Да, старинная драма Шиллера поистине бессмертна. Всю‑то судьбу свою человечество, в том числе и его женская половина, мечется между двумя этими нравственными полюсами. Недавно одно коммерческое, либерально‑еврейское издательство одарило нас сразу парой дамских мемуаров. Одна из дам имеет давнюю, хоть и довольно своеобразную известность: Валерия Новодворская. «Прощание славянки». (М., Захаров, 462 с.). Другая – новичок в литературе, хоть уже и не очень молода, это последняя жена, теперь вдова известного композитора Никиты Богословского, Алла Богословская. Называется броско и по‑современному, вполне в духе Ксюхи с телеэкрана: «Как я оседлала Никиту Богословского» (М., Захаров, 206 с.). Обе книги изданы богато, со множеством фотографий, в том числе в цвете. В сумме получилось как бы продолжение немецкого классика. Как водится в подобных случаях, вполне пародийное.
Уже сами наименования названных сочинений весьма нарочиты, на что нельзя не обратить внимание. Странно, что Новодворская именует себя «славянкой». Родившись в бывшей черте оседлости, она на славянское происхождение внешне никоим образом не похожа. Она люто, до истерики, до осатанения даже ненавидит народ, среди которого ей довелось прожить всю свою уже довольно продолжительную жизнь. Вот одна лишь цитата на этот счет, и вовсе еще не самая крутая, такие высказывания во множестве разбросаны по всей толстой книге:
«Россия оказалась страной неудачников, которые чувствовали себя униженными. Видя успешный Запад, они не пытались ему подражать, как умные люди, видя чистый, умытый, красивый, нарядный Запад и сравнивая его со своими избами, со своими разбитыми дорогами. Способный человек, когда видит что‑то хорошее у других, старается этого достичь. Человек бездарный начинает озлобляться, начинает клеветать»… ну и тому подобное, прервемся.
Весьма своеобычное «прощание славянки», не правда ли? А ведь «страна неудачников», то есть нынешняя Российская Федерация, населена, как всем известно, в подавляющем большинстве именно славянами разных племен. Как же нужно ненавидеть «страну проживания» и ее народ, чтобы публично утверждать подобное, причем настойчиво и с редкостным постоянством. Да, странные бывают у нас славяне…
Название для книги вдовы Богословского выбрано нарочито пошлое, завлекательное, так сказать, для многих современных читателей, приученных к тому сочинениями Улицкой, Вити Ерофеева и подобных, воспеваемых либерально‑еврейской печатью и тем же теликом. К тому же на обороте обложки напечатаны столь же пошлые стишки, сочиненные некогда покойным композитором (он всю жизнь любил баловаться сочинением подобных анекдотов, даже распространял их среди своих поклонников), вот один лишь пример такого рода:
Хочу сказать тебе я вот что,
Судьбу суровую кляня:
«Я вся чешусь на нервной почве,
Так не почешешь ли меня?»
Ну, разбирать уровень «поэзии» не станем… Так и ожидаешь, что за обложкой поджидает читателя описание сокровенных женских местечек, как у Ерофеева в печатных трудах (хорошо хоть, что ему не позволяют показывать это по телевизору, где он желанный гость для тамошних начальников). С удовлетворением успокоим возможных читателей: ничего подобного в книге нет, есть обыкновеннейшие, примелькавшиеся уже ныне «дамские рассказы» – о том, о сем, о бытовых мелочах, «светских» сплетнях и, разумеется, встречах с теми людьми, которые автор почитает известными. В общем, ничего особенно интересного, так, мелочи жизни, никаких открытий или новаций. Для наглядности приведем типичный пример описаний мемуаристки: «На день рождения он подарил мне поездку в Париж… Наташа с Жаном подарили мне солнцезащитные очки, а Мазунчик – духи и крем. Целую неделю они возили меня по парижским ресторанам, уговаривая меня «хоть один‑единственный разок» попробовать лягушачью лапку, и только тогда отстали, когда я, побледнев, сказала: «Сейчас меня стошнит!» Ни в Лувр, ни в другие музеи я тогда так и не попала, зато проехалась по всем злачным местам Парижа благодаря моим добрым друзьям.
Мы уже дважды путешествовали по Средиземному морю, съездили в Израиль, выступали перед нашими из посольства».
Да, вряд ли впечатления путешествующей супруги будут интересны читателю. Более того, об известном композиторе Богословском тоже ничего примечательного в мемуарах не содержится, описания и тут касаются преимущественно бытовых сторон, впрочем, и они не очень‑то запоминающиеся. О самом композиторе подробно толковать здесь не станем, скажем лишь, что творчество его было сугубо советским, а все‑таки не русским, как, например, у Соловьева‑Седого или Свиридова. А вот его коллеги, да и все окружение были сугубо еврейскими, что нашло полное соответствующее отражение в воспоминаниях вдовы. Тем более примечательно, что жуткое падение популярной музыки (эстрада, кинофильмы), случившееся в нашей стране после наступления эры воровского капитализма, вызывало у Богословского чувство глубочайшего омерзения. Вот свидетельство:
«Бывшие «лабухи», быстренько сориентировались, враз забыли наивные мечты тщеславной юности. Они вдруг стали руководителями телевизионных каналов, радиочастот, концертных и эстрадных площадок. Стадионы и корпоративные вечеринки тоже находились под их неусыпным наблюдением. В одночасье, как черт из табакерки, возник институт музыкальных продюсеров, уничтоживших на корню отдел пропаганды Союза композиторов. Откуда‑то высыпала целая армия клубных промоутеров, диджеев и звезд шоу‑бизнеса, изгнав такой привычный и милый сердцу эстрадно‑песенный жанр. Вся эта компания запела, заиграла, заговорила и затанцевала новую музыку «поколения пепси».
Жаль, что боязливая вдова не решилась назвать имена тех музыкальных фарцовщиков, но мы‑то знаем их, клубящихся на телеэкране.
Однако далее нам сообщили нечто неожиданное, даже ошеломляющее. Мы уже много слыхали, как наши воровские миллионеры приглашают к себе на дом, как «девушек по вызову», знаменитых актеров и любуются ими в обществе супруги и прислуги. Ате на это идут – огромных денег ради. Но, оказывается, происходит и нечто похуже:
«Случались и предложения от неких «уважаемых людей» за некоторое материальное вознаграждение написать лично для них песню или романс. Старики соглашались. Этот способ выживания они тоже усвоили. Одна такая прелестная песенка ушла из‑под пера Богословского в руки какого‑то банкира‑меломана. По условиям договора автор, получив деньги, не имеет больше никаких прав на свое сочинение».
Как будто вернулся в Россию театр из крепостных актеров, описанный еще Грибоедовым (помните: «амуры и зефиры все распроданы поодиночке!»). А чего иного мы хотим от нашей нынешней действительности? Вот недавно Рома Абрамович, прибыв в Барселону на игру купленной им футбольной команды, между делом проиграл в казино грандиозную сумму денег, годовой бюджет иной российской области. Ему ли жалеть труды русских работяг? Да они для него такие же крепостные, как и все прочие трудящиеся – нефтяники, писатели, актеры, композиторы.
Вот как пасмурно завершил свою долгую жизнь знаменитый Никита Богословский. Впрочем, прожил он ее по большей части вполне счастливо, наш российский Оффенбах – тот немецкий еврей сочинял веселые мелодии для французских начальников, а этот – для советских. Хотя оба тайно фрондировали. Но были талантливы и прославлены. Вот и после кончины бывшая супруга написала о нем с искренней любовью. В ее книге нет ни коварства, ни злобы, которыми так переполнена нынешняя русская жизнь. Спасибо уже за одно это.
Зато в книге Новодворской ненависть клокочущим чайником хлещет едва ли не с каждой страницы. Главным объектом той жгучей ненависти является, конечно, Россия и ее народ. Ну, словосочетание «русский народ» она избегает (возможно, издатели тут осмотрительно подсуетились, слышали, надо полагать, что патриотические настроения русских нарастают). Но, с другой стороны, та же мемуаристка почтительно отзывается о чеченцах и особенно о евреях, так что не все население Российской Федерации ей в одинаковой степени ненавистно. Хотя судит она о России чаще всего обобщенно, с размахом, так сказать, истинно русским. Говоря о тяготах, в которые был погружен наш народ, она высказывается безоговорочно: «Мне не очень жаль эту протоплазму, которую по недоразумению называют народом, это враждебная протоплазма».
Нельзя не заметить, что Новодворская сугубо неверно использует понятие «протоплазма», подтверждая отсутствие у нее серьезного образования; из протоплазмы состоят все живые существа, включая саму Валерию Ильничну, употреблять это слово в презрительном смысле нелепо, тем паче что эта самая протоплазма никак уж не может быть кому‑то «враждебной». Впрочем, недостатки образования и культуры мемуаристки мало заметны в этом потоке раскаленной злобы.
Новодворская ненавидит Советскую власть и социализм, в этой связи мерзкий предатель «Горби» должен был бы получить от нее похвалу – обрушил ведь и то, и другое. Нет, она и к нему относится с презрением, не до конца, дескать, все это уничтожил…
Ладно, пусть бы обличала и бранила она своих политических противников (коммунистов, патриотов) и чем‑то не угодившего ей Горбачева, допустим. Но ненависть ее буквально хлещет через край, расползаясь по миру весьма широко. Тут надо коснуться одного сугубо личного вопроса: у Новодворской очень слабое здоровье, в том числе и в области психики, ей приходилось не раз пребывать в психолечебницах. В мемуарах своих она с ужасающим хладнокровием написала: «Человек, прошедший через психобольницы, никогда не будет прежним. Он не сможет создать семью, иметь детей». Тяжкое заключение. Не знаем, насколько оно справедливо в целом, но к автору вроде бы подходит: не образовалось у нее до пенсии того и другого.
Пережитые страдания часто приводят людей к смирению и мягкости в отношении к другим. Не то у Новодворской, она не постеснялась напечатать следующее суждение об окружавших ее больных теми же недугами: «Ей‑богу, я была близка к пониманию гитлеровских мероприятий по уничтожению сумасшедших». Да, такое не часто услышишь…
В этом море ненависти и коварства мы с изумлением обнаружили малые островки любви. Ну, о «благословенном Западе» уже упоминалось, но это «вообще», а вот об отдельных людях есть ли что? Оказывается, да, немножко, но есть. Вот, так сказать, номер первый: «Ельцин – единственный подарок, который сделал России XX век. Он заслужил не просто памятник, но целый мемориальный комплекс». А вот номер два: «Саакашвили показал, что он действительно великий государственный деятель». Как выражаются ныне либеральные журналюги, «без комментариев».
Оставим номерацию немногочисленных любимцев Новодворской, назовем лишь двух в этом ряду: это бывшие офицеры КГБ «Суворов» (Ревзун) и Калугин, предавшие родину и своих товарищей. А на исходе пятой сотни страниц сделан у Новодворской итоговый вывод о судьбах страны, где она родилась и выросла: «Будущее может не наступить для России: возможно, у России вообще нет будущего». Спорить тут мы не станем.
Так у старой революционерки распределяются коварство и любовь к своим соотечественникам.
Материал создан: 27.11.2015
