Для понимания сути кризиса глобальных преобразований и возросшего давления на прекариат необходимо разобраться в том, как глобальное рыночное общество воздействует на наше ощущение времени.
Исторически каждому способу производства сопутствовала собственная концепция времени, служившая его направляющей структурой. В аграрном обществе труд и работа подчинялись сезонному ритму и погодным условиям. Идею о регулярном десяти– или восьмичасовом рабочем дне в те времена сочли бы нелепой. Пахать или собирать урожай под проливным дождем – какой в этом прок? Хоть и говорят: время не ждет, однако человек считался с его ритмами и спорадическими сюрпризами. В большинстве стран по этому принципу живут и сегодня.
Однако с развитием промышленности время стали систематизировать. Народившийся пролетариат был приучен строить свою жизнь по часам, как это элегантно отметил историк Э. П. Томпсон (Thompson, 1967). Сложилось общество национального промышленного рынка, в основе которого было привитое уважение ко времени, календарю и часам. В литературе это чудесное превращение уловил Жюль Верн и передал его в романе «Вокруг света в восемьдесят дней». Хронометраж путешествий и восторг, который вызвала книга в викторианском обществе 1870‑х годов, – совпадение далеко не случайное. За полвека до этого подобная реакция показалась бы более чем странной, а полстолетия спустя книгу сочли бы недостаточно фантастичной, чтобы взволновать воображение.
С переходом от сельскохозяйственных обществ к национальным рынкам, опирающимся на промышленное производство, а от них – к глобальной рыночной системе, движущей силой которой были услуги, в отношении ко времени произошли две перемены. Во‑первых, возникло пренебрежение к биологическим часам организма, зависящим от суточного 24‑часового цикла. В четырнадцатом веке, например, в каждой части Англии существовало свое местное время, которое было привязано к традиционным сельскохозяйственным циклам. Множество поколений сменилось, прежде чем государству удалось внедрить общенациональный стандартный отсчет времени. Впрочем, проблема стандартизации так до конца и не решена, и мы вынуждены мириться с существованием в глобальном обществе и экономике многочисленных временных поясов. Мао Цзэдун заставил весь Китай жить по пекинскому времени, это был один из способов государственного строительства. Другие страны пытались сделать то же ради повышения эффективности бизнеса. В России правительство планировало сократить число часовых поясов с одиннадцати до пяти.
Часовые пояса существуют в силу нашей естественной привычки к дневному свету и социальной привычки к концепции рабочего дня. Биологические часы согласуют жизнедеятельность со сменой дня и ночи: ночью люди спят и расслабляются, отдыхая от дневных забот. Но глобальной экономике не свойственно считаться с психологией людей. Глобальный рынок – это машина, она функционирует 24 часа в сутки и семь дней в неделю, никогда не спит и не отдыхает; рынку безразлично, светло на улице или темно, день там или ночь. Традиционное восприятие времени для него только помеха, заслон, препятствие, мешающие торговле и тотему эпохи – конкурентоспособности, нечто противоположное диктату гибкости. Если страна, фирма или отдельный индивид не приспосабливаются к режиму 24/7, приходится за это дорого расплачиваться. Поговорка «кто рано встает, тому Бог подает» теряет смысл, поскольку в новых условиях «Бог подает» тем, кто вообще не смыкает глаз.
Другая перемена касается нашего восприятия времени. Индустриальное общество явилось предвестником уникального периода в истории человечества, который продлился не более века и которой разбивал жизнь на временны́е интервалы. Эти нормы стали восприниматься как истинно верные большинством людей, живущих в индустриально развивающихся обществах, и насаждались по всему свету. Они были знаком цивилизованности.
Понятие «временной интервал», которым оперировало общество и производство, перекликалось с идеями фиксированного рабочего места и дома. На практике люди короткий период времени ходили в школу, затем бо́льшую часть жизни работали, а потом, если повезет, им полагался недолгий пенсионный период. В трудовые годы они поднимались поутру, уходили на работу, занимавшую 10–12 часов или другой отрезок времени, обозначенный в их пространно сформулированных контрактах, а затем возвращались домой. Тогда еще существовали праздники, но в период индустриализации их существенно сократили и постепенно заменили непродолжительными отпусками. И хотя эта схема имела варианты в зависимости от класса и пола, суть оставалась прежней: время делили на отрезки. Большинство находит логичным, что они проводят дома, скажем, 10 часов в день, 10 часов заняты на работе, а оставшуюся часть посвящают социализации. Разделение рабочего места и дома вполне естественно.
Считалось, что работа, труд и игра – различные виды деятельности с точки зрения выбора времени и начальных и конечных временны́х границ. Когда мужчина – а обычно это был именно мужчина – покидал работу, где, как правило, его контролировало непосредственное начальство, он чувствовал, что сам себе хозяин, даже если был выжат как лимон и не мог извлечь из своей свободы никакой пользы, разве что тиранил свою семью.
Экономика, статистика и социальная политика сформировались как реакция на индустриальное общество и сложившийся под его влиянием образ мысли. С тех пор мы проделали долгий путь, однако политика и институты так и остаются до конца неоткорректированными. В эпоху глобализации возник набор неформальных норм, которые плохо уживаются с нормами индустриального времени, по‑прежнему присутствующими в социальном анализе, законодательстве и политических решениях. Например, в стандартных статистических отчетах по труду приводятся поражающие своей четкостью цифры, из которых следует, что взрослый человек в среднем «работает 8,2 часа в день» (цифра может быть и другой) пять дней в неделю или что доля экономически активного населения составляет 75 процентов, если допустить, что три четверти взрослого населения имеют в среднем восьмичасовой рабочий день.
Но если мы рассмотрим, как распределяет время прекариат и другие группы, то подобные цифры теряют смысл и просто сбивают с толку. Основная идея следующая: нам следует разработать концепцию третичного времени, то есть такого распределения времени, которое подходило бы третичному (постиндустриальному) обществу, а не индустриальному или аграрному.
Материал создан: 07.07.2017
