Было время, когда народы Закубанские, известные у нас под общим именем Черкесов, приводили в ужас, нечаянным появлением из гор, целыя смежныя им области, в которых едва начали только возникать селения. Неоднократно пытались усмирять дерзость их силою оружия. В 1788 году известный храбростью генерал Текелли проник в неприступнейшие вертепы горцев, и целый год после того все было тихо на линии.
В 1789 году генерал Текелли сменен генералом Салтыковым, который, отозван будучи вскоре к другому назначению, сдал начальство над войсками на линии старшему по себе генерал-лейтенанту Бибикову. Сей генерал был из числа тех предприимчивых людей, которые, обольщаясь мечтательною целью, считают ни во что все препятствия на пути к оной. К несчастно, одна дерзкая храбрость никогда не может заменить необходимого полководцу благоразумия; от того-то и предприятие генерала Бибикова, предприятие, принадлежащее к числу самых отважнейших, какие нам только доселе известны, не принесло никакой славы отечеству, ни малейшей пользы тамошнему краю.
Без всяких приказаний от высшего начальства предпринял он поход в горы; взяв с собою 8.000 строевого войска, 1.000 казаков и 26 от 3-х до 12-ти фунтовых калибра пушек, с 300 зарядами для каждой, отправился он за линию. Всего необдуманнее было то, что, надеясь найти продовольствие у самых горцев, которых везде предполагал быть, он велел взять с собою провианту не более, как на семь дней!... Перейдя Кубань по льду (ибо поход предпринят в конце зимы), он не встретил сначала ни малейшая сопротивления.
Беззащитные аулы не могли остановить войска, и слабыя племена Ногайцев тотчас согласились присягнуть в подданстве России; но чем более подавалось войско в верх к реке Лабе, тем приметнее становилось неприязненное движение горских народов; наконец, когда Русские зашли далее в горы, Черкесы, ободряемые с одной стороны изувером, прослывшим у них за пророка, а с другой подкрепленные Турками, напали отовсюду с такою свирепою храбростью, что одно только русское мужество могло устоять против оной: Черкесы отражены, рассеяны, и войско, огласив громом оружия нашего пустыни дикия, в которых никогда еще не видно было дотоле следа Русских, отомстило сторицею за кровь братьев своих, подобно как некогда Римляне мстили в глубине лесов германских за поражения легионов Варровых. Всякий день нападения возобновлялись со стороны горцев, и всякий день победа увенчевала Русских.
Между тем препятствия, предлежащия Русским, час от часу становились непреодолимее; они должны были идти без пути и дороги в такое время года, когда от перваго действия весенних лучей талые снега везде пустили под собою воды. Часто им надлежало прокапывать путь сквозь высоте сугробы, и в один день поднялась столь сильная мятель, что все войско, с трудом проходившее по горным теснинам, совершенно завеялось снегом, и люди должны были целые три дня дожидаться оттепели в сем положении; для пойла лошадей не было инаго средства, как растапливать снег в солдатских котлах, а вместо фуража, котораго под снегом достать невозможно было, кормили их старыми изсечеными рогожами.
Внезапная и слишком сильная оттепель поставила солдат еще в затруднительнейшее положение: неболыше ручьи сделались речками, а потоки озерами,— таково свойство горных вод. Везде надлежало строить мосты. Во многих местах необходимость заставляла подымать повозки и тяжести на высоту скал на веревках, от чего многие, обрываясь, упадали в бездны. Но как при всех неслыханных затруднениях, победа всегда не разлучна была с Русскими, то Черкесы, отчаявшись остановить их движение, переменили совсем образ войны. Вместо прежних ежедневных нападений, они стали с умышленною робостью уклоняться, с тем, чтоб заманя Русских сколько возможно далее в непроходимым теснины, отрезать им вернее обратный путь.
Такъ все продолжалось несколько времени; наконец, когда, в исходе февраля, Русские, проходившие в двух далеко между собою разобщенных колоннах, должны были пролагать вооруженною рукою дорогу чрез одну из самых узких долин, Черкесы возмечтали, что тут то и удобно время и место к погублению неприятелей. Первою колонною командовал сам генерал Бибиков, а второю—храбрый генерал Булгаков. Первая колонна прошла благополучно. Чрезъ несколько времени и вторая приближалась уже к узкой долине, из которой выход покрыт был лесом, а вход оной огражден довольно глубокою речкою. Тут то, на противном берегу сей реки, сделав наскоро каменный бруствер, Черкесы и Турки, с меткими винтовками, засели и ожидали Русских.
Сильный ружейный огонь встретил внезапно вторую колонну, и в то же время справа и слева посыпал град картечи из двух скрытых на высоте батарей. Казалось, что всей колонне непременно следовало тут погибнуть, и в самом д'еле — первая потеря в людях была не маловажна. Но мужество Русских возрастало по мере опасности. Артиллерия наша, удачными выстрелами, тотчас уничтожила бруствер вместе с засевшими за оным Черкесами и Турками; в то же время отряженные вправо и влево егеря легко и проворно взобрались на скалы и бросились прямо на пушки. Тут Черкесы и Турки, оставя много побитых и раненых, поспешно укрылись в леса, покинув и все свои пушки, из которых железная заклепаны и брошены, а медныя взяты победителями.
С сего места и после сей победы Русским надлежало бы возвратиться: они достигли крайней цели своих действий, победя Черкесов и Турок и загнав побежденных в непроходимыя теснины дальнейших гор. Но счастье мгновенной удачи ослепили Бибикова; вместо того, чтобы возвратиться, он шел все далее и правее к восточному берегу Чернаго моря: турецкая крепость Анапа была предметом тайных надежд и смелых замыслов его. Вразумленный однако последним происшествием, он не разделял уже более колонн своих тут. Конечно, проникнув намерение русского генерала, Черкесы бросились угонять скот и истреблять все, что могло служить к продовольствию людей и лошадей на пути, по которому войску следовать надлежало.
В то же время и нападения возобновились с новою лютостью. В каждой долине происходиъ конный бой, из-за каждой удобной высоты Русские встречаемы были дождем пуль. Однако, сражаясь с неслыханным безпримерным мужеством, они все побеждали и все подвигались вперед. Смело можно сказать, что в сем необычном походе каждый рядовой заслужил имя героя, если право на оное дается одною только храбростью. Но преодолевая неприятеля, они должны были уступать нужде и голоду; когда истощились и последние крохи истертых сухарей, то мясо лошадей обозных сделалось единственною пищею; при столь крайней нужде, офицеры смотрели сквозь пальцы и на то, когда голодные солдаты собственных своих лошадей убивали.
Наконец 24-го марта в вечеру, накануне самого светлаго праздника Воскресения Христова, Русские вышли из гор на долину, прилегающую к стенам Анапы. Не смотря на усталость, войско провело всю ночь без сна на молитве. По всемъ полкам пели заутрени и обедни в походных церквах; с первым же лучем дня солдаты наши, обняв друг друга, построились в колонны и в торжественном молчании, по мановению начальника, двинулись с разных сторон к крепости. Сорокатысячный гарннзон, завидя Русских, высыпал весь на валы, н валы запестрели от бесчисленного множества разноцветных знамен и веющих бунчуков.
По всей крепости открылась пушечная пальба, ядра запрыгали около колонн; но Русские, не теряя духу, кричали смеясь: „Смотрите, смотрите, Турки христосуются с нами!"
Однако генерал Бибиков, не желая подвергать людей большей опасности, приказал разбить лагерь вне пушечного выстрела. Между тем как занимались устроением лагеря, Турки, в глазах Русских, спустили с одного из своих батальонов смелаго наездника с белою лошадью. Этому смельчаку поручено было проскакать сквозь все русские полки с тем, чтобы уведомить горцев, в какой именно час и с которой стороны намерены Турки напасть на Русских. Разумеется, что вместе с сим известием приглашали они Черкесов ударить в то же время на общих неприятелей с тылу. Проникнув намерение Турок, все обратили внимание на то, чтобы как можно скорее схватить всадника. Его полагали уже в наших руках, и можно ли было думать иначе, когда дерзкому наезднику надлежало прорваться сквозь все русское войско, чтобы достигнуть своего назначения!
Но Турок на белом коне помчался вихрем но равнине; тысяча казаков рассыпалась в мгновение ока; одни за ним гнались, другие переезжали ему дорогу; в него метали дротиками, по нем стреляли из пистолетов; но ни пуля, ни сабля, ни дротик не сразили всадника, который, исторгнись из толпы с неимоверною быстротою, далеко оставил за собою всех преследователей. Черкесы получили весть и готовились к бою. Русские знали, что должны будут сражаться, так сказать, обеими руками; ибо Турки и Черкесы направляли на них удары свои справа и слева; но сии обстоятельства не ослабили в них духа и не смутили их спокойствия; все равнодушно ожидали боя. Вскоре ожидаемое сбылось.
15000 Турок, выступя тремя большими толпами из крепости, бросились на Русских с бешенством. Гром сражения отозвался в горах, и Черкесы в бесчисленном множестве устремились с другой стороны. Тут погибель Русских, поставленных между двух разъяренных и несравненно в силу их превосходящих неприятелей, казалась уже неизбежна. Непостижимо, как они не только уцелели, не только устояли, но и победили; Турки и Черкесы опять обращены в бегство. При сем случае отличился поручик Мейнц; в глазах всего войска, с одним только эскадроном, врубился он в целую толпу Турок и разсеял оную. При самом умеренном уроне с нашей стороны 6.000 Турок и Черкес устлали поле своими трупами, а прочие рассеяны.
К причинению столь важного урона побежденным содействовали наиболее казаки, особенно искусные наносить величайший вред неприятелю бегущему. Итак, сражение кончилось весьма несчастливо для побежденных, но последствия оного были крайне бедственны и для самых победителей. Один из полковников, сходный в запальчивости с генералом Бибиковым, возмечтал, что очень нетрудно будет ворваться вместе с толпами бегущих Турок в крепость и овладеть оною. Он сообщает намерение свое Бибикову; и опрометчивый генерал сей, ослепленный блеском удачи, тотчас велит идти войску на штурм.
Храбрые, как львы, и послушные, как дети, солдаты русские стремятся, смешавшись с бегущими, в крепость. Но Турки не подорожили несколькими сотнями своих, заперли ворота и открыли страшную резню. Тут очутились Русские у самых ворот и под сильнейшим картечным огнем. Имей они лестницы, и Анапа, без, всякаго сомнения, сделалась бы наградою за все несчетные труды, за все претерпенные опасности; но лестниц не было, ночь опускалась, и Русские, жестоко поражаемые из крепости, уклонились в свой лагерь с потерею 600 храбрых.
При сем случае, завидя издали отражение наших от крепости, огромная толпа Черкес, с быстротою вихря, понеслась на них с саблями. Большая половина войска должна была погибнуть, если бы расторопность и отличная храбрость майора Веревкина, не остановила успехов и злобы врагов; сей достойный штаб-офицер, вместе с подобным себе в храбрости и всем войском чрезвычайно любимым артиллерии майором Афросимовым, поспешил на встречу Черкесам. Оба они — первый с двумя батальонами егерей, а второй с пушками, оказав чудеса храбрости, отразили неприятеля и способствовали к спасению на сей раз всего войска.
Не взирая на то, что Русские отступили в беспорядке от крепости, крепость не считала еще себя в безопасности от их предприимчивости. За днем кровопролитного сражения последовала самая бурная ночь. С одной стороны кипело море, с другой шумели ветры в лесах и горных ущелиях. Беспрерывный гром и частыя молнии усугубляли ужасы сей грозной ночи. Но Турки боялись не грозы, а приступа, и всю ночь провели в осторожности, содержа на валах огни и стреляя из пушек.
Таким образом Русские простояли под Анапою в продолжении 14 дней. Неоднократно собираемые военные советы всякий раз большинством голосов восставали против штурма; но Бибиков, желая загладить вину свою покорением крепости, не переменял намерения и решительно желал приступа. Уже начали делать и лестницы, как приближение голода и крайний недостаток в свинце и порохе заставили его склониться на отступление. Когда Русские поднялись с своего лагеря, турецкий начальник Анапы прислал к генералу Бибикову двух невольников с одним хлебом, приказав сказать, что паша посылает хлеб сей для того, чтобы главнокомандующий русского войска не умер с голоду. На сию колкую насмешку отвечали презрением и пошли своим путем. На сем пути ожидали их все те же затруднения, что и прежде, только сопровождаемый еще большим во всем недостатком. О хлебе и слуху не было, а конское мясо считалось самым лакомым кушаньем. Недостаток в соли причинял также не менее самаго голоду беспокойства в армии.
Чтобы достигнуть скорее Кубани и российских границ избрали они кратчайшую дорогу, по которой в 1788 году прошел генерал Текелли. В трех милях от Кубани надлежало пройти лес и за оным узкую, но глубокую речку, которая хотя выступала из берегов, но не сорвала еще находившегося на ней моста. Недостаток в продовольствии принудил их, за день пред тем, иметь роздых для доставления себе фуража из ближайшей большой деревни. Турки и Черкесы, опоздавшие разорить мост, думали удержать Русских батареею, поставленною на высоте, и беспрерывными нападениями. Но Бибиков, не взирая ни на что, быстро пошел вперед, пробился сквозь толпы и захватил мост.
Отряд егерей с пушкою удерживал натиск преследовавших, а Бибиков успел между тем провести колонну за речку, вытянул ее в линию и направил батарею на самый мост. Тут, когда и последние егеря перешли, Турки и Черкесы, бросились за ними густою толпою, но были встречены гибельным картечным огнем. От того ли, что тянувшиеся из лесу толпы не видали гибели передних рядов, или потому, что Турки хотели, может быть, во что бы то ни стало, овладеть сим мостом, стремление их ни мало не умерялось беспрерывною пальбою из всех наших пушек. О великой потере Турок, состоявшей, конечно, из многих тысяч убитых и тяжело раненных, можно судить по тому, что в продолжение целого часа картечный огонь из 16 орудий, стоявших не далее 25 шагов от мосту, продолжался, не замолкая ни на минуту.
Убийственное действие огня сего направлено было на огромныя толпы, которыя, то видимо редея, то вновь сгущаясь, бросались, как слепые, на мост и на пушки, не овладев однако ни одною из них. С сей то минуты упрямая храбрость неприятелей уже ослабела, и шествие Русских сделалось спокойнее; но разрушив все замыслы врагов, они не могли разрушить препятствий, полагаемых природою. Борьба с стихиями приводила в трепет и самых бестрепетных; Русские встретили на пути своем разлив воды на две версты шириною; с трудом перешли они его воду и с прискорбием увидели, что от того места, где находились, до возвышенного берега Кубани, вдали едва приметного, все пространство на 14 верст залито было водою!..
Невозможность построения плотов и совершенный недостаток в съестных припасах понудили генерала Бибикова провести войско дальнейшею дорогою, в обход чрез горы, где надеялся он найти хотя какия-нибудь средства к прокормлению людей. Напрасно все офицеры представляли, что дальняя дорога изнурит солдат до крайности, и что все они сделаются жертвою Черкесов. Не подействовали даже и представления всеми любимого майора Афросимова, который объявил, что у него осталось снарядов не более, как на 5 орудий. Генерал Бибиков, не внимая ни чему, велел приковать Афросимова к пушке и, закричав солдатам: „направо, ступай, ступай“, поехал сам направо в лес, и все за ним последовало. Но когда приближались к горным ущельям, которые, как слух пронесся, усеяны были Черкесами, то целый батальон лег, и все люди закричали в голос: „Воля Бога и матушки царицы, мы не можем идти далее“.
Генерал Бибиков, будто ничего не примечая, ехал все вперед в сопровождены только 12 казаков; но остановись и увидя, что за ним ни кого не было, воротился с страшными гневом; однако смягченный общими голосами солдат приказал отвязать Афросимова от пушки и согласился идти кратчайшею дорогою через воду. Тут надлежало пройдти Русскими 14 верст по стране неизвестной и глубоко наводненной. Казаки, ехавшие впереди, отыскивали где было мельче и удобнопроходимее; но и самая мелкая вода хватала до пояса и часто доставала по грудь! Всего труднее было перевезти свои и отнятые у неприятеля пушки; все солдаты несли сумы с патронами, поднявши вверх над головами, и от того многие из них спотыкаясь тонули. Когда достигли возвышеннаго берега Кубани, то лошади нашли себе на оном молодую траву и с жадностью питались ею; людям же, каки и прежде, никакой не было надежды на продовольствие.
Все войско стояло между двух смертей: за спиною блистали черкесския сабли, перед глазами шумела быстрая на две версты разливавшаяся Кубань: надлежало умереть или от железа, или от воды, но скорее ожидали смерти от голоду, который всем равно угрожал. Наконец дано повеление переправляться; восемь дней занимались построением плотов из тростника, в котором по счастью недостатка не было. На сих-то тленных плотах принята переправа. Повозки и тяжести, при малейшем склонении на одну сторону, становились добычею волн; другие же плоты, при малейшей неловкости гребцов, легко могли быть унесены быстротою в Черное море. Всем пушками надлежало погибнуть, если бы случай не доставили двух небольших челнов, которые сплотили вместе, сделали сверху настилку из тростника и хворосту. И на сем-то ничтожном плоту перевезены все свои и у неприятеля отнятые орудия и патронные ящики; по прошествии восьми дней все, что уцелело от потопления, увидело себя наконец на русском берегу.
Но тут осталось еще на восемь дней пути голою степью. Однако высланные впереди казаки успели в скорости дать знать о бедственном положены войска, и выехавшая на встречу онаго тысяча человек конницы привезла достаточное количество хлеба. Но и с самым хлебом надлежало обходиться весьма осторожно; нельзя было давать его без особых приготовлений солдатам, опухшим от голоду. Из всего войска осталось немного более 3.000 на ногах и 1.000 больных.
Так кончился поход, который, судя по необычайному мужеству, единственному терпению и неслыханным трудам, к продолжению онаго понесенными, едва ли не превосходит беспримерного доселе похода Кортеса в Мексику. Но там Гишпанцы, влекомые корыстолюбием и личною выгодою, имели очевидную поверхность в огнестрельном оружии, а здесь Русские без всяких для себя выгод, из единаго повиновения к начальнику, сражались с неприятелем, одинаков с ним оружием имевшим. Смело можно сказать, что весьма мало встречалось после того случаев, где бы войско российское покрыло себя толикою славою, как в сем дивном, но почти неизвестном и вовсе бесплодном походе. За худой успех никто конечно не повинит солдат и офицеров: с беспримерной покорностью исполняли они волю главного начальника, который за дерзкую неосмотрительность свою подвергся тогда же строжайшему наказанию по приговору военного суда.
Материал создан: 10.12.2015
