Лекция четвертая
1. Житие как, жанр литературы. Святость как сакральный принцип византийско-православной культуры наиболее рельефно отражается в агиографии, т. е. в житиях святых.
В древнекиевский период, когда еще только устанавливалась церковная жизнь, их состав определялся переводными житиями. В основном это были мартирологи - повествования о первохристианских мучениках, сведенные в сборники типа прологов, патериков, миней . Большое количество их сохранилось в составе Успенского сборника ХП-ХШ вв. Вот лишь названия некоторых из них: «Мучение Ирины», «Мучение Христофора», «Житие и мучение Эразма», «Житие и мучение Вита, Модеста и Крискентии», «Житие и мучение Февронии», «Житие и мучение Феодосии». Пафос этих житий был направлен на утверждение торжества зарождающегося христианства над миром отживающего язычества, что делало их созвучными эпохе крещения Руси.
2. Переводные жития. В центре почти всех переводных житий - поединок императора-язычника (излюбленными типами императоров-гонителей были прежде всего Диоклетиан и Максимиан) и святого, являвшегося по "гласу с небес" обратить в новую веру как можно больше язычников. Если святой "светел лицом" и "мудр зело", "верьи съмыслъм поучался словесьм Божием", то император характеризуется как "беззаконный", "зъловерьныи".
Он отличается непомерной жестокостью и не останавливается даже перед казнями, чтобы заставить святого принести жертвы своим кумирам. Однако святой неустрашим: его оберегают ангелы самого Христа . Поэтому он остается невредим в огне, горячей смоле; палачи гибнут, когда пытаются заживо перепилить святого и т. д. "Избранник Божий" постоянно напоминает: "Аз делу сему несмь виньн", т. е. все происходящее - результат божественного провидения.
Любопытен также факт бездействия языческих богов: они "не могут противитися Христу". В конечном счете святой приводит к крещению "множество от елин" или иных "слепых от невьдьния" людей . Конец жития - описание чудес святого (воскрешение мертвых, исцеление недужных и т. д.), аналогичных чудесам, совершаемым Христом в Евангелиях.
Святой - всегда символ, как символична сама действительность, которую изображает агиограф. В мученических житиях не показано формирование личности; вместо этого дается готовый образец праведника, ревнителя христианской веры. Его "прозрение" всегда внезапно, внушено действием божественной благодати, так что человек неожиданно, как-то вдруг начинает мыслить готовыми формулами. Его ум закрыт для всего мирского, ибо оно - от дьявола. Святой, как маяк, указывает путь к спасительной истине. Этим объясняется громадное влияние житийной литературы на средневековое сознание.
3. Подвижнические жития. Наряду с мученическими житиями на Руси обращались и жития подвижнические, прославлявшие "подвиги" личного смирения и самоуничижения. Святой сам избирал себе образ жизни в соответствии с евангельскими представлениями о добродетельности и чистоте.
Таково именно «Житие Алексея человека Божия», переведенное еще в древнекиевский период. У неких благочестивых жителей града Рима Ефимьяна и его жены Аглаиды, рассказывается в житии, долго не было детей, и вот, по их усердным молитвам и многим милостыням, наконец, у них родился сын, которого они нарекли именем Алексей. Когда отроку исполнилось шесть лет, его "даша и в первое учение и научися всей грамоте и церковьному устроению, якоже и мало время поучивъся и премудр бысть". А там настал черед "оженити" Алексея. Родители нашли ему "невесту отроковицю рода царскаго", сотворили пышную свадьбу и оставили сына своего с молодой женой одних в чертоге, дабы он "познал подружье свое".
Но Алексей поступил иначе: он передал "обрученице" своей венчальный перстень и "отаи" скрылся из дома, уплыв ночью на корабле в Сирию, в город Лаодикию. Там он продал все имевшиеся у него вещи, а деньги раздал нищим. Сам же облачился в худую ризу и приютился на паперти церкви св. Богородицы, "постяся прилежно от неделя до неделе; причащашеся святых тайн и ядяше мало хлеба и мало воды пияше и во всемь житьи своем не спаше всю нощь, и аще ему даяху людие, то все даяше нищим милостыню". Родители долго искали его, но так и не нашли.
Прошло 17 лет. Однажды пономарю церкви, где пребывал Алексей, явилась во сне Богородица и сказала: "Вьведи человека Божия в церковь мою, яко достоин есть царствию небесному". Пономарь долго искал такого человека, но не нашел его. Тогда Богородица во второй раз явилась ему во сне и прямо указала на нищего Алексея: "Убоги, седяи пред дверми церковными, то есть человек Божии". Пономарь сделал, как велела Богородица, и слава об Алексее человеке Божием быстро распространилась по всему городу. Тот же, не терпя воздаваемых ему почестей, снова тайно бежал, оставив Лаодикию, чтобы перебраться в испанскую Каталонию.
Однако корабль, на который он сел, попал в бурю и вынужден был направиться в Рим. Алексей принял это как знак свыше и, никем не узнанный, стал жить в доме своего отца на правах богомольца-странника. Родители были рады иметь у себя такого человека и всячески заботились о его содержании. Досаждали лишь слуги: "овии пхахуть его ногами, а друзии заушахуть его, инии же опаница мыюще и помыями нань възливахуть. Видев же человек Божии, яко сие наученьем бысть дьяво-лимь, он же с радостью приимаше и с весельемь терпяше". Так прошло еще 17 лет.
Почувствовав приближение смерти, Алексей попросил прислуживавшего ему отрока принести ему бумагу и чернила "и все житие свое написа, яко да познають и...". После этого он вскоре умер. Родители и жена его в то время были в церкви. По окончании литургии, в присутствии двух царей и архиепископа, из алтаря вдруг раздался глас: "Придете ко мне вси труждающиеся, обременении, и аз покою вы". Все исполнились страха и пали ниц. Затем из алтаря донеслось снова: "Поищите человека Божия, да помолится за мир". Никто не знал, где найти такого человека, и снова глас возвестил: "В дому Ефимьяне ту есть тело его".
Не только всех присутствующих, но и самого Ефимья-на это известие застало врасплох. В сопровождении целой толпы он вместе с двумя царями и архиепископом направился в свой дом, однако ни жена, ни сноха, ни слуги Ефимьяна ничего не слыхали про человека Божия. Лишь отрок, приставленный к Алексею, высказал предположение, что, возможно, это тот убогий, который уже много лет живет у них в нижней клети. Все бросились туда, но застали Алексея мертвым: он лежал на своей постели, держа в руках "харатию" - написанное им самим собственное житие.
Когда Ефимьян попытался взять его, пальцы рук усопшего еще крепче сжали листы. Он поведал о том царям и архиепископу, пришедшим в его дом. Те, не менее пораженные случившимся, сошли вместе со своими боярами вниз. Цари «глаголаста... к телу святаго: "Рабе Божий, аще и грешна есве обаче но царя есве, а се отец всей вселенеи. Подай же нам харатию свою, да видим, кто еси и что есть написано в харатей сеи». Умерший святой тотчас исполнил их пожелание, и вскоре всем открылась тайна Алексея человека Божия. К мощам его стали стекаться отовсюду люди, получая исцеление от всяких болезней и недугов. Вскоре был установлен и день поминовения святого -17 марта .
Из содержания жития видно, что перед нами -святой тихой жизни, отрекшийся от обычаев своей среды, от родительской воли и семейного благополучия. Он несет на себе крест евангельского послушания, следуя завету Христа оставить мир и все в мире. Его главная задача - по возможности не жить, т. е. не входить ни в какие интересы реальной жизни, не обременять себя размышлениями и заботами о настоящем. Он с покорностью и смирением принимает всякое зло, видя в нем средство испытания, проверки усердия человека в деле бого-угождения. Хотя зло исходит от дьявола, но попускается оно Богом: отсюда следует идея непротивления злу как залог праведной веры.
Влияние переводных подвижнических житий сказалось на всей традиции древнерусской агиографии.
4. Агиографические сочинения Нестора. Первые оригинальные жития на Руси появились уже в XI в. Наиболее древние произведения этого жанра связаны с творчеством киево-печерского монаха Нестора (сер. XI - нач. XII в.), составителя «Повести временных лет». Им были написаны «Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского». Несмотря на зависимость этих житий от византийских канонов, они отразили присущие автору историософское мышление и психологизм.
История гибели сыновей князя Владимира в 1015 г. от руки их сводного брата Святополка предварялась изображением событий от сотворения мира и грехопадения Адама и Евы до воплощения и распятия Христа. Далее речь шла о том, как Слово Божие дошло до русской земли, пребывавшей "в прелести идольстей". Отец богомудрых братьев, как некогда язычник Плакида, уверовал в Христа и привел свой народ к крещению. И вот "посреде темных" явились "две звезды светлее" - святые Борис и Глеб. Они с детства прилежали ко всему божественному и проводили время в молитвах.
Старший из них - Борис - получил княжение во Владимире, а младший жил с отцом, который любил их больше, чем остальных своих сыновей. Святополк, думая, что князь Владимир прочит в преемники себе Бориса, решается убить своего брата. Этой же участи он обрекает и Глеба. В изображении братьев Нестор следует принципам евангельского смирения: они не оказывают сопротивления, а лишь со слезами молятся, торопясь умереть и принять мученические венцы. Житие насыщено библейско-церковными реминисценциями, свидетельствующими о большой начитанности и литературной изобретательности агиографа.
После написания «Жития Бориса и Глеба» Нестор, по его собственному признанию, "понудихся и на другое исповедание приити", т. е. к составлению «Жития Феодосия Печерского». Он не знал лично этого подвижника, умершего в 1074 г., однако прославление имени основателя монастыря считал своим иноческим обетом.
Житие Феодосия по форме также соответствует "правильным", классическим образцам, содержа все необходимые части: вступление, полную биографию от рождения до смерти, рассказ о чудесах и заключение. Однако житие столь богато реальной, исторической конкретикой, что воспринимается скорее не как агиографическое сочинение, а как документально-публицистическое повествование.
Ключом к пониманию смысла жития служит евангельская максима: "Агце кто не оставить отца или матере и вслед мене не идеть, то несть мене достоин". Ее значение обусловливалось актуальными для того времени задачами формирования церковно-монастырской жизни на Руси, создания духовной иерархии. Феодосий, еще в отрочестве усвоивший это наставление Христа, только и помышлял о том, как бы уйти из родительского дома и принять постриг.
Осуществлению этого замысла всячески препятствовала его мать - женщина верующая, но далеко не богомольная. Ей решительно не нравилось, что ее единственное дитя хочет стать монахом: "Молю ти ся, чадо, остани ся таковаго дела, хулу бо наносиши на род свой и не трьплю бо слышати от въсех укаряему ти сущю о таковем деле". Из слов матери Феодосия видно, что отношение к монашеству тогда отнюдь не отличалось особой благосклонностью.
Тем не менее отроку удалось тайно уйти в Киев, где он надеялся обрести "ангельский чин". Он ходил по разным монастырям, но везде требовали денежного вклада. Тогда, узнав, что за городом в "пещере" спасается некий Антоний, Феодосий попросил у него пристанища и пострижения. Так юноша стал монахом, и впоследствии своим аскетизмом он удивил даже видавшего виды духовного наставника .
Между тем мать Феодосия не оставляла попыток найти сына. В конце концов она узнала, что беглец укрылся в пещере Антония. Явившись туда, она требует встречи с сыном, но тот отказывается, дав зарок не видеть никого. По совету Феодосия, мать осталась в Киеве и, чтобы иногда видеть сына, приняла иноческий образ, постригшись в монастыре св. Николая, где она пребывала до конца своей жизни.
Основное место в житии отводится описанию деятельности Феодосия в качестве игумена Печерской обители. При нем были построены церковь и кельи, количество монахов возросло до ста человек, был введен Студийский устав, отрицавший какую-либо частную собственность, установились обширные связи среди киевской знати, щедро поддерживавшей монастырь своими вкладами и подношениями. Феодосию покровительствовал князь Изя-слав Ярославич. Когда братья князя захватили престол, печерский игумен "начат того обличати, яко неправьдьно сътворивъша и не по закону седъша на столе томь". Таким образом, Феодосий - умелый организатор и политик, чье слово весомо, авторитет непререкаем.
Именно поэтому Нестор вводит в житие множество поучений Феодосия на темы моральности и культа. Преобладающее место в них занимали аскетические молитвы. Так, в одном из поучений говорилось: "Молю вы убо, братие, подвигнемся по-стъмь и молитвою и попьцемся о спасении душь наших, и възвратимся от злъб наших, и от пути лукавых, яже суть сии: любодеяния, татьбы и клеветы, праздьнословия, котеры, пияньство, обиеда-ние, братоненавидение. Сих, братие, уклонимъся, не осквьрнавимиси душа своея, нъ пойдем по пути Господню, ведущиймь ны в породу. И възыщем Бога рыданиемь, сльзами, пощениемь и бъдениемь, и покорениемь же и послушанием, да тако обрящем милость от Него".
Совершенно новый мотив жития - это "обещание" Феодосия. Агиограф вкладывает в уста умирающего игумена слова о том, что он и после смерти своей будет благодетельствовать Печерскому монастырю и его инокам: "Се обещаюся вам, братия и отци, аще и телемь отхожю от вас, нъ духомь присно буду с вами. И се елико же вас в манастыри семь умьреть, или игуменъмь къде отсълан, аще и грехы будеть къто сътворил, аз имам о томь пред Богом отвещати" . Знаком же своего пребывания "близь Владыкы Небесьнаго" Феодосий предлагал считать процветание и благополучие устроенной им обители.
5. «Киево-Печерский патерик». С монастырем Феодосия связан еще один замечательный памятник древнерусской агиографии - «Киево-Печерский патерик». Его составителями были владимиро-суздальский епископ Симон и монах Поликарп, жившие в конце XII - первой половине XIII в.
Все началось с того, что Поликарп, недовольный своим положением рядового инока, попросил своего учителя Симона посодействовать ему в получении епископской кафедры. В этом желании его поддерживала княгиня Верхуслава, дочь владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо. Как она писала Симону, ей "и 1000 сребра" не жалко "истеряти... Поликарпа деля". Симону не понравились интриги Поликарпа, и он решил напомнить ему о монашеской добродетели: "Дело не богоугодно хогцеши сътворити. Аще бы пребыл в манастыри неисходно, с чистою совестию, в послушании игумени и всея братии, трезвяся о всем, то не токмо бы во святительскую одежду оболчен, но и вышняго царства достоин бы был".
По его словам, он и сам с радостью оставил бы епископство и вернулся обратно в родную обитель, ибо вся его "слава" и все богатство, собранное им для устроения "суждалскиа церкве", ничто по сравнению с тем, что дает для спасения души пребывание в Печерском монастыре. "Пред Богом ти млъвлю, -писал Симон, - всю сию славу и власть яко кал мнел бых, аще бы ми трескою торчати за вороты, или сметнем валятися в Печерском манастыри и попираему быти человекы, - лутче есть чести временный. День един в дому Божиа матере паче тысяща лет, в нем же волил бых пребывати паче, нежели жити ми в селех грешничих". К своему посланию он прилагал несколько рассказов о печерских иноках, достойных, на его взгляд, почитания и подражания.
Среди них особенно выделялся рассказ о Николае Святоше - бывшем черниговском князе Святославе Давыдовиче (ум. в 1142 г.), правнуке Ярослава Мудрого. Он оставил "княжение и славу, честь и богатство, и рабы, и весь двор ни во что же вмени, и бысть мних". Так он пробыл в монастыре тридцать лет, никогда не покидая его. Всегда старался услужить братии, не гнушаясь никакой работой. Колол дрова, перебирал горох для трапезы, несколько лет был привратником - словом, "не виде его никтоже николиже седяща праздна". Все этому удивлялись, а он отвечал: "Благодарю же Господа, яко свободил мя от мирскиа работы и створил мя есть слугу рабом своим, блаженым сим черноризцем".
Нетрудно видеть, что идеология писаний Симона отражает начавшееся возвышение церкви в период удельно-княжеского раздробления древнерусского государства.
Вторая, и притом большая, часть «Киево-Печерского патерика» написана иноком Поликарпом, которому, судя по всему, это было вменено Симоном в качестве послушания. Принадлежащие Поликарпу тексты характеризуются четкой фабулой и исполнены своеобразного драматизма.
Вот, к примеру, «Слово о Никите Затворнике». Некий брат именем Никита, рассказывается в нем, "желаа славим быти от человек", захотел уйти в затвор. Было это во дни игуменства Никона, когда в монастыре жил еще Нестор Летописец. Никон стал отговаривать Никиту, ссылаясь на его юный возраст, но тот "никакоже внят глаголемых старцем, но, егоже восхоте, то и сътвори: заздав о себе двери и пробысть не исходя". Однажды во время молитвы он услышал вдруг чей-то неведомый голос и сразу почувствовал "благоухание неизреченно". Решив, что это ангел, Никита со слезами стал просить его явиться ему, "да разумно вижу тя".
Голос ответил: "Невозможно человеку во плоти видети мене, и се посылаю аггел мой, да будет с тобою, и ты буди, волю его творя". На самом же деле это был не ангел, а бес; он-то и посоветовал Никите: "Ты убо не молись, но буди почитаа книгы, и сим обрящешися с Богом беседуя, да от них подаси слово полезно приходящим к тебе". Книги, о которых шла речь, были книги Ветхого завета, и Никита их выучил наизусть. За это бес стал помогать ему пророчествовать, да так, что "велми послушаху его князи и бояре". Но тайна скоро открылась: оказалось, Никита не только не почитал Евангелия и Апостол, но даже не хотел беседовать о них с другими. "И бысть разумно всем от сего, яко прелгцен есть от врага" .
Тогда игумен Никон и другие печерские старцы, в том числе Нестор Летописец, пришли к нему в затвор и, помолившись Богу, изгнали из Никиты беса. После спросили его, знал ли он "книгы жидовския". Никита страшно удивился и стал клясться, что он не то что читать, но даже азбуки еврейской не знает и лишь едва обучился русской грамоте. С того времени он строго соблюдал обет монашеского смирения и послушания, во всем стараясь угодить своей братии. После за "послушное житие" Никита был поставлен епископом Великого Новгорода.
Можно предположить, что рассказ о Никите Затворнике запечатлел один из эпизодов той полемики о "Законе" и "Благодати", которая развернулась еще во времена митрополита Илариона и Феодосия Печерского .
Интерес к судьбе неординарной личности выказался и в другой житийной новелле Поликарпа -«Слове о преподобном Моисее Угрине». Моисей вместе со своим родным братом Георгием состоял в дружине князя Бориса. Георгий разделил мученическую участь своего сюзерена, а Моисею удалось избежать "горкааго заколения". Но его постигло другое несчастье: он оказался в плену у польского короля Болеслава. Король привез его в столицу и оставил у себя для услужения. А был Моисей "добр телом и красен лицем".
Однажды увидела его "некая жена от великих, красна сущи и уна (т. е. юна. - А. 3.), имуще богатство много и власть велию". И так возлюбила она Моисея, что готова была сделать его своим мужем. Но Моисей тоже был не прост, он знал из Библии, к чему может привести покорение женщине: за это Адам был изгнан из рая; Самсон был продан иноплеменникам; Соломон поклонился идолам; Ирод, "жене ся поработив, Предтечу усекну". Поэтому Моисей говорит красавице: "Добре вежь, яко не створю воля твоея, ни власти же, ни богатства не хощю, сего всего душевнаа чистота паче телеснаа".
Та, однако, полна решимости сломить упрямство Моисея. Она и уговаривает, и улещает строптивца, обряжает его в цветные одежды и окружает слугами. Но все напрасно. Наконец, она даже "повеле его положити с собою, лобызающи и обьнимаюгци", только и это не помогло ей "привлечи" его "на свою похоть". Моисей даже подтрунил над ней: не думай, мол, "яко не имуща сего дела створити", -просто я "гнушаюся тебе" страха ради Божия. Такое стерпеть красавица уже не могла: "си слышав, жена повеле ему по 100 ран давати на всяк день, последиже и тайныя уды отрезати ему повеле" .
Едва выжив, Моисей тайными путями вернулся в Киев и постригся в Печерском монастыре.
Вряд ли Поликарп, описывая злострадания своего героя, надеялся сделать из него образец для подражания; скорее, его увлекала необычность самой ситуации, в которой оказался Моисей У грин. Так и видится хитрая усмешка не угомонившегося монаха, который все еще живет воспоминаниями о своих былых похождениях. Начатая Поликарпом беллетризация жития не осталась без последствий в дальнейшем развитии этого жанра, ознаменовавшись усилением занимательности и повествова-тельности в московской агиографии.
Материал создан: 01.05.2016
