С XVIII в. степной вопрос окончательно превратился в вопрос борьбы с Турцией, в так называемый восточный вопрос («восточный» он, в общем, для европейцев, а для русских скорее «южный»). С ослаблением и исчезновением кочевых государственных образований в степной полосе от Дуная до Волги Россия все более входила в прямое столкновение с Османской империей, самым сильным и устойчивым из всех государств, созданных кочевниками. Султанская сверхдержава занимала огромные пространства в Африке, Европе и Азии. Черное море являлось «турецким озером», османский флот господствовал на значительной части Средиземноморья, османские купцы бороздили Индийский океан от Танганьики до Явы. Представляя собой огромный рабовладельческий рынок, Османская империя формировала набеговую экономику на всей своей периферии. Блистательная Порта осуществляла власть над христианскими «райя» (дословный перевод — стадо) террористическими методами, вгрызаясь в их биологию и беря «налог кровью». Спастись от этого можно было, лишь изменив вере отцов.
О богатствах султанов свидетельствует невероятная по тем временам сумма в 34 млн дукатов, найденная в покоях умершего в 1730 г. властителя Ахмеда III.
Замечательным ноу-хау султанов стало то, что они «управляли империей с помощью обученных рабов, и это стало залогом продолжительности их правления и мощи режима».
Лучшая часть турецкой армии, янычары (yeni ceri — молодые воины), также состояла из рабов, еще в малолетстве отобранных у христианских родителей и подвергшихся изощренной психологической обработке при помощи учителей из исламских духовных орденов.
Своеобразный естественный отбор — претендент на трон должен был непременно истребить своих братьев — делал султанскую власть весьма устойчивой…
Вот уже наш флот освоился на Балтике, русские поселения возникают на берегах Тихого океана, промысловики подплывают к Северной Америке, но крестьянин на Донце и Днепре не забывает об аркане и сабле кочевника. Подданные и вассалы турецкого султана все еще ведут ясырь из Киевской, Полтавской, Харьковской, Воронежской, Пензенской губерний. Нет покоя для земледельческого труда на Дону и Тереке, где любая оседлость может стать в любой момент добычей огня и стали. Степной наездник не дает поднять русский парус на Черном море.
Однако страна вышла из реформ Петра I — безусловно стоящих на хозяйственных достижениях предшествующего времени — с сильной регулярной армией, с уральской металлургией.
Сейчас принято «шпынять» первого российского императора. Почин дал Ключевский, приведший в качестве положительного примера Венецианскую республику. Дескать, можно было развиваться припеваючи, веселясь на карнавалах, не отягощая общество внешнеполитическими задачами. Пример очень удачный, только не в том смысле, в каком полагал классик. Венеция была по сути большой торговой корпорацией, которая поднялась на посреднической торговле между Левантом и Европой, не брезгуя и перепродажей рабов, захваченных монгольской ордой, да и самостоятельным грабежом в особо крупных размерах, как было в Константинополе в 1204 г. Имея такого сорта доходы, можно было и поплясать на карнавалах. И пусть Венеция обладала мощными финансами и флотом, что позволило ей захватить ряд островов и Далмацию, представить ее решающей какие-то большие задачи на материке просто невозможно.
Не годилась в качестве примера и Англия, которая воевала на европейском континенте в основном своими деньгами, а не солдатами. Как отмечал Бродель: «Блистательная Англия вела свои войны издалека, спасаемая островным положением и размерами субсидий, которые она раздавала своим союзникам».
Россия же должна была сама биться и за выход к морям, и за овладение континентальным простором, и за покой для мирного земледельческого труда. Для этого ей была нужна большая армия. А ввиду скудости государственных средств еще и дешевая. Большая дешевая армия требовала постоянной рекрутской повинности.
Неудачный Прутский поход был первым в длительной серии войн России против Османской империи, растянувшихся на два века. И в ходе войн, и в мирных паузах государству пришлось создавать тыл для армии, осваивая причерноморские и предкавказские степи.
В 1713 г. началось строительство оборонительной линии вдоль реки Орели, притока Днепра, и Береки, притока Донца (в 1731 г. она получила название Украинской). На ней планировалось создать 17 крепостей и множество редутов. Постройка была связана с переходом в 1711 г. Запорожья под власть Турции. Поселенные на черте ландмилицейские полки набирались из бедных дворян и однодворцев Белгородской черты. (К числу однодворцев относились потомки служилого населения на старых чертах, в том числе помещики, не имевшие крестьян. )
На новой линии однодворцы получили земельные наделы, но вместо исполнения рекрутской повинности служили в линейных гарнизонах, работали на постройке и ремонте укреплений.
Русско-турецкая война 1736–1739 гг. хотя и считается историками неуспешной, стала переломом в борьбе со степью.
Началась война после того, как султан потребовал от России пропустить 70-тысячную крымскую орду через русские владения в Закавказье, где Турция конфликтовала с Персией. Турецкое требование поддержал и британский посланник в Стамбуле: ну дайте же транзитную визу крымским туристам. Россия за предыдущие два века хорошо узнала, как проходят транзиты крымцев, и вежливо отказалась.
Генералы Анны Иоанновны поставили себе первоочередной задачей взятие Азова.
Нынешний заштатный городишко был тогда грозной турецкой крепостью, державшей в страхе всю южную окраину России, базой для набегов, невольничьим рынком и портом, через который шло оружие.
Гарнизон Азова был невелик, но опирался на силы Крымского ханства, ногайских и черкесских племен, обитающих в западной части Кавказа, на Кубани.
Гости из этого края стали наведываться на Русь гораздо раньше, чем увидели у себя штык и саблю русского воина. Малые Ногаи были постоянными участниками крымско-татарских нашествий XVI–XVII вв. В начале XVIII в. кубанские татары (ногаи и черкесы) «брали людей в полон и скот отгоняли» вплоть до Саратова. В 1711 г. ногайское войско с Кубани во главе с Чан-Арасланом ходило в Саратовский и Пензенский уезды громить русские села — на обратном пути казанскому губернатору П. Апраксину, по счастью, удалось перехватить его и отбить полон.
А в 1736 г. ногаи переправились через Дон в районе Кумшацкой станицы, сожгли ее и, рассыпавшись по соседним селениям, хватали в плен женщин и детей, угоняли скот. Затем с богатой добычей и в полном удовлетворении вернулись в свои закубанские кочевья. Большинство казаков в это время находилось в дальнем походе.
На следующий год донцы во главе с атаманом Фроловым выступили на Кубань в числе 9,5 тыс. конных и пеших, с пушками и мортирами. На реке Ее к казакам присоединился калмыцкий тайши Дундук-Омбо с 40-тысячной ордой, чьи становища располагались тогда на реке Егорлык, — дипломаты императрицы Анны Иоанновны недавно приняли его в российское подданство. Степь была ногаями выжжена, и до Кубани добралось лишь 5 тыс. самых «доброконных» казаков. Вместе с калмыцкими воинами казаки переправились на левый берег Кубани и прошли до ее устья, учинив врагам повсеместный разгром.
От кубанского устья донцы вернулись домой, а калмыки еще два раза прошлись по ногаям в чингисхановом стиле.
В ходе этих походов были взяты турецкие крепости на Таманском полуострове, следом пал и Азов.
Во время войны быстрыми темпами шло покорение Дикого поля, главного врага русских войск. Ударно достраивалась Украинская оборонительная линия — 300-километровая полоса укреплений между Донцом и местом впадения Орели в Днепр.
Прусский офицер на русской службе Х.-К. Манштейн писал, что «она простирается более чем на 100 французских лье, и на этом протяжении выстроено до пятнадцати крепостей, снабженных хорошим земляным бруствером, штурмфалами, наполненным водой рвом, гласисом и контрэскарпом с палисадом. В промежутках крепостей, по всей линии, устроены надежные редуты и реданы ».
Численность ландмилиции на линии была доведена до 20 регулярных полков. В 1736 г. решением фельдмаршала Миниха их преобразовали в конные и назвали Украинским ландмилицион-ным корпусом. По мнению Манштейна, белгородские и курские однодворцы, служившие в ландмилиции, являлись «прекраснейшим войском в России».
Кстати, строительство линии вызвало недовольство со стороны малороссийских дворян, потомков казачьей старшины. Работавшие на старшину простые казаки теперь воздвигали укрепления, а часть дворянских земель перешла ландмилиционерам…
С постройкой Украинской линии крымские татары лишились многих дорог, которые вели их в Южную Россию. В то же время степь все еще оставалась главным союзником Крымского ханства. Настоящим оружием массового поражения были поджоги степи. Из-за раскаленного воздуха и дыма люди и лошади русского войска оказывались как в печи. Тот, кто спасся от огня и удушья, мог затем погибнуть от жажды и голода. После падежа коней русская армия становилась крайне уязвимой перед внезапными нападениями крымской конницы.
Южнее Орели оседлости уже не было, за исключением редких поселений в речных плавнях — их обитатели жили речными промыслами. Южнее реки Самары не было и лесов. «Можно пройти, — пишет Манштейн, участник походов Миниха, — 15 и 20 верст и не встретить ни одного куста, ни малейшего ручейка; вот почему надо было тащить дрова с одной стоянки на другую…»
Однако русская армия все же преодолела степи, опираясь на цепи спешно выстроенных редутов, соединивших ее с Украинской линией, и дважды входила в Крым.
Калмыки и донские казаки рассыпались по всему полуострову для захвата добычи. Грабительское ханство прочувствовало на своей шкуре, что такое настоящий набег.
Но на море все еще господствовал турецкий флот, организовать снабжение русской армии по растянутым сухопутным коммуникациям оказалось невозможно.
Несмотря на формальную бесплодность русских операций в Крыму — войска в итоге покинули полуостров, — ханским силам было уже не до помощи кубанским союзникам.
По условиям Белградского мира Россия получала крепость Азов, бывшую ключом к Западному Кавказу. Малая и Большая Кабарда, то есть центр Северного Кавказа, объявлялись нейтральными.
Русские потери, связанные с войной, в первую очередь санитарные, были огромны, но стало ясно, что господству турок на Черном и Азовском морях подходит конец. На Дону и Днепре действовали речные флотилии — русские готовились выйти в море. Крымское ханство было отрезано от кубанских ногаев.
Де-факто по результатам войны к России был присоединен огромный кусок Дикого поля к востоку от Днепра — вдоль Украинской линии, от реки Орели до реки Самары и от Донца до истоков Миуса. Назвали его СлавяноСербией — в честь поселившихся здесь вместе со своими дружинами сербских полковников Шевича и Прерадовича.
При императрице Елизавете Петровне русские присоединили еще одну область Дикого поля, к западу от Днепра, до реки Синюхи, бывшей границей с Польшей. Она получила название Новая Сербия (с 1764 г. Новороссийская губерния) благодаря пришедшим сюда из Австрии братьям-славянам во главе с полковником Иваном Хорватом.
В этих двух «сербиях» возникают Новосербское и Славяносербское поселения, Бахмут, Константиноград, крепости Булевская и Св. Елизаветы — Елисаветград (современный Кировоград).
В отличие от последующей екатерининской эпохи, правительство раздавало здесь земли под поместья небольшими участками, типичными для Московской Руси.
Крестьяне старого Черноземья все еще были достаточно зажиточны и не очень легки на переселение в новый степной край России. Так, на двор государственных крестьян в Курской губернии около 1750 г. приходилось в среднем 5 лошадей, 5 коров и зерновой сбор в 300 пудов. В 1765 г. в Острожском уезде Воронежской губернии у крестьян-середняков в хлевах жевало сено по 5-15 коров, у зажиточных — 15–50.
Население края пополнялось из более отдаленных земель.
Сюда шел «отход» крестьян Нечерноземья, которые нанимались на работы к помещикам, однодворцам и казакам. Вслед за «отходом» часто происходило и переселение. Богатые землевладельцы привлекали крестьян низкими оброками и большими наделами. Аппетит помещика совпадал с желанием мужика найти тучную землю на юге. Если даже крестьянин сбегал от владельца на малой родине, то новороссийские власти никогда не выдавали обратно столь важных для них новых жителей.
В 1750-х гг. правительство вызывало староверов из Польши и Турции, отводя им земли в окрестностях Елисаветграда. Много старообрядческих слобод возникло в Бахмутском уезде.
Существенным элементом при заселении нового края стали выходцы с Балкан. С 1752 по 1762 г. правительством была истрачена на сербскую колонизацию огромная по тем временам сумма в 700 тыс. руб.
Сербы и черногорцы в Новой Сербии действительно селились. Однако большинство переселенцев лишь выдавали себя за сербов: румыны, болгары, валахи (румыны), выходцы из Польши, как мелкие шляхтичи, так и беглые кметы.
Служить настоящие и фальшивые сербы должны были в иррегулярных гусарских полках, за что получали земли в потомственное владение, денежное жалованье, беспошлинные промыслы и торговлю.
Крепкий толчок к развитию торговой, промышленной и ремесленной деятельности нового края дали греки. В Елисаветграде, месте действия постоянной ярмарки, они составили около половины населения.
На российской стороне реки Синюхи возникли села Цыбулев и Архангельск (позднее — Новоархангельск), а также были поставлены укрепления для защиты от набегов окончательно одичавшей польской шляхты. В 1752 г. там имелось 4 тыс. дворов, принадлежавших казакам и беглым холопам из Польши.
Хотя установившийся в постпетровское время режим дворяновластия привел к углублению крепостных отношений в частных интересах землевладельцев, это пока мало затрагивало новый степной край России — здесь преобладали государственные крестьяне, казаки и однодворцы.
С 1719 по 1744 г. население недавнего Дикого поля увеличилось с 2,1 млн до 4,2 млн человек, а в 1762 г. сравнялось по численности с населением старого центра, составив 6 млн человек.
Материал создан: 13.07.2015
