Я русский

что значит быть русским человеком

Я русский

Столкновение альтернатив. Пределы устойчивости в 1917-1920 гг.

Интегрирующая роль отечественного мусульманства проявлялась и в условиях гражданской войны. По ходу противостояния противоборствующих сил с разными идеалами государственного устройства она также проявлялась стихийно, но, несмотря на это, выступала одним из существенных препятствий для попыток переорганизации российского пространства, сформировавшегося в пределах империи. Одним из проявлений общности являлась солидарность мусульманского духовенства с православным, проявлявшаяся неоднократно по разным поводам в критических ситуациях. Так, когда в феврале 1918 г. в Уфе была установлена советская власть, и от ее имени последовал приказ арестовать митрополита Уфимского Андрея, с реквизицией имущества всех православных церквей, исполнение натолкнулось на серьезное сопротивление. Распоряжение не было реализовано не из-за противодействия православных священников, а в связи с наметившимся масштабным протестом мусульманского духовенства, получившим широкую поддержку верующих. Оно решительно заявило, что не выдаст «этого великого муфтия врагам Бога» и не позволит «оскорблять православные мечети».

Между тем позиции мусульманского духовенства в отношении сохранения целостности России имели различия. Как и по стране в целом, проявлялось это и на Северном Кавказе. В сентябре 1919 г. Узун-Хаджи предпринял еще одну попытку создать «шариатскую монархию», воспроизводившую по многим признакам существовавший когда-то на СевероВосточном Кавказе имамат. От Шамиля выводилась для укрепления авторитета и родословная шейха. Данное государственное образование проектировалось уже как независимое от России. В его состав включались территории «от Каспийского до Черного моря». Узун-Хаджи намеревался произвести объединение «всех народов Северного Кавказа».

После провозглашения «Северо-Кавказского эмирства» сделаны были шаги, направленные на его международное признание в качестве «самостоятельной шариатской монархии» под протекторатом «халифа мусульманского мира его величества оттоманского императора». Распускались слухи о привезенной якобы грамоте от турецкого султана, уполномочивавшей на образование «Северо-Кавказского эмирства». Шейх становился «эмиром Узун-Хаджи-Хаир-Ханом», присвоив себе звание «великого визиря» и командующего войсками. В разъяснениях говорилось: «мы не требуем автономии, а хотим самостоятельной шариатской монархии». В воззвании к населению содержалось и соответствующее обоснование: «в стране мусульманской республика не может существовать на том основании, что признанием республики мы не признаем халифа (турецкого, что равносильно отрицанию пророка Мухаммеда, а отрицание последнего есть отрицание бога)».

Для получения поддержки Узун-Хаджи использовал и иные теософские приемы. Верующим, в частности, сообщалось: «Гяуры (неверные. – В.М.) ввели вас в заблуждение, порвите с ними всякую связь, служите мусульманам». В проекте образования имамата предусматривались министерства, назначаемые губернаторы провинций, «пять армий» и другие необходимые для функционирования государственной власти подразделения. За одну из армий «Северо-Кавказского эмирства» выдавался отряд «большевика Гикало», «произведенного» Узуном-Хаджи в генералы. Предусматривалось и введение денежной единицы. Замыслы по мере возможности воплощались в действительность.

Правительство эмирства разместилось в слободе Ведено, куда под влиянием пропаганды стекались чеченцы, ингуши, кабардинцы и др.80 Но органы власти так и не были сформированы. В донесениях с мест констатировалось, что провозглашенное «Северо-Кавказское эмирство… никакой опоры в населении не имеет». Массовой поддержки у мусульман оно так и не получило8, равно как и другие проекты отделения от России. В сводках также сообщалось, что «влияние Узун-Хаджи с каждым днем падает».

События связанные с его деятельностью впоследствии по воспоминаниям очевидцев описывались так: «Высшие сословия и национальная буржуазия тянулись к А.И. Деникину, к трехцветному знамени и двуглавому орлу, символу российской монархии. Низшие классы тянулись к красному знамени большевиков и сражались вместе с ними за Советы. Горцы не поддержали в решающие моменты гражданской войны зеленое знамя с золотым полумесяцем. Классовое начало у них взяло верх над национальнорелигиозным». Отмечавшийся раскол между тем был типичен для всей страны в условиях гражданской войны. В феврале 1920 г. «отряд красноармейцев» при поддержке и непосредственном содействии «революционной части горных чеченцев» разоружил в слободе Шатой «эмирское воинство» и арестовал тех, кто его возглавлял. Сподвижники Узун-Хаджи были преданы шариатскому суду.

Мусульмане Северного Кавказа сохраняли и на том этапе настрой на единство с Россией. Показательно в этом отношении и одно из обращений к ним представителей духовенства в 1920 г. В нем кроме призыва «на основании Шариата молиться Богу о сохранении здоровья Верховному правителю адмиралу Колчаку, генералу Деникину и за успех работы сыновей России, жертвующих собой для блага Родины», содержалось побуждение единоверцев к «работе над восстановлением Великой России». При этом напоминалось им следующее: «Дети наши наравне с русскими учились в русских школах. Двери российских высших учебных заведений, как военные, так и гражданские были открыты… Россия для нас не мачеха, а любящая мать, и, помня это, мы должны довериться ей, ибо она поведет нас по правильному пути, как вела… до сих пор»87 (в данном случае составителями обращения использовался стиль Корана. – В.М.).

Тем самым в очередной раз проявился со всей наглядностью патриотический потенциал российского мусульманства, который вполне можно было задействовать для противодействия деструктивным процессам на Северном Кавказе, представлявшим опасность для целостности государства. Этноконфессиональные особенности края, наличие территорий с повышенной религиозностью масс, учитывались для достижения целей по ходу гражданской войны и теми, кто противостоял белому движению. В Дагестанскую область, например, на ее исходе входили во главе с муллами только части из российских мусульман, создание которых первоначально допускалось в Красной армии. Они использовали и соответствующую исламу символику: зеленые знамена, портреты имама Шамиля, выполнение предписаний религии, и т.д.

Все это оказывало на массы необходимое воздействие для привлечения их на сторону утверждавшегося режима. А в обращении 18 марта 1920 г. к чеченцам политотдела штаба Терской областной группы красных повстанческих войск, располагавшейся в примыкавшей к нагорной полосе слободе Шатой, делался особый упор на следующее: «говорят вам, что большевики – враги шариата. Это наглая ложь. Власть трудящихся никогда не пойдет против своих же братьев, никогда не позволит притеснять свободную волю тех или иных народностей, которые могут молиться тому богу, которому они верят». Такие подходы находили отклик и получали поддержку. Исламскому фактору на Северном Кавказе для достижения политических целей большевики судя по всему придавали немаловажное значение89 и в чем-то оказались даже более предусмотрительными, чем организаторы белого движения на Юге России. Хотя на занятых Добровольческой армией А.И. Деникина территориях края с мусульманским населением также допускалась деятельность шариатских судов.

Незавершенность универсалистской трансформации между тем сохранялась, как проясняли события, и в российском цивилизационном синтезе, совмещавшим конфессиональные различия. Одним из показателей этого являлся весьма поверхностный характер «русификации». Владение русским языком в среде «туземного населения» не имело широкого распространения. Вполне отчетливо такое состояние прослеживалось вплоть до 1920 г., то есть до окончания наиболее острых фаз противоборства «красных и белых» по ходу гражданской войны в России. При выработке мер по «ликвидации неграмотности», в частности, представители большевистского режима в крае вынуждены были использовать арабский язык9, что свидетельствовало о его большей распространенности за счет многочисленного мусульманского духовенства по сравнению с русским. Именно поэтому для достижения цели привлекались иногда даже муллы. Использовалась и вся имевшаяся литература на арабском языке, включая фрагменты административной отчетности предшествующих лет.

На окраинах отечественного Востока, в том числе и на Северном Кавказе, в условиях революционного кризиса российское мусульманство, как показывает анализ, имело не меньшие интегрирующие возможности, чем впоследствии политическая доктрина большевизма, обладавшая на первых порах элементами привлекательной революционной новизны. Наиболее сильной в ней оказалась идея социальной справедливости, отраженная в тех или иных вариациях во всех мировых религиях. Ислам, как известно, также не являлся исключением. Сила идеала социальной справедливости заключалась и в том, что он являлся вековой мечтой всего человечества.

Материал создан: 07.12.2015



Хронология доимперской России