Теоретико-методологические аспекты изучения «русского вопроса»
Напомню, что в фокусе символического подхода находятся мифы, символы, коллективная память и ценности. В частности, мобилизующую силу националистического призыва принято объяснять мифологической природой националистической идеологии, потому что именно миф якобы наиболее адекватен иррациональным этническим чувствам. Вообще иррациональность нередко считается отличительным свойством именно националистической идеологии.
Однако специалистам по истории идеологий хорошо известно, что не только националистическая, но вообще любая идеология иррациональна по своей природе и своему доминантному призыву. Ядро всякой идеологии составляет миф, а ее успех в деле политической мобилизации (что есть главная функция идеологии) в решающей степени зависит от способности «зацепить» иррациональный, бессознательный пласт человеческой ментальности. Напомню, что Юнг концептуализировал этот слой как коллективное бессознательное, а миф как форму выражения архетипа. Несколько упрощая, идеологический призыв можно представить как попытку с помощью мифа (или мифов) пробудить к жизни коллективное бессознательное и канализировать его в политику.
Такова общая схема, которая, реализуясь во множестве конкретно- исторических вариантов, оставляет открытым, может, несколько наивный, но кардинальный вопрос: почему в одних случаях идеологическая мобилизация оказывается успешной, в других - нет. К слову, перечень идеологических систем совсем не велик, их всего три: социализм (коммунизм), либерализм, национализм; консерватизм не имеет идеологического инварианта и поэтому его вряд ли можно считать самостоятельной идеологической системой. Не так уж обширен и набор мифологических модулей («кирпичиков»), которыми идеологии оперируют. Набор этнических мифов - о происхождении, о «золотом веке» и упадке, о неминуемом возрождении - более или менее общий для всех народов, но число неудачных попыток националистической мобилизации значительно превышает удавшиеся.
В общеметодологическом плане успех и неудачу идеологических призывов, политической мобилизации принято объяснять конкретно- историческими констелляциями факторов и обстоятельств. В качестве модели такого объяснения людям советской эпохи достаточно вспомнить знаменитое ленинское определение «революционной ситуации», на первый взгляд, грамотно сочетавшее объективные и субъективные факторы, и которое, тем не менее, не работало ни в контексте отечественной истории (революция 1917 г. была скорее опровержением, чем подтверждением ленинской концепции), ни за пределами России.
Можно понять телеологизм советской историографии, пытавшейся обосновать закономерность Октябрьской революции, представив ее естественным результатом российского развития. Однако оправданное дезавуирование советских концепций не сопровождалось, за редким исключением, выдвижением альтернативных новых. С помощью конспирологических гипотез невозможно понять (и даже поставить) капитальную, стержневую проблему советской истории: почему марксизм вызвал грандиозную и долговременную динамику не в Европе, для которой он изначально предназначался, а в России, которая, по справедливому указанию оппонентов Ленина, меньше всего подходила для реализации теорий Маркса? Масштаб, устойчивость и результаты этой динамики были слишком значительны, чтобы объяснять их случайностью, результатом заговора или большевистского насилия.
Идеологический призыв марксизма был услышан и создал беспрецедентный эффект именно в России в силу своего созвучия, соответствия русской ментальности. Он «зацепил» ее специфический слой - этническое бессознательное русского народа. Интеллектуальная и идеологическая история нашей страны второй половины XIX - начала XX вв. прошла под знаком напряженного поиска идеологической формулы, способной вызвать к жизни массовое движение. Результатом этого процесса стало рождение большевизма - специфического соединения марксизма как западной доктрины модернизации с русским народничеством как идеологией крестьянства и русским мессианизмом.
Большевизм явился не просто национальной стилизацией марксизма, он был в подлинном смысле слова русским, национальным марксизмом - не в области интеллектуальной доктрины, но в содержании своего обращенного к автохтонным массам призыва. «Национализацией» марксизма была обеспечена его адекватность России, создана «сцепка» с русскими архетипами, вызвавшая беспрецедентную социополитическую и социокультурную динамику русской революции и русского коммунизма.
Автор одной из наиболее важных книг последнего времени по истории большевистской революции обнаружил ее истинный эпицентр вне внешнего событийного ряда, в «психоментальности» - так определил предмет своего исследования В.П.Булдаков. В его работе последовательно проведена мысль о революции как актуализации (взрыве, буйстве) коллективного бессознательного и настойчиво подчеркивается этническая специфика этого бессознательного .
После этой обширной интродукции автор диссертации может дать собственное определение этноса. Этнос (этническая группа) - это группа людей, отличающаяся от других групп людей совокупностью антропологических и биогенетических параметров и присущих только этой группе архетипов, члены которой разделяют интуитивное чувство родства и сходства. Последняя часть определения важна для отделения этноса от расы: членов расы может объединять чувство сходства, но не родства.
Этнос отличается от социальных групп именно биологической передачей своих отличительных (пусть даже это социальные инстинкты) признаков, а этничность - такая же данность, как раса и пол. Короче говоря, этнос - сущностно биологическая группа социальных существ.
Предложенное биосоциальное понимание этничности не связано с трактовкой этничности в популярной концепции Л.Н.Гумилева. Только затянувшимся недоразумением, а также справедливой критикой Гумилевым социологизаторских подходов к этничности можно объяснить квалификацию его взглядов на этничность как «биологизаторских». В действительности, как убедительно продемонстрировал А.Й.Элез: «Мы... имеем дело скорее с претензией на биологизацию, которые уже сами по себе более чем нетипичны для советской науки. Именно эта претензия на нетипичный подход в сочетании с поверхностностью, выдаваемой за энциклопедичность знания, и ориентацией на читателя со средним образованием и обеспечила теоретическим работам Л.Н.Гумилева такую популярность в послесталинском СССР...». «"Биологизация" у Л.Н.Гумилева имеет место не как методологический принцип построения некоторой теории этноса, а как набор несуразиц, проистекающих из отсутствия способности логически рассуждать...»
Сам Гумилев вовсе не считал этнос биологическим явлением, равно как и социальным. Он называл его географическим явлением, связанным с «вмещающим ландшафтом» .
Возвращаясь к главной нити рассуждений, укажу на невозможность относительно достоверных суждений о механизме формирования этничности: представляет ли она расширенную форму родственного отбора (проще говоря, вырастает из объединенного кровным родством племени), как предполагают наиболее радикальные примордиалисты биологизаторского толка, или же возникает каким-то иным образом - вопрос, находящийся не только вне авторской компетенции, но и вне возможностей современной науки. Генезис этнического бессознательного, равно как и общечеловеческого коллективного бессознательного теряется в глубинах времени, составляя неразрывную часть сложнейшей проблемы антропо- и социогенеза.
Не уходя в бесплодное гипотетизирование насчет причин и механизма формирования этничности, довольно ограничиться фиксацией биосоциальной природы этноса в качестве отправной методологической позиции исторического анализа.
При этом сразу же стоит отметить очень важное для последующего изложения обстоятельство. Будучи врожденными, не имеющими собственного содержания мыспеформсши, этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации. Архетип вмещает самые различные, в том числе диаметрально противоположные, ценности и культурные стереотипы, сам не будучи ни ценностью, ни культурным стереотипом. Поэтому глубоко ошибочна распространенная тенденция называть этническими архетипами религию, тип социальной связи или культуру, которые вмещают великое множество архетипов в юнговском понимании. Конкретная религия, культура и социальная связь - не праисторические архетипы, а возникшие в ходе истории явления. Даже самые устойчивые из них подвержены изменениям вплоть до исчезновения. А вот архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род.
Предложенная трактовка этничности указывает выход из теоретического тупика, в котором оказалась современная этнология, примиряет ее основные противоборствующие парадигмы - условно, конструктивистскую и примордиалистскую (хотя сама эта дихотомиядовольно сомнительна ). В авторской интерпретации первоисточник этничности, упрощенно говоря, находится в человеческой голове (что близко к конструктивистскому пониманию этничности), но этническое качество имманентно человечеству (и это примордиализм).
Последнее утверждение противоречит свойственному современной науке отнесению формирования наций и появления национализмов к XVIII- XIX (самое раннее - XVII) вв. Это противоречие вызвано смешением (случайным или намеренным - другой вопрос) тесно связанных, но не тождественных и принадлежащих различным историко-культурным эпохам явлений - этноса и нации. Этническая модель организации прослеживается Э.Смитом с начала третьего тысячелетия до нашей эры (!), то есть чуть ли не с первых письменных источников. Возникновение же нации как принципиально нового типа социально-политической организации общества произошло в переживавшей революцию современности (в смысле Modern) Европе. И европейский опыт, возможно, уникален.
Если существо этноса (в авторской трактовке) - биосоциальное, то нации - социальное. Однако, несмотря на их различную природу, историко- логически предшествовавший нации этнос не только сосуществует с ней в современности, но и тесно связан с ней в структурно-содержательном плане . Обоснование Э.Смитом, Р.Брубейкером и Б.Яком аналитической и оценочной сомнительности противопоставления «гражданских» наций «этническим» содержало также признание важности этнического ядра для формирования современных наций и указание на значительную (возможно, определяющую) роль этнического компонента (вне зависимости от понимания этничности) в формировании даже самых «гражданских» и «политических» наций, включая иммигрантские .
Признание ядром этничности архетипов означает возможность разнообразных манифестаций этничности - культурных, религиозных, социополитических и др. Если пустые мыслеформы архетипов наполняются различным содержанием или, говоря по-другому, этнические архетипы переносятся на любые ситуации и объекты (в психоаналитическом языке это называется «трансфером»), то этничность может приобрести потенциально любую окраску. Подобная трактовка очень близка популярному постмодернистскому толкованию этничности как исключительно релятивистского и ситуативного явления - явления, которое «может проявляться повсюду, влиять на любые сферы жизни и деятельности человека, и в то же время его нигде нет» .
Принципиальное отличие авторской гипотезы состоит в том, что в ней этничность рассматривается не как артефакт, возникающий в результате взаимодействия идентичности и социокультурной среды, а как имманентное свойство человеческой психики, открывающее саму возможность таких ее проекций на социокультурную среду.
В исторической ретроспективе обнаруживаются самые разные манифестации этничности: культурная исключительность, конфессиональная принадлежность, династическая лояльность, территориальный и государственный патриотизм, национализм и др. Направление трансфера этнических архетипов определялось сложным взаимодействием конкретно-исторического контекста с господствующей «культурной системой» (терминология Б.Андерсона) эпохи. Поясню это подробнее.
Быть иудеем в средневековой Европе означало быть евреем. После покорения Ирландии англичанами-протестантами (в результате чего было вырезано, по самым скромным оценкам, не менее трети (!) населения этого острова) ирландцы особенно остро ощутили себя католиками. Нечто похожее пережили и русские: распространение православия и идентификация русскости по конфессиональному признаку стимулировались монголо-татарской оккупацией. Это отождествление еще более усилилось после падения Византии, когда Русь осталась единственным независимым православным государством современного ей мира. Трансферы этничности на религию, династическую лояльность, территориальный и государственный патриотизм выглядели предпочтительными и наиболее вероятными вариантами в господствовавшей культурной системе досовременной Европы. Бессознательная этничность рационализировалась в свойственных эпохе культурных формулах.
Преимущественный трансфер этничности в Новое время на нацию стал следствием революционной смены культурных систем, что составило важную часть формирования Современности. Одним из аспектов этой революции была замена религиозной картины мира светской (место Бога заняла трансцендированная нация - обещание бессмертия в виде сменяющейся цепи поколений), другим - крах легитимности богоизбранных монархов, которых в качестве источника суверенной власти опять же заменила нация. Нация оказалась одним из фокусов культурного языка новой эпохи. Не менее важно, что культурная революция происходила в сложной взаимосвязи и переплетении с формированием политики, что также представляло собой революцию - революцию в способах осуществления власти в человеческом обществе.
Политика как отношение и борьба социальных и политических субъектов по поводу власти - не только исторически поздний, но и уникальный, не имевший аналогов в других культурах и цивилизациях феномен, который возник в Европе приблизительно в XVI в. Естественным и неизбежным было использование в целях политики такого примордиалыюго (и поэтому потенциально очень сильного) чувства, как этничность, которое обрело в политике свое наиболее яркое, влиятельное и угрожающее воплощение. Мобилизация этничности, то есть сознательная стратегия (а не спонтанные действия, как это было раньше) по ее вовлечению в политику и положила начало явлению, известному нам сейчас как «национализм».
Итак, с Нового времени трансфер этничности был направлен преимущественно на нацию.
Эти рассуждения указывают на значительный эвристический потенциал предложенной концепции этничности, позволяющей решить основные научные противоречия в понимании ее природы и открывающей возможность нового взгляда на человеческую историю.
Хотя очевидная теоретическая несостоятельность социологического понимания этноса/этничности должна бы поощрить научное сообщество всерьез отнестись к гипотезе о биосоциальной природе данного явления, этому мешают интеллектуальная инерция и нежелание радикальной ревизии теоретического багажа науки, чреватые падением теоретических авторитетов и разрушением научных репутаций, и, не в меньшей (если не в большей) степени, культурно-идеологические предрассудки.
Биосоциальная трактовка этничности неприемлема для преобладающей части современного гуманитарного сообщества, как якобы вызывающая коннотации с расизмом и дезавуирующая фундаментальные положения общепринятого толкования идентичности и современного национального дискурса (например, идею свободного выбора национальной принадлежности). Утверждение об этничности как биологической данности, во многом предопределяющей социальные процессы, ставит под сомнение принципы политической корректности и либерально ангажированной науки. Этничность иосит врожденный характер, ее нельзя сменить подобно перчаткам; судьба народов в истории в значительной мере есть реализация их врожденных этнических качеств.
Между тем акцентирование биологического аспекта этничности в научном анализе, признание онтологического, фундаментального характера этнических различий не тождественны расизму как идеологии, обосновывающей господство одних расовых и/или этнических групп над другими в силу их врожденного неравенства. Хотя подобный теоретический подход в принципе может привести к расистским выводам, появление таких выводов в решающей степени зависит от историко-культурного и политико- идеологического контекстов.
Из презумпции врожденного различия народов не вытекает качественное превосходство одних этнических групп над другими или предзаданность их исторического успеха или провала. Как раз история наглядно свидетельствует, что успешные народы не всегда были успешными и вовсе не обязательно ими останутся. Арабы, покорившие когда-то чуть ли не половину мира и остановившиеся на иберийском пороге Европы, влачат сейчас отнюдь не блестящее существование. В то же время воспоминание о победоносном прошлом вдохновляет современный исламский фундаментализм. А современник арабского халифата вряд ли мог вообразить, что несколькими столетиями позже строителями величайших мировых империй окажутся покоренные испанцы, зажатые на западной окраине ойкумены англосаксы и живущие в медвежьем углу северной Евразии русские. Вероятно, взлет и падение арабов были следствием одних и тех же врожденных этнических качеств, которые в одном историческом контексте оказались преимуществом, а в другом - недостатком. И это относится ко всем народам, творившим или претендующим на то, чтобы творить историю.
Ошибочно и предположение, что биосоциальная трактовка этничности лишает человека права выбора национальности. Не следует смешивать научные критерии принадлежности к этнической группе с субъективным выбором человека.
Есть народы, определяющие этничность по крови. Наиболее известный пример - евреи, принадлежность к которым, согласно «Галахе» (религиозному закону), определяется кровью. Хотя в современном мире несравненно более распространено определение этнической принадлежности по культуре и языку. Другое дело, что, как показывает практика, свобода выбора этничности и даже выбора принадлежности к «политической» нации значительно преувеличена: в первом случае это, обычно, выбор между национальностью отца и матери (то есть между кровью), во втором случае гражданство главным образом приобретается по праву рождения (за исключением, конечно, иммигрантских наций).
Но и сама концепция «политической (гражданской) нации», с позиции которой ведется критика этнического национализма и биологического определения этничности, не имеет научного характера, а представляет культурно-идеологическую конструкцию - либеральный миф .
Таким образом, главные аргументы против биосоциального понимания этничности носят не научный, а культурно-идеологический и моральный характер. Однако эти табу настолько влиятельны, что деформируют логику научного поиска и даже здравый смысл.
Автор текста: Валерий Соловей
Материал создан: 13.12.2016
