Установление веротерпимости в системе государственных отношений после Февральской революции в России Временное правительство стало относить лишь к своей политике, отрицая тем самым достижения предшествующего периода. Между тем заявления о том, что «пользование гражданскими и политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждения в делах веры», не соответствовали российской действительности, в которой и до произошедших перемен не допускалась дискриминация других конфессий. Несмотря на то, что в 1917 г. возобладала версия об «оскорблении религиозных чувств при старом режиме», в условиях революционного кризиса, когда вскрывалась слабость или устойчивость той или иной тенденции, отечественное мусульманство выдерживало испытание на прочность.
Кризисные события приводили в ряде случаев лишь к пророссийской консолидации исламского духовенства. На этот раз инициатива принадлежала отнюдь не каким-либо местным или центральным специализированным структурам, а проявлялась преимущественно снизу. Наблюдалось это во всех отечественных конфессиях, в том числе и христианских. Так, 6–8 апреля 1917 г. состоялся съезд духовенства и церковных старост у осетин. После коллективной молитвы на нем было высказано намерение проводить в жизнь идеи «нового правительства». Об этом был проинформирован председатель Совета министров и обер-прокурор Святейшего Синода.
Мусульманским духовенством предпринимались усилия организоваться не только на местном, но и на общегосударственном уровне, что в определенной мере отражало трансформацию в новых условиях назревших на предшествующем этапе потребностей. 15–17 марта 1917 г. для этой цели в Петрограде было созвано совещание мусульманской фракции Совета с прибывшими от исповедующего ислам населения страны уполномоченными. На нем были обсуждены последствия февральских событий и перспективы выборов в Учредительное собрание. Совещание приняло решение о проведении Всероссийского съезда мусульман в Москве. Его повестка соответствовала задачам, стоящим перед страной, и не содержала каких-либо сепаратистских требований.
Для проведения подготовительной работы и решения других вопросов координации действий было образовано Временное центральное бюро российских мусульман, превратившееся в своего рода исполнительный комитет. С 15 апреля 1917 г., после переезда из Петрограда, где первоначально собрались посланцы этой конфессии для обсуждения произошедших изменений в судьбе отечества, оно продолжило деятельность в Москве. Политизация исламского фактора в России происходила в преобладающей степени также во взаимосвязи с общими процессами и не имела, как правило, сепаратистских отклонений.
В пределах Кавказа объединение мусульманского духовенства выразилось в создании вскоре после Февральской революции Временного комитета мусульманских общественных организаций, взявшего на себя координирующие функции. Попытка «образовать общее управление делами» для всех исповедующих ислам на Кавказе предпринималась и в соответствии с постановлениями съезда мусульман края, созывавшимся специально для решения этой и других организационных проблем 15 апреля 1917 г. в Баку. На нем особо было указано на необходимость поддержки Временного правительства, возглавившего верховную власть России. Данный съезд явился первым общим региональным форумом, на котором решалась в качестве одной из важнейших проблема краевого управления для мусульман.
Выдвигаемые же требования не выбивались ни по каким аспектам из сложившегося в имперском прошлом в российских границах общегражданского синтеза. К категории сепаратистских нельзя отнести и положение о возможности использования тюркского языка в средних и высших звеньях системы образования. К тому же специализация по арабской и персидской лингвистике в ней производилась. Мусульманское население в предложенном на съезде в Баку проекте конфессиональной организации было поделено на две группы, и для горцев Северного Кавказа предусматривалось организовать «свое местное управление» с центром во Владикавказе. Для этой, как и для южной, частей края были образованы два временных бюро, деятельность которых направлялась Особым бюро кавказских мусульман, куда входили делегаты бюро Северного Кавказа и Дагестана, а также Закавказья.
Однако эта попытка, несмотря на происходившие радикальные перемены в стране, наталкивалась на внутренние конфессиональные препятствия. Разобщенность самого мусульманского духовенства в крае, как впрочем, и в России в целом, оказалась непреодоленной. На съезде мусульман Кавказа в Баку сделан был шаг вместе с тем к примирению суннитов и шиитов. Так, при его открытии 15 апреля 1917 г. произошло публичное «братание» двух глав этих враждебных направлений, шейх-уль-ислама и муфтия, которые, обнявшись, заявили: «теперь не должно быть ни суннита, ни шиита». Разногласия в толкованиях ислама объявляются не имеющими значения в контексте конфессионального и общероссийского единения.
Внутренний конфессиональный антагонизм между последователями шиизма и суннизма под воздействием российской интеграции на северокавказской окраине, как видно, тоже был существенно ослаблен. Однако основанный на взаимных обвинениях в приверженности «неистинному исламу», он представлял потенциальную опасность. В зарубежных мусульманских странах из-за этих разногласий нередко происходили столкновения, имевшие весьма трагические последствия. Отечественное мусульманство как явление в условиях углубления революционного кризиса, в целом, выдерживало испытание на устойчивость к разрушительным воздействиям. После подготовительной работы с 1 по 11 мая 1917 г. в Москве прошел Всероссийский съезд мусульман. Собрав делегатов со всей России, он явился весьма представительным. На съезде был сформулирован призыв: «Мусульмане, объединяйтесь!» Выступавший от Дагестанской области делегат Г. Бамматов, в частности, указал на важность «единения мусульманских народностей в России под знаменем ислама». Далее в его речи содержалось такое уточнение: «сейчас в России для мусульман понятия нации и ислама совпадают».
Активизация религиозной жизни в 1917 г. намечалась и по другим направлениям. Так, «по случаю праздника орудж-байрам», проходившего по сложившейся традиции с 8 по 10 июля, имам Ставропольского прихода обратился, как сообщалось в газетах, «с просьбой к господам хозяевам и начальникам освободить мусульман на этот период от всех занятий». В положенный срок в Ставропольской мечети состоялась торжественная служба (намаз), собравшая большое количество верующих, откликнувшихся на приглашение принять участие в коллективной молитве.
У значительной части мусульманского духовенства присутствовало стремление сохранить целостность сложившегося к 1917 г. геополитического и цивилизационного пространства в пределах Российской империи. Оно формировало настрой на единство.
На проводимых религиозных съездах полномочные представители от мусульман неизменно заявляли о желании «иметь республику на федеративных началах». По мере обострения обстановки в стране это намерение высказывалось неоднократно, что само по себе показательно. Так, в мае на мусульманском съезде в Москве, а в июле – в Казани выдвигалась идея «национально-культурной автономии» для исповедующего ислам населения.
О принимавшихся решениях на съездах мусульман России в 1917 г. информация поступала на места и получала поддержку. Посланные на них представители, например, от Летней ставки, административного образования в Туркменских степях Ставропольской губернии, после возвращения выступили на общем сходе, созванном районным комиссаром для решения текущих вопросов. Во Временное центральное бюро российских мусульман в Москве в свою очередь поступали сведения со всей страны. Со схода туркмен пришло, в частности, сообщение о противниках «поднятия уровня культурного развития мусульман, эмансипации женщин и т.д.»
Кроме отмеченных объединительных структур был создан и Всероссийский мусульманский военный совет (широ), по инициативе которого и при поддержке Временного правительства осенью стали формироваться военизированные подразделения, «мусульманские национальные полки», призванные служить общегосударственным интересам. Временное управление мусульман, созданное в 1917 г., состояло в соответствии с решаемыми задачами из трех ведомств: духовного, народного просвещения и финансов. Управление было подразделено для мусульман внутренней России и Сибири (с охватом ареала в том числе южной азиатской периферии). 17 октября исполнительный комитет Всероссийского мусульманского совета обратился к Временному правительству с просьбой отдать распоряжение всем государственным учреждениям направлять дела, «касающиеся духовно-религиозных нужд мусульман», непосредственно в него вместо прежнего Оренбургского духовного собрания.
Наиболее отчетливо настрой на сохранение единства с Россией проявлялся, как и на предшествующих этапах, с возникновением для государства кризисных ситуаций. Причем соответствующая тенденция проявлялась в той или иной степени на всех окраинах отечественного Востока. Возникший, например, в Ташкенте «Исламский совет» («Шуро-и-Ислам») отстаивал необходимость объединения мусульман Туркестанского края «на основе единой идеи» и призвал верующих «оказывать содействие политике нового правительства». Сторонники «образования… мусульманского государства под эгидой Турции»23 и на этой окраине оказались в тот промежуток времени в меньшинстве.
В советской историографии степень поддержки перспективы создания «тюркского государства» на принципе так называемого «чистого исламизма» явно преувеличивалась, по крайней мере для периода 1917 г. Объединения мусульман в восточных административных субъектах страны, в частности, в приведенном уже в качестве подтверждения Туркестанском крае, «Совет исламистов» («Шуро-и-Исламия»), «Совет духовенства» («Шуро-и-Улема»), в Казахстане «Алаш» и другие, по более поздней эволюции взглядов отдельных активистов нельзя, на мой взгляд, классифицировать как «националистические». В этих объединениях происходило столкновение разных настроений, существовавших в среде российских мусульман. Возможность перегруппировки самосознания под воздействием религиозных доктрин, имевших враждебное содержание по отношению к сформировавшейся до 1917 г. евразийской общности народов, безусловно, в реальности существовала и на Северном Кавказе. Тем не менее усилия, направленные на это, завершались, как правило, неудачей.
Такие последствия имела, к слову, предпринятая на съезде Союза объединенных горцев в мае 1917 г. попытка установить теократическое правление (имамат) группировкой мусульманского духовенства из Дагестанской области, состоявшей из последователей (мюридов) шейха Н. Гоцинского. Разногласия по этому вопросу при обсуждении оказались настолько сильны, что чуть не привели к вооруженному столкновению. Против выступили и представители «чеченского духовенства» Д. Арсанов, А. Митаев, и др. Немногочисленными оказались на фоне протестов и сторонники Н. Гоцинского. Несмотря на это, после очевидного провала в июне 1917 г. ими стала проводиться на территории Чечни усиленная агитация. Ее организовал один из сподвижников Н. Гоцинского шейх Узун-Хаджи. На аульных сходах он извещал присутствующих о том, что на границе Дагестанской области («у озера Эйзен-Ам») Н. Гоцинский объявит себя имамом. Кавказ же, по его утверждению, «переходит во владение турок».
На аульных сходах Узун-Хаджи собравшимся рекомендовал в этой связи «приобретать оружие во что бы то ни стало». Все приглашались в указанное место, где в подтверждение своей призванности на имамство богом, Н. Гоцинский «покажет чудо»: совершит молитву, расстелив «бурку по середине озера». В ряде случаев утверждалось, что это сделает УзунХаджи. После молитвы по замыслам организаторов должен был быть провозглашен «газават», священная война с неверными. Призывы УзунаХаджи давали результаты. По всему краю стала происходить усиленная скупка оружия, о чем свидетельствуют и возросшие на него цены. На «объявленный съезд» к озеру прибыло со всего Северного Кавказа, по воспоминаниям Х. Ошаева, до 20 тыс. человек. Среди них оказались «представители всех племен и народностей».
Деятельность сторонников Н. Гоцинского наибольшую активность обрела в связи с намечавшимся на 20 августа 1917 г. II съездом «делегатов народов» края в селении Анди, расположенном в нагорном Дагестане у границы с Чечней. При подготовке его поступали сообщения, что шейх Узун-Хаджи призывал к насильственному изгнанию всех иноверцев. Наряду с этим велась агитация за избрание Н. Гоцинского, председателя Аварского округа, «имамом Чечни и Дагестана» и «восстановление шариата». Следует заметить, что нормы мусульманского права на восточных окраинах Российской империи действовали, общим законодательством они заменялись лишь в особых случаях. В 1917 г. ситуация не изменилась. Очевидно речь шла о полном восстановлении. Вместе с тем предполагалось провозглашение Северо-Кавказского имамата.
О созыве II съезда ЦК Союза объединенных горцев объявил заблаговременно 4 августа 1917 г.32 Он должен был по замыслам организаторов продемонстрировать единство горцев. Место для проведения в ауле Анди было выбрано, по разъяснениям организаторов, чтобы «вдали от войск и городов» народы края смогли «свободно высказаться о своих нуждах и обсудить их без давления со стороны». Приглашены были делегаты от всех мусульманских общин, представители исламского духовенства, интеллигенции, Кавказского фронта, Закавказского комитета, партийных организаций края, национальных объединений и казачества, комиссары Временного правительства. Однако на съезд прибыли вооруженные отряды, собранные при поддержке председателя Аварского округа Н. Гоцинского. Сторонники его разъезжали по аулам Аварского и Андийского округов, призывая, как сообщалось в донесении «начальнику войск Дагестанской области» из ботлихского гарнизона, «туземное население… к неповиновению поставленной над ними революционной власти».
Наиболее последовательные пророссийские позиции в этих условиях занимали члены ЦК Союза объединенных горцев, относившиеся к интеллигенции, получившей образование в различных (гражданских и военных) учебных заведениях Российской империи. Именно с ними соотносились угрозы расправы. Из-за давления съезд в селении Анди, начало работы которого намечалось с 20 августа 1917 г., оказался сорванным. На следующий день, после соглашения между противоборствующими сторонами, открытие ограничилось только приветственными речами, произносившимися на «местных наречиях» народов Северного Кавказа, с которых делались переводы на аварский, кумыкский, карачаевский, осетинский, черкесский, чеченский и другие языки, а также арабский. Это указывает на поверхностный характер «русификации», игравшей интегрирующие функции для населения края, на сохранявшееся состояние цивилизационного разлома.
Собравшиеся сподвижники требовали провозглашения Н. Гоцинского имамом, угрожая расправой тем, кто выступит против. В мечетях муллами ежедневно оглашалось воззвание, в котором массам верующих внушалось, что отказавшиеся «от участия в движении по созданию имамата» утратят «свое мусульманство». Н. Гоцинский в свою очередь подводил теософское обоснование: «Раз… провозглашена свобода, тот мусульманин гяур, кто не способствует созданию имамства». Агитацию с такой направленностью совместно с Узуном-Хаджи вели и другие шейхи. В воззвании содержалось и такое весьма показательное разъяснение: «Главнейшая цель… имамата – установить еще теснее взаимоотношения» мусульман Северного Кавказа с русским народом.
Н. Гоцинским была также предпринята попытка объединить в пределах края шиитов и суннитов. Намерение же его «объявить себя имамом» вызывало серьезную обеспокоенность. Инициатива не нашла поддержки и у многих северокавказских клерикальных авторитетов (шейхов) и низшего духовенства (мулл). Со своей стороны члены «шариатского блока» убеждали Н. Гоцинского «называться не имамом, а муфтием». Скопление вооруженных его сторонников, поддерживавших требования «избрания имама и восстановления шариата», породило слухи о возможном нападении на гарнизон крепости Ботлих. Но отряд чеченцев, прибывший на съезд, Н. Гоцинский призвал «уважать русского солдата, как борца за свободу всех народностей России».
Впрочем, в искренности таких призывов можно усомниться. Еще до революции на заданный как-то вопрос «существует ли связь между Турцией и Дагестаном?», Н. Гоцинский ответил: «Мы с нетерпением ждем турок, все, как один человек, восстанем против царя». Идею «горской независимости» проповедовал тогда и шейх Узун-Хаджи. Заявления же о намерениях претендента на имамство в 1917 г. оказывались нередко противоречивыми. Тем не менее некоторые ученые, изучающие личность Н. Гоцинского, склонны к его идеализации. В ряде случаев ему все же не чужда была и пророссийская риторика, очевидно, в расчете на получение более широкой поддержки.
После срыва «андийского съезда» Н. Гоцинский обратился с воззванием «К мусульманам Кавказа», в очередной раз попытавшись убедить массы, что «избрание его имамом… связано лишь с защитой религии и шариата». В проекте создания «Северо-Кавказского имамата», на мой взгляд, просматривается одна из сепаратистских тенденций, так как осуществление проекта способствовало бы разрушению государства. На это указывает и то, что в пропаганде шейха Узуна-Хаджи отмечались призывы к изгнанию «всех иноверцев». В местные же органы власти поступала информация, что сторонников у него «слишком мало». Несмотря на их усилия, на том этапе намерение введения теократического правления обернулось неудачей. Н. Гоцинский так и не получил признания в качестве имама. Вследствие достигнутого компромисса он был объявлен «муфтием всех мусульман Северного Кавказа и Дагестана».
В постановлении по этому поводу сообщалось, что «духовные лица и избранные представители горских народов» провозглашают муфтием («Шейх-уль-ислам») Нажмутдина-Эфенди. При этом возлагались надежды, что «явившись религиозным главою, он сумеет провести шариат в полном объеме и прекратить грабежи и разбои». Однако само «избрание» для съезда, возобновившего работу во Владикавказе 20 сентября 1917 г., оказалось «неожиданностью». По свидетельству очевидцев, присутствовавших на заседаниях, «многие протестуют, но выступить открыто не решаются». Через прессу сообщалось об учреждении муфтиата, который во главе с Н. Гоцинским, по заверению «духовной секции» II съезда, обеспечит проведение «в жизнь законов шариата». В резолюции определялись и территории, подпадавшие под компетенцию «Кавказского горского духовного правления».
Создание его с резиденцией во Владикавказе предусматривалось «для мусульман Терской, Дагестанской, Кубанской и Сухумской областей, Ставропольской и Черноморской губернии и Закатальского округа». Состав правления в проекте намечался из «9 духовных лиц»: председатель («он же муфтий»), остальные члены («кадии»). Согласие на это Н. Гоцинским, как говорилось в последовавшем разъяснении, было дано ради того, чтобы установление имамата не нарушило «мирные отношения между русскими и мусульманами». Соответственно «главнейшей целью» как муфтий Н. Гоцинский провозглашал установление тесных взаимоотношений мусульман Северного Кавказа с русским народом, устранений межэтнических столкновений и беспорядков.
Настрой в среде верующих на сохранение сложившегося государственного единства, несмотря на существовавшие сепаратистские отклонения, между тем оказывался преобладающим. В связи с «мятежом» генерала Л.Г. Корнилова исполнительный комитет Всероссийского мусульманского совета выразил глубокую обеспокоенность за судьбу отечества. В специально составленном 30 августа 1917 г. воззвании содержалась, в частности, такая тревожная констатация: «Граждане мусульмане! Россия в чрезвычайной опасности!». Возникновение конфликта внутри страны признавалось крайне несвоевременным, так как на фронтах, как особо подчеркнуто в тексте, «наша армия напрягает все силы, чтобы отбить натиск врагов». Напоминалось вместе с тем о широком участии в этом единоверцев. Мусульман России авторы обращения призывали «в грозный момент» поддержать государственную власть.
Сепаратистской радикализации конфессиональной ситуации не произошло и после съезда народов в Киеве, организаторы которого надеялись на совершенно иной результат. На этом форуме делегаты от окраин, в том числе и от мусульманских, высказывались только «за федеративную связь всех народов и национальных групп» в составе России. Выработанная на основе этого заявления политическая платформа получила на Кавказе широкую поддержку. 15 сентября 1917 г. Министерство внутренних дел представило Временному правительству на этот счет специальную информацию. В ней говорилось о том, что национальные требования сводятся лишь «к желанию услышать со стороны общегосударственной власти признания права… на самоопределение за отдельными народами, вошедшими в состав русского государства в процессе его исторического роста». Но под самоопределением, как разъяснялось далее, понималось отнюдь не отделение. Это разъяснение подкреплялось подтверждением: «Среди мусульман встречает сочувствие мысль об… автономии».
По этому поводу исполнительный комитет Всероссийского мусульманского совета направил просьбу Временному правительству 17 октября 1917 г. В ней излагалось также требование «отменить законы, регулирующие учебно-воспитательное дело» в мусульманских образовательных учреждениях и допустить в преподавании наряду с русским «родной язык». Неоднократно подтверждалось, что и на Учредительном собрании избранники от мусульман, в соответствии с пожеланиями верующих своей конфессии, будут отстаивать, как и на предшествующих этапах, «для окраин федеративное устройство», равно как и идеи автономии, «провозглашенной на всероссийском мусульманском съезде» и реализуемой в зависимости от условий в разных формах (национально-культурной и территориальной).
Устойчивость интегрированности населения окраин отечественного Востока, таким образом, проявлялась и в условиях революционного кризиса 1917 г. Политизация исламского фактора на северокавказской окраине происходила во взаимосвязи с общими процессами в стране, что так или иначе являлось показателем гражданской приобщенности. Стремление сохранить целостность российской государственности существовало у значительной части мусульманского духовенства. Настрой на единство, несмотря на существовавшие сепаратистские отклонения, оказался преобладающим в тех условиях и в среде верующих.
Материал создан: 07.12.2015
