На первый взгляд старообрядцы могут показаться плохими кандидатами на роль модернизаторов России. Александр Гершенкрон дал классическую формулировку парадоксу старообрядчества, заметив, что эти «почитатели религиозной стабильности, фанатичные враги церковных реформ, иррациональные приверженцы буквы и жеста» тем не менее «стали энергичными новаторами» в истории раннего русского капитализма. Эволюция старообрядческой трудовой этики хорошо известна, она подробно исследована Гершенкроном и другими учеными. Напомним вкратце суть проблемы.
Рассеянные по отдаленным уголкам империи, часто жившие нелегально или собиравшиеся группами для самозащиты, старообрядцы выработали стиль жизни, отличавший их от простого народа как в практическом, так и в духовном аспекте. Эти люди умели постоять за себя, а приоритет Писания подразумевал, что доступ к тексту существенен для веры, поэтому старообрядческие деревни часто отличались более широким уровнем образования по сравнению с окружающим населением. Таким образом, духовная потребность рождала ценные практические навыки.
Старообрядцы также практиковали строгий аскетизм: адептам предписывалось воздерживаться от алкоголя и табака; поощрялись усердие в работе, рассудительность и бережливость. Раскольники создали иной мир, специфичный ритуал и дискурсивное пространство, в котором взгляды и нормы поведения господствующей культуры оказались ликвидированы либо инверсированы. В духовном мире старообрядцев традиционное отрицательное отношение к коммерческой деятельности, личной инициативе и получению прибыли видоизменилось до противоположности — в религиозно санкционированную культуру предпринимательства.
Гершенкрон учитывает — и отрицает — представление о том, что старообрядчество представляет русский вариант веберовской «протестантской этики». В теологии старообрядцев, утверждает исследователь, не было ничего, что санкционировало предпринимательство как таковое, не было ничего подобного протестантскому «призванию» в понимании Вебера. И действительно, старообрядческая догматика не отличалась от официального никонианского православия, которое мало поощряло какую-либо «трудовую этику».
Диссидентов отличало непрочное положение притесняемого религиозного меньшинства, и вот здесь-то, по мнению Гершенкрона, применима веберовская концепция «капитала парий». Изолированные и уязвимые, старообрядческие общины начали культивировать нормы поведения, заметно отличающие их от окружающего «никонианского» населения. Энергия, бережливость и аскетическая самодисциплина стали наглядными признаками истинной веры, выделяющими старообрядцев среди широких кругов духовно и материально обнищавшего крепостного крестьянства.
Так, поколение за поколением, фундаменталистские нормы старообрядчества служили рассадником привычек и взглядов, отличных от окружающей крестьянской культуры: стремление к избытку вместо минимума, необходимого для пропитания, постоянный труд вместо сезонных ритмов, долгосрочный расчет вместо моментальной выгоды. Старообрядцы оставались типичными аутсайдерами русской цивилизации, радикальными ниспровергателями абсолютной власти царского режима.
Для официальной государственно-церковной иерархии, равно как и для всей образованной России, старообрядчество являлось загадочным и непостижимым «другим». Сколь бы традиционной ни была культура старообрядцев, сама их чужеродность по отношению к остальной России создавала культурное пространство для появления новых взглядов и норм поведения. Вопреки ожиданиям Лотмана, предпринимательский капитализм, один из отсутствующих в России аксиологически нейтральных институтов, в действительности был выпестован внутри одного из четко обозначенных полюсов русской культуры.
В терминологии Фуко, изолированные старообрядческие общины и их характерные дискурсивные практики создали «гетеротопии», узлы сопротивления господствующему дискурсу. В этих антимирах нормы окружающего общества отрицались и переворачивались, обвинения игнорировались, запреты нарушались. Старообрядцы были достаточно свободны, чтобы заниматься предпринимательством и пожинать его плоды.
Эти обобщения высшего порядка нуждаются в оговорке: разумеется, были православные русские, принадлежавшие к официальной церкви, которые также проявляли аналогичные предпринимательские качества. По иронии судьбы, удел «никонианских» купцов и крестьян-торговцев был, по-видимому, более тяжким, чем удел диссидентов-раскольников, поскольку они противопоставляли себя русской народной культуре, не имея религиозной санкции, клановых связей и общинных средств.
Эти препоны, несомненно, подвигали многих купцов, исповедовавших официальное православие, обращаться в старую веру, таким образом пополняя ряды диссидентов и укрепляя связь между коммерцией и религиозной неортодоксальностью.
Материал создан: 26.08.2015
