Как небо ночное украшено яркими звездами, так земля наша украшена славными подвижниками. Особенно много всегда их было на русском Севере. Ни близость студеного Белого моря, ни лютые зимы, ни бесплодные земли, ни непроходимые леса, ни топкие болота, ни дикие звери не пугали иноков, искавших здесь уединенного жития.
Одним из таких благочестивых пустынников был старец Виталий, живший с чернецом Корнилием на реке Выг.
Как архимандрит Спиридон, боярыня Морозова, Иов Льговский и инокиня Девора, Виталий происходил из знатного боярского рода. Некогда он жил в Москве, был славным витязем и храбрым воином. Служил царям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу и во многих сражениях получил многие раны.
В 1654 году на Руси свирепствовало страшное моровое поветрие – чума, унесшая тысячи жизней. Мор совпал с началом церковных преобразований Никона. В это время грек Арсений взялся за «справу» русских богослужебных книг.
Люди увидели в чуме кару Господню и объяснили ее так:
– Держит у себя патриарх известного еретика, старца Арсения, во всем ему дал волю и велел быть у справки печатных книг. И тот чернец многие книги перепортил.
Во время мора в Москве умерли все домашние Виталия – жена, дети, родственники и слуги. Смелый воин испугался смерти и дал обет принять иночество, если останется жив. Когда чума отступила, он сдержал обет – принял постриг в одном из столичных монастырей.
Но, увидев, что Никон дерзновенно отрекся от древнего благочестия и отеческой веры, Виталий покинул Москву и ушел на север. Здесь он жил в разных местах, никому не открывая своего благородного происхождения, прячась от гонителей и разбойников.
Когда чернец жил на реке Свирь[1], злодеи напали на него, сожгли его убогую келью и разграбили запасы. Виталий убежал в лес и пошел к Машозеру[2], где тогда существовал небольшой монастырь. Его настоятель, сочувствовавший старой вере, принял беглеца и разрешил ему жить в заброшенных кельях, о которых ходила дурная слава. Говорили, что тех, кто осмелился жить в них, убивали бесы.
Виталий провел в этих кельях несколько лет. Сперва бесы вредили иноку, стращали и пакостили, но он изгнал их и зажил один, терпя голод и холод. За хлебом он ходил в окрестные села и скиты. Людей поражала его нищета – даже зимой, в лютый мороз он носил одну латаную‑перелатаную рясу из толстого сукна.
Христолюбцы жалели чернеца и давали ему одежду и пищу. Если его приглашали в дом, он с благодарностью ел, но только самую грубую пищу. Если же не приглашали, не ел по два‑три дня и не просил. Если ему давали деньги, не принимал. И никогда ничего не брал про запас.
Все имущество пустынника состояло из одной книги – маленькой Псалтыри со святцами. Он всегда носил ее в заплечном мешке. Иногда инок клал в мешок тяжелые камни или сырые чурки, взваливал на спину и так ходил на дальние расстояния.
Если же по дороге ему встречался кто‑нибудь на лошади и предлагал проехаться верхом или довезти мешок, старец всегда отказывался. Зимой он ходил на лыжах, а летом – пешком, в лаптях или босой.
Особенно любил Виталий посещать Троицкую пустынь на реке Суне. Но более всего старец любил уединение. Если оказывался у кого‑нибудь в доме, то уходил в чулан и молился там по Псалтыри. Молился он молча и вообще мало разговаривал, поэтому многие считали его немым.
Но если он высказывался, то всегда веско и кратко. Например, если слышал, что кто‑то неблагочестиво живет или говорит, то только вздыхал:
– То дело не наше, не к нам пришло. Тогда надобно смотреть, когда наше к нам и придет.
В марте 1687 года Виталий ушел с Машозера в очередное странствие. Но по дороге его встретили крестьяне и рассказали, что видели в окрестностях царские войска – 500 стрельцов с пушками и оружием, посланные против непокорных староверов.
Чернец испугался, побежал в ближайшую деревню и спрятался в соломе на гумне. Восемь дней и ночей он просидел без воды и пищи, не смея вылезти. А в ту весну были жестокие холода, и Виталий отморозил ноги по колено.
Крестьянин Исаакий, хозяин гумна, нашел инока, пожалел и перенес к себе в избу. Затем сообщил о нем староверам из Троицкой пустыни, и те забрали Виталия к себе. Там он долгое время болел, да так сильно, что на ногах отвалились отмороженные пальцы.
В 1692 году Виталий с провожатым пришел на реку Выг, к келье старца Корнилия, который жил тут уже пять лет. Виталий рассказал все о себе, и Корнилий, видя, что чернец увечен и нищ, пустил его в свою избушку.
В это же время на Выг стали приходить люди, желающие жить вдали не только от суетного мира, но и от царской власти. Среди них был юноша Андрей Денисов (1674–1730), отпрыск захудалого рода князей Мышецких.
Это был человек удивительный, благочестивый и образованный, отличавшийся житейским здравомыслием. Впоследствии, когда возникла Выговская пустынь, Андрей стал ее настоятелем. Его блестящие способности пригодились при обустройстве обители. Годы настоятельства Андрея стали временем ее наивысшего расцвета.
Столь же удивителен был Семен Денисов (1682–1740) – младший брат и незаменимый помощник Андрея, знаменитый старообрядческий писатель. Его перу принадлежит более ста сочинений. Важнейшими из них являются «Виноград российский» и «История об отцах и страдальцах соловецких» – повести о святых мучениках, пострадавших за старую веру…
Только два года Виталий и Корнилий прожили вместе. Жили они по строгому иноческому уставу. Питались только редькой, мелко порубленной, посоленной и залитой квасом. Изредка ели рыбу.
В 1694 году Виталий заболел и скончался. Перед смертью он оставил свою мантию на память Андрею Денисову.
Через год преставился Корнилий. Перед кончиной он призвал Андрея и сказал ему:
– Будь судьей и правителем Выговской пустыни и всей братии.
Корнилий был похоронен возле Виталия. Позднее над их могилами были сооружены надгробия, покрытые черным сукном, и поставлена часовня.
Вплоть до середины XIX века невдалеке от часовни, на берегу Выга сохранялась келья старцев. В летнее время здесь постоянно собирались для молитвы окрестные староверы. Но при разорении Выговской пустыни эта достопамятность была уничтожена.
Царь Алексей Михайлович любил все иноземное. По примеру европейских правителей он завел себе увеселение – придворный театр. Самодержец не жалел денег на него. Забава так полюбилась государю, что он просиживал в театре по десять часов кряду.
Царь Феодор Алексеевич также почитал все иностранное, хотя и упразднил отцовский театр. Он в совершенстве владел польским и латинским языками, слагал на них вирши. И так любил все польское, что даже носил польскую одежду, чему подражали придворные.
Царь Петр Алексеевич (1672–1725) обожал все европейское и недолюбливал все отечественное. Став самодержавным правителем, он начал строить новую Россию, разрушая прежнюю Святую Русь. Поэтому Петра I нужно называть не только великим преобразователем, но и великим разрушителем.
В марте 1697 года Петр вместе с русским посольством отправился в путешествие по Европе. Посетив многие страны, в том числе Австрию, Англию и Голландию, посольство вернулось в Москву в августе 1698 года.
В это время царевна Софья, которую Петр отстранил от управления государством, вновь, как и в 1682 году, начала мутить стрелецкое войско. Она утверждала, что во время путешествия европейцы подменили царя молодым немцем. Воины, недовольные Петром, поверили этому. Вспыхнуло новое стрелецкое восстание, но его подавили сторонники царя.
Когда государь вернулся на Русь, он жестоко покарал мятежников: многие были сосланы, многие – пытаны. Было казнено около двух тысяч стрельцов. Некоторым царь отрубил головы лично. А Софью он приказал постричь в иночество и заточить в монастырь.
Петр распустил восставшее войско и создал новую армию по западному образцу. Вместо стрельцов и сотников появились солдаты, офицеры, генералы и маршалы. Их одели в европейские военные мундиры и снабдили европейским современным оружием.
Для войн, которые Петр вел, требовалось множество пушек. Но для их литья недоставало меди. Тогда царь приказал снимать с церквей колокола и отправлять их на переплавку.
Священники и прихожане со слезами расставались с колоколами, ругали снимавших их солдат и шептались: может, правда, Петр – не сын Алексея Михайловича, не русский царь, а обманщик‑немец, слуга дьявола, антихрист?
Все, что делал Петр, казалось народу предосудительным и неправильным, ведь государь не считался со святой стариной, с заветами дедов и отцов.
Например, при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче на Руси было строжайше запрещено торговать табаком и курить его. В «Соборном уложении» 1649 года, главном сборнике законов Русского царства, говорилось: «А кто, русские люди и иноземцы, табак учнут держать или табаком учнут торговать, и за то тем людям чинить наказание большое без пощады под смертной казнью».
Петр же в 1697 году разрешил торговать табаком и курить его.
На Руси было принято отмечать новолетие (новый год) 1 сентября. Этот праздник пришел к нам от греков вместе с христианством. Церковный устав предписывает в этот день совершать торжественное богослужение с молебном, водосвятием и крестным ходом. Также у греков было заимствовано летосчисление, которое велось «от сотворения мира».
А Петр в 1699 году издал указ: день 1 января 7208 года «от сотворения мира» считать днем 1 января 1700 года «от Рождества Христова», и с этого дня вести новое летосчисление, как принято в европейских странах. Указ повелевал народу встречать праздник весело, поздравлять друг друга с новым годом, улицы и дома украшать зелеными еловыми ветвями.
Со времен Иоанна Грозного русские самодержцы назывались царями и великими князьями. Петр же, подражая европейским правителям, в 1721 году объявил себя императором.
Впрочем, он не только необычно назвался, но и присвоил себе власть, прежде никогда не принадлежавшую царям. В Англии Петр познакомился с тамошним церковным устройством. В этой стране главой Церкви был не верховный епископ, а король, которому подчинялись все священнослужители. Это устройство понравилось русскому царю, и он решил применить его на Руси.
И вот, когда в 1700 году умер московский патриарх Адриан, Петр присвоил себе власть над Церковью. В 1721 году он создал Синод – особое учреждение, заменившее патриарха и церковные соборы. Поэтому государственную Церковь в царской России принято называть Синодальной Церковью.
Многие распоряжения Петра были направлены на уничтожение отеческой старины. Слепо поклоняясь Европе, государь ополчился на русские обычаи – на длинные бороды и народную одежду.
В 1698 году царь вводит бородовую пошлину, позже разделенную на четыре разряда: ежегодно за право носить бороду царедворцы уплачивали 600 рублей, богатые купцы – 100, прочие купцы – 60, горожане, ямщики и извозчики – 30.
Уплатившим пошлину выдавали знаки с надписью «С бороды пошлина взята». Крестьяне пошлиной не облагались, но при въезде в город с каждого бородача взималось по копейке.
Особым окладом были обложены староверы. С 1716 года их обязали платить двойной подушный налог. Вместе с бородовой пошлиной немалые деньги! Конечно, не все старообрядцы могли их заплатить, а многие и не хотели. Неимущим и непокорным была уготована каторга.
В 1700 году Петр издал указ, направленный на борьбу с русской одеждой. У городских ворот вывешивались образцы «правильной» одежды – немецкие камзолы и шляпы. Рядом стояли солдаты, следившие за выполнением указа. Если через ворота проходил человек в длинном кафтане, солдаты ставили его на колени и обрезали кафтан вровень с землей.
Отныне портным было запрещено шить русское платье, а купцам – торговать им. Староверам же, на оборот, было приказано ходить в народной одежде.
В 1722 году царь повелел старообрядцам носить особые наряды старинного покроя со стоячими красными воротниками – зипун, ферязь и однорядку. Через два года вышел дополнительный указ: женам староверов и бородачей носить опашни и шапки с рогами.
Так при Петре I прежняя Русь была переделана в новую Россию. И только старообрядцы, преследуемые властями, сохраняли преданность старой русской вере и старому русскому укладу. За эту преданность им пришлось дорого заплатить не только особыми налогами и пошлинами, но и тысячами жизней.
Мученицы за старую веру (из «Винограда Российского» Семена Денисова)
О девице Евдокии
Не только мужи, но и славнейшая часть жен и дев храбро за отеческое благочестие на лютейшие муки дерзала. Некая дева, именем Евдокия, была приведена в новгородский суд за содержание древнего благочестия. И прежде всего, увещаньями и ласками долговременно увещевали ее. Не послушала, нимало не ослабела, но мужественно за благочестие стояла. За что предается на мучения.
Тотчас дыба приготовляется и веревка продевается. И деву обнажают, на дыбу сурово поднимают. Сломались девические руки, трещали суставы, разрывались жилы, также умножились раны на девической плоти, проливалась кровь, текли потоки крови, капая на землю. Потом железом раскаленным опалили ее раны и огня пламенем опалили девическое тело.
О, зверские немилости сердец судей! Не единожды это лютейшее мучение дивной страстотерпице нанесли немилостиво. Но трижды этими мучительными пытками добрую страдалицу болезненно мучили, как злодейку, она же злодейства никогда не помышляла… Наконец, в срубе огнем сожжена.
О девицах Акилине и Ксении
Еще две девицы, Акилина и Ксения, благодарно пострадали.
Акилина была новгородской торговкой и жития прохладного, но благочестия древлеправославного. И когда с иными страдальцами была взята и пытана, терпела до времени. Когда же на смерть, на сожжение в срубе ее с прочими повели, начала ужасаться и бояться. Однако, поддерживаемая своими соузниками и сострадальцами, осмелела.
Когда же к самому срубу пришли и в сруб вошли, трижды оттуда она пыталась выйти. Но, увещеваемая смельчаками, назад возвращалась. Наконец же, Божьей благодатью и молитвами страдальцев утвердилась, усердно в сруб вошла. И с прочими страждущими за благочестие в срубе сожжена. Весело вошла в небесное житие.
Ксения же крестьянского рода была, но в благочестии усердна и ревности благодатной преисполнена. Была взята и в город представлена судьям. Оковы и узы приняла, темницы и боли претерпела, также побои жестокие, болезненные удары и раны нестерпимые. От них же изнемогла и в темнице дух свой предала.
Долг каждого человека – защищать свою землю и свою семью от захватчиков, грабителей и угнетателей. Священный долг каждого христианина – защищать свою веру и свою Церковь от еретиков и безбожников.
Любовь ко Христу и Его Церкви превыше любви к родине и родне. Ведь и чужая земля может стать новой отчизной, и чужая родня – новой семьей. Но никто и ничто не заменит православную веру и Православную Церковь. При царе Петре это делом доказали казаки‑некрасовцы, покинувшие отечество ради сохранения веры.
В начале XVIII века юг России гудел. Берега Дона и Волги охватила народная война под предводительством атамана Кондратия Афанасьевича Булавина. Ее участники – русские и малорусы, казаки и бурлаки, горожане и крестьяне – выступали против начальников и чиновников, воевод и бояр, ростовщиков и богачей.
Война началась, когда из Москвы на Дон прибыл полковник Долгоруков с отрядом солдат. Ему было приказано найти крепостных крестьян, бежавших от помещиков, и вернуть их хозяевам. Но по старинному обычаю все, нашедшие убежище на Дону, считались свободными людьми – казаками. И появление царских войск возмутило донцов.
Полковник с неслыханной жестокостью приступил к поимке беглых крестьян, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей. Булавин с казаками вступились за своих братьев и сестер. В ночь на 9 октября 1707 года они напали на отряд Долгорукова, убили всех солдат и самого полковника.
Восстание поддержали бедные казаки, безземельные крестьяне, угнетенные староверы. Но зажиточные казаки были против Булавина, они не хотели проливать кровь за голытьбу, не желали ссориться с Москвой. Богатеи сговорились и убили атамана 5 июля 1708 года. Узнав об этом, царь так обрадовался, что приказал служить молебны и палить из пушек.
Мятеж был подавлен. Государевы войска разграбили и сожгли многие казачьи станицы и провели устрашающие казни: мужчин четвертовали и вешали, а женщин и детей топили. Царские военачальники казнили около 24 тысяч человек, в том числе многих благочестивых священников, диаконов и иноков.
Сам Булавин держался старой веры. Старообрядцами было большинство его сподвижников – Никита Голый, Игнатий Некрасов и Лукиан Хохлач. Поэтому они призывали людей выступать не только против угнетателей, но и против «эллинской веры» – русского православия, измененного Никоном по греческому образцу. Они призывали народ подняться на защиту древнего церковного благочестия.
Кондратий Булавин от имени донского войска обращался к простолюдинам:
– Мы всем войском стали единодушно, чтобы стоять нам со всяким радением за дом Пресвятой Богородицы, за истинную веру христианскую, за свои души и головы, сын за отца и брат за брата, друг за друга стоять и умирать заодно.
Никита Голый объяснял простонародью:
– Нам до черни дела нет. Нам дело до бояр и до тех, кто неправду делает. А вы, голытьба, идите из всех городов конные и пешие, нагие и босые. Идите, не опасайтесь! Будут вам кони, оружие, одежда и денежное жалование. А мы стали за старую веру, за дом Пресвятой Богородицы и за вас, за всю чернь, чтобы нам не впасть в эллинскую веру.
Хотя война за казачью свободу и старую веру была проиграна, дело Булавина не умерло. Его продолжил атаман Игнатий Федорович Некрасов, ревностный христианин и мужественный воин.
В сентябре 1708 года Некрасов с несколькими тысячами казаков‑старообрядцев переселился на Кубань, которая тогда принадлежала магометанскому правителю – крымскому хану. Здесь атаман попытался осуществить вековечные мечты нашего народа о свободной жизни без чиновников и помещиков, без воевод и бояр.
Некрасов отправлял в Россию посланцев, которые призывали казаков и крестьян переселяться на Кубань, чтобы вольно жить при хане, а не бесправно прозябать при царе. Тогда многие оставляли родину и уходили на чужбину, хотя власти всячески препятствовали этому.
Свободолюбивых людей, объединившихся вокруг Игнатия Некрасова, стали называть некрасовцами.
Так возникла христианская община, в которой сохранялись порядки самоуправления донского войска, царили братство и взаимопомощь. Высшая власть в ней принадлежала кругу – общему сходу. Атаман избирался кругом на один год. Круг судил по законам Некрасова, которые назывались «заветы Игната». Вот некоторые из них:
– царям не покоряться, при царях в Россию не возвращаться;
– ни один член общины не может отлучиться без разрешения круга или атамана;
– одну треть заработка казак сдает в войсковую казну;
– за измену войску расстреливать без суда;
– за брак с иноверцами – смерть;
– за убийство члена общины виновного закопать в землю;
– муж должен относиться к жене с уважением;
– муж, обижающий жену, наказывается кругом;
– держаться старой веры;
– за богохульство расстреливать.
Неукоснительное следование «заветам» помогло некрасовцам выжить в басурманском окружении, сохранить православную веру и русскую народность.
Атаман Некрасов умер в 1737 году. Вскоре началось присоединение Кубани к России, завершившееся в 1783 году при императрице Екатерине II[1]. Не желая жить под властью царей, казаки постепенно покидали Кубань и переселялись в местность Добруджа на берегу Черного моря. Тогда эти земли принадлежали Турции, а ныне разделены между Болгарией и Румынией.
Но границы России расширялись и продвигались к Добрудже. Снова возникла угроза попасть под царскую власть. И тогда множество некрасовцев перебралось в Турцию и поселилось на берегах озера Майнос[2].
Живя замкнутой общиной, окруженные чуждой турецкой средой, казаки держались стойко – сохраняли донское самоуправление, родной язык, народные песни и предания, русскую одежду, память об атамане Некрасове. Его «заветы» были записаны в «Игнатову книгу». Ее хранили в особом ларце в церкви. Хранили и знамя Некрасова.
При общине существовала школа, где обучали мальчиков. На школу и церковь, на содержание престарелых и больных, на вооружение шла третья часть средств, полученных казаками от земледелия, скотоводства и рыболовства.
Некрасовцы остались верны «заветам Игната» и не возвращались в Россию при царях. Только в ХХ веке, когда самодержавная власть была свергнута, они переехали на родину.
[1] Екатерина II – российская императрица (1762–1796), супруга императора Петра III.
[2] Майнос (Маньяс) – крупное пресноводное озеро в западной части Турции.
Христиане ходят в храм Божий для молитвы. Однако в церкви верующие не только молятся. В православных храмах совершаются особые священнодействия, называемые таинствами.
По учению Церкви, таинство – это священное действие, установленное Христом и Его апостолами, через которое верующим видимым образом передается невидимая благодать Божья. Таинства – основа христианской жизни. Без них невозможно спасение души.
Православная Церковь признает семь таинств: крещение, миропомазание, исповедь (покаяние), причастие (причащение), венчание (брак), елеосвящение (соборование) и священство (рукоположение). Церковь учит, что совершать их могут только старшие священнослужители – епископы и иереи. В этом им помогают младшие священнослужители – диаконы.
Власть священнослужителей – это власть совершать таинства, духовно наставлять верующих и руководить ими. Она передается через епископское рукоположение. Архиерей с молитвой возлагает руки на голову достойного человека, и тот получает благодать Святого Духа для священного служения Церкви.
Простой христианин, не имеющий рукоположения, не может совершать таинства. Он не может принимать исповедь, служить литургию или венчать браки.
Единственное таинство, которое в случае крайней необходимости может совершить простец, – крещение умирающего. Но если умирающий выживет, его надо обязательно представить иерею, который довершит крещение, прочитав надлежащие молитвы.
Поэтому христианская жизнь немыслима без рукоположенного священства. Если его не будет, то не будет ни таинств, ни Церкви.
Но в Евангелии Господь обещал нам, верующим в Него, что пребудет с нами во все дни до скончания века. Поэтому христиане убеждены, что Церковь, таинства и священство просуществуют до конца сего видимого мира.
После раскола Русской Церкви старообрядцы оказались в сложном положении. Они испытывали острую нужду в духовенстве. Священники, до Никона поставленные благочестивыми епископами, постепенно умирали. А святителя, который мог бы рукополагать для христиан новых иереев, на Руси не было. Епископ Павел Коломенский мученически погиб в 1656 году, не успев оставить преемника.
Как быть?
В конце XVII века этот вопрос привел к новому расколу Русской Церкви, к разделению старообрядчества на беспоповство и поповство.
В это время некоторые староверческие проповедники стали учить, что в мире воцарился антихрист, скоро наступит конец света и Страшный суд. Сначала антихриста видели в патриархе Никоне, затем в царях Алексее Михайловиче и Петре Алексеевиче, а потом во всех правителях России.
Конечно, Петр I более всех походил на антихриста. Он искренне обожал все иностранное и не любил все русское, особенно – отеческую старину. Он даже запретил носить бороды и народную одежду.
Он открыто насмехался над Церковью и церковными соборами, устраивая с приближенными веселые попойки, которые кощунственно называл «всешутейшими и всепьянейшими соборами». Император одобрял преследования староверов и называл борьбу с ними «равноапостольским» и «святым» делом.
Многие верующие, признав в Петре антихриста, покидали свои дома, бежали подальше от дьявола и его слуг, чиновников и солдат, строили по лесам скиты один суровее, потаеннее другого, скрывались от мира, запирались ставнями, замыкались в молельнях, навешивали на колодцы замки каленого железа.
Государство преследовало беглецов, посылая для их розыска и поимки карательные отряды. Часто, боясь попасть в руки присланных воинов, староверы решались на добровольную смерть в огне – самосожжение. С конца XVII до начала XIX века самосожжения в России унесли десятки тысяч жизней.
Проповедники стали учить, что в царстве антихриста благодать Божья иссякла, всякая святыня взята на небо, Церковь бежала в пустыни, леса и горы, священство прекратилось, а вместе с ним прекратились и таинства.
Последователей этого учения стали называть беспоповцами. Решив устраивать духовную жизнь без попов (отсюда и название), они отказались от всех таинств, сохранив лишь крещение, которое по необходимости может совершать и мирянин.
Беспоповцы создали особое учение о мирщении – осквернении через внешний мир, захваченный антихристом. Верующий мог замирщиться через совместную молитву с еретиком, через общую трапезу или простое общение.
Поэтому беспоповцы старались «блюсти чашку» – не есть из одной посуды с иноверцами, отмаливали «торжищно брашно» – продукты, купленные на торгу, и прятали иконы, чтобы еретики не оскверняли их даже взглядом.
Но проходили годы и десятилетия, сменялись цари и патриархи, а обещанное скорое светопреставление не наступало. Со временем беспоповство изменялось и дробилось на различные направления. Среди беспоповцев выделились «духовные наставники» – особо избранные простецы. Они стали не только крестить, но и принимать на исповедь, и венчать браки.
Это противоречило учению апостолов, преданию святых отцов и церковным правилам. С этим не могло смириться большинство христиан. Им для совершения таинств были нужны настоящие попы. Но в таком случае единственным источником священства для староверов становились епископы‑никониане, которых ревнители старины считали еретиками.
И снова возник вопрос – как быть?
Церковные правила позволяют принимать священство от еретиков. Об этом говорится в постановлениях вселенских соборов. Об этом писали многие святые отцы.
Во времена раскола этому учил протопоп Аввакум. Он настаивал на необходимости иерея в деле спасения и призывал староверов принимать священников‑новообрядцев: «Если он, поп, проклинает никониан и службу их, и всей крепостью любит старину, по нужде, настоящего ради времени да будет поп. Как же миру быть без попов? К тем церквам приходить».
Святой Аввакум также писал: «И я то помышляю: иной станет в попы, а душой о старине горит. Таковых по нужды приемлем».
Так, руководствуясь древними правилами и новыми наставлениями, староверы стали принимать иереев‑никониан в свои общины. Христиан, признававших полноту церковных таинств и не мысливших своей духовной жизни без причастия Тела и Крови Христовых, без священства, без попов, стали называть поповцами.
Богослужебное пение – одно из главных богатств Православной Церкви.
С древнейших времен христиане уделяли большое внимание красоте и стройности исполнения молитвенных песнопений.
Именно пение поразило послов князя Владимира, побывавших в Царьграде, в храме святой Софии. Так поразило, что они не понимали: на земле они или на небе. Не лики ли архангелов, ангелов, херувимов и серафимов, предстоящих престолу Божьему, слышат они сейчас?
С православной верой пришло на Русь греческое церковное пение – торжественное, неспешное и чинное. В наши дни оно во всем своем многовековом величии сохранилось только у старообрядцев, поповцев и беспоповцев.
Конечно, нынешнее пение несколько отличается от древнего греческого. Но все же у староверов оно сохранилось лучше, чем у самих греков, изменивших его под влиянием восточных напевов турок и арабов.
Главной особенностью древнего греческого и русского, а также современного старообрядческого церковного пения является то, что оно исполняется строго в унисон, то есть единогласно.
При унисонном, или единогласном, исполнении все клирошане – певчие на клиросе – поют вместе. Никто не забегает вперед, никто не отстает. Никто не повышает голос, никто не понижает. Когда слышишь такое пение, кажется, что поет один человек, а не несколько.
Единогласное пение в храме образно свидетельствует о единомыслии верующих, собравшихся на молитву. Оно успокаивает умы и сердца, отягченные житейскими заботами. Оно помогает человеку ощутить себя частью единого тела Христова – единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.
Православному пению чужда вычурность и чувственность. Голоса певчих звучат просто и естественно, свободно и бесстрастно, без напряжения и надрыва. Это помогает верующему сосредоточиться на молитве, вознестись душой и почувствовать близость Всемогущего и Всемилостивого Бога.
В старину в храмах пели и читали преимущественно мужчины. Но сегодня, когда мужских голосов не хватает, к участию в богослужении допускаются и женщины. При этом в некоторых приходах стараются, чтобы мужчины пели на одном клиросе, а женщины – на другом.
Существует несколько церковных распевов – простое пение на глас, знаменный столповой и путевой, демественный и кондакарный, к сожалению, ныне полностью утраченный.
Особой торжественностью отличается демественное пение. В древности оно называлось «красным», то есть прекрасным. Это пение появилось на Руси в XV веке. Его можно было услышать только в особых случаях – на богослужениях в присутствии царя и патриарха и на великих церковных праздниках.
Иногда молитвы поются по образцу, по подобию других песнопений. Тогда они называются «подобны» или «на подобен». А песнопение‑образец называется «самоподобен».
Некоторые молитвы поют по напевке – по образцу, который передается на слух из поколения в поколение. Напевки могут быть неодинаковыми в разных общинах.
Для записи богослужебных напевов греки использовали особые знаки, непохожие на современные ноты. Эти знаки назывались невмами. На Руси их назвали знаменами, или крюками. Поэтому русское церковное пение называется знаменным, или крюковым.
Греческие невмы и русские знамена отличаются от обычных нот не только по внешнему виду, но и по значению. Одна нота обозначает один звук. А одной невмой или одним знаменем может записываться как один звук, так и несколько. Различия звуков обозначаются особыми пометами – знаками и маленькими буквами возле знамен.
Названия разных видов знамен необычны: палка, стопица, змеица, крыж. Некоторые названия даже красивы: голубчик борзый, два в челну, стрела мрачная, стрела громосветлая.
Новообрядцы со времен Алексея Михайловича и Никона постепенно отказывались от знамен и древнего пения. Вместо знамен они стали использовать европейские ноты. А вместо старинных напевов – новые европейские, более живые и чувственные.
Москву наводнили многочисленные малорусские певчие. Они привезли с собой особенное пение, так называемый киевский распев, подражавший польской и немецкой музыке.
Это пение также называли многоголосным, или партесным. Ведь клирошане пели не по‑прежнему, единогласно, а разделившись на партии – части. Низкие голоса – басы – пели свою партию. Высокие – дисканты – свою.
В XVIII веке новообрядческое пение совершенно соединилось со светской музыкой. Появились композиторы – сочинители, писавшие как церковные песнопения, так и музыку для театра и танцев.
Теперь от богослужебного пения требовалась только красота, причем своеобразно понимаемая. Эта красота заключалась в излишней сложности, надуманной вычурности и слезливой чувственности. Композиторы старались сочинять такие песнопения, чтобы, прослушав их, молящиеся в храме хлопали в ладоши, как зрители в театре.
При таком пении слова молитвы были искажены или вовсе не понятны. Но никониан это не смущало. В их храмах можно было услышать даже музыку, пользовавшуюся успехом на театральных подмостках. На нее пелись священные слова псалмов и молитв.
Иногда увлечение современной музыкой доходило до кощунства. Например, при пении в конце торжественного молебна не только звонили колокола, но также били барабаны, палили пушки и запускались огненные шутихи.
Некоторые помещики стригли крепостных девок, одевали в мужское платье и отправляли петь на клирос.
Дурной вкус, воспитанный на новом церковном пении, не мог оценить красоту древних напевов. Прежнее неспешное и бесстрастное пение казалось никонианам унылым и долгим.
В XIX и ХХ веках некоторые композиторы пытались сочинить нечто, похожее на молитвословия знаменного распева. Но эти попытки оказались неудачными. Получались песнопения, написанные по правилам европейской музыки, но в них древний напев исчезал или получал искаженный облик.
Вытесненное из обихода Синодальной Церкви, знаменное пение сохранилось только у староверов. Они бережно хранили его, невзирая на гонения и преследования.
Слушая старообрядческое пение, современный человек отправляется в путешествие во времени. Он слышит не только молитву Древней Руси, но и плач разоренного Царьграда. До него сквозь века доносятся живые голоса певчих храма святой Софии[1].
[1] При написании главы использованы материалы иллюстрированной энциклопедии «Старообрядчество» (М., 2011).
Жил в Москве благочестивый иерей Козма. Он служил в церкви Всех святых на Кулишках в Белом городе и был одним из немногих столичных священников, осмеливавшихся служить по‑старому. Козма был хорошо знаком с протопопом Аввакумом и боярыней Морозовой.
Протопоп, когда вернулся в Москву из сибирской ссылки, причащал своих духовных детей в храме Всех святых и сам молился здесь. Козма служил литургию в алтаре, а Аввакум пел на клиросе.
Прихожане Козмы были люди богатые, занимавшиеся промыслами и торговлей. Они уважали иерея за праведную жизнь. Священник же поддерживал в прихожанах ревность к древнему благочестию и отвращение к новшествам.
Но староверам все труднее и тяжелее становилось жить в столице. Здесь негде было укрыться от никониан, поэтому приходилось жить в постоянном страхе, в ожидании доноса и темницы, пыток и казней. И Козма, посовещавшись с духовными детьми, решил покинуть Москву и переселиться в Стародубье, на границу с Польшей.
В ту пору граница Руси с сильным и могучим Польским королевством проходила неподалеку от Смоленска, Брянска и Чернигова. Местность вокруг пограничного города Стародуба[1] называлась Стародубьем, или Стародубским полком. Один из сотников этого полка был приятелем Козмы. К нему‑то и отправились переселенцы.
Около 1678 года с двенадцатью семействами самых ревностных к православию прихожан, имея при себе запасные Дары для причастия, Козма ушел в Стародубье. Сотник поселил московских выходцев в местечке Понуровке. В первый же год бежавшие от преследований старообрядцы заселили еще четыре слободы: Белый Колодец, Синий Колодец, Шелому и Замишево.
После Козмы в Стародубье пришел иерей Стефан из города Белёва, друг игумена Досифея. Он пришел вместе с сыном Дмитрием, дочерью Марфой и множеством христиан из калужских и тульских земель. Сначала Стефан поселился в Замишево, а потом переселился в слободу Митьковку, получившую название по имени его сына.
Особенно увеличилось число беженцев в Стародубье после поражения в 1682 году стрелецкого восстания.
В 1685 году вышли «Двенадцать статей» царевны Софьи. И стародубскому полковнику было велено применить этот жестокий закон против переселенцев.
Тогда ревнители веры покинули российские пределы и перешли польский рубеж, который был в пятнадцати верстах от их слобод. Здесь, почти у самой русской границы, старообрядцы нашли удобное место для поселения.
На пустынном острове посреди реки Сож, текущей в Днепр, неподалеку от города Гомеля они построили первую слободу, названную по имени острова Веткой[2]. Также Веткой принято называть земли со старообрядческими поселениями вокруг этой слободы.
Ныне эти земли принадлежат Белоруссии, а в конце XVII века ими владели польские помещики. Они были рады неожиданному притоку трезвого, спокойного и трудолюбивого населения. Помещики отвели староверам пустовавшие дотоле угодья, назначили им хороший оброк и не вмешивались в их дела.
Весть о том, что в Польше нет гонений на старую веру, привлекала на Ветку все новых и новых поселенцев. В самое короткое время они заселили четырнадцать больших слобод. И это было удивительно!
Польша была старинным врагом Руси. Она захватила наши земли и притесняла тамошнее православное население, силой насаждая латинство и унию. Поляки презрительно называли русских «схизматиками» – «раскольниками». Но на Ветке поляки‑помещики не обижали русских староверов, которых на родине немилосердно преследовала своя же, русская власть.
Козма и Стефан сначала жили в слободе Ветке. Здесь была построена часовня, в которой священники служили. Но вскоре между ними произошла размолвка.
Козма купил колокола, чтобы созывать народ на молитву. Стефан не одобрил этого. Он ворчал:
– Мы не славиться сюда забежали, но от гонений укрыться!
После этого Стефан ушел в слободу Карповку, а Козма – в слободу Косицкую. Вскоре преставился Стефан. А Козма скончался в 1690 году.
В начале XVIII века начался расцвет Ветки, на столетие превратившейся в столицу старообрядчества. Население слобод увеличилось до сорока тысяч человек. Явились многолюдные монастыри, мужские и женские.
Иноки писали иконы и переписывали богослужебные книги, поскольку у староверов тогда не было своего книгопечатания. Инокини ткали, шили золотом и изготовляли лестовки. Миряне занимались земледелием и торговлей.
В 1708 году, во время вторжения войск шведского короля Карла XII, староверы Ветки и те немногие, кто еще остался в Стародубье, собрались и выступили против врагов России. Они оказали услугу Петру I, отбивая у шведов обозы и нападая на небольшие отряды. Несколько сотен шведов было убито слобожанами, а захваченных пленников жители Стародубья представили лично императору.
Государь хоть и не жаловал старообрядцев, но оценил доказательства их верности. Он простил беглецов и утвердил за ними стародубские земли. И запустевшие было слободы вновь заселились больше прежнего. Ветковцев Петр повелел не трогать. Это способствовало возвеличению тамошних общин.
Но богатая Ветка с многолюдными слободами и монастырями, с благолепными храмами вызывала ненависть у русских светских и духовных властей. Сюда тысячами бежали крепостные крестьяне из России. Оттого опустели пограничные с Польшей земли. Помещики недосчитывались оброка. Царские генералы – новобранцев. Попы Синодальной Церкви – прихожан.
В 1735 году произошла печально знаменитая «ветковская выгонка». Императрица Анна Иоанновна[1], племянница Петра I, направила на Ветку войска. На Страстной неделе пять полков перешли польскую границу и силой оружия выгнали в Россию тысячи старообрядцев. Слободы были опустошены, монастыри – сожжены, а храмы – разграблены. Но многие миряне и иноки успели разбежаться по окрестным лесам.
Вскоре в разоренные селения стали возвращаться христиане. И к 1740 году Ветка снова заселилась. Были основаны новые слободы, возобновлены старые и заложены новые монастыри.
Пережив Польское королевство и Российскую империю, изведав несколько ужасных войн и разрушительный взрыв в близлежащем Чернобыле[2], Ветка сохранилась до наших дней, хотя ее блестящая слава и неоспоримое величие остались в прошлом.
[1] Анна Иоанновна – российская императрица (1730–1740), дочь царя Иоанна Алексеевича.
[2] Взрыв на Чернобыльской атомной электростанции произошел 26 апреля 1986 года.
В XVIII–XIX веках иереев, переходивших в старообрядчество из Синодальной Церкви, называли «бегствующим священством», или «беглыми попами». Ведь они бежали к староверам от новообрядцев и бегали от представителей царской власти.
Первым иереем‑старовером, получившим рукоположение от епископа‑никонианина, был священноинок Иоасаф, любимый ученик Иова Льговского.
Еще ребенком Иоасаф последовал за подвижником и принимал участие во всех его странствованиях, переходя с Иовом из одного устраиваемого им монастыря в другой, до Льговского включительно. В этой обители старец постриг Иоасафа.
Иов видел, какую нужду в благочестивом священстве испытывают христиане. Поэтому он направил ученика к своему приятелю, тверскому архиепископу Иоасафу. Он был рукоположен в 1657 году патриархом Никоном и служил по‑новому, но тайно сочувствовал старообрядцам. По просьбе Иова архиепископ рукоположил Иоасафа по старым книгам.
Священноинок вернулся во Льговский монастырь. Но в 1674 году Иов покинул эту обитель и переселился на Дон. А Иоасаф пришел в Польшу, в деревню Вылево[1], отстоящую от Ветки на двадцать верст. Невдалеке от деревни он построил келью и стал жить в уединении, молитве и посте.
Но местные староверы не спешили признавать священноинока своим духовным наставником. Им казалось предосудительным то, что он принял рукоположение от еретика. Некоторые досаждали кроткому старцу, ругая и злословя его.
Удрученный Иоасаф ушел к своему духовнику – игумену Досифею, который тогда жил на Дону. С грустью Иоасаф рассказал о своих злоключениях и просил Досифея: пусть запретит ему священнодействовать, если это соблазняет народ.
Но игумен видел великую нужду в священстве. Он помолился и метнул жребий, чтобы им была показана воля Божья. И пал жребий, чтобы священнодействовать Иоасафу.
Досифей благословил священноинока и отпустил с миром. Проходя многие русские и малорусские города и села, Иоасаф вернулся на Ветку и поселился в семи верстах от Вылева.
Местные жители наконец‑то уверились в истинности священства Иоасафа. Они просили его поселиться в деревне и служить для них. Человек благонравный и незлобивый, священноинок простил им первоначальную грубость и пришел в Вылево.
Между тем умер иерей Козма. А приближалась Пасха, и жители слободы Ветки упросили Иоасафа прибыть к ним и совершить праздничное богослужение. Священноинок согласился, а затем совершенно переселился в Ветку.
Здесь Иоасаф решил устроить церковь и монастырь. Он убедил староверов начать строительство нового храма с алтарем для постоянного служения литургии.
Но по церковным правилам для такого служения обязательно нужен антиминс – освященный епископом плат, на котором изображен трисоставный (восьмиконечный) крест. В плат вшивается частица мощей угодников Божьих. Это напоминает о том, что первые христиане всегда совершали литургии на гробницах мучеников.
У священноинока был старинный антиминс. Его привезла Иоасафу инокиня Мелания, ученица протопопа Аввакума и наставница боярыни Морозовой.
Вскоре в слободе был построен деревянный храм, а при нем создана обитель. Но Иоасаф не успел освятить церковь. Он умер в 1695 году, прожив на Ветке пять лет, и был похоронен возле храма. Через 22 года его тело и одежда были обретены нетленными и целыми.
Мощи Иоасафа были перенесены в церковь. Над ними была устроена гробница. Была написана икона Иоасафа, составлено сказание о его житии и служба ему, к сожалению, не дошедшие до нас.
За преподобным Иоасафом последовали другие священнослужители, получившие рукоположение у никониан. Жизнь этих иереев была подобна жизни апостолов.
Для посещения многочисленной паствы им приходилось тайно разъезжать по Руси, бывая в общинах, зачастую значительно удаленных друг от друга. Иногда священник одновременно венчал несколько свадеб, крестил нескольких младенцев и отпевал нескольких покойников.
Нужда в духовенстве была у христиан постоянной и повсеместной. Поповцев было несколько миллионов, попов же были даже не сотни, а десятки. К храмам, где служили старообрядческие священники, для исповеди и причастия за сотни верст приходили тысячи богомольцев.
Некоторые за неимением иереев вынуждены были сами крестить детей и вступать в невенчанные браки по благословению родителей. Немногие имели возможность лишь потом, имея детей, а часто и внуков, в старости, чуть ли не перед смертью, улучить священника для церковного венчания.
Старообрядческая литургия напоминала в те гонительные времена литургию первых христиан в катакомбах языческого Рима. Иерей, приехав на приход, в город или деревню, совершал богослужение ночью, на дому у какого‑нибудь благоговейного старовера, пользуясь переносным антиминсом, за закрытыми ставнями.
Священников часто ловили и жестоко наказывали. Участь иерея, попавшего в руки властей, была ужасна. В первой половине XVIII века его могли подвергнуть пыткам, отправить на пожизненную каторгу или навечно заточить в темницу.
Вот один из многих примеров – приговор священнику Иакову Семенову, вынесенный в 1720 году никонианским архиепископом: «Он, поп, в бытность в Москве, будучи в расколе, действовал по старопечатным книгам. И за такое его дерзновение, ежели не касается до него какое государственное дело, надлежит его с наказанием сослать в Соловецкий монастырь в земляную тюрьму для покаяния и быть ему до кончины жизни неисходно».
То есть пожизненное заключение предусматривалось только за служение по старым книгам!
Безусловно, священника ожидала бы земляная тюрьма, если бы он не умер во время следствия. И Семенов был лишь одним из тысяч мучеников, погибших за старую веру.
Многочисленные поселения поповцев, слободы и деревни, монастыри и скиты, были не только на Ветке и в Стародубье. Они существовали по всей Руси – в подмосковной Гуслице, на Дону, в Поволжье, на Урале, в Сибири и на Алтае.
В XVIII веке наиболее знамениты были скиты в нижегородских лесах на Керженце[1]. По имени этой реки староверы получили прозвище «кержаков», доныне употребляемое в просторечье. При императрице Екатерине II основываются многочисленные монастыри на Иргизе[2] и прославленное Рогожское кладбище в Москве.
Воззвание Кондратия Булавина (из послания к кубанским казакам)
Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Аминь.
От донских атаманов‑молодцов, от Кондратия Афанасьевича Булавина и от всего великого войска донского рабам Божьим и искателям имени Господни, кубанским казакам, атаману Савелию Пафомовичу и всем атаманам‑молодцам челобитье и поздравления.
Милости у вас, атаманов‑молодцов, слезно просим, Бога молим и сообщаем вам, что послали мы на Кубань свои войсковые письма о мировом между вами и нами и крепком состоянии, как жили наперед сего старые казаки.
Да сообщаем же вам, атаманам‑молодцам, о своих прежде бывших старшинах с товарищами. В прошлом 1707 году они списывались с боярами, чтоб у нас на реке русских пришлых людей всех без остатка выслать, кто откуда пришел. И по тем их, прежде бывших старшин, с боярами письму и совету прислали они, бояре, от себя к нам на реку полковника князя Юрия Долгорукова со многими начальными людьми[1] для того, чтоб им всю реку разорить.
И стали было бороды и усы брить, также и веру христианскую переменять, и пустынников, которые живут в пустыни ради имени Господни. И хотели было христианскую веру ввести в эллинскую веру.
И как они, князь со старшинами, для розыска и высылки русских людей поехали по Дону и по всем рекам, послали от себя начальных людей. А сам он, князь, с нашими старшинами, с товарищами поехали по Северскому Донцу[2], по городкам. И они, князь со старшинами, будучи в городках, многие станицы огнем выжгли и многих старожилов‑казаков кнутом били, губы и носы резали. И младенцев по деревьям вешали. Часовни все со святыней выжгли…
А ныне мы, государи наши, батюшки, Савелий Пафомович и все атаманы‑молодцы, обещаемся Богу, что стоять нам за благочестие, за дом Пресвятой Богородицы, за Святую Соборную Апостольскую Церковь и за предания семи Вселенских Соборов, как они, святые, на семи Вселенских Соборах утвердили веру христианскую и в отеческих книгах положили.
И мы в том друг другу души позадавали, крест и святое Евангелие целовали, чтоб нам всем стоять в единстве и умирать друг за друга.
[1] Начальные люди – офицеры.
[2] Северский Донец – правый приток Дона.
всего статей: 196
