Но в этой точке, на переходе, так сказать, от «предыстории» к истории казачества, целесообразно остановиться. Потому что факты свидетельствуют: на историческую арену оно вышло весомой силой, в значительной мере сложившейся общностью, с уже сформировавшимися традициями – братства, самоуправления, самоорганизации, казачьего обычного права. Такой комплекс традиций никак не мог возникнуть сразу, случайным образом. И можно показать, что он вырабатывался в течение долгого времени, веками. Например, обычаи воинского круга были присущи многим древним народам – германским, славянским, есть версия, что и у скифов цари выбирались на кругу. Но от древнерусского веча и земских сходов Средневековой Руси казачий круг значительно отличался как по ритуалу, так и по функциям. Он был не только избирательным, но и высшим законодательным, административным и судебным органом с огромными полномочиями.
Как уже отмечалось выше, слово «казак» сарматское. И атаманская булава тоже пришла к казакам от сарматских народов. У них она являлась символом власти князей и военачальников, «булавы вождей» считаются у археологов характерной особенностью сарматских погребений. А само слово «атаман» северное, оно встречается в новгородских документах. И пришло от варягов, т. е. балтийских русов. В их языке было много германизмов, и «ватт-ман», «атта-ман» называли предводителей варяжских дружин, что означало «отец-витязь», «отец-муж» [106]. Отсюда и казачье «батька-атаман». От этого же народа перешел обычай запорожцев брить голову, оставляя оселедец – у русов оселедец считался признаком знатного рода. Лев Диакон, описывая князя Святослава, упоминает и одну серьгу в ухе. У казаков она означала единственного сына у матери – каковым и являлся Святослав.
Слово «есаул» – тюркское, «хорунжий» – польское, «писарь», «сотник», «судья» – русские. А среди казачьих законов, как уже отмечалось, встречаются и такие, которые действовали еще в начале нашей эры. То есть обычаи, терминология формировались постепенно, заимствуясь от разных народов. Но они отнюдь не случайны. Казаки и их предки почти всегда жили в экстремальных условиях. Для которых такие традиции оказывались оптимальными. Без братства, взаимопомощи было нельзя. Оптимальным являлся и обычай самоорганизации. Ведь любой народ можно покорить или рассеять, если разбить его войско, убить или пленить князя, хана – и обезглавленная, беззащитная общность капитулирует или развалится. Но казаки сами по себе в своей совокупности были войском! И даже если в столкновении с врагом большинство погибнет, но уцелеет хотя бы трое, то они и будут войском. Могут составить круг, выбрать нового атамана и станут костяком для восстановления своей общности. Откуда и пословица «казачьему роду нет переводу».
В дореволюционной и советской историографии была внедрена теория, будто казачество составилось из беглых крепостных и староверов [63,74]. Но почему-то никто из авторов таких утверждений не счел нужным задуматься, что до 1593 г. крепостного права на Руси не существовало, любой крестьянин имел право легально уйти от помещика на Юрьев день. Церковный же раскол случился в середине XVII в. Казачество сформировалось задолго до этих дат. Да и куда стал бы бежать крестьянин? В татарский плен? Дикое Поле потому и значилось «диким», что без умения владеть оружием, без организации и навыков выжить здесь было невозможно. И привычного хозяйства крестьянин тут никак не смог бы вести.
Существуют и гипотезы, что казаки составились из тех, кто удрал от царских репрессий, из беглых преступников, из шаек разбойников, выходивших в степь пограбить. Эти версии также не выдерживают критики. Разве правдоподобно, чтобы пострадавшие и обиженные в России проявляли такую верность ей, отдавали за нее жизни? Скорее, сомкнулись бы с ее врагами, как и поступали эмигранты в эпоху Ивана Грозного, некрасовцы и т. п. Наконец, попробуйте представить, возможно ли братство и общая спайка между разномастными разбойничьими бандами? А ведь у казаков это было объединяющим началом – братьями считали друг друга казаки Дона, Днепра, Яика, Терека.
Да, казачество интенсивно пополнялось извне. Но за счет кого? В основном – жителей приграничья, привычных к условиям военного быта. Примыкали и просто удальцы, «руку правую потешить», удачи поискать. Давали приток постоянные татарские набеги. Если степняки сожгли деревню, перебили и угнали близких, уцелевший мужик уходил в казаки. У него с татарами были теперь свои счеты. Как и у тех, кто бежал из плена. Впрочем, присутствовал и «разбойный элемент». Например, новгородские ушкуйники. Когда Иван III присоединил Новгород, переселив в другие земли часть его жителей, взял под контроль Верхнюю Волгу и Север, прежний промысел ушкуйников стал невозможен. И они подались в казачью среду. Видный исследователь истории Терека, Н.Н. Великая, приводит многочисленные доказательства присутствия в казачьей культуре новгородских элементов [23].
Но, повторюсь, разрозненные группы и одиночки сплотиться в единое явление под названием «казачество» никак не могли бы. А традиции казаков, хоть и имели местные отличия, но их главная основа является общей для всех рек и Войск! И как раз эти традиции становились индикатором принадлежности к казачеству, базой для его формирования. Значит, были и носители традиций. Ими являлись остатки «изначального», древнего казачества. Они и стали костяком, обраставшим новыми людьми, но обеспечивавшим общность и духовное единение. Как и адаптацию к специфическим условиям существования. В XVI–XVII вв. любой пришлый сперва становился «товарищем» старого казака. Который выступал его наставником, опекуном. И лишь прижившись, зарекомендовав себя, человек признавался полноправным казаком [171].
Еще раз коснемся и сказок о том, будто казаки в ту пору не женились. Разумеется, летописи и переписка царей их жен не упоминают, в документах подобного уровня такие вещи никогда не фиксировались. Но никаких законов о безбрачии у казаков не существовало, они не были ни аскетами, ни извращенцами. Запрет на связь с женщинами действовал только в походах, как и «сухой закон» – вполне здравые требования для поддержания дисциплины. На Дону в XVI в. неоднократно упоминаются сыновья казаков, потомственные казаки – а дети без жен, как известно, не получаются. В царской грамоте 1624 г. упоминается, что еще раньше, в XVI в., многие донцы имели семьи в российских окраинных городах. Польские источники сообщают о женах днепровских казаков, живших в Черкассах, Каневе, Киеве. Ян Сеннинский писал о казаках: «Женщины у них наравне с мужчинами участвуют в военных действиях». Предания гребенцов говорят, что они издревле жили семьями, часто умыкали на женитьбу девушек у горцев. О семьях сообщают и предания уральцев. А Назаров, сопоставивший прозвища яицких казаков, встречающиеся в документах XVI в., с данными переписей 1632, 1723 гг., метрическими книгами XIX в., выявил четкую преемственность – некоторые прозвища продолжали существовать, превращаясь в фамилии [128]. Кстати, среди прозвищ XVI в. нередко встречается «болдыря» – а по казачьей терминологии так называли сына не-казака и казачки.
Другой вопрос, что многие казаки и впрямь оставались холостыми, не успевая обзавестись семьей из-за бурной и непоседливой жизни. Или становились вдовцами. Смертность была высокой, а опасность подстерегала каждый час. Один удачный налет на городок, когда казаки в походе – и они остались без жен и детей. Иностранцы посещали Дон уже позже, в начале XVII в. И в своих описаниях отмечали очень большую свободу казачек, их красоту, силу, выносливость, чистоту и опрятность жилищ. Рассказывали и о брачных обычаях. Церквей и священников тут еще не было, и жених приводил невесту на майдан. Атаман перед лицом всех казаков спрашивал молодых, любы ли они друг дружке, и объявлял мужем и женой. Легким был и развод – казак и его супруга снова приходили на майдан, муж свидетельствовал, что она была хорошей женой, но любви больше нет. И слегка отталкивал ее от себя. После чего другой холостяк был вправе накрыть ее полой зипуна, предлагая себя в мужья.
Обычаи, кстати, весьма архаичные и не славянские. На Руси развод был возможен только при уходе одного из супругов в монастырь. Впрочем, и в других вопросах отношение казаков к религии имело свою специфику. В России той эпохи чрезвычайное внимание уделялось внешним атрибутам: постам, регулярному посещению храмов, ритуалам праздников и т. п. Казаки были очень набожны, но выполнять эти требования попросту не могли. Как соблюдать посты, если хлеб покупной и не всегда есть, а основу питания составляют мясо и рыба? Священнослужители иногда имелись, но были и из расстриг, беглых монахов. Это считалось нормальным, где других взять? Иногда навещали священники, командированные Крутицкой епархией. Но часто их обязанности выполняли «уставщики», избранные из своей среды – те, кто лучше знает молитвы. Исповедовались им же или друг другу. А перед боем прикусывали кончик собственной бороды – полагали, что это в какой-то мере заменяет причастие [23].
Была распространенной и такая форма покаяния, как обеты. Искупаться на Крещение, сделать вклад в монастырь. По обетам казаки периодически отправлялись на богомолье в монастыри – то в близлежащие, а то и в далекие, например, на Поморский Север. «Отмаливали грехи», после чего возвращались к привычному образу жизни. Но если, скажем, купец Афанасий Никитин, будучи за границей, не имел возможности соблюдать посты и службы, сбился с календаря церковных праздников и был от этого в ужасе – писал, что теперь его душа наверняка погибла, то казаки так не считали. Они пребывали в уверенности, что служат Богу по-своему, защищая православных людей от басурман. И Господь это учтет.
Таким образом, вырабатывалось осознание себя воинами Христовыми. Не в качестве гордыни или претензий на исключительность, а как констатация факта. Воины Христовы, а уж Он разберет, кто достойно послужил Ему, а кто оказался нерадивым.
Вера стала и одним из краеугольных камней традиций. А вторым была воля. Но здесь надо обратить внимание, что в XIX в. либералы произвели подмену понятий, внедрив вместо «воля» – «свобода». Идеализировалась «борьба за свободу», этот термин стал подразумеваться заведомым благом и противопоставлялся «рабству». А в таком контексте как же не согласиться? Однако в XVI–XVII вв. на Руси слово «свобода» применялось очень редко. В ходу был термин «воля». Который совпадает со «свободой» лишь в одном из значений, а в других расходится. Понятие «свобода» чисто механическое. Так, в физике говорят о «степенях свободы». Одна степень – способность частицы телепаться вдоль одной оси, две степени – по двум осям, три – по всем направлениям, четыре – тело вдобавок может вращаться вокруг одной оси, пять – вокруг двух осей, шесть – если способно перемещаться в пространстве и кувыркаться как угодно… Термин «воля», в отличие от «свободы», включает в себя целенаправленное, осмысленное начало. Говорят – «моя воля». (В том числе, если сочтено нужным, и воля на то, чтобы ограничить свою свободу.) Данное понятие включает и усилие по достижению цели – «волевое усилие», «силу воли». Наконец, оно имеет много уровней. Есть воля одного человека, воля коллектива – которая выше воли индивидуума, есть и Божья Воля…
«Свобода», доведенная до абсолюта, дает анархию, хаос. То бишь, царство лукавого. Воля – нет. Для нее идеалом будет случай, когда воля отдельного человека совпадает по направлению с волей коллектива и с Божьей Волей. И слово «рабство», на самом-то деле, антоним не для «свободы», а для «воли». Невольник – человек, не способный действовать по своей воле. В наше время можно привести массу примеров, когда люди, юридически вполне свободные, утрачивают собственную волю и живут по манипуляциям пропаганды, бездумно следуют в русле навязанных им стандартов и ценностей. И вот эту разницу важно учитывать для правильного понимания психологии казачества и его истории.
Последующие исследователи внесли и искажение другого порядка – отождествление казаков с легкой конницей. То есть с родом войск. И в итоге ряд современных ученых договаривается до вывода: дескать, в современной войне легкая конница не нужна, поэтому и казачество не имеет будущего. Однако в действительности казаки были конницей далеко не всегда. Изначально они были пехотой и десантниками. Для табунов нужны пастбища, а степь еще принадлежала татарам. В кавалерийских боях с крупными отрядами степняков шансов на победу у казаков было мало. Как и на то, чтобы уйти на конях от татарской погони. Лошади имелись у служилых казаков – для разъездов, сторожевой службы. Вольные казаки тоже умели ездить верхом (как и все тогдашние русские), но использовали коней ограниченно – находясь на службе, для отдельных рейдов и дальних переездов (для чего их угоняли у татар). А главным транспортным средством являлась лодка. И операции чаще всего осуществлялись на лодках. Скрытно подплыть, внезапно высадиться, ударить, а потом отчалили – и попробуй достань на воде. И исчезли в сплетениях рек и проток.
Основной тактикой была стрелковая. Казаки учились владеть оружием с детства и славились исключительной меткостью. Что и неудивительно, ведь пропитание добывали охотой. Причем в середине XVI в. огнестрельное вооружение применялось еще не слишком широко, но казаки всеми силами стремились обзавестись им – захватить, купить, выменять. И выделялись именно как мастера «огненного боя», оснащенность им была в среднем выше, чем в российской или европейских армиях. В морских столкновениях или при десантировании один борт лодки стрелял, другой перезаряжал ружья. Сметали врага огнем, а потом бросались в сабли.
А на суше казаки проявляли себя отличными фортификаторами. Первым делом старались огородиться, очень быстро возводили «острожки» (иностранцы называют их «фортами»). Или «засекались» завалом срубленных деревьев, делали кольцо из телег. Провоцировали противника на атаку, из-за укрытий косили пулями и стрелами, а потом довершали дело решительной контратакой. Подобную роль играли и укрепления казачьих городков. Преодолеть их вражеская конница не могла. А спешившись, татары в значительной мере теряли боевые качества. Казаки отстреливались, наносили им урон. А вести планомерную осаду, глядишь, и не станут – добыча небольшая, а серьезные потери гарантированы.
Ну и в заключение коснемся еще одного вопроса. Древние касоги были отдельным неславянским народом (точнее, группой племен). Но они смешались с бродниками, приняли Православие, пошла широкая подпитка за счет русских, украинцев. Что же получилось? Этнос? Субэтнос? Впрочем, тут встает еще одна проблема… Выясняется, что до сих пор не существует однозначной формулировки, а что же это такое? Все определения этноса и субэтноса, сделанные различными учеными авторами, опровергнуты другими авторами, не менее учеными! Как ни парадоксально, современная наука не установила даже четких признаков, по которым выделяется этнос. Государственность? Нет. Существует множество народов, никогда не имевших своей государственности. Происхождение от общих предков? Опять нет. Оно никогда не может быть полностью общим. И наоборот, общие предки могут оказаться у разных этносов. Потому что любой народ формируется из множества компонентов, да и продолжает вбирать в себя те или иные «добавки» все время своего существования. Это характерно и для русских, и для французов, немцев, турок, американцев…
Казалось бы, однозначный признак – язык… И снова нет! По данному признаку мы должны были бы признать одним народом португальцев и бразильцев. Или испанцев, мексиканцев, кубинцев, филиппинцев. По этому признаку нам пришлось бы признать народом воров, «ботающих» по фене. Вместе с тем нам пришлось бы считать, что нет немецкого народа, поскольку наречия разных германских земель очень сильно отличаются. Что нет грузинского этноса – там тоже диалекты настолько разнятся, что жители соседних долин могут друг друга не понимать. И что нет еврейского народа – у него много языков: иврит, идиш, английский, русский и др. Так по каким же все-таки признакам выделять народ? Единственный непротиворечивый ответ пока что дал Л.Н. Гумилев – по стереотипам мышления и поведения, по своей традиционной психологии [41]. И это действительно так. В одной и той же жизненной ситуации представители различных этносов поступят по-разному. На один и тот же внешний фактор отреагируют не одинаково. Допустим, похвала телесных прелестей жены, высказанная французу, будет воспринята как комплимент, а высказанная грузину – как оскорбление. Над шуткой, смешной для русских, не засмеется американец, он ее просто не поймет. А то, над чем будет ржать американец, покажется русскому пошлым и плоским.
При этом происхождение не всегда играет определяющую роль. Человек вполне может переходить из «системы координат» одного народа в систему другого. Так, о семье одного знакомого, переехавшего в США, мне довелось услышать любопытное высказывание: «У его старшей дочки наша, русская улыбка, а у младшей уже типично американская». Важную роль в таких случаях играет самоосознание человеком принадлежности к той или иной общности: кто для него «свои», а кто «чужие». Младшей девочке оказалось легче осознать себя «настоящей американкой», и она быстрее переняла иноземные стереотипы поведения. Точно так же «обрусевали» немцы, шотландцы, татары, когда порывали с прежней родиной и переходили на службу в Россию, навсегда связав себя с ее обычаями и системами ценностей.
И вот если руководствоваться критериями Л.Н. Гумилева, то казачество, выработавшее свою особую психологию, традиции, поведенческие стереотипы, действительно приобрело признаки народа. Однако и отдельным этносом не стало. С русскими казаков связывало Православие. А по понятиям той эпохи «православный» было тождественно слову «русский». Православные украинцы тогда называли себя «русскими». И человек любой нации, принимая православное крещение, становился «русским», с ним обращались как с полноправным русским. То есть казачество стало субэтносом, «народом внутри народа». Впрочем, ведь и сам по себе великорусский этнос, в XV–XVI вв. только еще формировался, объединяя в одно целое значительно отличавшиеся общности московитян, новгородцев, рязанцев, смолян, севрюков, финские племена мерян, муромы, чуди, служилых татар, «литву» и т. д.
Но при слиянии особенности всех этих компонентов стирались, а у казаков, наоборот, утверждались и укреплялись. Почему? Тут надо учитывать, что образование любого нового народа – процесс не только благотворный, но и отнюдь не безболезненный. Самые активные, энергичные люди могут противиться «унификации». Они становятся тормозом на пути объективного процесса и, как правило, погибают – это происходило в феодальных и религиозных междоусобицах Западной Европы, Арабского халифата, Индии, Балканских стран. Однако в условиях России нашлась готовая древняя структура – казачество, которая нуждалась именно в таких людях! Вбирала их в себя. И им она вполне подходила, они дали старой форме новое наполнение. Таким образом формирование великорусского этноса и казачества шло одновременно, было «двуединым» процессом. Случай в мировой истории уникальный, оттого и не удается втиснуть казаков в какую бы то ни было «стандартную» классификацию. Особенностью «двуединого» процесса стало и то, что казаки не отделяли себя от Российского государства (как следовало бы по версии о «беглых» – из самой психологии эмигрантов), а, напротив, крепили связи с ним. И еще одним краеугольным камнем казачьих традиций стал российский патриотизм.
Материал создан: 10.07.2015
