Борьба Московского государства с кочевниками евразийской степи во многом сформировала его и определила важнейшие его черты, как позитивные, так и негативные. Когда эта многовековая борьба выбрасывается из исследования, то теряется значительная часть содержания русской истории. Искусственно созданная пустота заполняется мифами, антиисторическими и часто русофобскими.
Фактически около 1200 лет Русь, государство крестьян, страна с оседлым земледельческим населением, решала степной вопрос, проблему противостояния с кочевыми сообществами степи.
Для русского народа степной вопрос был вопросом не прибылей и барышей, а жизни и смерти.
Кыпчаки еще в конце XI в. «обрубили» черноморский конец знаменитого «пути из варяг в греки», который фактически сформировал русскую народность и государственность, и начали методически перемалывать русскую оседлость, превращая ее в Дикое поле. Тем было положено начало миграции русской народности и вместе с ней государственности на северо-восток, в «залесскую украйну», неплодородный лесной край, далекий от мировых торговых коммуникаций.
Но степной вопрос решался и там, в междуречье верхней Волги и Оки, которое азиатские кочевники жгли и разоряли неоднократно.
На протяжении нескольких веков не было и года, чтобы орды восточных всадников не брали обильный полон на тульских, рязанских, курских и других «крымских украйнах».
Долгое время хищничали незваные гости в нижегородской, муромской, владимирской и прочих «казанских украйнах».
С конца XV в. войны с Литвой, Польшей и Швецией всегда означали для Руси усиление кыпчакских (большеордынских, крымских, ногайских) набегов, нередко подкрепленных «турской силой» — янычарами и турецкой артиллерией.
Степной вопрос был связан с Западом. Христианнейшие короли, носители «свободы» и «цивилизации», не гнушались делать ставку на степных хищников, увозящих русских детей в седельных корзинах своих коней. Отчетам о проделанной работе, полученным из ханских ставок, рукоплескали одетые в кружевные подштанники вельможи Варшавы и Стокгольма.
Страшно дорого платила Русь за набеговую экономику кочевых государств.
Крымцы нападали на Русь или на Троицын день (май-июнь), или во время жатвы (конец июля — начало августа), когда мужики находились в поле; нередки были и зимние нападения, называвшиеся «беш-беш» и проходившие по замерзшим рекам.
Чтобы скрыть свое движение, степняки перемещались по лощинам; огней ночью не разводили, высылали разведчиков, чтобы хватать «языков» и нейтрализовывать русских сторожей.
У каждого степняка помимо основной имелись еще две запасные лошади, чтобы вьючить на них добычу или в случае необходимости использовать для бегства.
Француз Боплан, оставивший в начале XVII в. подробное описание тактики кочевников, сообщает: «Не столь часты деревья в лесу — как татарские кони в поле, их можно уподобить туче, которая появляется на горизонте и, приближаясь, более и более увеличивается. Вид сих легионов наведет ужас на воина самого храброго. Татарские кони, которых называют бакематами, способны переносить почти невероятные трудности; они в состоянии проскакать без отдыха 20 или 30 миль; в случае преследования татарин, несясь во весь опор, перескакивает с усталого коня на заводного, прежний конь начинает скакать с правой стороны своего хозяина, чтобы тот, в случае нужды, мог снова перескочить на него. Здесь одинаково достойны внимания и ловкость татарина, и сообразительность его лошади».
«Идя на войну, каждый всадник берет с собой по крайней мере двух коней, одного ведет для поклажи и пленных, на другом едет сам», — указывает итальянец Дортелли.
Крымцы не брали с собой никакого обоза. Согласно рассказам современников, отнюдь не баснословным, они могли в течение четырех дней обходиться без пищи и даже пили кровь своих коней.
Дж. Флетчер в конце XVI в. так описывает набеговую тактику крымских татар. Выходили они из Крыма большой массой и двигались по водоразделам. При приближении к местам, где находились русские дозоры, от орды отделялись небольшие отряды. Их целью было отвлечь внимание русских сторожей от направления, по которому двигалось основное войско. Когда орда входила в густонаселенную область, то дробилась на группы в 500–600 человек, которые занимались захватом рабов и прочей добычи.
Крымцы имели традиционную для кочевников воинскую дисциплину и унаследовали от монголо-татар принципы организации войска.
Основное оружие крымских воинов — лук саадак — являлся наследником монгольского сложносоставного лука, который позволял выигрывать битвы без прямого столкновения с врагом. (С XVI в. у крымцев появляется и огнестрельное оружие.)
Во время боя крымско-татарский воин выпускал в минуту до 10 стрел, каждая из которых на расстоянии до 200 метров могла убить лошадь, пробить кольчугу шиловидным или латы закаленным граненым наконечником. Крымская конница, поливая дождем стрел вражеское построение, проносилась вдоль его фронта и пыталась зайти ему в тыл. Обычно крымцы обходили левый фланг — так было удобнее стрелять из лука.
При встрече с крупными вражескими силами крымцы легко обращались в стремительное бегство, которое у европейских войск назвалось бы постыдным. В крымскую тактику входили классические приемы из кочевого арсенала, известные еще гуннам: скоротечные «беспокоящие» нападения, симуляция бегства для заманивания вражеской конницы в засаду, упорное преследование небольших вражеских отрядов. Крымские воины избегали штурма крепостей, стараясь не брать, а блокировать их. Взятие укреплений происходило, если только они запирали речную переправу…
Против такого сильного и хитрого войска должны были постоянно бороться пограничные силы Московской Руси. К тому же крымская орда была многочисленной.
«Они выступали в числе до 100 тысяч», — писал итальянец Дортелли. А по словам моравца Э. Лясотты, крымский хан шел в поход с 80 тыс. человек, из них 30 тыс. хорошо вооруженных, остальные — для грабежа. Это при населении ханства в 400–500 тыс. Великое княжество Литовское с населением, большим в 5–6 раз, могло выставить максимум 40 тыс. бойцов.
Такой высокий уровень мобилизации объяснялся участием в походе практически всех взрослых мужчин ханства.
В походах крымского калги (наследника престола), без привлечения отрядов из других татарских юртов, участвовало до 40–60 тыс. воинов. Для походов ханских сыновей собиралось 15–20 тыс. воинов. В набегах улусных мурз участвовало от нескольких сотен до нескольких тысяч воинов.
Поскольку крымские татары в основном грабили небольшие населенные пункты, деревни и села, то самое ценное, что они могли там взять, это были люди. И в первую очередь дети, которых удобнее всего перевозить.
«Главную добычу, которой татары домогаются во всех войнах своих, составляет большое количество пленных, особенно мальчиков и девочек, коих они продают туркам и другим соседям. С этой целью они берут с собой большие корзины, похожие на хлебные, для того чтобы осторожно возить с собой взятых в плен детей; но если кто из них ослабеет или занеможет на дороге, то ударяют его оземьили об дерево и мертвого бросают», — читаем у Флетчера.
Согласно описанию Ключевского, крымские татары, войдя узким клином в русские пределы и углубившись на несколько десятков верст, разворачивались затем широким веером и возвращались назад, захватывая людей.
На пути возвращавшихся «с победой» варваров оставались трупы обессилевших и убитых пленников, тела детей с размозженными головами. Обычно неэмоциональный историк Багалей пишет о том, как крымские воины «бесчестят жен и девиц в глазах мужей и отцов, обрезывают детей в присутствии родителей, одним словом совершают тысячи неистовств… Пленники отвозятся в Крым, Константинополь, Анатолию (Малую Азию) и другие страны. Поделив пленных, татары уводят их в улусы и продают в рабство».
Кочевой «насос» высасывал и без того редкое население южнорусского порубежья.
Герберштейн, посланник Габсбургов, свидетельствует о невероятном количестве угнанных в рабство во время крымского набега на Русь в 1521 г.: «Частью они были проданы туркам в Кафе, частью перебиты, так как старики и немощные, за которых невозможно выручить больших денег, отдаются татарами молодежи, как зайцы щенкам, для первых военных опытов; их либо побивают камнями, либо сбрасывают в море, либо убивают каким-либо другим способом».
Крымское ханство стало представлять опасность для Московской Руси в начале XVI в. Именно в это время переходят под власть Москвы верховья Оки, а с падением Большой Орды исчезает общий враг Крыма и Москвы.
Антимосковский поворот Крыма моментально замечен и усилен Польшей. В1506 г. начинаются контакты междуханом Менгли-Гиреем и польско-литовским королем Александром. В следующем году ханские послы приглашаются в польскую столицу, где подтверждают, что с весны крымские войска действуют против великого князя Московского. Союзнические отношения Литвы и Польши с Крымом можно назвать политико-коммерческими, потому что предусматривают регулярное материальное стимулирование хана.
Согласно крымско-польско-литовскому соглашению 1507 г., заключенному уже с королем Сигизмундом I, хан Менгли-Гирей «готов быти приятелю короля приятелем, а неприятелю неприятелем и вместе с людьми его милости короля польского и великого князя литовского Сигизмунда своими людьми и детьми всести на конь против всякого неприятеля, и подмогой быти на того неприятеля московского».
В том же году одновременно с началом русско-литовской войны состоялся первый крымский набег на Московскую Русь. Летом крымцы взяли и разграбили города Белев и Козельск, к чему московские воеводы были совершенно не готовы.
Соглашения Бахчисарая с польской короной, подчинение Крыма и Казани турецкой политике, растущая неприязнь Османской державы, уже увидевшей в Москве угрозу своим балканским владениям и своей восточноевропейской экспансии, ознаменовали новую политическую реальность, которая стала определять события между Окой, Волгой и Черным морем.
Но главной причиной московско-крымского конфликта было противостояние двух хозяйственных систем. Русской и кочевой.
С одной стороны, производящее хозяйство оседлого населения, опирающееся на земледелие. С другой — кочевое скотоводство.
Земледелец может прокормиться уже с 0,5 га пашни, кочевнику-скотоводу требуется 100 га пастбищ (одному кочевнику надо столько же земли, сколько 200 крестьянам).
С одной стороны, продвижение растущего русского населения из малоплодородного междуречья верхней Волги и Оки на плодородные степные земли. С другой — спрос кочевых сообществ на постоянный приток военной добычи и особенно рабов (набеговое хозяйство, вероятно, можно рассматривать как вариант присваивающего).
С XVI в. османский рынок увеличил этот спрос многократно, поскольку снабжал кочевую верхушку предметами роскоши в обмен на живой товар. Османский рынок рабов удовлетворял и спрос западноевропейских потребителей. (До перехода Крыма в вассальную зависимость от Стамбула итальянские купцы самостоятельно занимались работорговлей в своих факториях на Черноморском побережье.) Историк В. И. Ламанский, изучавший архивы Венецианской республики, писал: «Русские рабыни встречаются еще в XV веке в разных городах Италии. Немало было русских рабов и у мамелюков в Египте. С конца XVI века, в XVII и даже XVIII столетии Венеция и Франция употребляли русских рабов на военных галерах как гребцов-колодников, вечно закованных в цепи.Кольбер особенно не жалел денег на покупку этих рабов на рынках Леванта…»
На «крымской украйне» российского государства находились Северская земля, Заокско-Брянский край (Верховская земля), Тульский край, Рязанское княжество. Причем наиболее уязвимой с точки зрения ландшафтов и растительности был Тульский край, через который потоки грабителей могли хлынуть и на соседние участки фронтира. Здесь проходили шляхи Муравский и Изюмский.
На протяжении почти трех веков русское государство создавало сложную и затратную систему обороны от набегов.
В конце 1500-х гг., после нападений Менгли-Гирея, Москва заводит весновую службу, начинается строительство оборонительной черты вдоль Оки, создается лесная стража, ведется сбор посошной рати (ополчения) на сторожевую службу. Но первое время оборона от набегов выглядит малоэффективной.
В 1512 г. Крым по договоренности с поляками срывает поход русских войск на Смоленск.
В марте калга Мухаммед-Гирей ходил на северские земли вместе с литовскими войсками под командованием киевского воеводы А. Немировича и каневского старосты Е. Дашкевича. Чернигов, Стародуб и Новгород-Северский выстояли, но крымцы увели в плен 80-100 тыс. человек.
В мае дети Менгли-Гирея Ахмат-Гирей и Бурнаш-Гирей «пришли безвестно со многими людьми на великого князя украины, на Белев и на Одоев, и на Воротынск, и на Олексин», обогнув направлявшееся к Стародубу московское войско. В июне крымцы снова разоряли Северскую землю, а в июле Ахмат-Гирей ходил на Рязань. Этот последний рейд был остановлен выдвижением московских воевод из Тулы во фланг движущейся на Рязань орде. Впрочем, и на этот раз крымцы взяли большой полон и беспрепятственно ушли с добычей в Крым.
С этого года, стоившего таких потерь, великий князь Московский «утвердил землю своими заставами», началась «роспись» воевод по пограничным с Диким полем крепостям, расположенным на Оке и Угре. Рубеж этот назывался берегом (вот такой берег у Руси, далеко не морской, как у всех «приличных» стран).
Воеводы с полками встали в Кашире, Серпухове, Тарусе, Рязани, с 1513 г. — в Туле.
На берег пришли отряды воинов из самых разных русских городов, так, например, люди из северного Устюга прибыли на место впадения Угры в Оку.
1512 г. датируется «Наказ угорским воеводам», фактически первый устав русской пограничной службы, описывающий принципы размещения полков на линии берега. Он предусматривал как оборону на широком фронте, опирающуюся на «береговые» укрепления в долине Оки, так и наступательные действия «легких воевод» в поле.
Книги Разрядного приказа, бывшего, по сути, главным штабом обороны, показывают, что русские пограничные силы состояли тогда из детей боярских, посошных людей (крестьян), пищальников (горожан, посадских).
Владельцы бывших уделов, князья Воротынские, Одоевские, Вельские и т. д., в это время уже вливали отряды своих ратников в московские полки.
В 1515 г. хан Магмет-Гирей выдвигает России широкие политические требования: отдать Крыму восемь северских городов и вернуть Смоленск «обиженному» Сигизмунду.
Сообща с крымцами в Северской земле действуют литовские отряды, возглавляемые Г. Немировичем и Е. Дашкевичем, вместе они берут большой полон.
Летом 1517 г. в набег отправилось 20-тысячное крымское войско, в котором находились также «литовская сила и черкасы». Проводником у крымского хана был литвин Якуб Ивашенцов, обеспечивший проход крымской орды по литовской территории. Сигизмунд обещал крымскому хану за поход на Москву «скромный подарок» размером в 30 тыс. золотых. Как сообщает Патриаршая летопись: «Краль таинственно соединился с Крымскым царем Маагмед-Гиреем и многих воинств даде ему в помощь на великого князя». Присоединились к грабежу и заволжские ногаи. «Крымский царь Магмед-Кирей с крымским людьми, и Болшая Орда Заволжская, и с Нагаи, вскоре придя безвестно на великого князя отчину… и Коломенские места повоевав, и полон не мало собрал, и святые церкви осквернил».
Значительная часть русских войск находилась на западном пограничье — литовцы во главе с князем Острожским осадили Опочку и пустошили псковские земли. Но все же крымские силы были разбиты у Тулы. Вооруженное ополчение, наши «минитмены», отрезали путь к отступлению Токузак-мурзе. Потом подоспели дети боярские, и крымская орда попала в мешок — из 20 тыс. степных грабителей вернулись в Крым только 5 тыс.
Утверждение на казанском престоле крымского «царевича» Сагиб-Гирея еще более осложнило геополитическую ситуацию — фактически Русь оказалась со всех сторон окружена врагами. (Все Гирей находились в кадровом резерве Стамбула, султан решал, кто, где и когда будет править.)
Вторжение крымцев, казанцев и литовских отрядов Е. Дашкевича в 1521 г. обернулось катастрофой. Крымцы прорвались через линию обороны берега 28 июля, а 12 августа, сделав свое дело, пошли обратно. Единственной неудачей врагов стал провал операции по взятию Рязани, которой они хотели овладеть хитростью, при помощи уговоров Дашкевича.
Были опустошены владимирские, коломенские, каширские, боровские, рязанские земли и окрестности столицы. Литовский Острожский летописец говорит о 300 тыс. пленников, уведенных татарами, австриец Герберштейн — о 800 тыс.
За этот набег король Сигизмунд I заплатил крымскому хану Магмет-Гирею 15 тыс. червонцев.
Однако Москва не пришла в отчаяние: всем ее действиям того времени присущи упорство и основательность. И в 1530-е гг. оборона крымских рубежей совершенствовалась весьма активно.
«Наряд был великий, пушки и пищали поставлены на берегу на вылазах от Коломны и до Каширы, и до Сенкина (брода), и до Серпухова, и до Калуги, и до Угры».
Новые крепости появляются в Чернигове, Кашире, Зарайске, Пронске — для перекрытия шляхов, по которым идут степные орды. Полки выдвигаются за Оку, в Тулу, Одоев, Белев, Пронск, Зарайск.
Проводятся оборонительные мероприятия в лесостепных районах, прилегающих к среднему Поволжью с запада и к Дикому полю с востока. Построены крепости Мокшан на верхней Мокше, Алатырь и Васильсурск на реке Суре, правом притоке Волги.
Однако время боярщины после таинственной смерти Елены Глинской и при малолетстве Ивана Грозного в целом ознаменовалось расстройством пограничных дел.
В годы Стародубской войны Сигизмунд I платит крымцам за набеги на Россию по 7500 червонцев ежегодно и на такую же сумму посылает сукна. Литовские города для покрытия крымских расходов короля облагаются податью, именуемой ордынщиной. На Русь идут крымцы и союзные с ними казанцы, а поляки с литовцами берут Стародуб (1535) и вырезают 13 тыс. его жителей от мала до велика — перед таким зверством снимут шапку и восточные варвары.
Цареборец Курбский невольно упоминает о страшных разорениях, причиненных степняками в начале 1540-х гг., в период боярского правления: «Вся Рязанская земля до самой Оки опустошена была крымским ханом и ногаями».
В декабре 1544 г. на земли белевские и одоевские приходит калга Имин-Гирей со своей ордой. Крымцы не встречают никакого русского войска, потому что высокородные князья П. Щенятев, Д. Шкурлятев и М. Воротынский «рассорились за места» и ввиду особой важности этого занятия вообще не выходят против крымцев…
Всего в первой половине XVI в. разрядные книги упоминают 43 крупных крымских набега на Московскую Русь.
За этой цифрой я вижу, как крымская конница рубит мужиков, вооруженных лишь рогатинами. Как на залитом кровью снегу остаются тела в одних рубахах. Как над полем кружит, орет воронье. Как догорают избы, от которых остаются только столбики печных труб. Как арканом тащат беременную женщину…
После покорения волжских ханств царь Иван нанес несколько ударов по Крымскому ханству. Самым крупным предприятием стал поход отряда Матвея Дьяка Ржевского, состоявшего из путивльских дворян, детей боярских и казаков. Выйдя из Путивля, лихой дьяк спустился по Днепру, взял Ислам-Кермень, захватил на время турецкую крепость Очаков, на обратном пути отбился от преследовавших его турецко-крымских войск и благополучно возвратился в Путивль. Однако антимосковская позиция польской короны сделала дальнейшее наступление на Крым невозможным.
Даже учитывая отдельные антитатарские вылазки магнатов Дмитрия Вишневецкого (позднее перешедшего на московскую службу), Миколая Сенявского и Ольбрахта Лаского, Польша в течение всего XVI в. старалась поддерживать дружественные отношения как с османами, так и с крымскими ханами. Результатом такой «дружбы» была слабая, неорганизованная оборона против крымских татар, которые без стеснения разоряли польско-литовские земли.
В феврале 1558 г. 20-тысячное крымское войско во главе с калгой прошлось по Брацлавскому воеводству, Волыни и Подолии, захватив там ни много ни мало 40 тыс. пленников.
Царь Иван послал грамоту и послов к королю Сигизмунду II Августу. Послы предложили полякам вечный мир и союз против Крымского ханства, а также сообщили, что собрано большое московское войско во главе с Д. Вишневецким для похода на Крым. Согласно царским инструкциям, послы тактично не подняли вопрос о том, какие разорения чинят литовцы проезжим московским купцам и порубежным московским землям, но напомнили, что московские ратники защищают и польско-литовские земли. «Стоят… на Днепре, берегут христианство от татар, и от этого стоянья их на Днепре не одним нашим людям оборона, но и королевской земле всей защита;бывал ли хотя один татар за Днепр с тех пор, как наши люди начали стоять на Днепре»
Однако король отверг договор с царем и возобновил союз с ханом, направленный против Москвы. Стало ясно, что для польского короля борьба против москалей гораздо важнее, чем защита собственных подданных от крымского аркана.
В последующие два десятилетия случилось 20 крупных крымских набегов на Московское государство, но не забывали крымцы и польских девушек. Договор 1568 г. между Польшей и Турцией последовал за чередой крымских набегов 1566–1568 гг., которые польский король простил со всем великодушием. Других врагов, кроме Московского государства, Сигизмунд II Август иметь не желал.
А в 1576 г. на польский трон ясновельможным панством был посажен Стефан Баторий, трансильванский вассал турок. Крымское нашествие, опустошившее Подолию и Волынь в сентябре-октябре 1575 г., было своеобразной формой поддержки турецкого кандидата. Он пообещал шляхте вечный мир-дружбу с басурманами и начал свое правление с казни «козацких лыцарей», насоливших султану. Турецкий посаженник на польском троне, он же выдающийся борец против «Тирана Васильевича», приложил огромные усилия для сокрушения Москвы, стоявшей барьером между Европой и Азией.
Рим, Стамбул, Стокгольм, немецкие курфюрсты, Бахчисарай помогали трансильванцу — кто деньгами, кто бойцами.
Имея враждебную, контролирующую днепровский путь Польшу на западном фланге, вести московское войско через безлюдную иссушенную степь было делом гарантированно провальным.
Некоторые историки, например Н. Карамзин или Г. Вернадский, тем не менее упрекают Грозного в том, что он, злодей такой, не покорил Крым, не вывел Россию одним махом к Черному морю, а вместо того решил воевать за выход к Балтике. И в этом усматривают злокозненное непослушание многоумной «избранной раде».
Только почему такой упрек выдвигается одному Ивану Васильевичу, а не Федору Ивановичу, Михаилу Федоровичу, Алексею Михайловичу или Петру Алексеевичу
Карамзин с Вернадским не только про Речь Посполиту, но еще и про Османскую империю забыли. Слона, так сказать, и не приметили.
Эта держава вполне понимала стратегическую ценность своего крымского вассала. Турецкие гарнизоны стояли в Кафе (здесь находился и наместник султана), Перекопе, Газлеве, Арабате, Еникале, в нижнеднепровских крепостях, на Тамани, в Азове. На Черном море, ставшем к XVI в. «турецким озером», безраздельно господствовал турецкий флот.
Покорение Крыма стало возможным только через два века после царя Ивана, при Екатерине II. Тогда, в отличие от времен Ивана, причерноморские и приазовские степи были в основном уже покорены, Речь Посполита лежала при смерти, Турция превращалась в «больного человека Европы», а в Черное море вышли русские корабли.
Вот что пишет историк И. Д. Беляев на тему реальных возможностей по завоеванию Крыма в середине XVI в.: «О покорении Крыма Москва не могла думать… ибо пространные степи — раздолье для кочевых наездников, отделявшие Московское Государство от Крыма, было неодолимым препятствием для наших завоеваний с этой стороны… Для совершенного покорения Крыма было одно только единственно верное средство — постепенное заселение степи и постоянное содержание сторожевого войска на границе; и прозорливый Иоанн принялся за эту мысль со всем усердием человека, убежденного в верности задуманного расчета. Давнишняя линия укреплений на Оке и сторожевые притоны в степи, еще при Донском вызванные крайней нуждой Государства, послужили для Иоанна основным материалом для того, чтобы привести в исполнение свой верно задуманный план заселения степи».
В решении степного вопроса было мало бури, но много натиска. Русское государство медленно и верно, по-медвежьи двигалось на юг, юго-запад и юго-восток, катя перед собой систему засечных черт, крепостей, острогов, дозоров и станиц.
Материал создан: 13.07.2015
