Теоретико-методологические аспекты изучения «русского вопроса»
Физическая антропология и биология человека неопровержимо свидетельствуют об антропологических и биогенетических различиях между этническими группами. Внутреннее единство самих этих групп относительно: приблизительно 85 % из всей генетической изменчивости человека относятся к различиям между индивидами внутри данных групп; оставшиеся 15 % вариативности характеризуют поровну различия между нациями внутри рас и между расами . Но этого более чем достаточно для генетической идентификации этнических групп.
Этнические группы даже внутри одной расы различаются между собой значительно больше любых других сравниваемых отдельных популяций. Так, исследование В.А.Спицына по этнической антропологии Северной Азии установило, что на генном уровне этнические группы и расы в этом регионе «дифференцируются друг от друга более чем в 1,5 раза по сравнению с любыми другими сравниваемыми между собой отдельными популяциями независимо от их расовой принадлежности» . Этот вывод был сделан на основании анализа биохимического полиморфизма (изменчивости) человека. Известно, что молекулярные полиморфизмы наследуются, они неизменны и не зависят от средовых факторов и культурных влияний .
Аналогичным было резюме обобщающего дерматоглифического исследования народов СССР: «Территориальные группы внутри этносов различаются между собой меньше, чем этнические группы. Этнический уровень является наивысшим во внутрирасовом масштабе и достигает 70 % от величины уровня различий между большими расами». Здесь важно отметить, что «вся система признаков кожного рельефа подвержена жесткому генному контролю» .
Высокая этнодифференцирующая способность генных маркеров была продемонстрирована в исследовании этнической истории Восточной Европы, где полученные результаты сопоставлялись с антропологическими материалами .
Однако генетическое различие этносов между собой - лишь одна сторона дела. Не менее важно установление доминирующей роли этноса в определении генетической специфики слагающих его популяций и в генетических различиях между популяциями разной этнической принадлежности. Если упростить, то получается, что все современное генетическое разнообразие популяций восходит именно к этническим различиям. Этот сенсационный вывод был сделан отечественными генетиками еще в 1980 г. в ходе изучения элементарных сибирских популяций. «Полученный результат трудно было предвидеть заранее: генетическое разнообразие элементарных сибирских популяций лишь на 17 % определяется фактором их собственной изолированности, вызывающим случайный дрейф генов и генетическую дифференциацию, в то время как на 70 % межпопуляционное разнообразие определяется генетическими различиями между этносами, к которым изоляты принадлежат. Другими словами, основная часть межпопуляционного разнообразия изолятов сложилась не в ходе их собственной микроэволюции, а унаследована от прапопуляции - основательницы той или иной этнической группы». По мнению советские исследователей, корни генетического разнообразия элементарных сибирских популяций уходят в неолитическую и даже палеолитическую эпоху .
Для дальнейшего изложения очень важен еще один нетривиальный вывод Ю.Г.Рычкова, Е.В.Ящука. Сопоставив ряд классификаций сибирских этнических групп (антропологическую, лингвистическую и этнографические классификации орнаментов и шаманских бубнов) с точки зрения их генетической информативности, они указали на «возможность одинаковой генетической информативности классификаций различных этнических признаков, включая столь несхожие, как язык и типы шаманских бубнов. Это возможно при условии, что выработкой таких признаков сопровождалось формирование тех структурных элементов популяционной системы, которые оказывались генетически значимыми, поскольку внутри именно этих возникших элементов в дальнейшем продолжался процессвоспроизводства населения» .
Проще говоря, так называемые этнические признаки, вероятно, отражают биологическую сущность этноса и в снятом виде содержат информацию о его генетической эволюции. Но одновременно это же означает и возможность корреляции специфических культурно- исторических форм с этнической генной спецификой. Такая позиция довольно близка к юнговской концепции архетипов, о которой речь пойдет дальше.
Обобщая, можно сказать: то, что отечественные и западные гуманитарии считают «воображенной общностью», результатом конструирования, совокупностью культурных и языковых характеристик, для антропологов, медиков, биологов и генетиков - биологическая реальность. Название брошюры А.Ф.Назаровой, С.М.Алхутова «Генетический портрет народов мира» (М., 1999) говорит само за себя: в ней приведена подробная характеристика частот генов многих крупных и мелких этнических и расовых групп человечества. В то же самое время их замечание о том, что «у популяций Европы дифференциация по генетическим локусам совпадает с языковыми группами» также подтверждает предположение о соответствии генной специфики и культурно-лингвистических признаков этнических групп.
Этнические группы объединяются/отличаются генными частотами и биохимическими полиморфизмами, морфотипическими характеристиками, отпечатками пальцев и дерматоглифическими рисунками ладоней и ступней, рядом других биологических параметров. Комплексное использование этих признаков позволяет с высокой уверенностью отнести индивида к той или иной этнической группе (и даже определить местность, где он родился!)
Однако на пути использования данных антропологии и биологии человека для этнической идентификации встает серьезное
методологическое затруднение: как узнать, что группа, выделяемая на основании того или иного биологического признака, действительно этническая, а не какая-нибудь иная - территориальная, социальная, культурная, религиозная и т.п.? Ведь первоначальное выделение группы как этнической обычно происходит на основании самоприписывания или, проще говоря, со слов самого человека.
Уверенность в правильности биологической идентификации этничности питается следующими факторами. Во-первых, проверкой биологических признаков путем их сопоставления с уже установленными этническими группами, например, находившимися длительное время в изоляции и/или полностью эндогамными. Во-вторых, перекрестным и комплексным использованием биологических методов идентификации, что повышает надежность и открывает возможность их взаимной проверки. В- третьих, за субъективным ответом индивида о его этнической принадлежности чаще всего стоит интуитивно ощущаемое объективное, онтологическое основание.
По уверениям антропологов, «этнический барьер явился самым мощным фактором дифференциации населения в процессе его исторического и биологического развития» . В человеческой истории, причем не только на ранних ее стадиях, культурные факторы зачастую находились в синергетическом (взаимоусиливающем) воздействии с биологическими: биологические отличия проецировались в культуру, групповая дифференциация по культурным, лингвистическим и хозяйственным признакам вела к последующим генетическим изменениям, усиливавшим склонность к сотрудничеству со «своими» и враждебность к «чужим», к увеличению генетических расстояний между этническими группами.
Уж на что чуралась биологизации этнической проблематики советская наука, но и та с подачи «главы» советской этнологии Ю.В.Бромлея вынуждена была ввести в советскую концепцию этноса биологический критерий - эндогамию. «Оказалось, что подавляющее большинство современных этнических общностей - наций обладает неменьшей (чем первобытнообщинные племена. - B.C.) степенью эндогамности: обычно более 90 % их членов заключает гомогенные в этническом отношени браки» .
Хотя этнические и расовые группы не представляют собой эндогамных образований, их склонность к смешению зависит не только от культурно-исторических обстоятельств, но и от величины генетического расстояния между группами - степенью родства/чужеродности народов. Важным подтверждением чему может служить то, что даже в обстановке «советской дружбы народов» русские предпочитали заключать межэтнические браки с восточными славянами и евреями, а не с представителями других «советских наций» .
Даже если вопрос о соотношении социальных (высокая степень урбанизированное™ именно этих этнических групп), культурно- исторических (общность исторической судьбы и языковая близость) и биологических факторов в данном случае вряд ли когда-нибудь обретет окончательное решение, очевидно, что биологическая близость (малая генетическая дистанция) русских, украинцев и белорусов представляет в этом балансе очень важную, хотя количественно неопределенную величину.
Значение фактора биологической близости варьируется в культурно- исторических контекстах, которые могут способствовать его реализации, а могут блокировать. Так, историческое наследие русско-польских отношений вряд ли способствовало русско-польским бракам. Еще в большей степени это относится к еврейско-арабским отношениям: длительная интенсивная вражда с лихвой перекрывает генетическую близости евреев и арабов.
В то же время физическая антропология и генетические исследования опровергают расхожее мнение о русском народе как евразийском миксте (знаменитое «поскреби русского - найдешь татарина»). Антропологи отмечают, что кочевнические племена и татаро-монгольское нашествие не оставили заметного следа на антропологическом облике восточных славян. Встречаемость даже крайне слабо развитого эпикантуса (характерного признака монголоидности) среди современных русских очень мала и, в общем, не выше, чем среди немцев . Аналогичные результаты получены дерматоглификой: среди исследованных народов Восточной Европырусские имеют минимальную долю восточного комплекса . Им вторят генетики: «Русские, и в целом славяне, очень близки к западноевропейцам, но очень далеки, например, от монголов и китайцев.
Это не соответствует существовавшим долгое время подозрениям, что после татаро-монгольского ига русские как нация могли сильно "загрязниться". По нашей ДНК этого совсем не видно» .
Не русские подверглись ассимиляции монголами, а монголы были ассимилированы завоеванными ими народами. «К началу XV века большую часть горожан Золотой Орды составляли люди смешанного типа. При этом преобладал европеоидный компонент. Судя по всему, как в провинции, так и в столице золотоордынекого государства процесс антропологического смешения шел в направлении ассимиляции завоевателей-монголов» . Что было неизбежно в связи с относительно небольшой численностью монголов в сравнении с населением завоеванных ими территорий и даже численностью их собственной армии.
Самый важный и интригующий в контексте биологического понимания этничности вопрос - это вопрос о значении биологических различий между этническими группами для их деятельности в истории. В самом деле, разве можно сделать хоть какие-нибудь социальные, политические и культурные выводы из генетически обусловленных этнических различий в компонентах сыворотки крови и дерматоглифических комплексах? Что следует из такой наследственности, кроме, возможно, некоторых гастрономических предпочтений и полезной для криминалистов информации? Если биологический уровень этнической дифференциации безразличен человеческой реализации в истории, тогда он не представляет важности для социогуманитарного знания.
Однако научно зафиксированную этническую (и расовую) изменчивость нервной системы и строения головного мозга невозможно отнести к безразличным для исторического творчества биологическим параметрам, ведь речь идет о степени и самой возможности интеллектуального и культурного развития (даже если сознание не локализовано только в структурах головного мозга). Считается доказанной и наследственная детерминированность интеллекта: обсуждается соотношение, баланс, взаимодействие наследственных (в том числе этнических и расовых) и средовых факторов, но не кардинальная важность наследственности.
Однако мысль автора диссертации идет гораздо дальше. Суть ее в предположении о существовании наследственных этнических ментальных качеств, задающих вектор культуры и социальности.
Постановка вопроса о генетической предопределенности культуры и социальности провоцирует постоянное напряжение и конфликт социологического и биологического подходов. Он неизбежен ввиду неспособности науки провести четкую морфофизиологическую границу между животным и человеком, между «последней обезьяной» и «первым человеком» (геном человека и шимпанзе различается лишь на 1% генов), невозможностью определить момент зарождения собственно человеческого сознания. Эта теоретическая неопределенность стимулирует появление гипотез о социальности, не возникающей эволюционно, но наследственно детерминированной, врожденной человеку - гипотез, находящих свое обоснование, том числе, в этологии.
Дискуссия о соотношении врожденных (запрограммированных филогенетически) и приобретенных (детерминированных культурно- исторически) норм и моделей социального поведения показала «достаточную вероятность того, что некоторые модели социального поведения для людей являются генетически запрограммированными», хотя «окажется более сильным, применительно ко всей целостности человеческого поведения, фактор наследственности или же фактор научения, на этом этапе решить невозможно» . Вероятно, окончательное решение этого вопроса вообще невозможно, и речь должна идти скорее о сложном и динамичном взаимодействии врожденного и приобретенного в человеке в разных ситуациях, чем об их калькуляции или постулировании преобладания одного над другим.
В любом случае гипотеза генетической детерминированности культуры и социальности уже не игнорируется «серьезной» наукой. Она приобрела влиятельных сторонников не только среди биологов, которых можно при некоторой интеллектуальной натяжке упрекнуть в «социал- дарвинизме» (к слову, это понятие - чистой воды интеллектуальная фикция, концептуальный фантом ) и непонимании гуманитарной специфики, но и среди гуманитариев. К числу таковых, в частности, принадлежит известный американский лингвист и философ (сейчас более известный как политический публицист левых взглядов) Н.Хомский: согласно его теории генеративной грамматики логическое мышление и язык составляют часть генетического наследия личности .
Точка зрения о биологическом импульсе, биологическом основании социальности и культуры питается современной философской антропологией не в меньшей степени, чем естественнонаучными исследованиями. Импульс постмодернистскому размыванию границы гуманитарных и естественных наук был дан пересмотром понятия «тела» - главного рубежа между биолого-медицинскими науками и науками о культуре, между природой человека и его историей. В новой парадигме философской антропологии «тело», «телесность» оказываются основой экзистенции. Тело - та предельная точка, вокруг которой выстраивается система познания, оно обеспечивает человека опытом, превосходящим вербальный (известно, что 90 % получаемой человеком эмоционально значимой информации обрабатывается на невербальном уровне). Тело творит и выращивает язык и систему понятий, проектирует вокруг себя мир культуры и социальности .
Этот фундаментальный тезис философской антропологии нашел обоснование в последних достижениях антропологии физической. В обобщающей работе М.Л.Бутырской фактически доказано существование биологической основы человеческой эстетики и выявлена капитальная важность тела в системе человеческих коммуникаций .
В контексте темы диссертации сопряжение биологического и социологического ракурсов принципиально важно указанием на возможность врожденных этнических инстинктов восприятия и действия. Речь идет именно об инстинктах, то есть моделях, составляющих самоочевидное (не осознаваемое и не рефлектируемое) изначальное основание специфического восприятия и поведения этнических групп. Хотя нам кажется, что мы видим мир и действуем в нем естественным для человека вообще образом, в действительно мы воспринимаем и осваиваем его в манере человека определенной национальности. И это различие запрограммировано в силу его врожденности.
В рамках физической антропологии существует такое сравнительно новое направление, как антропоэстетика, изучающее «этнические особенности эстетического предпочтения морфотипа внешности» или, другими словами, восприятие и оценку этническими группами внешности людей. Теоретико-методологическое основание этого научного направления составляет фундаментальный вывод о биологической (а не только социальной) детерминированности взаимного человеческого восприятия, о «связи между генофондом (курсив мой. - B.C.) и социальными установками, коррелирующими, в свою очередь, с положительным или отрицательным восприятием и эстетическим суждением о морфотипах внешности». Это -важное указание на возможность этнической дифференциации общевидовой биологической матрицы человеческой эстетики. И действительно, этнические группы имеют собственные нормативные варианты эстетической красоты, привязанные к антропологическим особенностям этих групп: «Во всех русских группах вне связи с географической дифференциацией отмечаются относительно близкие варианты эстетически предпочитаемой красоты...».
Автор текста: Валерий Соловей
Материал создан: 13.12.2016
