти поступали так даже в XIX веке!
Подобным образом чиновники обращались и со старинными богослужебными книгами, напечатанными до патриарха Никона. Если такие издания находили у кого‑нибудь, то их отбирали и сжигали.
В никонианских монастырях и храмах старые иконы и книги быстро заменялись новыми, а церковная древность сваливалась в чуланы и подвалы. Христиане тайно выкупали ее.
Лишь в ХХ веке по достоинству была оценена любовь староверов к наследию предков, была признана их огромная заслуга в сохранении сокровищ Святой Руси.
Так в середине XVII столетия началось бессмысленное гонение на старообрядцев, продолжавшееся с незначительными перерывами до недавних пор. За века преследований были загублены тысячи жизней и искалечены тысячи судеб, земля русская обильно полилась кровью и слезами новых мучеников и исповедников старой веры.
Четвертая соловецкая челобитная
Царю‑государю и великому князю Алексею Михайловичу, всей Великой, Малой и Белой России самодержцу, бьют челом богомольцы твои, Соловецкого монастыря келарь Азарий, казначей Геронтий, священники, диаконы, соборные чернецы, вся рядовая и больничная братия, служки и трудники все…
В нынешнем, государь, в 7176 (1668) году… прислан к нам в Соловецкий монастырь в архимандриты, на место архимандрита Варфоломея, нашего монастыря постриженик Иосиф. А велено ему служить у нас по новым служебникам. А мы, богомольцы твои, предания апостольского и святых отцов изменить отнюдь не смеем, боясь Царя царствующих и страшного от Него прещения.
И хотим все скончаться в старой вере, в которой отец твой государев, благоверный государь, царь и великий князь Михаил Федорович всея России, и прочие благоверные цари и великие князья богоугодно препроводили дни свои…
Молим твою, великого государя, благочестивую державу и плачемся все со слезами. Помилуй нас, нищих своих богомольцев и сирот, не вели, государь, у нас предания и чин преподобных отцов Зосимы и Савватия переменить! Повели, государь, нам быть в той же нашей старой вере, в которой отец твой государев, все благоверные цари, великие князья и отцы наши скончались, и преподобные отцы Зосима, Савватий, Герман, митрополит Филипп и все святые отцы угодили Богу.
Если ты, великий государь наш, помазанник Божий, нам в прежней, святыми отцами переданной, в старой вере быть не благоволишь и книги переменить изволишь, милости у тебя, государя, просим. Помилуй нас, не вели, государь, больше к нам учителей присылать напрасно, ибо отнюдь не можем прежней своей православной веры переменить. И вели, государь, на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития переселить нас на безмятежное и вечное житие.
А мы тебе, великому государю, не противны. Да, государь, от всей души у тебя, великого государя, милости о том просим и все с покаянием и с восприятием на себя великого ангельского чина на тот смертный час готовы. Великий государь‑царь, смилуйся, пожалуй!
Одним из неутомимых защитников старообрядчества был преподобный Досифей. Проповедуя верность древнему благочестию, он обошел всю Русь от Белого моря до Черного, побывал во многих монастырях, городах и деревнях, наставляя людей в старой вере.
Протопоп Аввакум и боярыня Морозова знали и любили Досифея. Почитали его и простые люди – горожане, крестьяне и казаки. Всеобщее уважение Досифей заслужил не только праведной жизнью и иноческими подвигами, но и неустанным обличением разнообразных лжеучений и заблуждений.
К сожалению, у нас нет сведений о времени и месте рождения Досифея, о его мирском имени. Можно лишь предположить, что он принял иноческий постриг и священнический сан в старинном Николо‑Беседном монастыре в окрестностях города Тихвина[1].
Когда царь и патриарх начали вводить по всей стране новые богослужебные обряды, Досифей оказался в числе противников новшеств. Чернец ушел из обители и отправился странствовать – побывал в Великом Новгороде, в Москве и на Дону.
Но вернулся в Николо‑Беседный монастырь и даже был назначен его игуменом. Однако в декабре 1669 года Досифей окончательно покинул обитель, тайно уехав в Москву.
В столице он поселился в доме Феодосии Морозовой, всегда ласково принимавшей ревнителей старой веры. Боярыня горячо желала принять иночество, поэтому Досифей, уступая настойчивым просьбам Феодосии, постриг ее и нарек Феодорой.
Затем старец снова отправился странствовать, скитаясь между севером и югом, иногда посещая Москву. На севере местом его обитания являлась Троицкая Сунарецкая пустынь близ Онежского озера. А на юге Досифей подолгу жил в Жабынской Введенской пустыни возле города Белева[2].
Бывая в столице и живя у Морозовой, старец иногда служил в ее тереме литургию и причащал боярыню с домочадцами. В один из осенних дней 1671 года, когда Феодора и ее сестра Евдокия Урусова с умильными слезами приступали к причастию Тела и Крови Христовых, Досифей увидел, как внезапно их лица ослепительно засияли и стали лучезарными, словно у ангелов Божьих. И оставались такими, пока сестры причащались.
Старец удивлялся чуду и говорил:
– Неспроста это! Но думаю, что в этом году они пострадают за Христа.
Так и случилось – скоро Феодора и Евдокия вступили на путь страдания за веру, были схвачены и посажены в темницу.
Когда Досифей жил в Троицкой пустыни, ему пришлось столкнуться с людьми, проповедовавшими среди христиан учение новое, прежде неслыханное и невиданное.
Эти проповедники учили, что со времен церковного раскола Русью правит дьявол. Царь русский – не самодержавный государь, а злой антихрист – враг Христа и слуга дьявола. Будущего на земле уже нет, а есть только гнетущее, тоскливое настоящее. Староверы не должны жить в царстве антихриста и подчиняться его власти.
Единственный способ покинуть это царство – самоубийство. Новоявленные учителя призывали христиан устраивать самосожжения. И многие наивные и простодушные люди, веря им, запирались в избах и сжигали себя вместе с женами и детьми.
Когда один из таких учителей обратился к Досифею с просьбой благословить самосожжения, старец ужаснулся, ведь самоубийство – тягчайший грех перед Господом. Он не только не благословил самосожжения, но и поручил своему ученику иноку Евфросину написать сочинение против огненных самоубийств.
Пожив в Троицкой пустыни, Досифей ушел на Волгу, а в 1685 году перебрался на Дон, где старая вера получила широкое распространение. Он поселился на реке Чир, в обители,
основанной Иовом Льговским.
Здесь стояла неосвященная церковь, построенная при жизни преподобного Иова. С согласия донцов 21 марта 1686 года Досифей освятил ее во имя Покрова Пресвятой Богородицы.
Несколько лет Досифей, любимый и почитаемый казаками, прожил в монастыре, совершая литургию в новом храме. Но и здесь ему пришлось столкнуться с проповедниками небывалых учений.
На Дон пришел некий Козма Косой, выдававший себя за пророка и уверявший, что знает непостижимые и несказанные тайны Божьи. Он учил, что по всей земле упразднилась христианская вера, более нет ни Церкви, ни священников, ни таинств, а через пять лет наступит конец света.
Досифей осуждал эти заблуждения:
– Козма, Козма! Неправо твое рассуждение. Ты укоряешь священство и таинства. Ты утверждаешь, что ведаешь тайны Божьи. Скажи нам, что есть тайна Божья? Что молчишь и ничего не отвечаешь?
Но Козме все‑таки удалось привлечь на свою сторону часть казаков. На Дону он имел около двух тысяч сторонников. Летом 1687 года проповедник начал собирать силы для вооруженного похода на Москву.
Но этому замыслу не суждено было осуществиться, поскольку донские атаманы его не поддержали. Козма был схвачен и отправлен в столицу, где после пыток и допросов умер.
Неосторожные речи и поступки Козмы встревожили царскую власть. На Дон для наведения порядка были отправлены войска. Опасаясь преследований, летом 1688 года Досифей с учениками и единомышленниками покинул реку Чир. Они переселились на берега Каспийского моря, на земли, принадлежавшие магометанским правителям.
Тут, близ устья реки Кумы[1], они основали поселение. Здесь Досифей преставился не позднее 1691 года. Староверы горько оплакивали кончину великого подвижника. Никто не стыдился слез: ни старые, ни молодые, ни мужчины, ни женщины. Все безутешно рыдали, понимая, какого пастыря и учителя лишились.
Но через несколько лет переселенцы оставили эти земли. Они задумали перебраться на Кубань. Покидая берега Кумы, старообрядцы решили забрать с собой останки Досифея. Раскопав могилу старца, они с радостью обнаружили его тело нетленным.
Поставив гроб со святыми мощами на телегу, казаки тронулись в путь. Но от чрезмерной любви к Досифею они совершили непростительную ошибку – подсыпали под его тело серебро. А преподобный отец при жизни был бескорыстен и вообще ненавидел тленное земное богатство. И за то переселенцев постиг суд Божий.
В пути на них напали кочевники и разграбили обоз. Открыв гроб Досифея, они увидели серебро и забрали его. А нетленные мощи рассекли на части и раскидали по степи. Через некоторое время донские казаки нашли их, собрали, сложили вместе и похоронили.
Другом и единомышленником игумена Досифея был инок Кирилл – знаменитый подвижник, ревнитель благочестия, основатель Сунарецкой Троицкой пустыни.
В миру Кирилл звался Карпом Васильевым. Он родился в 1608 году в деревне Андреев Наволок на реке Суне, неподалеку от известного села Кондопога[1]. Родители его были крестьянами.
С малых лет Карп избегал игр и болтовни, был кроток и смирен. Он рано изъявил желание учиться читать. После долгих уговоров родители отпустили его в Кондопогу, где при церкви жил священник.
У него мальчик быстро изучил грамоту и вернулся домой. Теперь Карп часто ходил в Кондопогу, в храм, чтобы послушать церковное пение и чтение. Иерей доверил ему чтение псалмов на службе.
Когда Карпу исполнилось шестнадцать лет, родители решили его женить. Юноша мечтал уйти в монастырь и принять иночество, но был вынужден подчиниться воле старших. Он женился и прожил с супругой Татьяной три года. У молодой четы родилась дочь Акилина.
Но мирская жизнь тяготила Карпа. И мысль о подвижническом житии не покидала его. Поэтому однажды ночью, когда вся семья крепко спала, он тайно покинул отчий дом.
Взяв с собой хлеб и одежду, молодой человек отправился в Юрьегорский монастырь. Эта уединенная обитель была основана преподобным Диодором (преставился в 1633 году), пострижеником Соловецкого монастыря. Святой старец поселился на Юрьевой горе на реке Илексе[2], в 70 верстах от ближайшей деревни.
Вот в этот удаленный монастырь и пришел Карп. Диодор доброжелательно принял его и оставил в обители. Здесь молодой человек прожил год, выполняя различные послушания. В 1628 году Карп был пострижен и наречен Кириллом.
Прожив в Юрьегорском монастыре два года, инок решил посмотреть на жизнь других обителей и изучить их уставы. Началось многолетнее странствие чернеца по северным монастырям. Наконец он пришел в прославленную обитель преподобного Александра Свирского[3].
Здесь Кирилл надумал вернуться на родину и навестить родителей, считавших сына бесследно погибшим. Он рассказал об этом намерении игумену, но тот засомневался, стоит ли подвижнику возвращаться в мир. Как бы любовь родителей и супруги не погубили инока! Но чернец настоял на своем, и игумен отпустил его.
Когда Кирилл, отсутствовавший более 15 лет, вернулся в Андреев Наволок, родные изумились и обрадовались. За эти годы его дочь выросла и вышла замуж. Погостив дома несколько дней, инок хотел возвратиться в Свирский монастырь, но семья стала уговаривать его остаться.
Чернец не стал перечить воле родителей. Неподалеку от деревни – на реке Суне, на Виданском острове – он поставил крест и построил келью. Это произошло около 1645 года.
На острове Кирилл зажил отшельником. Днем он расчищал от леса землю под пашню, а ночью молился. Если же инока одолевали греховные помыслы, он томил плоть, подставляя обнаженное тело укусам комаров, мух и оводов и избивая себя до крови еловыми ветками.
Потом чернец устроил мельницу и еще одну келью – странноприимную – для странников и крестьян, приходивших к нему молоть хлеб.
Бесы, жившие на Виданском острове, стали запугивать Кирилла. Они кричали и вопили страшными голосами:
– Старче, зачем пришел в эту пустынь? Это наше место. Уходи скорее отсюда, иначе умрешь лютой смертью. Доселе никто не дерзал приходить и жить в этой пустыни. Ты же хочешь одолеть нас!
Но инок не испугался. Тогда нечистые духи стали его избивать с криками:
– Уйди с этого места!
Потом бесы схватили чернеца за ноги и таскали по острову, даже хотели бросить в воду. Отшельник же истово молился. И Бог отогнал от него скверных духов. Более они не смели досаждать ему.
В 1657 году к старцу Кириллу пришел из Соловецкого монастыря инок Епифаний, будущий соузник протопопа Аввакума. Вслед за ним сюда пришел еще один противник церковных новшеств – инок Варлаам. Он был настоящим подвижником – жил не в келье, а в яме, выкопанной под кельей, в приготовленном для себя гробу. В нем он и скончался с молитвой на устах.
Частым и желанным гостем в Сунарецкой пустыни был игумен Досифей, подолгу живший здесь с учениками.
Постепенно на Виданский остров сходились люди, жаждущие суровой подвижнической жизни. Вокруг уединенной кельи образовался монастырь со множеством построек и крепким хозяйством. В обители был воздвигнут деревянный храм во имя Пресвятой Троицы, отчего монастырь получил название Троицкого.
Со временем в этой обители приняли иночество родители, жена и дочь Кирилла, а позднее и внук Иван.
Троицкая пустынь стала оплотом православия на севере, ведь Кирилл был ревностным приверженцем отеческой старины. В его монастыре богослужение совершалось только по дониконовским книгам, что привлекало многочисленных богомольцев.
В 1684 году новгородский митрополит Корнилий задумал поймать инока и разорить старообрядческую обитель. Побывавшие в пустыни люди митрополита донесли начальству, что там молятся по‑старому. Тогда на Суну был прислан воинский отряд. И монастырь, созданный многолетними трудами Кирилла, был разграблен.
Вместо Кирилла в обитель из Великого Новгорода был направлен новый настоятель Ефрем. Это был кроткий человек, сочувствовавший старой вере. При нем в пустыни продолжали собираться и молиться старообрядцы.
Кириллу удалось скрыться. Он бежал на реку Выг, впадающую в Белое море. Здесь он построил келью и зажил в одиночестве, избегая встреч с людьми.
Весной 1690 года, когда начал таять снег, два местных жителя при шли на Выг для рыбного и пушного промысла. Они увидели лыжный след, ведущий от реки в гору. Пойдя по нему, поморы пришли к избушке. Стали стучать в дверь и, не получив ответа, вошли. В келье они увидели мертвого Кирилла, сидящего на лавке, прислонившегося боком к стене и повернувшегося лицом к иконам. Перед ним лежала открытая Псалтырь, а рядом стояло кадило с ладаном.
Пришедшие на Выг староверы похоронили инока по христианскому обычаю.
Когда на Выгу возникла старообрядческая обитель, ее насельниками была построена небольшая часовня над могилой старца. Впоследствии Семен Денисов заменил ее более пространной.
А обедневшая Сунарецкая пустынь прекратила свое существование во второй половине XVIII века.
Достопамятный инок Корнилий был не только одним из самых ревностных защитников правой веры, но и самым старым. Он был украшен не только благочестием и мудростью, но и почтенными столетними сединами. Родившись при царе Иоанне Грозном, он скончался при царях Иоанне и Петре – сыновьях Алексея Михайловича.
Будущий подвижник родился в 1570 году в семье крестьян, живших на реке Тотьме[1], и в крещении был наречен Кононом. В пятнадцать лет он осиротел. Оставшись один, Конон выучился грамоте и стал часто ходить в храм. Слушая сказания о древних отшельниках, он полюбил иноческое житие. Если же Конону доводилось встречаться с чернецами, он подробно расспрашивал их о Царствии Небесном и о спасении души.
Не пожелав связывать себя женитьбой и домашним хозяйством, Конон отправился в странствие, разыскивая истинных подвижников, постников и молитвенников. Он нашел их в поволжских лесах. Некий благочестивый старец с учениками скрывался там от суетного мира.
Отшельник был славен суровой иноческой жизнью. Он смирял плоть тяжкими железными веригами, постом и поклонами. Ученики его пребывали в постоянных молитвах и трудах. Некоторые из них вкушали пищу через день, спали не лежа, а сидя или стоя.
Увидев такое богоугодное и строгое житие, Конон захотел принять постриг и остаться у старца. Но тот сказал:
– Чадо, Бог по усмотрению Своему исполнит желание твое. Но ты юн и не сможешь здесь снести труды иночества. Дам тебе добрый совет – иди в обитель преподобного Корнилия Комельского, там тебя примут с любовью. Станешь иноком и спасешь свою душу.
И Конон пошел в Корнилиев монастырь[2]. Настоятель принял юношу, несколько лет испытывал в различных трудах, а когда ему исполнилось восемнадцать лет, постриг в иночество, назвав Корнилием. Молодой чернец был поручен опытному старцу, в послушании которому прожил двадцать четыре года.
После смерти старца Корнилий отпросился у настоятеля в путешествие по разным монастырям, желая посмотреть, как другие подвижники спасают свои души. Переходя из обители в обитель, инок дошел до Москвы. Здесь он прожил два года у патриарха Иоасафа[3], для которого пек хлеб.
Потом Корнилий побывал в Новгороде и, посетив тамошние монастыри, вернулся в столицу. Здесь его приметил новый патриарх Иосиф и поручил ему ответственную и почетную службу пономаря – надзор за благообразным совершением богослужения в Архангельском соборе Кремля, усыпальнице великих князей и царей.
Когда Корнилий жил в Москве, Никон стал новгородским митрополитом и часто приезжал к Алексею Михайловичу. Как‑то ночью одному благочестивому старцу было видение: огромный змий, пестрый и страшный, обернулся вокруг царского дворца, просунул голову и хвост в окно и шепчет на ухо государю.
Старец рассказал об этом некоторым инокам, в том числе и Корнилию. Чернецы стали выяснять и узнали, что в ту ночь Никон беседовал с царем, но о чем – никто не ведал. И все с ужасом начали размышлять, что же предвещает это видение.
Когда Никон сделался патриархом, стало ясно, о чем по ночам он шептался с государем – о церковных преобразованиях. Тогда Корнилий покинул Москву и отправился в новые странствия. Его попутчиком был игумен Досифей, и вместе они обошли многие земли.
Затем Корнилий пришел на берега озера Селигер, в пустынь святого Нила
Столобенского[1], где прожил шесть лет. Чернецы этой обители держались древнего благочестия и совершали богослужение по старым книгам.
В Ниловой пустыни Корнилий так тяжело заболел, что был уже при смерти. Однажды ночью ему пришла мысль пойти в церковь и помолиться преподобному Нилу. С трудом дойдя до храма, старец стал молиться со слезами:
– Святой Нил, избавь меня от этой болезни!
Вернувшись в келью, Корнилий лег и уснул. Во сне ему явился преподобный отец, взял за руку и поднял. Проснулся инок весь в поту, но совершенно здоровым…
Когда властям стало известно, что в Ниловой обители служба совершается по‑старому, они прислали туда нового священника с помощниками‑никонианами. Но чернецы попросили Корнилия, который был пономарем:
– Когда новый поп начнет служить по‑новому, покажи дерзновение – возбрани ему, а мы тебя поддержим.
И когда священник начал служить по новым книгам, старец сказал ему:
– Престань бредить!
Иерей ответил:
– Пономарь, знай свое дело, не указывай!
Препирались они долго. Исчерпав все доводы, Корнилий ударил священника по голове кадилом с разожженным углем. Кадило раскололось.
Приехавшие с иереем кинулись на пономаря, схватили его за волосы и стали бить. Иноки же кинулись на никониан. Завязалась драка. Корнилий едва выскочил из храма и убежал из пустыни, оставив там все свое имущество.
Старец отправился на север, в дремучие леса. И долго жил там, переходя с места на место, боясь преследований. В 1687 году он поселился на реке Выг. Здесь подвижник построил избушку.
«Вот покой мой. Если Бог изволит, навсегда здесь поселюсь. Последнюю келью Корнилий строит», – решил он.
Люди, прослышав о благочестивом отшельнике, стали приходить к нему. Приходили не только из ближних деревень и городов, но и из дальних. Чернец всех принимал, поучал о спасении души и уговаривал принять иночество. Некоторых учил грамоте, некоторых постригал.
Всем приходящим старец советовал объединяться и селиться на Выгу, образуя обитель, подобную древним монастырям. Так в 1694 году, по благословению Корнилия, была заложена прославленная Выговская пустынь.
Вскоре после праздника Покрова Богородицы старообрядцы сошлись на одном месте, стали валить лес и строить большой дом для совместных молений и трапез. Вскоре вера и труд совершили чудо – Выговская обитель расширилась и процвела, превратившись в многолюдное и богатое поселение.
Здесь появились великолепно украшенные часовни, звонницы с колоколами, бесчисленные кельи и разнообразные заводы. Усердные книгописцы, одаренные иконописцы и умелые литейщики снабжали всю староверческую Русь книгами, писанными и литыми иконами.
Но Корнилий не увидел этого. Он скончался 30 марта 1695 года в возрасте 125 лет. А Выговская пустынь просуществовала еще полтора столетия. Лишь в середине XIX века она была уничтожена царской властью.
всего статей: 196
