Лекция одиннадцатая
1. Законодательство и культура. Законодательство есть сфера выражения официального права, приспособленного к нуждам судопроизводства. В силу этого оно определяет масштаб и условия всякого культуротворчества. До некоторой степени правомерно утверждение, что культура есть лишь оборотная сторона законодательства. Каковы законы страны, такова и ее культура.
2. Кодификация русского права. Преобразование России на европейских началах вызвало чрезвычайно интенсивное развитие русского законодательства. Только в петровское время было издано более четырех тысяч нормативных актов, большей частью составленных либо отредактированных самим царем. Ничуть не иссяк поток новых законов и при его преемниках.
Еще при жизни Петра I началась работа над кодификацией русского права. Учрежденная им в заключительный период Северной войны законодательная комиссия должна была выработать новое сводное Уложение, которое могло бы стать основой всего государственного судопроизводства. В качестве образца было взято законодательство шведского короля Кристофера 1450 г. и «Датский закон» 1683 г. Результат этой работы вылился в четыре объемных тома, которые, однако, остались без применения на практике. Лишь Екатерина II частично использовала их материалы в своем «Наказе», представлявшем собой своеобразное руководство для очередной комиссии "по сочинению проекта нового Уложения".
Ставя своей целью вытеснение "старой подьяческой юриспруденции", императрица обращала внимание на принципы формулирования правовых норм. Статья 158 «Наказа» гласила: "Законы должны быть писаны простым языком; и Уложение, все законы в себе содержащее, должно быть книгою весьма употребительною и которую бы за малую цену достать можно было наподобие букваря...
Преступления не столь часты будут, чем большее число людей Уложение читать и разуметь станут. И для того предписать надлежит, чтобы во всех школах учили детей грамоте попеременно из церковных книг и из тех книг, кои законодательство содержат" . Хотя комиссия не исполнила своего предназначения (она была распущена самой Екатериной под предлогом начавшейся войны с Турцией), тем не менее идея кодификации русского законодательства не была забыта и получила реализацию в царствование Николая I.
Непосредственным исполнителем дела стал крупнейший отечественный государствовед М.М. Сперанский (1772-1839), еще в 1809 г. подготовивший свое знаменитое «Введение к Уложению государственных законов». Его гигантская кодификаторская работа увенчалась изданием в 1830 г. «Полного собрания законов Российской империи», начиная с «Соборного Уложения» царя Алексея Михайловича 1649 г. и заканчивая временем правления императора Александра!. «Собрание» содержало 30920 законодательных актов, напечатанных в хронологическом порядке в 56 томах.
Из этого основного материала были выбраны и систематизированы те законодательные акты, которые имели отношение к деятельности конкретных министерств и правительственных учреждений. Они были опубликованы Николаем I в 1832 г. Кодекс содержал 42 тыс. статей в 15 томах. "Сим исполнились, - говорилось в приуроченном к этому событию Манифесте царя от 31 января 1833 г., - желания предков наших, в течение ста двадцати шести лет почти непрерывно продолжавшиеся" . Последнее официальное издание «Собрания законов" вышло в 1893 г.
3. О монархической власти. Сущность российского законодательства выражалась в доминировании трех моментов: во-первых, утверждении монархической власти; во-вторых, регламентации гражданской службы и, в-третьих, решении крестьянского вопроса.
До Петра I власть царя признавалась сакральной и не подлежала никакой иной легитимации, кроме церковной. Самодержавие, по словам П. А. Флоренского, относилось "к числу понятий не правовых, а вероучительных", входило в область веры, а не выводилось "из вне-религиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу" . Петровский секуляризм привел к изменению статуса монархической власти. Прежний "помазанник Божий" превращался в обычного земного правителя, возвышаемого лишь "волей народа" на основании определенного договора.
Так, во всяком случае, учили западноевропейские юристы XVII - начала XVIII вв. Среди них особенно выделялся С. Пуфендорф, чей трактат «De officio nominis et civis justa legem naturale» («О должности человека и гражданина по естественному праву») высоко ценил Петр I. Согласно его теории, любая власть возникает вследствие разумного соглашения людей, добровольно ограничивающих свои права в пользу светских или религиозных учреждений.
Договорное происхождение имеет и монархия, которая, по мнению Пуфендорфа, не только наиболее полно гармонирует с естественными стремлениями людей, ограждая их от насилия частных лиц и устанавливая равенство в подчинении, но и гарантирует защиту неотъемлемых прав личности, таких как право владения частной собственностью, а также получения образования и продвижения в должности и службе безотносительно к родословию и богатству.
Идеи Пуфендорфа (а равно и ближайших его предшественников - Г. Гроция и Т. Гоббса) оказали сильное влияние на законотворческую деятельность русских правоведов петровского времени. Однако они вносили и свою лепту в толкование прерогатив монархической власти, наделяя ее прежде всего законодательной функцией. Так, Феофан Прокопович в своем трактате «Правда воли монаршей», составленном по поручению Петра I, доказывал, что народ, передавая всю полноту власти монарху, тем самым признает его единственным источником закона. Поэтому он обязан "без прекословия и роптания" исполнять его указы и повеления. Долг же монарха - помнить, что "всякая власть верховная едину своего установления вину конечную имеет всенародную пользу" . В противном случае он не монарх, но тиран, деспот.
Неограниченная власть монарха оформляется и закрепляется в узаконениях Петра I. «Толкование» к артикулу 20-му Воинского устава 1716 г. гласило: "Его величество самовластный монарх, который никому на свете в своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять" .
О спасительности для России монархии говорилось и в предисловии к Морскому уставу 1720 г., написанном самим Петром I. Характерна параллель, которая проводилась в нем между Иваном Грозным и Владимиром Святославичем. О великом киевском князе сказано: "Владимир Святый наставлен был в богословии, не наставлен показался в политике.
И как привидением России от тьмы неверия в познание истинны вечных похвал явился достоин, так российский монархии разделением не малый славы своей урон зделал: понеже превеликий вред народу рускому принес" . Напротив, Иван Грозный "управил сердце... ко уврачеванию вреда Владимером соделанного" и избавил Россию от "смертоносные болезни" удельного "разсечения", соединив обратно "многие немощные и взаим себе вредящие части... в едину монархию". Именно его Петр I считал своим "предшественником и примером" .
Монархам, провозглашал «Духовный регламент» 1721 г., "повиноваться сам Бог за совесть повелевает" .
Необходимость самодержавной формы правления обосновывалась и в «Наказе» Екатерины II: "Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно со пространством толь великого государства" (ст. 9). Помимо этого географического фактора в соображение принималась и экономическая сторона дела: "Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и разорительно" (ст. 11).
Да и к тому же гораздо проще "повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим" (ст. 12). Главное состоит в том, чтобы монарх, давая законы, не отнимал у людей "естественную их вольность", но направлял "действия их... к получению самого большого ото всех добра" (ст. 13). "Самодержавных правлений намерение и конец, -наставляла Екатерина II, - есть слава граждан, государства и Государя" (ст. 15).
Обсуждался в «Наказе» и вопрос о сущности "добра", доставляемого законами. Оно - в безопасности и равенстве граждан. Равенство же - это когда "все подвержены... тем же законам" (ст. 34). Нарушение данного принципа означало покушение на "общественную и государственную вольность", которая "есть право делать все то, что законы дозволяют" (ст. 38). Соответственно, любые действия, не подкрепленные законами, попадали в разряд преступлений и преследовались властью.
Контроль за исполнением законов возлагался на "малые протоки, сиречь правительства" (ст. 20), учреждаемые монархом. Таким образом, «Наказ» превращал граждан в послушных заложников монархической власти, отнимая у них ради мнимого "спокойствия" свободу и инициативу. В этом как нельзя лучше сказалось противоречие между просветительскими идеалами и реальной практикой "блистательного века" Екатерины II.
В дальнейшем развитии русское право неизменно оставалось на позициях монархизма, хотя и смягчало его абсолютистские формы. В качестве примера можно сослаться на Б.Н. Чичерина (1828-1904), виднейшего представителя отечественной юридической науки второй половины XIX в. Он признавал, что "самодержавие, которое играет роль воспитателя юных народов, не соответствует уже эпохе их зрелости". На смену ему должно прийти народное самоуправление, т. е. республика.
Однако Россия, на его взгляд, еще не готова для такого перехода: самое большее, на что она пока может рассчитывать, это конституционная монархия. "Из двух форм, - писал Чичерин, - в которых воплощается политическая свобода, ограниченная монархия и республика, выбор для нас не может быть сомнителен. Монархическая власть играла такую роль в истории России, что еще в течение столетий она останется высшим символом ее единства, знаменем для народа" .
Эти слова были написаны в 1877 г. Тогда действительно трудно было предположить, что пройдет всего каких-то четыре десятилетия и российская монархия рухнет в акте унизительного николаевского самоотречения 1917 г.
4. «Табель о рангах» и формирование чиновничества. Второе направление русского законодательства, как было сказано, относилось к регламентации гражданской службы, т. е. формированию правительственного аппарата самодержавной России - чиновничества.
Начало этому процессу было положено указом об отмене местничества 1682 г. Отныне основной путь получения дворянства лежал через службу. С этого времени в России появляется наряду с поместным и служилое дворянство, которое с каждым годом увеличивается.
Издание в 1722 г. закона, вводившего «Табель о рангах», окончательно узаконило сложившуюся тенденцию. Чиновная вертикаль, разделенная на 14 должностных степеней, определяла статус всех видов государственной службы - от воинской до статской и придворной. Ранг становился мерилом человеческого достоинства, его места в социальной системе. Всякое нарушение ранга, будь то незаконное превышение или, напротив, принижение, каралось штрафом. Наблюдение за чиновными рангами, особенно низших категорий, возлагалось на фискалов, "дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалом и тунеядцом получать".
Все замужние женщины находились "в рангах по чинам мужей их". В отношении их также, "когда они тому противно поступят", применялся штраф в том же размере, какой должны были платить их мужья "за свое преступление". Кроме того, строжайше предписывалось, что никакое лицо, даже знатного происхождения, не может возводиться в какой бы то ни было ранг, пока оно не окажет "нам и отечеству никаких услуг".
Особо выделялись служители первых восьми рангов. Независимо от того, кем они были прежде (россиянами или иностранцами, людьми высокого положения или "низкой породы"), все они и их "законные дети и потомки" причислялись "в вечные времена лучшему дворянству во всяких достоинствах и авантажах". Тем не менее это не давало права дворянским детям на высокий чин. Их надлежало, как и всех прочих, "в коллегиах производить снизу, а имянно: перво в коллегии юнкары, ежели ученые и освидетелствованы от коллегии и в Сенате представлены и патенты получили". Коллежский юнкер относился к 14 рангу.
В «Табели о рангах» выделялась статья и о низших воинских чинах. Рядовой, дослужившийся до обер-офицерства, получал дворянское звание, переходившее по наследству его детям, "которые родятца в офицерстве, а ежели не будет в то время детей, а есть прежде, и отец будет бить челом, тогда дворянство давать и тем, только одному сыну, о котором отец будет просить". Дворянское достоинство подтверждалось гербом и печатью. Поместные дворяне должны были доказать документально, "от какого наддания" они приобрели дворянство и гербы и что "чрез предков наших или нашею милостию в оную честь приведены" .
За тяжкие преступления дворяне лишались титула и ранга.
С введением «Табели о рангах» занятие любой классной должности в системе государственных учреждений становилось невозможным, если данное лицо не являлось чиновником, т. е. не обладало соответствующим рангом. Все привилегии устанавливались по рангу, а не по должности. Это положение подтвердила в своей жалованной грамоте дворянству Екатерина II.
Со временем, однако, установление Петра I, дававшее дворянство либо по достижении обер-офицерства, либо по присвоению чина VIII класса, стало вызывать недовольство в высших слоях общества. Так, председатель Государственного совета Б. А. Васильчиков представил Николаю I записку, в которой он предлагал сократить чрезмерное изменение дворянского сословия посредством чинов как на военной, так и на гражданской службе, поскольку, на его взгляд, умножение числа мелкопоместных владельцев ведет "к великому вреду государства и к унижению дворянского звания, столь необходимого в составе самодержавного правления" .
С другой стороны, министр просвещения Уваров, усматривая в подобном принижении дворянства и опасность возвышения чиновничества, предостерегал Николая I: "Таким образом, государственная служба вся перейдет в руки так называемых чиновников, составляющих у нас многочисленное сословие людей без прошедшего и будущего, имеющих свое особое направление и совершенно похожих на класс пролетариев, единственных в России представителей неизлечимой язвы нынешнего европейского образования". Николай I, хотя и соглашался с мнением родовитого дворянства, однако изменить ситуацию не решался.
Вопрос об уничтожении чинов обсуждался и при преемниках Николая I - Александре II и Александре III, но несмотря на это, они благополучно просуществовали вплоть до 1917 г. Надо полагать, что монархия все же больше считала своей опорой не дворянство, а чиновничество.
5. Крестьянский вопрос. В этом отчасти кроется разгадка крестьянской реформы 1861 г., которая болезненно отразилась прежде всего на помещичьем сословии. "Рыдания" помещика Обол та-Обол дуева вовсе не были выдумкой Н. А. Некрасова:
"Кричат писаки праздные
Кричат: "Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! - учись! Трудись!.."
Трудись! Кому вы вздумали Читать такую проповедь?
Я не крестьянин-лапотник -Я Божиею милостью Российский дворянин!"
Помещик зарыдал...
Слушавшие Оболта-Оболдуева "крестьяне добродушные" справедливо рассудили про себя:
Порвалась цепь великая,
Порвалась - расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим по мужику!
Крепостное право было одним из печальнейших наследий, оставшихся от прошлого. Узаконенное Соборным уложением 1647 г., оно тяжким грузом лежало на российской государственности, тормозя процессы европеизации и просвещения. О необходимости упразднения его задумывалась уже Екатерина II. При Александра I и Николае I создавались специальные комиссии по крестьянскому вопросу. Одну из них, учрежденную в 1839 г., возглавил министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев.
Опираясь на закон о свободных хлебопашцах 1803 г., он указывал на необходимость, во-первых, устройства дворовых людей, во-вторых, наделения крестьян земельными наделами и предоставления им права на движимую собственность и, в-третьих, организации между крепостными крестьянами сельского управления, ограничивающего произвол помещиков. Кроме этого, предлагалось законодательно определить права помещика в отношении его крестьян. Хотя проект Киселева не покушался на само крепостное право, он встретил сильное сопротивление в дворянской среде и был оставлен без внимания.
Но острота вопроса не исчезла, тем более что "развитие промышленности и фабрик, - по словам А. И. Герцена, - распространение начал политической экономии, приспособленной к местным обычаям, дали новые средства использования крестьян" . Европеизация несла с собой не только светскую цивилизацию, но и буржуазные, капиталистические отношения.
На это указывалось в «Записке об освобождении крестьян в России» либерального историка и публициста К. Д. Кавелина (1818-1885). Крепостное право, доказывал он, давно изжило себя и таит в себе огромную политическую опасность: "Народ сильно тяготится крепостною зависимостью, и при неблагоприятных обстоятельствах из этого раздражения может вспыхнуть и разгореться пожар, которого последствия трудно предвидеть". Кавелин предлагал проведение крестьянской реформы на следующих основаниях:
- крепостных следовало бы освободить вполне совершенно из-под зависимости от их господ;
- их надлежало бы освободить не только со всем принадлежащим им имуществом, но и непременно с землею и
- освобождение может совершиться во всяком случае не иначе, как с вознаграждением владельцев.
Выделенный же надел должен был удовлетворять жизненным нуждам крестьян, чтобы они не впали "в крайнюю нищету" и не "обратились в бездомных и бобылей - нечто вроде сельских пролетариев, которых у нас покуда, слава Богу, очень мало" . Таким образом, Кавелин недвусмысленно предупреждал о недопустимости пролетаризации крепостного крестьянства ввиду той опасности, к которой это может привести.
Под давлением обстоятельств царизм пошел на реформу, издав «Манифест от 19 февраля 1861 г. о выходе крестьян из крепостной зависимости». Составителем «Манифеста» был московский митрополит Филарет Дроздов - "Филька", как его звали в народе. Отсюда и пошло выражение "Филькина грамота", т. е. темное, малодоступное сочинение. В документе констатировалось, что "государственное законодательство, деятельно благоустрояя высшия и средния сословия, определяя их обязанности, права и преимущества, не достигло равномерной деятельности в отношении к людям крепостным, так названным потому, что они, частию старыми законами, частию обычаем, потомственно укреплены под властию помещиков, на которых с тем вместе лежит обязанность устроять их благосостояние".
Однако, отмечалось далее, процветавшие некогда "добрыя патриархальный отношения искрен-ной правдивой попечительности и благотворительности помещика и добродушнаго повиновения крестьян" постепенно (вследствие "уменьшения простоты нравов") "ослабевали и открывался путь произволу, отяготительному для крестьян и неблагоприятному для их благосостояния, чему в крестьянах отвечала неподвижность к улучшению в собственном быте".
Между тем сущность «Манифеста» сводилась к немногим тезисам. Прежде всего, 23-миллионному помещичьему крестьянству обещались "е свое время полные права свободных сельских обывателей". Пока же дело ограничивалось предоставлением им права выкупать у помещиков усадебную оседлость и приобретать в собственность полевые земли и другие угодья.
До выплаты установленных сумм крестьяне именовались временно-обязанными и должны были либо отбывать барщину, либо платить оброк помещику. При этом помещики заключали уставные грамоты не с отдельными крестьянами, а с миром, сельской общиной, чтобы заручиться с ее стороны круговой порукой. На ревизскую душу (а таковой признавался только мужской пол) отводилось 3,3 десятины; земля до ее выкупа оставалась собственностью помещика.
Один из пунктов «Манифеста» гласил, "что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки; что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за сие соответствующей повинности" . Все предыдущие годы бесплатного труда на помещика в расчет не принимались. Временнообязанное состояние крестьян устанавливалось до 1 января 1883 г.
Заявленная «Манифестом» забота о помещике оказалась недолгой. Правительство преследовало свои сугубо эгоистические цели и изменило порядок выплаты крестьянского "долга". Помещик немедленно получал от своих крепостных людей 20% стоимости земли, а 80% за них вносило само правительство. На возврат этого "кредита" устанавливался срок в 49 лет с ежегодной выплатой 6% выкупной суммы. Это составляло 294% от размера предоставленной ссуды. Лишь в 1906 г., в обстановке первой российской революции, уплата выкупных платежей была прекращена. К тому времени бывшие помещичьи крестьяне внесли в правительственную казну 1 млрд. 570 млн. руб. за землю, которая стоила 544 млн. руб., т. е. в три раза больше.
Реформа 1861г., продиктованная интересами самодержавия, закрепила и усилила крестьянское малоземелье, сохранила в изобилии остатки крепостничества, перенеся их из помещичьего быта в сферу правительственно-чиновных отношений. Наметившаяся тенденция нашла подкрепление в новых реформах 1862-1874 гг., особенно в земской и судебной, которые по сути дела легализовали в открытом масштабе правовой раскол русского общества, утвердив разные юридические нормы для "верхов" и "низов". Тем самым не только создавались "предпосылки для дальнейшего расширения пропасти между правосознанием крестьян и других сословий российского государства" , но и начинала складываться революционная ситуация, подготовившая новую "русскую смуту" начала XX в.
Российская монархия, вопреки заветам Петра I и Екатерины II, так и не смогла доказать свою способность возвыситься над властным эгоизмом и действовать на основе общего законодательства и правопорядка.
Материал создан: 01.05.2016
