Что же объединяет различные течения русского национализма? Прежде всего то, что составляет ядро, идеологический инвариант национализма как такового: нация провозглашается выше всех других форм групповой солидарности и выше всех других принципов политической легитимности – монархического, классового и религиозного.
От ксенофобии логично перебросить мостик к обещанному нами социологическому мини-этюду о русском фашизме. Сразу укажем, что пользуемся этим девальвированным термином не в расширительно-публицистическом, а в строго научном смысле, трактуя фашизм в духе Роджера Гриффина, как палингенетический популистский ультранационализм. В этой методологической перспективе к фашизму может быть отнесен ряд русских националистических групп 90-х годов XX в., среди которых наиболее крупными были РНЕ Александра Баркашова и НБП Эдуарда Лимонова.
Поскольку каждый националистический вождь считал именно себя таким поручиком, то шансов договориться между собой у них было, мягко говоря, немного. Хотя из ста кроликов не сделаешь одну лошадь, объединение усилий и ресурсов карликовых националистических партий и союзов теоретически могло дать основательный импульс политическому развитию. Однако неоднократные попытки создать широкую националистическую коалицию из раза в раз с треском проваливались.
По горячим следам парижских погромов осени 2005 г. в России довольно широко обсуждался вопрос о возможности чего-то похожего в отечественных пенатах. Если отбросить откровенные спекуляции, то на серьезном интеллектуальном уровне реакция на французские события носила двойственный характер.
Революция русской идентичности находится еще в своей начальной стадии, но некоторые из ее масштабных последствий проявились уже со всей очевидностью. На волне этой революции пришел к власти и в течение 8 лет наслаждался беспрецедентной популярностью президент Владимир Путин. Распространенное мнение, что его правление вызвало патриотический подъем в России, как минимум, неточно: не Путин вызвал патриотический подъем, а патриотический подъем породил феномен Путина.
С точки зрения авторов книги, именно концепт «революции» обеспечивает наиболее адекватное теоретическое прочтение постсоветского развития – не только России, но и всего постсоветского пространства. Прежде чем объяснить, почему мы так считаем, вкратце напомним, что такое революция.
В русском и иностранных языках термин «цветные революции» звучит, по крайней мере, двусмысленно. Не очень понятно, что им обозначается, каковы природа и характер перемен, которые в течение шести лет, с 2003 г. по 2010 г., последовательно охватили Грузию, Украину, Киргизию, Молдавию и снова Киргизию. Была ли это вторая волна «бархатных революций», сопровождавших на рубеже 80–90-х годов прошлого века падение коммунизма? Или специфическая разновидность революций, присущих исключительно постсоветскому (или посткоммунистическому, если вспомнить события в Сербии 2000 г.) пространству?
всего статей: 493
