Где бы мы, русские зарубежники, ни жили и чем бы мы ни зарабатывали свой хлеб – мы должны учиться у событий, наблюдать, осмысливать и делать выводы, чтобы передать эти выводы новым русским поколениям. Укажем на некоторые поучительные события и обстоятельства.
I. Во Франции с ноября до мая готовился и обсуждался новый избирательный закон, судьба которого до самого конца была неопределенна. Вся эта работа протекала в напряженной партийной атмосфере: каждая партия (от «голлистов» до коммунистов) стремилась провести такой избирательный закон, который был бы благоприятен именно ей, и провалить всякую иную формулировку. Не подлежало никакому сомнению, что Франция, как единая страна, и французский народ, столь потрясенный второй мировой войной, – нуждается в надпартийном или сверхпартийном, патриотически-волевом правительстве, которое имело бы за собой прочное, не партийное, а государственно-мыслящее большинство и выправило бы валютный, хозяйственный крен государства. Надо было думать не о «частном», а об «общем», о том, что или у всех сразу будет правопорядок, монетная единица, возможность продуктивного труда, суд, армия, или чего все вместе будут лишены. А партии искали своего, частного, воображая, что они сумеют осчастливить целое – из своего партийного сектора, раздувшегося до большинства.
Чтобы создать такое правительство, надо было покончить с пропорциональной системой и вернуться к мажоритарной. Пропорциональная система кажется людям более «справедливой»: она создает зеркало, лучше отображающее состояние мнений и партий в стране, но зато она дробит силы и затрудняет общегосударственное единение. Мажоритарная система упрощает дело, открывая путь преобладающей партии или немногим партиям и отметая государственно-незрелые и бессильные партийные образования. Естественно, что «пропорциональному парламенту» труднее всего вернуться к «мажоритарному упрощению», что мы и наблюдали: ибо малые партии боятся исчезнуть в ничтожестве.
В результате возник компромисс из обеих систем настолько сложный, что его почти невозможно свести к общим формулам. Одна из самых значительных и беспристрастных газет демократической Швейцарии характеризует новый избирательный закон так: «Дитя, рожденное в многомесячных муках, оказалось слабым и уродливым»; преимущества мажоритарности почти утрачены, опасности пропорциональности не устранены; «компромисс является результатом не только благих, но и дурных намерений»; «многие депутаты предпочитали создать урода, потому что они совсем не хотели избирательной реформы»; «народ не поймет всей этой сложности, и это грозит воздержанием от голосования», т. е. массовым абсентеизмом. Чему все это нас учит?
1. Чем более какой-нибудь народ является утомленным, обедневшим, разочарованным и, главное, неустойчивым в вопросах морали и правосознания, тем труднее ему восстановить свой уровень жизни – посредством демократического и особенно партийно-демократического сговора. Достаточно представить себе Россию после большевистской революции.
2. Партии находятся на высоте только тогда и только постольку, поскольку они способны мыслить государственно, а не партийно. Партийно мыслящие партии могут стать началом сущего разложения и гибели.
3. Люди «дурных намерений» вряд ли заслуживают признания за ними политической правоспособности и дееспособности.
4. Пропорциональная избирательная система ставит себе дурную и ложную цель: проводить в парламент государственно незрелые партийные меньшинства, домогающиеся власти, к которой они не способны ни по числу, ни по состоянию своего правосознания.
5. Демократия не имеет единой общепризнанной системы голосования: шесть месяцев разногласия и раздора в классически демократической стране доказали это с очевидностью: здесь все колеблется, все спорно.
6. В каждой стране должна быть выработана и введена своя, особая, именно для нее подходящая система голосования. Здесь нет догмата или хотя бы общего правила.
7. Избирательная система, непонятная народу, не должна ни предлагаться, ни вводиться. Последствия могут быть фальшивые и печальные (выборы в Учредительное собрание 1917 г.) только.
8. Демократия Древнего Рима в трудных обстоятельствах государственной жизни назначала срочно, связанного целевым заданием, ответственного диктатора и этим справлялась с бедой.
II. В прошлом году в Соединенных Штатах вышла любопытная книга Гунтера о покойном, президенте Франклине Делано Рузвельте, трижды всенародно избранного в президенты. Книга написана в хвалебном тоне и характеризует его всесторонне: болезнь его («детский паралич», от которого он так и не оправился), терпение его в борьбе с болезнью, любовь его к отдохновительному мореплаванию, лояльность его в уплате налогов, страсть к собиранию корабельных моделей и почтовых марок и т. д. Между прочим, Гунтер указывает на «один из главных недостатков Рузвельта»: это его «нелюбовь к продумыванию сложных вопросов. Он принимал решения быстро, почти инстинктивно и не любил их менять». Это подчеркивает и г. Седых в своей рецензии, помещенной в нью-йоркской газете «Новое Русское Слово» (1950, сент. 10).
Читатель, наверное, задумается: какие же вопросы в законодательстве и управлении Соединенных Штатов – не являются сложными? Президент США является, как известно, не только главою государства, но и премьер-министром, и главнокомандующим армией и флотом. Какие же из его огромных и ответственных полномочий ставят его народ перед немудреными «вопросиками», элементарными и простыми? Глава всех министерств всеминистр, окруженный «секретарями» по собственному выбору, – он имеет перед собой все сложнейшие дела огромного государства: хозяйственные, торговые, социальные, бюджетные, полицейские, дипломатические, военные, военнопромышленные, военноразведочные, морские… А во время войны он был главнокомандующим, направлявшим все военные операции мировой войны – от Пирл-Харбора до Панамы, от Шербурга до Праги, от Филиппин до Египта и Италии; и в то же время он был главою дипломатии, то присутствуя, то отсутствуя на конференциях в Москве (1942), в Касабланке, Квебеке, Вашингтоне, Каире и Тегеране (1943) и, наконец, в Ялте (1945)…
Все эти «вопросы» (без всякого исключения) отличались и отличаются чрезвычайной сложностью, и решение их возлагало на решающего мировую ответственность. Все, что Рузвельт делал и сделал за десятилетие своего правления и командования, – все предопределило результат мировой войны и позднейшие коммунистические успехи; все было для человечества – судьбоносным, и в прошлом, и в настоящем, и в будущем; все это вызвало к жизни ту мировую «конъюнктуру», которая ныне чревата третьей мировой (атомной) войной и из которой так трудно найти не гибельный исход.
И все это он, по сообщению его прославителей, «не любил, продумывать»… «Инстинкт» есть, конечно, замечательная сила, дар природы. «Почти-инстинкт», вероятно, тоже полезная штука… Но ведь тут дело шло не о погоде, не об охоте, не о самолечении, не о питании и не о деторождении, а о надвигающихся с 1904 года (японская агрессия) и с 1914 года (германская агрессия) мировых войнах и о разразившейся в 1917 году (коммунистическая агрессия) революционной катастрофе. Увы, инстинкт не подсказал ему, что Порт-Артур и Чемульпо были прямыми предвестниками Пирл-Харбора; что Германия, проиграв первую мировую войну и возродившись на американских кредитах, готовит вторую; что Третий Интернационал не «союзник» Соединенных Штатов, а заклятый враг; что необходимо вместе бить и врозь идти, предвидя наводнение Америки коммунистической агентурой и готовясь в мировой борьбе против посяганий Третьего Интернационала.
Но именно от «непродумывания этих сложных; вопросов» – Восточная Европа и Маньчжурия были отданы коммунистам, Китай был обречен в добычу им же. Америка была наводнена явными и тайными коммунистическими агентами, секрет атомной бомбы не был соблюден, и весь мир увидел себя в напряженном положении наших дней… Конечно, для «продумывания» можно было организовать из очень умных людей так называемый «мозговой трест», который и должен был заниматься «предварительным продумыванием»; но могло ли оно отменить «последующее и окончательное» продумывание со стороны ответственнейшего и решающего лица?..
Читатель книги Гунтера, наверное, спросит еще: Известно ли было это свойство умершего в 1945 году президента – его избирателям? Как могло оно укрыться от них? А если было известно, то чем объясняется его троекратное избрание? Ибо выдвигавшие его верхи партии демократов, конечно, не забывшие таких великих президентов, как Вашингтон, Джефферсон, Джексон и Линкольн, не могли не знать особенностей своего кандидата.
Невольно вспоминается замечание одного мудрого государствоведа, указывавшего на то, что избираемый глава государства обычно избирается из людей несильных и несамостоятельных, легко поддающихся влиянию и не очень склонных лично продумывать сложные вопросы и ответственно решать их.
Но, видимо, только беспристрастный историк будущего установит значение деятельности Франклина Рузвельта и его влияние на ход мировой историй.
Материал создан: 18.07.2015
