Мигранты составляют значительную долю мирового прекариата. За счет мигрантов численность прекариата растет, но они же могут стать и главной жертвой: мигрантов часто демонизируют, представляя дело так, будто они виновны во всех тех проблемах, которые на самом деле возникли не по их вине. И все же, за редким исключением, мигранты стремятся лишь к одному – к лучшей жизни.
Понятие «мигрант» тянет за собой исторический шлейф и охватывает множество типов образа жизни и поведения. Некоторые мигранты напоминают кочевников: они переезжают с места на место, не имея постоянного пристанища, и – вынужденно или по привычке – выбирают бродячую жизнь, надеясь в один прекрасный день где‑нибудь окончательно осесть. Настоящий кочевник всегда знал, куда он направляется и зачем. Современный кочевник действует по обстоятельствам и скорее полагается на случай. Существуют «маятниковые» мигранты – они уезжают из дома на заработки или ради нового опыта, но рано или поздно собираются вернуться обратно. А еще есть мигранты‑невозвращенцы – беженцы, они переезжают в другие страны в поисках политического или иного убежища с намерением остаться там навсегда.
Если копнуть чуть поглубже и обратиться к реалиям середины двадцатого века, когда экономики были более закрытыми, мы увидим, что по мере развития процессов глобализации возросла и мобильность жителей планеты. Ежегодно национальные границы пересекает миллиард людей, и количество их только растет. Согласно данным Международной организации миграции (International Organisation for Migration), в 2010 году в мире насчитывалось 214 миллионов мигрантов, иначе говоря, они составляли три процента мирового населения. Возможно, эта цифра даже несколько занижена, поскольку, естественно, она не учитывает нелегальных мигрантов, не попадающих в статистические сводки. Кроме того, около 740 миллионов людей являются «внутренними» мигрантами, и среди них 200 миллионов китайцев, переехавших из сельской местности в индустриальные центры, – а они по многим признакам напоминают международных мигрантов (House, 2009).
И хотя после финансового кризиса 2008 года легальная иммиграция в промышленно развитые страны замедлилась, до этого она неуклонно увеличивалась на 11 процентов в год (OECD, 2010a). Каждый четвертый австралийский рабочий – мигрант, так же как каждый пятый ирландский рабочий. В Европе 12 миллионов европейских граждан живут в европейских странах, не являющихся их родиной.
Самый крупный поток мигрантов по‑прежнему принимают США. В первое десятилетие двадцать первого века ежегодно в страну въезжало свыше миллиона легальных мигрантов и примерно полмиллиона нелегальных. В настоящее время здесь мигрантом является каждый восьмой, и примерно один из шести работников имеет иностранное происхождение – это самый высокий показатель с 1920‑х годов. Из‑за тщательно возведенных барьеров доля мигрантов в американской рабочей силе снизилась с 21 процента в 1910 году до 5 процентов в 1970‑м. Однако к 2010 году она опять подскочила до 16 процентов. В Калифорнии иммигрантом является каждый третий работник, а в Нью‑Йорке, Нью‑Джерси и Неваде – каждый четвертый. Хотя мигранты главным образом задействованы в сельском хозяйстве, строительстве, ресторанном обслуживании, здравоохранении и на транспорте, четверть высококвалифицированных работников с ученой степенью имеют иностранное происхождение.
Большие потоки мигрантов принимают также и другие страны. К 2000 году мигранты составляли свыше 10 процентов населения в 70 странах, тогда как в 1970 году стран с такими показателями было всего 48. В Германии мигрантами либо потомками мигрантов являются 16 миллионов человек при общей численности населения 82 миллиона. В некоторых городах иммигранты составляют более трети населения, причем более половины из них дети. В других европейских городах наблюдается та же тенденция: доля мигрантов неуклонно растет отчасти из‑за низкой рождаемости среди местных жителей. В Великобритании мигрантом является каждый десятый, и в первое десятилетие двадцать первого века наблюдался беспрецедентный приток переселенцев из‑за границы. Если данная тенденция сохранится, то во второй половине двадцать первого века белые британцы рискуют оказаться в меньшинстве (Coleman, 2010).
Современная миграция не сводится к переезду из бедных стран в богатые. Всего лишь около трети мировых мигрантов – это переселенцы из бедных стран в богатые, тогда как еще треть – это переселенцы из одной богатой страны в другую и треть – переселенцы из одной бедной страны в другую. Во многих странах, в частности в ЮАР, одновременно наблюдаются крупные отток и приток людей. Более того, несмотря на то что образ мигранта по‑прежнему связан с переселенческими районами, в современной миграции выделяют семь признаков, характерных для эпохи глобальных преобразований и приводящих к росту прекариата.
Первый признак – исторически большая доля нелегалов. Многие правительства смотрят на этот факт сквозь пальцы, заверяя, что ограничивают миграцию, тогда как на самом деле они способствуют росту низкооплачиваемых трудовых ресурсов. Больше всего нелегальных мигрантов проживает в США: по оценкам специалистов, в 2008 году их насчитывалось 12 миллионов – что на 42 процента больше, чем в 2000 году, – причем более половины из них – выходцы из Мексики. Ответ на этот политический вызов был довольно невнятным. В 2006 году Палата представителей приняла законопроект, который объявил нелегальную миграцию тяжким преступлением, однако инициатива не нашла поддержки в Сенате. Аналогичная попытка была предпринята в 2007 году, но и на этот раз она не увенчалась успехом. В 2009 году два профсоюза составили план урегулирования ситуации и развернули кампанию по легализации незаконных мигрантов. Но тоже не преуспели. Сторонники реформ выдвигали множество аргументов и, в частности, заявляли, что выведение иммигрантской экономики из тени повысит собираемость налогов, покончит со злоупотреблениями, которым подвергаются нелегалы, будет способствовать повсеместному росту зарплат и экономическому подъему. Однако не хватило политической воли перейти от заявлений к действиям. Слишком многим было на руку существование армии нелегалов, а популисты подняли шум, что легализация мигрантов ударит по благополучию местных граждан.
В других странах также увеличивался приток нелегальных мигрантов, что приводило к аналогичным политическим маневрам и конфликтам интересов. Нелегальные работники являются дешевой рабочей силой, при необходимости или в случае неподчинения требованиям работодателей их можно легко уволить и выслать из страны. Они не числятся в штате компаний, не учитываются при подсчете домохозяйств и во время рецессий легко вытесняются на задворки общества. В период экономического подъема показатели производительности чудесным образом устремляются вверх, поскольку статистические данные не отражают реально нанятой рабочей силы, а во время рецессий снижение показателей трудовой занятости происходит медленнее, чем падение спроса и предложения. Так что нелегальные мигранты действительно представляют собой теневую резервную армию.
Второй признак: в отличие от последнего пика миграции в начале двадцатого века, когда большую часть мигрантов составляли переселенцы, все более возрастает доля «маятниковых» мигрантов. Современные «маятниковые» мигранты считают себя гастарбайтерами: они перебираются на новые места в поисках временной работы, рассчитывая отсылать деньги оставшейся дома родне.
Третий отличительный признак – это феминизация миграции (OECD, 2010b). В потоке международных мигрантов все более заметное место занимают женщины, зачастую одинокие, причем по своему числу они бьют все исторические рекорды. Женщины составляют значительную долю внутренних мигрантов, в некоторых странах – бо́льшую часть. Наряду с такими угрожающими и хорошо документированными тенденциями, как контрабанда и проституция, отметим и «оковы домохозяйства», когда сельские женщины уезжают на заработки в город, поручая заботу о собственных детях третьим лицам. Часто связанные жесткими обязательствами или долгами, они уязвимы, беззащитны и зачастую влачат полуподпольное существование. Часть переездов также связана с сомнительными браками – когда молодые женщины, поддавшись на уговоры родных или следуя культурной традиции, соглашаются на сомнительные брачные предложения. Тем не менее бо́льшую часть мигрантов традиционно составляли мужчины, устремляющихся на поиски лучшей жизни.
Четвертый признак миграции в эпоху глобализации – это высокая мобильность студентов. И хотя сама по себе данная тенденция не нова, армия мобильных студентов существенно расширилась – правда, отчасти из‑за антитеррористических мер, значительное их число направляется не в США, а в другие страны. С 2001 по 2008 год доля иностранных студентов в США снизилась с 28 до 21 процента, меж тем как количество мобильных студентов в мире увеличилось на 50 процентов.
Пятый признак – это перемещение внутри многонациональных корпораций. Этот феномен также восходит к далекому прошлому – например, в Средние века так вели себя крупные торговые банки. Теперь же переезды приобрели систематический характер. Они затрагивают большинство звеньев – от управленческого состава до младшего персонала. Итог – рваная карьера и мешанина разнообразного опыта.
Шестой признак более зловещий. Никогда прежде мир не знал такого количества беженцев и людей, ищущих политического убежища. Отношение к этим двум категориям мигрантов закреплено юридически в конвенции ООН 1951 года «О статусе беженца» (Convention Relating to the Status of Refugees), принятой в связи с массовыми перемещениями во время и после Второй мировой войны. В те времена проблема воспринималась как краткосрочная и требовала разового урегулирования: людям помогали вернуться домой либо устроиться в других странах. Теперь же число людей, стремящихся покинуть зоны конфликтов, опасаясь притеснений, возрастает стремительными темпами, при этом им все труднее становится въехать в избранные ими страны, поскольку возникающие на их пути препоны становятся все более жесткими. Многие мигранты становятся социально и экономически уязвимыми, причем это состояние приобретает хронический характер.
По данным Агентства ООН по делам беженцев, в 2009 году насчитывалось свыше 15 миллионов беженцев, большинство – в странах Азии и Африки, и еще миллион претендовал на политическое убежище и ожидал решения соответствующих органов. В результате конфликтов около 27 миллионов людей покинули места исконного проживания и переместились в другие точки в пределах своих стран (данные Центра мониторинга за внутренними перемещениями – Internal Displacement Monitoring Centre, 2010). В глобальном смысле перед нашими глазами разворачивается трагедия. Миллионы людей годами влачат унизительное существование в грязных общежитиях, центрах для беженцев, в палаточных лагерях или на пустоши, утрачивая профессиональные навыки и вообще человеческий облик.
Благородный принцип невысылки, состоящий в том, что ни одна страна не имеет права выслать человека на родину, если там он подвергается опасности, превратился в источник злоупотреблений. В некоторых странах процесс рассмотрения дел беженцев в среднем растягивается на 15 лет и более. Ухудшилось положение лиц, застрявших в транзитных странах и рассчитывающих перебраться в государства, куда их не хотят пускать. Во многих странах, в которых большинство граждан выступает за ограничение иммиграции, беженцы и претенденты на политическое убежище вызывают более враждебное отношение, чем находящиеся в более благоприятном положении экономические мигранты.
Наконец, существует новая категория мигрантов – «экологические беженцы». К 2050 году 200 миллионов людей могут покинуть дома из‑за ухудшения экологической обстановки – подъема уровня моря или других результатов климатических изменений (данные Фонда экологической справедливости – Environmental Justice Foundation, 2009). В 2005 году ураган «Катрина» спровоцировал самое крупное в истории США перемещение людей. За две недели северную часть побережья Мексиканского залива покинуло 1,5 миллиона беженцев – в три раза больше, чем зону «Пыльного котла» на Западе США в 1930‑е годы, во время катастрофических пыльных бурь. Половина жителей Нового Орлеана не вернулась в родной город даже пять лет спустя. Это весьма красноречивый факт, и он свидетельствует о том, что ситуация в Новом Орлеане далеко не уникальна.
Итак, миграция усиливается и меняет свой характер, порождая все более сильную неуверенность и делая социально незащищенными все более крупные группы людей. Но и это еще не все. Происходит «детерриторизация» (“de‑territorialisation”) миграции. Таким неуклюжим словом обозначается малоприятная тенденция. Внутри государственных границ начинают с подозрением относиться к людям, которые «внешне похожи на мигрантов»: их останавливают на улице полицейские либо дружинники и заставляют предъявить удостоверения личности и документы, подтверждающие их легальный статус.
В 2010 году в американском штате Аризона был принят закон SB1070 о «детерриторизации»: от людей, задержанных по подозрению в незаконной деятельности, стали требовать доказательств, что они легальные мигранты. Защитники этого закона утверждают, что в таких действиях нет ничего расистского, однако именно вследствие него люди, похожие на мигрантов, переходят в статус подозреваемых у полиции. То, что происходит в Аризоне, происходит и в большей части мира.
Материал создан: 07.07.2017
