Русское искусство. Его источники. Его составные элементы. Его высшее развитие. Его будущность.
Чтобы понять характер русского искусства, надо уяснить себе состояние народонаселения России. Русское искусство было искусством преимущественно религиозным; оно развивалось и распространялось вместе с религиозным чувством. Но религиозное чувство в России было, и остается, еще и теперь, тесно связанным с любовью к стране и почве. Патриотизм и вера сливались воедино в представлении древнерусского человека.
Это стремление, слить одно в два чувства, совершенно различные для западных народов, должно было иметь значительное влияние на выражении искусства. Народонаселение обширной русской территории было относительно рассеяно на большом пространстве. Долгое время взаимные сношения, вследствие значительных расстояний, были редки; большие города, весьма удаленные друг от друга, имели притязание на самостоятельность и свято сохраняли предания, которые, как им казалось, поддерживали ее. Изменить что либо в принятых обычаях, в памятниках города или в облике вещей, которые были издавна перед глазами, значило разрушить символ, уничтожить воспоминания о славном прошлом, на который каждый город старался опереться.
Такие города, как Киев, Новгород, Владимир, Ростов и Москва, крепко держались своих древних памятников, разных вещей и древних икон, которые в них заключались. Вся роскошь искусства сосредоточилась в религиозных зданиях и монастырях, и если время разрушало эти памятники, то, при восстановлении их, старались сохранить первоначальный вид. Когда монахи уходили чрез леса и болота, покрывавииие эти обширные страны, проповедывать свет христианства в среде сельского населения, долго еще остававииегося в диком состоянии, они приносили с собой в эти новые центры основы искусства, неизбежно оставиииеся неизменными. Нужно было действовать на зрение этого населения и поэтому иконописание довольно рано распространилось в России.
Оно было чтением текста, предлагаемым этим грубым умам: а чтобы чтение это было всегда понятным, не следовало ничего изменять в начертании образов. Таким образом архаизм воцарился в живописи. Спаситель, Богоматерь, Апостолы, Пророки и Святые должны были изображаться всякий по своему. Известным образом, для того, чтобы каждое из этих святых лиц, могло быть узнаваемо и почитаемо, сообразно его достоинству. Иконописание стало письмом, и значит, оно должно было приобрести определенность письма. Этим объясняется почему в России, раз принятая византийская иконография, осталась неизменной тогда как другие отрасли искусства претерпевали в своих формах значительные видоизменения.
Нет ничего удивительного, если народы, тесно и плотно населяющее западную Европу и издавна освоившиеся с общностью взглядов, происходящей от их правильного образа правления, изменяют ежедневно язык искусств. Частые и легкие сношения содействуют постоянно взаимному пониманию. Но не то бывает, когда население рассеяно на большом пространстве и когда состояние гражданственности в городах значительно отличается от относительно первобытного состояния деревень. Тогда единство взглядов может установиться лишь при том условии, чтобы ничто не изменялось в языке искусства, в особенности в том, что касается религии а так, как религия в России, в течении многих столетий, была одним только средством, единством, то надо было, чтобы её выражение, её видимые знаки не претерпевали никаких изменений.
Неизменность типов русской иконографии, заимствованной из Византии, имела следовательно, законную причину существования и теперь, вероятно, еще не настало время видоизменить её типы, потому что русский крестьянин, для того, чтобы прочесть образ, как выражались Римляне, должен увидать его таким, каким видели его предки. Корсунский образ имеет следовательно, для русского значение, оценить которое, вполне но его достоинству, весьма трудно для жителей Запада. Образ для русского человека, — это связь, соединяющая народ, это нечто равносильное знамени, его язык понятный каждому, который делает то, что все могут понять друг друга и сойтись на одной общей мысли.
Иконы находятся повсюду в России: во дворцах и в хижинах, в гостинице и в палатке солдата. На чужбине они напоминают родину и, еще раз повторяем,—служат символом патриотизма, а потому также не могут быть изменяемы, как нельзя изменять герб. Рассматривая русские образа, поражаешься аскетическим характером, придаваемым фигурам. Объяснение этого явления весьма просто. Первые христианские византийские проповедники, которые стремились обратить в христианство дикие народы, должны были бороться с сильным стремлением этих народов к исключительно животному удовлетворению материальных потребностей. Им нужно было победить плоть и её наиболее грубые стремления.
Поэтому изображение личностей, предлагаемых за образцы святости, нравственного превосходства и мудрости, должно было исключать всякую идею чувственности и приближаться, сколь возможно, к высшему человеческому типу, чуждому страстей и стремлений дикого человека. Святые стали изображаться с той поры существами, не имеющими вовсе свойств человека, который жиреть материальною жизнью. Это аскеты, лишенные тех признаков, которые составляли, для древнего грека телесную красоту, то есть здоровья, происходящего от полного физического развитая. Мы не произносим здесь, разумеется, никакого суждения об этих различных выражениях искусства, но мы приводим только причины, который побудили освятить одно из этих выражении, предназначенное для того, чтобы влиять на дикую и преданную грубым стремлениям толпу.
Так как искусство было одним из средств нравственно подействовать на эту толпу и довести ее до представления формы, которую принимает святость и добродетель, то Фигуры икон являются суровыми, строгими, худыми, и даже истощенными, в длинных одеяниях, совершенно скрывающих их наготу,—словом существами, исключительно преданными духовным созерцаниям. Этим причинам, гораздо более, нежели особому духу свойственному большей части населения, составляющего русский народ, следует приписать архаизм к иконописи, потому что Славяне, имея также как и большая часть европейских народов свою колыбель в Азии, склонны подобно им к прогрессу и имеют также способность ассимиляции, которая составляет высшее отличие арийской расы.
Часто утверждали, что Русские—Азиаты, и это мнение, распространенное с намерением, которое нам нечего здесь обсуждать и которое приводило к заключению, что будто бы они не составляют части великой европейской семьи, весьма сомнительного свойства. Славяне, составляющее основу русского народа, на столько же Азиаты, на сколько ими были Пелазги, Греки, Кельты, Германцы, Кимвры и Скандинавы. И если они, с течением времени, были в более частых сношениях с Азией, чем Кельты, Германцы и Скандинавы, то в них от этого не менее арийской крови и они одарены гением свойственным Арийцам, то есть способны к развитию и склонны к усвоению всего, что может их подвинуть на пути прогресса. Но в этом случае, как и во многих других, касающихся истории человечества, охотно довольствуются словами, не вникая в суть дела.
Азиаты! Это легко сказать.
Но Азия велика, и даже и по ныне заселена совершенно различными племенами. Весьма вероятно, что в глубокой древности эти племена были еще многочисленнее, потому что многие из них могли слиться с другими или вовсе исчезнуть, что начинает казаться вероятным при исследовании их памятников. Не вдаваясь в этнографические пререкания, которые завели бы нас слишком далеко, мы можем заметить в Азии некоторые господствующие начала, которые во все времена царили, и царят еще и теперь, в этих громадных странах, начала, гораздо более присущи племенам, нежели обстоятельствам и климату. Китайцы, или желтое племя, исключительно преданы удовлетворению своих материальных потребностей.
Китаец прежде всего консерватор: он приходит в ужас от переворотов, и, как говорит Г. Джон Франсис Девис, история этого народа не представляет, собою никаких попыток, ни к социальным революциям, ни к переменам формы правления, столь часто встречающихся у народов белого племени. Они не воинственны от природы и хотя без страха встречают смерть, но им не знакомы благородные порывы героизма. Привязанные к почве, они по преимуществу земледельцы и строители городов и селений. Умственное развитее их никогда не поднимается высоко, хотя и достигает известной степени.
Рядом с этими народами, поселившимися с незапамятных времен на крайнем Востоке, мы встречаем Татар — Монголов, воинственных кочевников, движимых неутомимою жаждою завоеваний. Но с этим диким героизмом и хищническими инстинктами они соединяют в высшей степени практический смысл и господствуют в продолжении десяти столетий в Азии и в восточной части Европы, управляя этим громадным государством, при помощи могучей организации и высшего политического разума. Арийцы, вышедшие из равнин Тибета и обширных долин северного Гималаи, проникли в центр Азии, уже густонаселенной желтым племенем, не иначе как в виде господствующих каст.
Но их предприимчивый дух требовал простора. И вот они водворяются в Мидии, а потом в Ассирии, где они смешиваются с Семитами и образуют громадное Иранское государство, историческая роль которого имела значительное влияние на цивилизацию целого мира. Мы видим затем, что подвигаясь вдоль берегов Каспийского моря они последовательно занимают Скифию, Армению, Кавказ, Македонию, Грецию, Италию, Галлию, часть Испании, Германию и наконец Скандинавию. Оставив в стороне некоторые народы, или скорее смесь племен, основавших королевства Сиамское, Камбоджу, Вирманию и проч., и не говоря о Финнах, мы увидим, что если назвать нацию азиатскою, то это еще ничего не показывает.
Все народы, населяющие Европу, азиатского происхождения, и если в ней сохранились еще кое какие остатки первобытных народов, то они или крайне рассеяны или слились с пришельцами. Некоторые из этих племен, вышедших из Азии, этой праматери человечества, особенно отличаются охранительным духом и нерасположены к переменам. Достигнув некоторой степени цивилизации, достаточной для удовлетворения материальных потребностей жизни, которая обеспечивает безопасность и действует всегда с видимой правильностью хорошо заведенной машины, они ничего не желают изменять в существующем порядке и скорее недоверчиво встречаюсь всякое улучшение, вместо того, чтобы его усвоить.
Эти племена, подневольным по преимуществу, не признают других отличий, кроме тех который достигаются терпеливым трудом и не признают превосходства крови. Одаренные большою способностью к промышленному производству, они достигают на практике, удивительного уменья, потому что каждый, отложивший самолюбие и мысль о том, что его общественное положение может улучшиться, устремляет все свои способности на тот предмет, который ему надо сделать. Другие племена, имеют невидимому поразительное родственное соотношение с ними, одарены однако совершенно иными наклонностями.
Таковы Татары. Непостоянные, мастера пользоваться благами, приобретаемыми другими, и прибирать их себе, не уничтожая их источника, они покорили Китай и не изменили, ни его образа правления, ни обычаев.
Они заняли всю Азию, и эта страшная сила мало по малу потонула в среде цивилизаций, благами которых она пользовалась. Татары были трутнями мира и ничего после себя по оставили: их удивительная деятельность имела только единственное следствие, которое нельзя не признать — они приводили в соприкосновение народы, едва друг другу известные, развивая торговлю по всем направлениям в Азии для удовлетворения своих потребностей и своего честолюбивого стремления обладать всеми произведениями земли. Нет надобности указывать на отличительные способности арийского племени. Они присущи народам, населяющим западную Европу, равно как и Славянам, первым из арийцев, появившимся на запад от Каспийского моря.
И потому, когда Русским говорят, что они Азиаты,—этот эпитет не имеет никакого значения. Положим, что в и их есть Финская и татарская или туранская кровь, в чем впрочем нет никакого сомнения. Но какой же из народов Европы не сложился из разных племен? Еще менее сомнений в том, что славянская или азиатско-арийская кровь преобладает в Русском, точно так как она преобладает и в Германцах, Греках, Англичанах, Норманах и в Шведах. Однако, как мы уже сказали в начале предыдущей главы, способности арийцев к искусствам заметно изменяются при смешении их с другими племенами и даже способности эти извиваются лишь в соприкосновении с ними. Предоставленные самим себе, Арийцы вовсе не художники.
Ручные работы им противны, и если они поэты по преимуществу, то это потому, что поэзия рождается в следствии одной работы мысли и вдохновения разума и не нуждается для своего выражения в материальном труде. Но когда к живости воображения Арийцев, к легкости их понимания и способности к выводам, к высоте их замысла и тонкости наблюдений присоединяется покорность и ловкость рук, тогда выражения искусства становятся обильными и прекрасными. Таков был Эллин. Его соприкасание с Малой Азией, с Тиренцами, с Финикиянами—Семитами, создало проявление искусства, которое будет служить для человечества предметом вечного удивления. Что же касается Славян, то они были всегда в соприкосновении с желтыми, племенами, которые занимали север нынешней России и берега Каспийского моря. Чтобы утвердиться на берегах Черного моря, они должны были проходить туранские поселения.
Они обнаружили следовательно с давних пор, как мы уже видели из некоторых примеров, заимствованных из скифских могил, вкус свойственный индусским племенам. Но у Славян арийский элемент был настолько могуществен, что между ними и греками установилось нечто вроде братства, проявившегося с древних времен, которое сильно развилось после принятия христианства. Византия стремилась сделать искусство неподвижным скорее по причинам религиозным и политическим, чем по природным склонностям своих народов. Мы только что указывали на причины, которая заставили русских принять для своей иконографии византийский иератизм, точно также как принимают язык.
Но рядом с этим религиозным и цивилизующим двигателем, дух свойственный Славянам, также как и всем народам, происшедшим от арийского корня, должен был побуждать их идти вперед и пролагать себе путь. Константинополь принадлежал мусульманам, и не был уже той великой школой, из которой могло черпать русское православие. Славянский гений не имел более поддержки. Он должен был и мог идти один, верными шагами. И он действительно шел таким образом, но всего только около одного столетия, после чего он заблудился в подражаниях, совершенно чуждых его собственной природе, который могли только задушить его.
Впрочем народам Запада нечего укорять Русских за то, что они сбились с своей дороги; не сделали ли они того же самого? Разве их безрассудное поклонение созданиям, оставленным греческою и римскою древностью, не заставило их потерять путь, предначертанный им их гением. Все это показывает, что искусство есть весьма сложное произведение различных элементов, среди которых господствуют способности свойственные каждому племени. Было бы настолько же смешно осуждать Китайца, зодчество которого основано на употреблении битой глины и бамбука, за то, что он не выстроил Пантеона, на сколько было бы безумно упрекать Эллина, строившего из камня и мрамора, за то что он не воздвиг пагоды, наподобие буддийских сооружений Пекина.
Полагать, что красота к искусстве заключается в одной только определенной форме, значить отрицать разнообразие происходящее, если это например касается архитектуры, от нравов, потребностей, материалов, способов их употребления и климата. Природа, великая наставница во всех отношениях, учить нас, что красота не исключает разнообразия, и что одно из главных условий, присущих красоте, заключается к полном согласии внешней Формы с условиями жизни существа, если это касается животного или растеши, и с условиями устойчивости и прочности, если эго касается вещества.
Когда народ доходить до того, что он соединяет все материалы, которые предоставляет в его распоряжение его собственная опытность или опытность его предшественников и соседей; что он воздвигает здания, соответствующая вполне его потребностям и свойствам материалов страны; что он выделывает ткани и производить предметы, которые не только удовлетворяюсь его привычкам, но даже услаждают его вкус; что он пишет и вырезывает иконы, понятные всякому, и что он из этого всего создает гармоническое целое,—тогда, говорим мы, этот народ обладает своим собственным искусством и Россия, бесспорно, соединяла в себе все эти условия в XV веке.
Сооружения, живопись, ткани и вещи, которые она производила, все они отличаются одним характером. Эти различный ветви искусства были в полной гармонии между собою и носили точный отпечаток той, особенной цивилизации, средней между миром азиатским и миром, западным, роль которой должна была и, но всей вероятности, будет заключаться в установлении связи между этими двумя лирами. И так не было никакой причины покидать это искусство; наоборот—их было много, чтобы его сохранять и развивать согласно народному гению, сумевшему составить его из столь многих и столь различных элементов.
Отрывок из книги 1879 года за авторством француза Виолле Ле-Дюк
Материал создан: 17.02.2016
