Мценск - столица кружевного промысла Орловской губернии
Город Мценск, Орловской губернии, находится у самой линии Московско-Курской железной дороги. Исторические данные, касающиеся основания его, указывают, что город этот принадлежите к числу древнейших в крае. Он был известен с 1147 г. и состоял в Черниговском княжестве. О древнем населении Мценска достоверно неизвестно, но судя потому, что город содержал охранное войско в крепости и в уезде на Пафнутьевской дороге (что ныне Курская большая дорога), можно заключить, что Мценск с уездом были многолюдны.
В 1880 г., согласно сведениям, полученным официальным путем, всех жителей в Мценске насчитываюсь до 18,713 человек обоего пола. Местоположение города довольно живописно, блогодаря реке Зуше, которая, выделывая тут крутой заворот, разделяете город на две части. Правый берег реки низменный, застроенный большими и малыми зданиями и домами, видимо несет на себе отпечаток центра, где сосредоточивалась издавна вся деятельность жителей города. Здесь и присутственный места, и школы и многочисленные магазины, и лавки и амбары, вытянувшиеся вдоль прямо прорезанных улиц, наконец общественный сад и острог. За этим первым планом поднимаются летя возвышенности.
Последил, охватывая далеко весь горизонта, одним размашистым штрихом обрисовываюсь на синем небосклоне свой незатейливый и однообразный силуэт. Зато левый берета реки, крутой и гористый, сталь городом можно сказать только с той минуты, когда здесь были заложены пассажирская и товарная станции Московско-Курской железной дороги. Вокруг них то и начали отстраиваться большие двухэтажные, сложенные из камня, гостиницы, и красивейшие деревянные дома. Резные украшения, появившиеся на фронтонах и карнизах новых жилищ свидетельствуют о явном желании подражать модным постройкам в "русском стиле". Обе части города соединены деревянным мостом.
В недавнее еще время, именно в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов настоящего столетия, г. Мценск пользовался особенно цветущим положением. Находясь у судоходной реки, он служил для окрестных уездов местом сбыта разных сельских продуктов. Сила зимой, преимущественно по санному пути, подвозили товар для сплава его по рекам Зуше и Оке. Суда, ходившие по указанным рекам, были весьма разнообразны по названиям и по размерам. Между ними встречались: паромы, полубарки, барки, подчалки и гусянки. Самые значительные из них гусянки брали от 80—35 тысяч пудов груза при посадке всего в 18 вершков. Зерновой хлеб во всех своих видах доставлялся таким образом в Калугу и даже в Москву.
Часть судов оставлялась при этом на месте назначения, другая же с грузом преимущественно железа, леса, бакалеев, а также многих и других товаров, возвращалось обратно в Мценск. "В десятилетий период с 1858 по 1867 год включительно с Мценской пристани было отправлено разного товара 17,649,965 пудов. На возвратных барках за шесть лета в тоже время было привезено 2.563,548 тыс. пудов разной клади. Только что указанные массы груза свозились в Мценск стараниями мещан прасолов. Тысячами выезжали они и закупали в разных местах хлеб по поручению больших торговцев. Последние выдавали им для закупок деньги вперед.
По сдаче партии, прасолы вновь получали деньги и таким образом весь круглый год имели возможность вести обороты и добывать средства для содержания своих семейств. Приведенные выше цифры отпускной торговли не должны однако вводить в заблуждение относительно значительности местных фирм или капиталов. Таковых было немного. Большая же часть денег приливала из главных центров, как то: из Москвы и Петербурга. Мценск же с своей стороны служил как бы комиссионерской конторой, действовавшей скорее по приказу извне, чем но собственному почину. Условия эти, при известных обстоятельствах не оказывали впрочем дурного влияния на экономическое положение беднейшей части мценских жителей, благо все они имели возможность найти себе занятия согласно своим наклонностям.
Кроме прасолов здесь немало рабочих требовалось при нагрузке выгрузке и при сплаве судов. Открытие движения по Московско-Курской, особенно же по Орловско-Витебской железной дороге сразу изменило характер местной торговли. С одной стороны, большие фирмы, не имея более надобности в лишних посредниках, перенесли свою деятельность в Орел, откуда стали направлять грузы прямо к Рижскому порту, или же по железной дороге в Москву и далее в Петербург. С другой многие окрестности Мценска, не находившие прежде сбыта своим продуктам помимо Мценской пристани, с проведением чугунки получили возможность прямо нагружать вагоны хлебом и направлять их по назначении.
Таким образом, проведение новых путей сообщения не замедлило отравиться весьма пагубно на благосостоянии беднейшего населения данной местности. Не только часть трудящегося люда осталась без привычной работы, но что еще хуже — чугунка со свойственными ей законами вскоре подняла все цены на самые необходимые предметы и тем самым затруднила еще более жизнь оставшихся не у дел прасолов и разных рабочих, Даже урожай каких-либо сельских продуктов, в этом случае, не спасает бедный народ от дорогих цен. Так например, вследствие неурожая огурцов в окрестностях Москвы и обилия их в Мценске, отсюда летом 1880 г. отправлялось по три вагона или по тысяче пятисот мешков с огурцами в день.
Само собою разумеется, что такое требование возвысило до небывалых размеров стоимость огурцов. В равной степени поднялись цены и на другие жизненные припасы. Говядина стоила 15 копеек, а свежая рыба доходила до 40 копеек за фунт. Бедные жители Мценска, доведенные до крайности, стали питаться в течении всего года почти исключительно редькой с хлебом и солью. В летнюю пору, при дешевых ценах они покупали огурцы, но в 1880 году последние составляли уже роскошь, так как за меру их приходилось платить до 40 копеек. Более зажиточные семьи могли себе позволить лишь селедку, лук и квас. Что же касается говядины, то ее вообще не употребляют в пищу вследствие дороговизны и только к праздникам Пасхи и Рождества, каждая, даже беднейшая семья откармливает поросенка.
Рыбу едят только тогда, когда за негодностью она выбрасывается торговцами на берег. Ее подбирают, моют в реке и несут домой лакомиться. Зато чаепитие разведено в Мценске до крайности. К этому горячему напитку бедняки, особенно же женщины, обращаются при каждом удобном и неудобной случай. Недостатков же в средствах вынуждает их часто прибегать к забору сахара и чая на самые крошечные деньги. Такая привычка мелких покупок породила даже нечто вроде легкой насмешки, которой поддразнивают любительниц чая: Возьмешь, мол, на две копейки чайкю (с особенныл ударещем на "ю"), да на копейку сахаркю—и счастлива; может чайкю попиться. Понятно, что при таком жалком питании не может быть и речи о здоровом состояли и виде бедного люда. До чего у них ослабевает организм, можно заключить из следующего факта, переданного мне одним весьма уважаемым семейством, давно живущем в Мценске.
Знакомая мне семья почти накануне выезда из Мценска должна была взять местную уроженку в качестве кормилицы. По приезде в Москву, где семья эта основалась, мценская кормилица постоянно хворала. Призванный доктор сначала никак не мог понять причины её припадков, пока наконец не узнал из рассказов самой больной о её прежнем житье-бытье, что она "отродясь никогда говядины не едала". Сытное и питательное кушанье совершенно расстраивало её пищеварение. Жалкое экономическое положение мценских жителей сильно отзывается и на общем их развитии. В этом случае понятия их, отношения к жизни и привычки затормозились на пути и далее вперед не идут. Суеверия и всевозможные обычаи старины, подчас самые нелепые, в полном ходу и поныне в среде не только мещанских, но и купеческих семей.
Так, например, пока девушка молода и имеет все данный замуж выйти, ей в церковь ходить считается неприличными. Только пожилые девицы, оставившие всякую надежду на замужество, начинают часто посещать богослужение и тогда уже обязательно наряжаются в темное, а не то и в совершенно черное платье. Образование дочерей больших зажиточных купеческих семейств ограничивается посещением женского училища, в котором девочки четырнадцати лети заканчивают свое учение. С этой минуты для них настает пора "невеститься", т. е. входить в годы, дающее им право принимать участие в прогулках в городском саду и в прочих удовольствиях, дозволяемых девицами на возрасте.
Бедные девочки-мещаночки почти вовсе в школу не ходят. В их быту кружевной промысел заменяете собою все науки. Он так проник в плоть и кровь населения, что девочки с трехлетнего возраста начинают уже "играть в коклюшки и булавки". Зато же помимо плетения кружев местные мастерицы решительно ни до чего дотронуться не умеют: ни чулка связать, ни далее заплату положить на изорванном платье они не знают. Как бы в противоположность такой исключительности в занятиях, те немногие мещаночки, который попадают в школу, за кружевную подушку более не садятся. В школе их обучают кое-как шить, главное же вязать крючком разные салфетки. Последнее рукоделие, особенно излюбленное, считающееся самым модным, пользуется большим расположением мценских обитательниц.
Вообще же, как передавали старушки-кружевницы, "в былое время, девиц боялись грамоте учить потому, что они тогда в монастырь уходили, а ноне не приходится бедняку дочек в школу посылать, потому что тогда они за кружево браться не хотят, а нам без этой работы хоть по миру ходить". Близкое знакомство с торговками и кружевницами раскрыло немало интересного как по отношению одних, так и других. Особенно выдающейся личностью из числа первых была старушка Фурсова. Эта замечательная торговка-кружевница, без малейшего образования, но одаренная необыкновенным пониманием или вернее чутьем всего прекрасного и изящного, обладала особым умением разыскивать и добывать лучшие образцы старинных кружев. Помимо этого, у нее была страсть к разным старинным вещам, преимущественно же к хрусталю.
Вследствие такой слабости, маленькие её горенки были заставлены сундуками и шкафчиками, служившими приютом всем её сокровищам. Не многим, однако, удавалось заглядывать в них; старушка Фурсова (ей было за 70 лет) не любила показывать свои заветные находки лицам, не приобретших её симпатий, хотя покупка и продажа старинных кружев и входила в круг её деятельности. Дочь Фурсовой, премилая, не молодая уже девушка, сильно жаловалась на пристрастные отношения своей матери. Век свой старушка Фурсова без устали работала, могла бы и капиталец нажить, а между тем и мать и дочь сильно бедствовали только потому, что "коли ей кто понравится, она все продаст за свою цену, в придачу несколько раз чаем напоить, вареньем и всяким печением угостит, — словом ничего не пожалеет.
Ежели человек ей не по нраву, хотя он и цены станет предлагать хорошие и условия выгодные, она не то что уступить, да и говорить то много не захочет, и через это самое много убытка терпит". По счастью для меня, я попала в категории первых, благодаря рекомендации одной дамы, которую она очень любила. Вследствие этого, с первой же минуты нашего знакомства мы сделались друзьями. Зато же сколько чашек чаю пришлось с нею выпить; с каким изысканным щегольством и безукоризненной опрятностью она все подавала и как сердечно угощала! Любезность почтенной Фурсовой, впрочем, не ограничивалась в этом случае одним вещественными угощениями.
Совместно с чаем и речь её лилась неудержимо. Дочь часто ее останавливала, как бы смущаясь её болтливостью, но она и не слушала и продолжала рассказывать. В своих воспоминаниях она касалась то прошлого,—давно минувшего, то, переходя к настоящему, поясняла положение кружевного дела. В былое время, со слов её, близ Мценска или Амчанска, находилась большая фабрика кружев, принадлежавшая помещице Протасовой. На этой фабрике изо дня в день, весь круглый год, работало тысячу двести девушек и девочек. Кружево плелось на манер французского образца, при помощи четырехугольных подушек. Нитки для фабрики выписывались из Англии, под назваием "Драбанских ниток". Оставшиеся у Фурсовой старые рисунки прямо указывают на то, что мастерицы у помещицы Протасовой должны были подражать points Malines и Valencienne.
При работе таких кружев, плетельщицы не ограничивались изготовлением только аршинного кружева. На фабрике выделывались также прелестные (судя по сколкам) покрывала для подушек и даже цельные платья. Рисунок одного из последних и поныне сохраняется у Фурсовой. Изготовление этого платья стоило семисот рублей. Смотрительница фабрики была вместе с тем и первой учительницей кружевного дела. Фурсова говорила, что когда деньги еще считались на ассигнации, смотрительница получала семь тысяч рублей в год жалованья. Лучшие мастерицы получали в тоже время до тысячи рублей жалованья. Все эти деньги выдавались от Государя, так как кружева этой фабрики ставились к царскому двору.
Кроме такого почетного сбыта, кружевные изделия Протасовских мастериц требовались не только в Петербурге, но посылались по требованию также в Англию и в Турцию. Из прежних ученых плетельщиц кое-кто и до сих пор еще живет и действует Фурсова имеет с ними сношения, делает заказы, но указать где они находятся—ни за что не хотела. Вообще, престранная собеседница моя никогда даже и дочери своей не позволяла касаться двух вопросов, тесно связанных с их ремеслом, а именно: где живут Протасовские мастерицы и откуда она добывает хорошую нитку. "По временам, говорила мне дочь старушки, мать моя исчезает, но ненадолго и неизвестно куда, возвращаясь же приносить всегда красивое кружево. Нитки всегда сама привозит, когда с товаром выезжает в Москву.
За фунт ниток почтенная Фурсова платит не менее 15 рублей. Другая торговка, с которой пришлось говорить по этому поводу, рассказывала, что "как слышно, около Орла, в какой-то деревне Карповой, есть еще старухи Протасовские, да как туда доехать и в какую сторону, про то она ничего сказать не могла". Как не интересно было бы проследить и ознакомиться е деятельностью таких мастериц, но за невозможностью получить какие-либо точные сведения частным или официальным путем, пришлось отложить намерения заняться разработкой этого вопроса. Замечательно, что имея в самом почти городе кружевную фабрику весьма значительных размеров, местные мастерицы мещанки и крестьянки из государственных никогда не заимствовали у неё ни рисунков, ни способа плетения.
В то время, как одни кружевницы следовали французским образцами другие, т. е. мценские коренные мастерицы оставались верны своему типу кружев и плели на манер немецкого, выделывая разных павлинов, петухов, орлов и целых лошадей и человечков, или же свой заветный Амчанский край, рак-замок и другие. Такой консерватизм происходил, по всей вероятности, вследствие обычаев, которые семьи местных жителей долго придерживались. В былое время, так передавала старушка Фурсова, девочек с 7-милетнего возраста заставляли уже готовить приданое. Богатство последнего определялось количеством "накрючников" (полотенец), составлявших убранство горниц при "играньи свадеб".
Помимо тех, что развешивались на крючках по стенам, многие раздавались участниками при обряде венчанья. "Много накрючников—много и остального добра", говорилось в старину. Кроме накрючников, в употреблении у мценских жителей были еще и "ручники", заменявшие салфетки за обеденным столом. Как ручники, так и накрючники отделывались всегда шитьем в строку и кружевом или просто кружевными вставками и краем. В выборе рисунков для украшений такого рода девицы не стеснялись. Поддаваясь вполне влиянию своего воображения или минутному впечатлению, они выводили в узорах кружев и шитье в строку фигуры, отличавшаяся нередко крайней наивностью и фантастичностью форм.
"Бывало мастерица как что увидит, человека ли или лошадь, так прямо и сделает сколок, точно нарисует". Тем не менее, лошадь, как случилось видеть на концах одного накрючника, оказалась о трех ногах с хвостом в виде кудрявого букета. Перед лошадью представлена толстая палица. Все это хотя и выплетено цветными шелками, однако далеко не изящно. Таким же образом, но только из бели, выплетены кружева "рак-замок", где невозможно разобрать ни "рака", ни "замка". Недавно Фурсовой попался старинный ручник, на котором было выплетено целое какое-то изречение, с обозначением года, числа и даже собственного имени лица его работавшая. К сожалению, почтенная рассказчица не могла припомнить, что именно гласило изречение и к какому году из прошлого столетия относилась эта работа.
К достоинствам указанного ручника она относила его двенадцатиаршинную длину, поясняя, что размеры ручников всегда соответствовали их давности, т. е., чем отдаленнее было время их изготовления, тем длиннее они всегда бывали. Такой ручник обыкновенно клался вокруг обеденного стола, так что сидящие за ним могли пользоваться частицею его, чтобы вытирать рот и руки. В приданое каждой невесты входили еще простыни, отделанные кружевом и шитьем в строку и так называемые "обтяжные настолы", т. е. покрышки для убранства столов или комодов. При таких условиях, за расшиванием в строку и плетение кружев у мценских девушек уходило не мало времени.
Сравнительная же грубость материала, употреблявшаяся для ручников, накрючников, простынь и проч. не дозволяла введения французская манера плетения, равно как и употребление самая кружева, выплетавшаяся, как мы уже знаем, из тончайшей заграничной нитки. И так, очень вероятно, что пока экономическое положение мценских мастериц дозволяло им занятия лично для себя, т.е. для удовлетворения местных обычаев, они не переходили к работе кружев на иностранный лад. Зато Протасовская фабрика закрылась; изменившиеся же обстоятельства, заставившие мценских кружевниц обратить домашнее занятие в доходную статью, и мода на русское плетение побудили их остаться при своих прежних образцах.
Но говоря о консерватизме мастериц, нельзя не пояснить тут же, что, сильно придерживаясь искони заведенного манера, они в тоже время так способны подражать всякому образцу плетения, что заподозрить их в недостатке дарования никак не приходится. Так например в 1880 году, одна богатая помещица г-жа Ш.. проживавшая часть года в имении своем в девяти верстах от Мценска, часть же заграницей, привезла с собой из Парижа модель отдельных цветков, выплетенных из прекрасной довольно толстой нитки—новинку, входившую в большую моду. Дочь Фурсовой не замедлила сделать сколок цветка, а другая мастерица так искусно его выплела, что отличить модель от подражания было совершенно невозможно.
Работа его, по расчету времени и материала, обошлась в полтора рубля. Г-жа Ш. взялась доставить мценское изделие в Париж и обещала, в случае одобрения, свое содействие для заказа таких цветков Фурсовой. Только что указанный пример, впрочем, не был единичными. Дальнейшее знакомство с мценскими кружевницами, раскрывало новые достоинства их способностей. По желании одной заказчицы, мастерицы стали шесть кружева valencienne, и ежели их работа и была несколько грубее лучших сортов настоящих valencienne, то только потому, что у них под рукой нет той прекрасной нитки, какой пользуются заграничные плетеи. Вообще недостаток хорошего ниточного материала весьма пагубно отзывается на всем кружевном промысле мценского района, вынуждая мастериц постоянно прибегать к плетению из бумаги.
Дешевая цена, предлагаемая торговками за такое кружево, заставляет плетельщиц торопливо, а вследствие этого и весьма небрежно изготовлять свой товар. Такое несчастное стечение обстоятельств ухудшает в высшей степени и без того неприглядное положение местных мастериц. Стоить заглянуть в их горенки, бросить взор на домашнюю обстановку и домашней обиход, чтобы убедиться, какая безнадежная нищета здесь царит. Такому впечатлению много способствует неряшливость самих кружевниц. Почти все на босую ногу в летнюю пору, они одеты кое-как, лишь бы прикрыться; головы же, небрежно зачесанный или и вовсе не вычесанные выглядят так непривлекательно и неопрятно!
Казалось бы, что при такой жизни, полной самых существенных лишений, мысль о нарядах и в голову не могла бы придти. А между тем и эти бедные труженицы изо всех сил стремятся к приобретению разных модных обнов и только старухи остались еще при своих старинных головных повязках, называемых "гелушки", не переставая носить также и старомодное платье. Молодые же женщины и девушки наряжаются в новые ситцы, шерстяные материи, а кто может, то и в шелк и все лишь для того, чтобы в праздник щегольнуть, выходя на улицу погулять. Для удовлетворения такой прихоти они не жалеют закабалить свой труд на неопределенное время вперед.
В наряде и притом людном, украшающем их жалкие фигурки, мастерицы как будто ищут того самообольщающегося дешевого удовлетворения, которое, как хмель затуманивает в них, хотя и мимолетно, сознание неприглядной, вечно грызущей действительности их жизни. К этой характеристике мценских кружевниц нелишнее будет прибавить еще следующую черточку. Как бы мастерицы не нуждались в средствах к жизни, они до того дорожат своей свободой, что ни одна из них в служение нейдет. Они даже на свой лад переделали поговорку: "Щей горшок, да сан большой" и говорят: "Хлеба кусок, да сам большой", так как щей они никогда не видят. В общем мценские кружевницы производили грустное впечатление; чем ближе приходилось с ними сталкиваться, тень яснее и ярче выступала вся безвыходность их положения.
И в самом деле: с одной стороны, постоянное вздорожание необходимейших припасов и увеличение семейства, с другой, невозможность обойтись без услуг торговок, а следовательно усиливающаяся изо дня в день зависимость от случайности и каприза, все это неминуемо должно удручающим образом действовать на них. Темь не менее, в обращении своем они были довольно обходительны. На мои вопросы, касавшиеся их занятий, они отвечали охотно, не высказывая никакого страха. Покупке образцов кружев они ровно никакого значения не придавали. Ежели приходилось иногда выслушивать выражение некоторого недоверия к цели таких покупок, т. е. к желанию иметь образцы их плетения для выставки, то причину такого недоверия легко было объяснить.
Раньше, не раз уже в Мценске собирали образцы кружев для разных выставок, но практических последствий от этого мастерицы никогда не видывали. По этому поводу почтенная Фурсова сообщила следующая подробности: за несколько месяцев до последней выставки в Вене (1878 г.) какой-то полковник Архивеев поручил им изготовить подушку и наплесть на ней тончайшее кружево так, чтобы видно было все производство работы. Дочь Фурсовой составила сколок и провозилась с этим заказом очень долго — более четырех месяцев. Согласно её заявления, кружево и вся подушка, увешанная маленькими коклюшками, была просто "раскошество".
В назначенное время г. Архивеев явился, деньги по договору уплатил и увез подушку в Вену. Долго Фурсова о результатах работы дочери ничего не знала. Наконец добрые люди указали ей на печатанные источники, из которых она увидала, что её кружево заслужило на выставка награду, полученную г. Архивеевым на собственное свое имя. Труды же молодой Фурсовой, виновницы изящной работы, так и остались неизвестными для публики. Подобный действия возмущали до глубины сердца бедную Фурсову вместе с нею возмущались и все кружевницы, для которых слово "выставка" давно стало понятием совершенно отвлеченным. Обрисовывая несколько обычаи и характер местных жителей, нельзя обойти молчанием тех неудобств, какие ожидают каждого путешественника, заброшенного волею судеб в такой город, каким является г. Мценск.
Не говоря уже о комфорте в гостиницах, где не только выспаться, но даже умыться порядочно нельзя,—нельзя также получить и сносной какой либо еды. Обиднее всего в этом случае те цены, какие требуются содержателями гостиниц. Так, например, за порцию сквернейшего супа приходится платить 40 копеек; за чахлого жареного цыпленка 50 копеек. Израсходовав один рубль, в конце концов остается все-таки голодным. Зато комнаты сравнительно недороги, некоторые светлы, просторны и даже не особенно грязны.
Тем не менее и с ними, по окончании исследования кружевных работ можно было без сожаления расстаться и направиться далее к г. Ельцу той же Орловской губернии
Материал создан: 17.02.2016
