В старом русском государстве было, формально говоря, два казачества: казаки служилые, входившие в число государевых служилых «по прибору», и вольные, не очень многочисленные. Впрочем, вольное казачество до определенной степени также находилось на государственной службе, получало жалование из казны, начиная со времен Ивана Грозного. И свою государственную роль вполне осознавало: «Служим… за дом Пречистой Богородицы и за все твое Московское и Российское царство».
Вольное казачество то открыто участвовало в походах царских войск, то проводило «спецоперации» против крымцев, турок и прочих беспокойных басурман. От «спецопераций» Москва формально открещивалась, чтобы не навлечь войну с Турцией или крымский набег, но тут же присылала казакам жалованье и царские грамоты: «Будьте уверены в нашей к вам милости и жалованьи». Без царской казны вольным казакам трудно было бы прожить, особенно донским, которые до конца XVII в. сами себе запрещали заниматься земледелием; наказания за нарушение запрета были весьма суровые (отдавали крепкого хозяйственника на разграбление и даже на смерть).
Правительство посылало на Дон, Яик, Терек хлеб, порох, свинец, ядра, холсты и сукна, в общем все, без чего нельзя жить на окраине. Государево жалованье грузилось в Воронеже на суда-будары и сплавлялось до Черкасска. Там встречали казну естественным оживлением, пальбой из всех калибров и следующими словами войскового атамана: «Государь за службу жалует рекою столбовою тихим Доном со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями и милостиво прислал свое царское годовое жалованье».
К востоку, северу и западу от земель вольных донских казаков стояли государевы сторожи, по Дикому полю ездили станицы государевых служилых людей. Это была система раннего обнаружения татарских набегов, благодаря которой увеличивалась и безопасность казачьих земель.
Красивая и точная цитата из Любавского: «По мере того как подвигалась вперед колонизация степей, руководимая государством,укреплялась и разрасталась вольная казацкая колонизация на Дону и Днепре… Станицы казаков, проносившиеся прежде по степи, как станицы перелетных журавлей, сели на землю и вытянулись длинными селениями по Дону и Донцу и их притокам».
Среди государевых людей весомую долю составляли тоже казаки, только не вольные, а служилые «по прибору». Их верстали из вольных казаков, крестьян, посадских. Наделяли землей на общинном праве, иногда на индивидуальном поместном. Помещики на окраинах, как казачьего, так и неказачьего происхождения, жили кучно, использовали общие выпасы, сенокосы, а кормящих крестьян, как правило, не имели. Так появлялись, например, атаманские деревни. (Назваться атаманом, при верстании на государеву службу, мог каждый желающий, поди проверь.) Впоследствии, в XVIII в., многие из этих помещиков в благородное дворянство не попали, а были перечислены в сословие однодворцев.
В Сибири как такового вольного казачества не было, ее прошли вдоль и поперек казаки служилые, достаточно вспомнить устюжан Дежнева и Атласова.
Да, произошло со временем огосударствление казачьей жизни и все казаки стали служилыми. А разве могло быть иначе За XVII–XIX вв. на планете почти не осталось мест, куда бы ни пришли государственные институты: все локальные общины приняли верховную власть того или иного государства. Чаще всего вместе с государством приходил капитал, взламывал натуральное и мелкотоварное хозяйство, сгонял общинников с земли. В Российской империи этого не произошло. Государство, наоборот, тормозило приход капитала (купли-продажи) на казачьи земли. А земли у казаков было много, порой с избытком — так, согласно «Положению об управлении Войска Донского» от 1835 г., на каждого донца приходилось по 30 десятин. В южных районах к казакам нанимались работать «иногородние» или ногайцы.
Государство дорожило казачьей службой, поскольку главным было не товарность и прибыльность, а освоение, окультуривание территории и защита ее от врагов, от дикости. Казачество было уникальным государственным и общественным институтом, несущим одновременно военные, полицейские, административные, хозяйственные функции. Идеальным инструментом обживания новых земель России.
Казак являлся одновременно воином, стражем порядка, крестьянином, ремесленником, транспортником, рыбаком, строителем, промысловиком и даже торговцем.
Войсковые атаманы с XVIII в. были наказные, назначаемые, однако на низовом уровне казачье самоуправление процветало (и очень напоминало крестьянское самоуправление в центре России середины XVI в).
Описания казачьей жизни, даже позднего времени, оставляют впечатление некоего военного коммунизма. Многие работы проводились коллективно, например рыбная ловля; пастбища и сенокосы не делились. Часть земли, пригодной для пашни, также находилась в свободном пользовании, каждый казак мог брать землю там, где удобнее; остальная земля подвергалась переделу. Пока взрослые казаки несли кордонную службу, казачата охраняли станичную землю, сидели в дозорах на берегу Терека или Лабы. Весь строй жизни был общинный: смотры, походы, праздники, управление.
Государство российское носило мобилизационный тягло-служебный характер, со всеми вытекающими минусами и плюсами. Основной плюс заключался в том, что русские не разделили судьбу многих аборигенных народов мировой периферии, а, продвигая фронтир все дальше и дальше, создали огромный «русский мир». И казаки в этом играли видную роль. К 1917 г. было 11 казачьих войск от Уссурийского края до Кубани и Дона, все на государственной службе, их численность составляла миллионы душ обоего пола.
Регулярная российская армия, ее артиллерия и крепостные сооружения внесли огромный вклад в защиту Области Войска Донского. Казаки превратились в земледельцев, что дало начало быстрому росту донского населения. Здесь начали строиться школы, церкви, промышленные предприятия. В общем, приход государственных институтов в Область Войска Донского дал начало правильному освоению края, недавно еще полупустынного. Из пристанища отчаянного воинства он превратился в развитый регион, где вслед за сельскохозяйственным освоением поднялась и промышленность. Восточная часть донского края стала первым центром российской тяжелой индустрии. Население его, составлявшее в 1625 г. всего 5 тыс. взрослых казаков, в 1775 г. было около 100–120 тыс. человек (30 тыс. взрослых казаков), столетием позже, в 1873 г., уже 1,3 млн человек. В общем, жителей на Дону, как казаков, так и неказаков, стало на два порядка больше, чем во времена вольного казачества.
Марксисты-западники, вроде Троцкого, преследовали казаков не как отдельный народ, а как наиболее традиционалистскую, «реакционную» часть русского народа. Ведь казачество сохранило принципы организации и быта, характерные для всего русского фронтира XV–XVII вв., в том числе постоянную готовность к вооруженной борьбе. Многие из этих принципов не сохранились во внутренних регионах России просто потому, что они давно перестали быть фронтиром.
Материал создан: 13.07.2015
