Дюк

Из славнаго города из Галича,
Из Волынь земли богатые,
Да из той Карелы из упрямые,
Да из той Сорачины из широки,
Из той Индеи богатые,
Не ясен сокол там пролётывал,
Да не белой кречетко вон выпорхивал,
Да проехал удалой дородний доброй молодец,
Молодой боярской Дюк Степанович.
Да на гуся ехал Дюк на лебедя,
Да на серу пернасту малу утицу, ,
Да из утра проехал день до вечера,
Да rfe наехал не гуся и не лебедя,
Да не серой пернастой малой утицы.
Да не расстреливал ведь Дюк-от триста стрел,
Да триста стрел ровно три стрелы,
Головой-то начат проговариват:
— Да всем-то стрелам я цену знаю,
Только трём стрелам я цены не ведаю.
Почему эти стрелы были дороги?
Да потому эти стрелы были дороги,
На три гряночки были стрелы строганы,
Да из той трестиночки заморские.
Да еще не тем стрелы были дороги,
Что на три гряночки были стрелы строганы,
Да тем-де были стрелы дороги,
Перены-де пером были сиза орла,
Не того орла сиза орловича,
Да которой летае по святой Руси,
Бьет сорок, ворон, черную галицу,
Да тово-де орла сиза орловича,
Да который летае по синю морю,
Да и бьет-де он гуся да и лебедя
И отлетаёт садится на бел камень,.
Щиплет ронитде перьица орлиные^
Да отмётыват на море на синеё.
Мимо едут-де гости карабельщики,
Да развозят те перьица по всем ордам,
По всем ордам по всем украинам,
Дарят царей всё царевичёв,
Дарят королей и королевичёв,
Дарят сильных могучих богатырёв.
Да пришли эты перья мне во даровях,
Оперил-де я этым пёрьем три стрелы.
Да еще не тем, братцы, были стрелы дороги,
Что перены-де были перьем сиза орла, —
Да тем-де стрелы были дороги:
В нос и в пяты втираны каменья яфанты.
Где стрела та лежит, так от ней луч печёт,
Будто в день от краснаго от солнышка,
Да в ночи-то от светлаго от месяца.
Да собирал Дюк стрелы во един колчан.
Да дело-то ведь, братцы, деется:
Да во ту ли во суботу великодённую
Да приехал Дюк во свой Галич град,
Да ушли ко вечерни ко христовские,
Да пошел Дюк ко вечерни христовские,
Отстояли вечерню в церкви божьей,
Да выходит-де Дюк из божьёй церквы,
Становился на крылечки перёные.
Да выходит ево матушка из божьей церквы,
Да понизешенько Дюк поклоняется,
Да желтыма-ты кудрями до сырой земли,
Да и сам говорит-то таково слово:
-— Государыни ты свет а моя матушка! .
Да на всех городах, мать, много бывано,
Да во городи во Киеви не бывано,
Да Владимира князя, мать, не видано,
Да государыни княгины свет Апраксий.
Дай мне, матушко, прощенье-бласловлеиие —
Съездити во Киев град,
Повидати солнышка князя Владимира,
Государыню княгину свет Апраксию.
Говорила ему мать да таково слово:
— Да свет ты моё чадо милое,
Да молодой ты боярской Дюк Степанович!
Да не езди тко ты ужо во Киев град.
Да живут там люди всё лукавые,
Изведут тебя доброго молодца,
Быв хороша наливного яблока.
Да говорил Дюк матери ответ держал:
— Да государыни моя ты родна матушка!
Да даси, мать, прощеньё — поеду я,
И не даси, мать, прощенья — поеду я.
Да давала матушка прощениё,
Да матушкино благословениё,
Давала матушка плётоньку шелковую.
Да поклон отдал Дюк, прочь пошел
Да ходил на конюшню стоялую,
Да выбирал жёребца себе неёзжана,
Да изо ста брал да из тысячи,
Да и выбрал себе бурушка косматого.
Да у бурушка шорсточка трёх пядей,
Да у бурушка грива была трёх локот,
Да и фост-от у бурушка трёх сажён.
Да уздал узду ему течмяную,
Да седлал ён седелышко черкасское,
Да накинул попону пестрядиную,
Да строчена была попона в три строки: ,
Да первёя строка красным золотом,
Да другая строка чистым сёребром,
Да третья строка медью казаркою.
Да котора-де была казарка медь,
Да^подорожке ходит злата и серебра,
Да не дорога узда была в целу тысящу,
Да не дорого седёлко во две тысящи,
Да попона та была во три тысячи.
Снарядил-де Дюк лошадь богатырскую,
Да отходит прочь сам посматриват,
Да посматриват Дюк поговариват:
— Да и конь ли лошадь, али лютой зверь,
Да с- под наряду добра коня не видети.
Да в торока-ты кладёт платья цветные,
В торока-ты кладёт калены стрелы,
Да в торока-ты кладёт золоту казну,
Да скоро дётина забирается.
Забирался-де скоро на коня ли сам сел,
Хорошо-де под ним добрый конь повыскочил,
Через стену маше прямо городовую,
Через высоку башню наугольнюю.
Да хорошо-де пошел в поле добрый конь,
Да мети-ты мече он по версты,
Да мети-ты мече по две версты,
Да по две по три пятй-де вёрст.
Да повыше идёт~дерева жаровчата,
Да пониже иде облака ходячего,
Да он реки озёра между ног пустил,
Да гладкие мхи перескакивал,
Да синеё-то море кругом-де нёс.
Да налегала на молодца Горынь-змея,
Да о двенадцати зла-де ли о хоботах,
Да и хочет добра коня огнем пожечь.
Да добрый конь у змеи ускакивал,
Да добра молодца у смерти унашивал.
Да налегал тут на молодца лютый зверь,
Да хочет добра коня живком сглотить,
Да со боярским со Дюком со Степановым.
Да доброй конь у зверя ускакивал,
Добра молодца у смерти унашивал.
Да налетело на молодца стадо Грачев,
Да по нашему стадо черных воронов,
Да хотят оны молодца расторгнута.
Да доброй конь у Грачёв ускакивал,
Добра молодца у смерти унашивал.
Да й те заставы Дюк проехал вси,
Да на заставу приехал на четвертую.
Да край пути стоит во поли бел шатёр,
Во шатрй-то спит могуч богатырь,
Да старой-де казак Илья Муромец.
Да приехал-де Дюк ко белу шатру,
Да не с разума слово зговорил:
— Да кто-де там спит во белом шатре,
Да выходи-ко с Дюком поборотися.
Да вставае Илья на чеботы сафьянные,
Да на сини чулки кармазинные,
Да выходит старик из -бела шатра,
'Д а сам говорит таково слово:
— Да я смею-де с Дюком поборотися,
Поотведаю-де Дюковой-то храбрости.
Да одолила-де страсть Дюка Степанова,
Да падал с коня Ильи во резвы ноги,
Да и сам говорил а таково слово:
— Да одно у нас на небеси-де солнце красное,
Да один на Руси-де могуч богатырь,
Да старой-де кёзак Илья Муромец!
Да кто-де с им смее поборотися,
Тот боками отведает матки тун-травы.
Да Ильи эти речи полюбилисе,
Да и сам говорил а таково слово:
— Да ты удалой дородний доброй молодец,
Молодой ты боярской Дюк Степанович!
Да ты будёшь во городи во Киеви,
Да живут там ведь люди всё лукавые,
Да и станут налегать на тёбя молодца,
Да ты пиши ярлыки скорописчаты,
Да ко стрелам ярлыки припечатывай,
Да расстреливай стрелы во чисто поле.
У меня-де летае млад ясён сокол,
Да собирает-де все стрелы со чиста поля,
Да пособлю-де я, детина, твоему горю.
Да поклон отдал Дюк, на коня ли сам сел,
Да поехал ко городу ко Киеву.
Да приехал он ведь во Киев град,
Через стену маше прямо городовую,
Да через высоку башню наугольнюю,
Да приехал ко палаты княженецкие.
Соходил он со добра коня,
Да оставливал он добра коня
Неприкована ево да непривязана,
Да пошел-де Дюк во высок терём,
Да приходит Дюк во высок терём,
Крест тот клёдет по писаному,
Да поклоны ведет по учёному,
На все стороны Дюк поклоняется,
Желтыма-ты кудрями до сырой земли.
Владимира в доме не случилосе,
Да одне как тут ходя люди стряпчие.
Говорит туто Дюк таково слово:
— Да вы стряпчие люди все дворецкие!
Да где у вас солнышко Владимир князь?
Говорят ему люди стряпчие:
— Да ты удалой дородний доброй молодец!
Да изученье мы видим твое полноё,
Да не знамы теби ни имени ни вотчины.
У нас Владимира в доме не случилосе,
Да ушол ко заутрени христовсгкие.
Да больше Дюк не разговаривал.
Да выходил он на улицю паратную,
Да садился Дюк на добра коня,
Да приехал к собору богородицы.
Соходил-де Дюк со добра коня,
Да оставливал он добра коня
Неприкована ево да непривязана,
Да зашол-де Дюк во божью церковь.
Да крест тот кладёт по писаному,
Поклон ведёт по ученому,
Да на все стороны Дюк а поклоняется,
Желтыма-ты кудрями до сырой земли.
Становился подле князя Владимира,
Промежду-де Бермяты Васильевича,
Промежду-де Чурила сына Плёнковича,
Да кланяется да поклоняется,
Да на платье-де часто сам посматриват.
— Да погода-та, братцы, была вёшная,
Да я ехал мхами да болотами,
Убрызгал-де я свое платьё цветное.
Говорил тут Владимир таково слово:
— Да скажись-ко, удалый дородний добрый молодец!
Ты коей орды да коей земли,
Тебя как молодца зовут по имени?
— Да есть я из города из Галича,
Из Волынь-земли из богатые,
Да из той Карелы из упрямые,
Да из той Сорочины из широкие,
Да из той Индеи богатые.
Молодойде боярской Дюк Степанович,
Да на славу приехал к тебе во Киев град.
Говорил-де Владимир таково слово:
— Да скажи, удалый дородний добрый молодец!
Да давно ли ты из города из Галича?
Говорит-де Дюк ему, ответ держит:
— Да свет государь ты Владимир князь!
Да вечерню стоял я в славном Галиче,
Да ко заутрены поспел к тебе во Киев град.
Говорил-де Владимир таково слово-
— Да дороги ли у вас кони в Галиче?
Да говорил Дюк Владимиру ответ держал:
— Да есть у нас кони, сударь, по рублю,
Да есть, сударь, кони по два рубли,
Да есть по сту, по два, по пяти-де сот.
Да своему-де я добру коню цены не знай,
Да я цены не знай бурку, не ведаю.
Говорил-де Владимир таково слово:
— Слушайте, братцы князи бояра!
Да кто бывал, братцы, кто слыхал,
Да от Киева до Галича много ль расстояния?
Говорят ему князи да и бояра:
— Свет государь ты Владимир князь!
Да окольней дорогой — на шесть мисяцев,
Да прямой-то дорогой — на три мисяца.
Да были бы-де кони переменные,
С коня-де на конь перескакивать,
Из седла в седло лишь перемахивать.
Да говорят ему князи да и бояра:
— Да сбет государь ты Владимир князь!
Да не быть тут Дюку Степанову,
Токо быть мужичёнку заселыцины,
Да заселыцины быть деревеньщины.
Да жил у купца гостя торговаго,
Да украл унёс платьё цветное.
Да жил у иного боярина,
Да угнал у боярина добра коня,
На иной город приехал и красуется,
Над тобой-то князем надсмехается,
Да над нами боярами пролыгается.
Да отстояли оны заутрйну в церкви божией,
Да с обиднею да святые честные молебны.
Выходили на улицу паратную.
- Да на улици стоит народу и сметы нет,
Да смотрят на лошадь богатырскую,
На ево-то снаряды молодецкие.
Да садились ёны-де по добрым коням,
Да поехали к высокому терему,
Да еде-де Дюк, головой качат,
Головой-то качат, проговариват:
— Да у Владимира всё а не по нашему.
Как у нас-то во городе во Галиче,
Да у моёй-то сударыни у матушки.
Да мощёны-де были мосты всё дубовые,
Сверху стланы-де сукна багрецовые.
Наперёд*де пойдут у нас лопатники,
За лопатниками пойдут и метельщики,
Очищают дорогу сукна стлатаго.
А твои мосты, сударь, неровные,
Неровные мосты да всё сосновые.
Да приехали оны к широку двору,
Головой-то начат Дюк, проговариват:
— Да хороша была слава на Владимира,
Да у Владимира всё-де не по нашему.
Как у нас во городи во Галиче,
Да у моей-то сударыни у матушки,
Над воротами было икон до семйдесят.
А у Владимира того-де не случилосе,
Да одна та икона была местная.
Да заехали оны на широкой двор,
Да головой начат Дюк, проговариват:
¦— Да хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де всё а не по нашему.
Как у нас то во городе во Галиче,
Да у моей сударыни у матушки,
На дворе стояли столбы всё серебряны,
Да продёрнуты кольца позолочены,
Разоставлена сыта медвяная,
Да насыпано пшены-то белоярые,
Да е что добрым коням пить-есть-кушати,
А у тебя, Владимир, того-де не случилосе.
Да зашли-де оны во высок терём,
Да садились за столы за белодубовы,
Понесли-де по чарке зелена вина.
Да молодой боярской Дюк Степанович
Головой-то качат, проговариват:
— Да хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де все а не по нашему.
Как у нас-то во городе во Галиче,
У моей-то сударыни у матушки,
Да глубокие были погребы,
Сорока-де сажон в землю копаны.
Зелено вино на цепях висит на серебряных,
Да были в поле-то трубы понавёдены.
Да повеет-де ветёр из чиста поля,
Да проносит затохоль великую,
Да чару ту пьешь — другая хочется,
Да без третьей чары минуть нельзя.
А твое, сударь, горько зелено вино,
Да пахнёт на затохоль великую.
Понесли последню еству — колачики крупишаты.
Говорил-де Дюк таково слово:
.— Хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де все а не по нашему.
Как у нас-то во городе во Галиче,
У моей-то государыни у матушки,
Да колачик съесй, а другаго хочется,
А без третьёго да минуть нельзя.
Да твои, сударь, горькие калачики.
Да пахнут ёны на фою сосновую.
Да тут-то Чурило стало зазорко,
Да и сам говорил таково слово:
— Да свет государь ты Владимир князь!
Да когда правдой детина похваляется,
Дак пусть ударит со мной о велик заклад:
Щапить-басить по три года
По стольнему городу по Киеву,
Надевать платья на раз, на другой не перенашивать.
Порок поставили пятьсот рублей:
Который из их а не перещапит,
Взяти с того пятьсот рублей.
Премладыи Чурило сын Плёнкович
Обул сапожки-ты зелен сафьян,
Носы — шило, a пята— востра,
Под пяту хоть соловей лети,
А кругом пяты хоть яйцо кати.
Да надел ён шубу-ту купеческу,
Да во пуговках литы добры молодцы,
Да во петельках шиты красны девицы,
Да наложил ён шапку черну мурманку,
Да ушисту-пушисту и завесисту,
Спереди-то не видно ясных очей,
А сзади не видно шеи белые.
А молодой боярской Дюк Степанович,
Да по Киеву он не снаряден шол.
Обуты-то у его лапотци-ты семи шелков,
И в этые лапотци были вплетаны
Каменья всё яфонты.
Да который же камень самоцветные
Стоит города всего Киева,
Опришно Знаменья богородицы,
Да опришно прочих святителей.
И надета была у его шуба-та расхожая,
Во пуговках литы люты звери,
Да во петельках шйты люты змеи.
Да брал он Дюк матушкино благословлениё,
Плётоньку шелковую.
so
Да подёрнул Дюк-от по пуговкам,
Да заревели во пуговках люты звери;
Да подёрнул Дюк-от по пётелькам,
Да засвистали во петельках люты змеи.
Да от тово-де рёву от зверинаво,
Да от тово-де свисту от змеиного,
Да в Киеви старой и малой на земли лежит.
Токо малые люди оставалисе,
Да за Дюком всем городом Киевом качнулисе.
— Тебе спасибо, удалый дородний добрый молодец!
Перещапил ты Чурила сына Плёнковича.
И тогда взял он с Чурила пятьсот рублей,
Да .купил на пятьсот зелена вина,
Да напоил он голей кабацких всех до пьяна.
Тогда все тут голи зрадовёлисе.
Тут еще Чурилу стало зазорко,
Да сам говорил таково слово:
— Свет государь ты Владимир князь!
Когда ж правдой детина похваляется,
Да пошлём мы туда переписчика,
Во славную во Волынь землю.
— Кого нам послать переписчиком?
— Да пошлём мы Добрынюшка Микитьевица.
Да поехал Добрыня во Волынь землю,
Во славной во Галич град,
Житья его богачества описывать.
Да нашол он три высоки три терема,
Не видал теремов таких на сём свете.
Зашол Добрыня во высок терём,
Да сидит жена стара матера,
Мало шолку, вся в золоте.
Говорил-де Добрынюшка Микртьевич:
— Ты здравствуй, Дюкова матушка!
Тебе сын послал челомбитиё,
Понизку велел поклон поставити.
Говорила жена стара матера:
— Удалой дородний добрый молодец!
Изученье вижу твоё полноё,
Да не знай тебе ни имени ни вотчины.
А я не Дюкова здесь а есть ведь матушка,
А Дюкова здесь а есть портомойница.
Да тут Добрыни стало зазорко.
Отъезжал-де Добрыня во чисто полё,
Да просыпал Добрыня ночку темную.
На утро приехал он во Галич град,
Да нашол три высоки три терема,
Не видал теремов таких на сём свете.
Да зашол-де Добрыня во высок терём.
Да сидит жена стара матера,
Мало-де шолку, вся в золоте.
Говорил-де Добрыня таково слово:
— Ты здравствуй, Дюкова матушка!
Тебе сын послал челомбитие,
Понизку велел поклон поставити.
Говорит жена стара матера:
— Удалой ты дородний добрый молодец!
Я не знай тебе ни имени ни вотчины.
Да не Дюкова здесь а есть я матушка,
А Дюкова здесь а есть я божатушка.
Не найти тебе здесь Дюковой матушки.
У нас на утро христово воскресениё,
Да ты стань на Дорогу прешпехтивую,
Где-ка стланы сукна багрецовые.
Наперёд пойдут у нае лопатники,
За лопатниками пойдут метельщики,
Очищают дорогу сукна стланаго,
Дак ты стань на дорогу прешпехтивую.
Да пойдёт тут Дюкова-та матушка.
Да тут Добрыни стало зазорко.
Отъезжал Добрыня во чисто полё,
Просыпал Добрыня ночку темную,
На утро приехал он во Галич град,
Да стал на дорогу прешпехтивую,
Где-ка стланы сукна багрецовые.
Наперед пошли тут лопатники,
За лопатниками пошли метельщики,
Да очищают дорогу сукна стланаго.
Потом пошла ужо тблпа-де вдов,
Пошла тут Дюкова-та матушка.
То умеет детина покланятигя
Желтыма кудрями до сырой земли.
— Ты здравствуй, Дюкова же матушка!
Тебе сын послал челомбитие,
Понизку велел поклон поставити.
Говорила Добрыня мати таково слово:
— Скажи ты, удалый дородний добрый молодец*
Я не знай тебе ни имени ни вотчины.
А изученье вижу твоё полноё.
У нас севодня христово воскресениё,
Пойдём со мной во божью церковь,
Простой ты обедню воскресённую.
Заберу молодца тебя в высок терём,
Напою накормлю хлебом солию.
Простояли обедню в церкви божией,
Забрала молодца во высок терём,
Поит и кормит да много чествует.
Да премладыи Добрынюшка Микитьевич
Выходил из-за стола из-за дубоваго,
Да сам говорил таково слово:
— Да государыни ты Дюкова матушка!
Да я ведь приехал на тебя смотреть,
Житья твоево богачества описывать:
Призахвастался сын твой богачеством.
Да брала старуха золоты ключи.
Да привела его в погребы темные,
Где-ка складена деньга не хожалая.
Смекал Добрыня много времени,
Да не мог он деньгам и сметы дать.
Да привела его в амбары мугазенные,
Где-ка складены товары заморские.
Да смекал Добрыня много времени,
Не мог товарам он сметы дать.
Да садился Добрыня на ременьчат стул,
Да писал ярлыки скорописчаты,
Да сам говорил таково слово:
— Да нам с города из Киева,
Да везти бумаги на шести возах,
Да чернил-то везти на трёх возах,
Да описывать Дюково богачество,
Да не описать будёт.
Да прощался Добрыня-то с Дюковой матуШкой,
Да садился Добрыня на добра коня,
Да поехал ко городу ко Киеву.
Приехал он в славной Киев град,
Да ко князю Владимиру,
Ярлыки на дубов стол клал,
Словесно-то больше сам роосказыват.
Тогда Дюкова правда сбывается,
Да будто вёшняя вода розливается,
Де еще тут Чурилу стало зазорко,
Да сам говорил таково слово:
— Свет государь ты Владимир князь!
Да когда же правдой детина похваляется,
Дак пусть со мной ударит о велик заклад:
Скакать на добрых коней,
За матушку Почай-реку,
И назад на добрых конях отскакивать.
И ударились ёны о велик заклад,
Да не о сте оны и не о тысяче,
Да ударились оны о своих о буйных головах:
Которой из их не перескочит,
Дак у тово молодца голова срубить.
Премладыи Чурило-то сын Плёнкович,
Выводилде Чурило тридцать жеребцов,
Из тридцати выбирал-де самолучшаго.
Да разганивал да он разъезживал,
Из далеча далёча из чиста поля,
Да скакалде за матушку Почай-реку.
Молодой-от боярской Дюк Степанович
Да не разганивал да не разъезживал,
Да с крутого берегу коня своего приправливал,
Да скочил-де за матушку Почай-реку,
И назадь на добром коне отскакивал,
И Чурила к крутому берегу притягивал.
Тогда выдёргивал Дюк-от саблю вострую
Да хотел ему срубить буйну голову.
Тогда вступился князь и со княгиною,
Говорили Дюку Степанову:
— Удалый дородний добрый молодец!
Не руби ты Чурилу буйной головы,
Да спусти ты Чурила на свою волю.
Тогда Дюк-от пинал Чурила правой ногой,
Да улетел Чурило во чисто поле,
Да сам говорил таково слово:
— Ай-де ты, Чурило сухоногие!
Да поди щапи с девками да с бабами,
А <не> с нами с добрыма молодцами.
Да прощается Дюк-от со князем Владимиром,
С государынею княгиной Апраксией.
— Да простите вы, бояра все киевскп,
Все мужики огородники!
Да споминайте вы Дюка веки на веки.
Да садился Дюк на добра коня,
Да уехал Дюк во свой Галич град,
Ко своей-то матушки сударыни,
Да стал жить быть, век коротати.

Материал создан: 02.11.2015