Ровно 99 лет назад произошло событие, по сути легитимизировавшее процесс распада страны: Временное правительство объявило о принципиальном согласии предоставить независимость Польше. Вслед за этим независимости потребовали Финляндия, Украина и другие регионы. Но почему люди, известные как патриоты и сторонники единства России, пошли на этот шаг?
В рамках начатого нами цикла материалов, посвященных грядущему столетию Российской революции и неоднозначным вопросам, с нею связанным, никак нельзя обойти тот из них, что стал первым шагом к развалу страны. 29 марта 1917 года Временное правительство совершенно неожиданно для многих выступило с заявлением о «независимом польском государстве». Революции на тот момент не исполнилось еще и месяца, Временное правительство существовало всего 14 дней. Для чего же в такой спешке потребовалось решать вопрос территориальной целостности страны?
Заявление по польскому вопросу вызывает недоумение еще и в связи с тем, что сделано оно было первым составом Временного правительства, возглавляемого князем Львовым – аристократом, известнейшим деятелем земского движения, чьи взгляды были оппозиционны по отношению к царскому правительству (из-за многочисленных препон, которые строились работе земских движений), но глубоко патриотичны в отношении страны. Годом ранее, в марте 1916-го, выступая на собрании земских уполномоченных, Львов говорил о важности «великого дела победы и нравственного долга перед Родиной», тяжело переживал противодействие власти общественным инициативам, с горечью констатировал «факт разрушения внутреннего единства страны» и заявлял: «Отечество действительно в опасности».
Пост министра иностранных дел тогда же занимал лидер кадетской партии Павел Милюков, конституционный монархист по убеждениям, заявлявший, что оппозиция в России будет «оппозицией Его величества» (а не Его величеству), сторонник войны до победного конца, расширения России и завоевания черноморских проливов (за что был прозван «Милюков-Дарданелльский»).
И эти люди, получив власть, решили немедленно расстаться с Польшей? Такое поведение требует объяснений, и многие находят их в преемственности действий Временного и царского правительств по отношению к польскому вопросу.
В декабре 1916 года Николай II как Верховный главнокомандующий обратился к армии и флоту с приказом №870, в котором среди целей продолжения войны впервые упомянул «создание свободной Польши». Интересно, что ни ранее, ни позднее император и царские сановники о подобном больше не говорили. Но прозвучавшие в приказе слова являются историческим фактом, из которого нетрудно при желании вывести теорию о принципиальном изменении царской позиции по польскому вопросу незадолго до революции.
Издавая свой приказ, Николай II в том числе пытался опровергнуть слухи о возможном сепаратном мире с Германией. Он писал: «Ныне окрепшие за время войны союзницы... имеют возможность приступить к мирным переговорам в то время, которое они сочтут для себя благоприятным. Время это еще не наступило. Враг еще не изгнан из захваченных им областей. Достижение Россией всех созданных войною задач: обладание Царьградом и проливами, равно как создание свободной Польши из всех трех ее ныне разрозненных областей, еще не обеспечено. Заключить ныне мир значило бы не использовать плодов несказанных трудов ваших, геройские русские войска и флот».
Польша, напомним, была разделена между Германией, Австрией и Российской империей в 1815 году. В составе России было создано Царство польское – регион нестабильный, с крепнущим национально-освободительным и революционным движением. Крупные восстания 1830 и 1863 годов были подавлены войсками. Но с началом Первой мировой войны между Российской империей и Центральными державами разгорелась идеологическая война за сердца поляков, оказавшихся на линии соприкосновения.
14 августа 1914 года Главнокомандующий (на тот момент) Великий князь Николай Николаевич обратился к полякам, суля им возрождение Польши во всей ее полноте. «Поляки, пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться, – писал он. – Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа её. Она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения ее с великой Россией. Русские войска несут вам благую весть этого примирения. Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим воссоединится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении».
Нужно отметить, что свобода вероисповедания, как и самоуправление существовали в Царстве польском и ранее. Поэтому слова о свободе не должны вводить в заблуждение – речь Главнокомандующий вел о возвращении по итогам войны в состав Польши земель, оказавшихся ранее в составе Германии и Австро-Венгрии. О воссоединении под скипетром русского царя.
Летом 1915 года Царство польское оказалось под оккупацией Центральных держав. Вскоре Германия и Австрия объявили о намерении создать на польских землях «свободное», «самостоятельное» Королевство польское. И даже начали вербовать людей в «польский вермахт». Различные крылья польской оппозиции, ставя превыше всего истинную независимость, тем не менее в качестве важного шага на пути к ней (воссоединение земель) рассматривали кто русский, а кто немецкий варианты. Идеологическая битва, таким образом, продолжалась вплоть до конца 1916 года. И обращение Николая II – «создание свободной Польши из всех трех ее ныне разрозненных областей» – в этом свете читается совершенно по-другому. Император лишь повторял формулу, ранее озвученную Великим князем Николаем Николаевичем – восстановление единства под русским скипетром.
Таким образом, об изменении царской политики по польскому вопросу накануне революции говорить не приходится.
Абсолютно иначе мыслили революционеры. Сегодня, когда в развале государства принято обвинять большевиков с их всеобъемлющим принципом самоопределения наций, полезно вспомнить, что еще основатель Южного общества декабристов Павел Пестель писал: «Да и подлинно великодушию славного Российского народа прилично и свойственно даровать самостоятельность низверженному народу в то самое время, когда Россия и для себя стяжает новую жизнь. Итак, по правилу народности должна Россия даровать Польше независимое существование».
Герцен, в свою очередь, утверждал: «Польша, как Италия, как Венгрия, имеет неотъемлемое, полное право на государственное существование, независимое от России. Желаем ли мы, чтоб свободная Польша отторглась от свободной России, – это другой вопрос. Нет, мы этого не желаем, и если Польша не хочет этого союза, мы можем об этом скорбеть, можем не соглашаться с ней, но не предоставить ей воли мы не можем, не отрекаясь от всех основных убеждений наших».
Бакунин полагал, что, держа в подчинении Польшу, русский народ сам остается подчинен, «ибо уродливо, нелепо, преступно, смешно и практически невозможно в одно и то же время восстать во имя свободы и притеснять соседние народы».
Право наций на самоопределение в российской революционной философии вырастало именно из этих идеалистических принципов: невозможно бороться за свою свободу, продолжая угнетать других. Если свобода, то всеобщая.
Впоследствии право наций на самоопределение было включено как основополагающее в политические программы эсеров, меньшевиков и большевиков. Октябристы занимали промежуточную позицию, выступая за равные для всех наций права, но и за целостность страны. Кадеты оставались приверженцами единой и неделимой империи, но и их не миновала дискуссия о самоопределении и о польском вопросе. Они полагали возможным предоставление Польше автономии, но не независимости.
Почему же именно Временное правительство, далеко не социалистическое в своей основе, вдруг заговорило о независимой Польше? Следует учитывать, что самим фактом своего возникновения оно обязано компромиссу между де-факто взявшим после революции власть Петроградским советом и Временным комитетом Госдумы.
С первых дней Февральской революции власть сосредоточилась в руках Петросовета меньшевиков и эсеров. Они решали вопросы ареста царских чиновников, к ним обращались банки, испрашивая разрешения возобновить работу, члены Совета руководили железнодорожным сообщением. Меньшевик Суханов, входивший в состав Исполкома Петросовета, вспоминал, как представитель Временного комитета Госдумы в чине полковника, клянясь в верности революции и лебезя, на одном из заседаний упрашивал членов Исполкома разрешения для председателя Госдумы Михаила Родзянко выехать в Дно, к императору Николаю II. «Дело было в том, – писал Суханов, – что Родзянко, получив от царя телеграмму с просьбой выехать, не мог этого сделать, так как железнодорожники не дали ему поезда без разрешения Исполнительного комитета».
Важно подчеркнуть вот что: руководители Петросовета были искренними марксистами, а разработанная Марксом теория гласит – за свержением царизма (феодализма) должна прийти власть буржуазии (капитализм). С их точки зрения это означало, что произошла историческая ошибка, которую надо исправить. 14 и 15 марта состоялись переговоры Петросовета и Временного комитета Госдумы о передаче власти. Они осложнялись тем, что социалисты, даже будучи уверены в необходимости уступить бразды правления, категорически не доверяли буржуазии. В ходе дебатов в Исполкоме звучали такие слова: «Намерений руководящих групп буржуазии, «Прогрессивного блока», думского комитета мы еще не знаем и ручаться за них никто не может. Они еще ровно ничем всенародно не связали себя. Если на стороне царя есть какая-либо сила, чего мы также не знаем, то «революционная» Государственная дума, «ставшая на сторону народа», непременно станет на сторону царя против революции. Что Дума и прочие этого жаждут, в этом не может быть сомнений».
В силу таких настроений передача власти была обусловлена многочисленными ограничениями, накладываемыми на буржуазию. Своей задачей Совет видел сохранение завоеваний революции, какой бы курс ни избрало Временное правительство. Он требовал: не покушаться на свободу агитации, свободу собраний, рабочих организаций, трудовых отношений. Важнейшим принципом передачи власти Временному правительству было объявлено «непредрешенчество» в вопросе выбора государственного устройства России до созыва Учредительного собрания. В основе этого требования лежало опасение, что, вопреки республиканским устремлениям Совета, Временное правительство попытается реставрировать монархию. Милюков к тому времени в одной из речей уже высказался в пользу регентства Михаила Романова.
Но даже формально передав власть Временному правительству, Петросовет не мог отстраниться от политики и перебороть существующее недоверие к буржуазии. Он принялся неформально «поправлять» Временное правительство. А если говорить прямо – править за его спиной. Реальное содержание исторической ошибки, о которой идет речь, состояло в самой попытке действительно властвующего Петросовета передать власть буржуазии, не наделенной доверием восставших. И желанием, несмотря ни на что, все же контролировать действия нового правительства, а вернее – подталкивать его к нужным для Петросовета решениям.
Так, не дожидаясь действий Временного правительства в сфере реформирования армии, 14 марта Петросовет издал знаменитый Приказ № 1, которым армию полностью демократизировал – от выборности командиров до разрешения карточных игр на фронте. Все предпринимаемые впоследствии военным и морским министром Гучковым попытки добиться отмены этого приказа окончились ничем. Временному правительству пришлось с ним просто смириться. Уже 23 марта Петросовет и Петроградское общество фабрикантов и заводчиков заключили соглашение о формировании фабзавкомов и о введении 8-часового рабочего дня. Таким образом, через голову Временного правительства на предприятиях вводился рабочий контроль. Наконец, 28 марта «Известия» опубликовали Манифест Петросовета «К народам мира», обозначающий отношение социалистов к продолжающейся войне. В нем, в частности, говорилось: «Обращаясь ко всем народам, истребляемым и разоряемым в чудовищной войне, мы заявляем, что настала пора начать решительную борьбу с захватническими стремлениями правительств всех стран; настала пора народам взять в свои руки решение вопроса о войне и мире... Российская демократия заявляет, что она будет всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов, и она призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира».
Параллельно Милюков выступил со своим виденьем целей войны, в котором говорил о присоединении Галиции и обретении Константинополя, а также проливов Босфора и Дарданеллы. Немедленно вспыхнувший между Петросоветом и Временным правительством конфликт завершился публикацией 9 апреля компромиссного заявления Временного правительства о целях войны. В нем говорилось: «Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировою войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов».
Посему не удивительно, что Гучков в конце марта телеграфировал на фронт генералу Алексееву: «Врем. правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет раб. и солд. депутатов... Можно прямо сказать, что Врем. правительство существует, лишь пока это допускается Советом раб. и солд. депутатов».
Точно так же социалисты «поправили» Временное правительство и с польским вопросом. 27 марта Петросовет распространил обращение «Народу польскому». «Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов заявляет, – говорилось в нем, – что демократия России стоит на почве признания национально-политического самоопределения народов, и провозглашает, что Польша имеет право быть совершенно независимой в государственно-международном отношении. Посылаем польскому народу свой братский привет и желаем ему успеха в предстоящей борьбе за водворение в независимой Польше демократического республиканского строя».
Формально это воззвание не имело ни малейшей юридической силы, но на практике ставило Временное правительство перед необходимостью как-то реагировать. А так как конфликт с Петросоветом означал немедленное свержение Временного правительства теми же революционными солдатами петроградского гарнизона, последнее вынуждено было основные тезисы обращения к полякам поддержать. Оно лишь отметило, что рассчитывает на создание с Польшей в будущем «свободного военного союза» и откладывает окончательное определение границ Польши и России до созыва Учредительного собрания.
Уже официальное заявление о том, что «сбросивший иго русский народ признает и за братским польским народом всю полноту права собственной волей определить судьбу свою» (то есть признание права наций на самоопределение на высшем уровне), запустило процесс распада империи. Летом 1917 года о своей независимости заявила Финляндия, о самоопределении заговорила Украина, а в дальнейшем дезинтеграция шла все убыстряющимися темпами.
Судьбоносное решение Временного правительства, таким образом, прямо вытекало из борьбы разных центров власти. Эта борьба позже получила название «двоевластия». Но на деле следует говорить о хаосе безвластия, сопровождавшего революцию.
Автор текста: Дмитрий Лысков
Материал создан: 29.03.2016
создано на основе этого материала
