Теоретико-методологические аспекты изучения «русского вопроса»
Этнически дифференцированные врожденные различия наблюдаются также в восприятия цвета, пластических форм, ландшафтов, пространства и времени. «В исследовании, проводившемся сектором этнической экологии Института этнографии АН СССР в 1987-1989 гг. по изучению психологической адаптации руссских старожилов в Закавказье, было установлено, что, несмотря на то, что русские живут в новых географических условиях уже около 150 лет и называют окружающую природу "родной", у них сохраняется бессознательное (курсив мой. - B.C.) психологическое предпочтение природных ландшафтов средней России... Для русских основными семантическими характеристиками родной природы в отличие от чужой являются: основательность, стабильность, надежность, щедрость, а для азербайджанцев: легкость, подвижность, изменчивость...» .
Такое капитальное различие в восприятии живущих в одном природном окружении людей не могло определяться только культурными факторами. Работал врожденный русский этнический инстинкт восприятия: природа среднерусской полосы бессознательно накладывалась на радикально иной ландшафт как этнический эталон. Исследование геногеографии Восточной Европы выяснило, что в ходе исторического развития российский природный ландшафт был включен в русский генофонд: из фактора внешней среды он превратился в фактор внутренней, генотипической среды организма человека .
Экспериментальные свидетельства бессознательных связей этничности с типом экосистемы предоставил опыт лечения невропсихологических расстройств101. Полученные наблюдения перекликаются с потрясающими результатами трансперсональной психологии, о которых речь пойдет дальше.
Для историков особый интерес представляет проблема связи этнической специфики восприятия с поведением в истории. Ведь из различного видения мира следуют различные стратегии его освоения и действия в нем. В теории «русской системы» Ю.С.Пивоварова и А.И.Фурсова кардинальные отличия между Западом, Востоком и Россией в восприятии пространства/времени постулированы как одна из капитальных причин различия способов их действий в истории. Хотя ученые избегают говорить о врожденном характере различий в восприятии пространства/времени, из текста их концептуальной статьи следует, что эти различия невозможно объяснить культурно-историческими факторами .
Наряду с этническими инстинктами восприятия существуют инстинкты действия. На уровне обыденного сознания мы фиксируем, что в одинаковых ситуациях люди разных национальностей чаще всего ведут себя по-разному; гипотетический пример такого поведения Л.Н.Гумилев любил использовать для демонстрации врожденных этнических поведенческих стереотипов . Однако подобные частные примеры не только не дают ответа на вопрос о соотношении врожденного и приобретенного в человеческом поведении, но даже не позволяют его поставить. Для подобной постановки нужен масштаб Большого времени, а не бытовых ситуаций.
Вероятно, наилучшим (хотя не бесспорным) доказательством существования врожденных этнических инстинктов восприятия и действия может служить различное поведение и различные результаты в истории народов, живших в одинаковых условиях и стартовавших с общей исходной позиции. Долговременный русский успех в истории - самый близкий и доступный нам пример. Невозможность объяснить его случайностью или любыми комбинациями внешних факторов и обстоятельств ведет к заключению о русской истории как реализации русскости - глубинного истока, изначального тождества русского народа.
Теоретическое обоснование возможности врожденных этнических инстинктов представляет гениальная гипотеза К.Г. Юнга о коллективном бессознательном и архетипах, значение и важность которой для исторической науки (и социогуманитарного знания в целом) в полной мере еще не оценены.
Идеи Юнга повлияли на гуманитарный дискурс несравненно меньше, чем концепция Фрейда, что отчасти объясняется острым соперничеством (нео)фрейдистов с заданной Юнгом новой парадигмой психологии. Нельзя также не признать, что схема Фрейда выглядит проще и понятнее изложенных в тяжеловесном стиле и несколько туманной манере идейЮнга . Его концепция архетипов и коллективного бессознательного разбросана по целому ряду сочинений, требуя работы по ее целостной реконструкции.
Согласно Юнгу, аналогично обществу за пределами индивида имеется коллективная психе, коллективное бессознательное за пределами личной психе. В коллективном бессознательном отложился весь опыт развития человечества, включая элементы дочеловеческого, животного опыта: коллективное бессознательное, - писал Юнг, - является сферой представлений «не индивидуальной, а общечеловеческой, и даже общеживотной... психики» . Это дерзкое для своего времени предположение подтверждается современной биологией, утверждающей, что человеческая психика сохраняет формы поведения архаичных предков и вообще однажды приобретенную генетическую информацию. Повторяющее основные стадии эволюции жизни на Земле развитие человеческого зародыша наглядно указывает на сохранение генетической памятью человека даже дочеловеческого опыта.
Концепт коллективного бессознательного фиксирует стадию выделения социального из природного, формирование собственно человеческого в человеке, что предполагает существование нескольких «подвальных этажей» в бессознательном, где уровень социальности повышается снизу вверх, по мере того, как человек начинает преобладать над животным.
По Юнгу, филогенетический опыт человечества структурирован в своеобразных «кирпичиках» - передающихся по наследству архетипах. Заимствовав термин «архетип» из платоновской концепции предзаданных, изначальных идей, Юнг по-разному трактовал стоящее за ним понятие: и как результат предшествующего филогенетического опыта, и как априорные формы психики (что-то вроде «элементарных мыслей» или «прамыслей» А.Бастиана - «отца» немецкой этнологии), и как нечто сходное с «коллективными представлениями» школы Э.Дюркгейма - Л.Леви-Брюля.
Однако смысловое ядро юнговской концепции оставалось неизменным: коллективное бессознательное по природе своей сверхличностно, передается по наследству и, будучи идентично у всех людей, образует всеобщее основание душевной жизни каждого человека; в то же время это основание не осознается до конца его носителями - людьми. Самая изощренная возможность восприятия и осознания архетипа никогда не позволит исчерпать содержание даже отдельно взятого архетипа до конца: мы можем наблюдать лишь феноменологические проявления архетипа, в то время как сам по себе, вне конкретных форм, он остается недоступным созерцанию ноуменом.
В чем же важность и значение архетипов? Представляя собой общие инстинкты представления и действия, архетипы открывают принципиальную возможность осознанного представления и действия: «Всякое осознанное представление и действие развиваются из этих бессознательных образцов и всегда с ними взаимосвязаны...» . В юнговском понимании все социальные и культурные модели в конечном счете восходят к базовым и врожденным социальным инстинктам - если не в содержательном, то в структурно-логическом смысле. Архетипы составляют неосознаваемые силовые линии человеческой ментальности, к которым тяготеют и вдоль которых группируются модели и образцы человеческого восприятия и действия.
Юнговские архетипы - это именно мыслеформы, то есть не неосознаваемые содержания сознания (что характерно для общепринятой трактовки иррациональности), а пустые формы осознания, требующие своего наполнения конкретным материалом. Другими словами, это матрицы. Конкретный материал наполняет их в зависимости от переживаемой людьми исторической ситуации, то есть формы остаются неизменными при меняющемся содержании .
Например, архетипы «мы-они», «свое-чужое» носят характер врожденного биологического фильтра, однако содержание, наполнение этих категорий зависит от контекста. «Мы» могут оказаться русскими, православными, пролетариями, «они» - немцами, мусульманами, буржуа и т.д. В общем, число конкретных выражений любого архетипа потенциально бесконечно.
Архетипы выражаются в мифах, сказках и верованиях, религиозных догматах, идеологических постулатах и культурных формулах, а по мере распада «онтологической целостности мира» (формулировка К.Мангейма) - в анонимных «факторах». Давая различные имена архетипам, человечество пытается приручить и окультурить могущественную стихию бессознательного, что удается ему крайне плохо.
Юнг вообще был склонен минимизировать значение индивидуальной психики, считая ее не более чем «вырезкой» из коллективного бессознательного, и утверждал, что в индивидуальной психологии собственного индивидуального на самом деле гораздо меньше, чем коллективного. Вряд ли это верно для нормальной ситуации, спокойного течения человеческой жизни. Но в моменты исторических кризисов, высокого социального и экзистенциального напряжения происходят подлинные прорывы коллективного бессознательного, когда массы людей побуждаемы к действию, охвачены некоей стихийной и спонтанной силой, не навязываемой извне, а пробуждающейся к жизни из глубин их собственных душ.
Юнг склонялся к тому, чтобы рассматривать человеческую психику чуть ли не как первичный фактор бытия: «Психическое бытие есть единственная категория бытия, о которой мы знаем непосредственно, ибо ничто не может быть предметом знания, если не выступает в качестве психического образа. Непосредственно достоверно только психическое существование» . В этом смысле его можно было бы счесть предтечей постмодернистской концепции ситуативной реальности, возникающей вследствие ментального «дрейфа». Однако для Юнга архетипы отражали в закодированном виде реальный видовой опыт человечества, носили врожденный характер и имели материальный субстрат, будучи локализованными в анатомических структурах мозга.
Из содержания юнговских работ вытекает предположение о существовании, наряду с общими для всего человечества унаследованными мыслеформами, более узких - расовых и этнических - архетипов, в которых отложился не опыт человечества в целом, а специфический опыт групп людей, выделившихся тысячи (или сотни тысяч и даже миллионы, когда речь идет о расовых стволах) лет тому назад. «Конечно, на более ранней и низкой ступени душевного развития, где еще нельзя выискать различий между арийской, семитской, хамитской и монгольской ментальностью, все человеческие расы имеют общую коллективную психику. Но с началом расовой дифференциации возникают и существенные различия в коллективной психике (курсив мой. - B.C.). По этой причине мы не может перевести дух чуждой расы в нашу ментальность in globo, не нанося ощутимого ущерба последней...» . Из юнговских текстов следует, что под расовыми различиями он понимал также этнические. Напомню, что выше уже приводились доказательства существования этнических архетипов восприятия.
В конкретной человеческой психике общечеловеческие, расовые и этнические архетипы, надо полагать, настолько переплетены и взаимосвязаны, что их дифференциация возможна лишь как интеллектуальная операция абстрагирования. Расовые и этнические архетипы, вероятно, существуют в виде более узких и специализированных проявлений универсальных человеческих мыслеформ. Проще говоря, в виде отходящих от ствола ветвей.
Имплицитная возможность существования этнического бессознательного заложена в ключевом понятии современной этнологии «этническая идентичность», которое постепенно вытесняет из отечественного социогуманитарного дискурса более привычное нам понятие «национального (этнического) самосознания». Их главное отличие в том, что понятие идентичности не ограничивается лишь рациональным слоем человеческой психики, а включает также область бессознательного, подразумевая не (самопознание, а психику (или ментальность) вообще . Это очень важно, поскольку удельный вес бессознательного в человеческой ментальное™ значительно больше осознанного, рассудочного (здесь уместао сравнение с айсбергом, 6/7 объема которого находятся под водой).
Но тогда неизбежно заключение, что этническое самосознание - не важно, является ли оно проявлением онтологизированной этничности (в примордиализме) или представляет собой только устойчиво длящуюся позицию сознания (в конструктивизме) - имеет продолжение (или корни) в бессознательном слое психики. Именно укорененность в бессознательном порождает силу и иррациональное обаяние национализма и вообще любой идеологии.
Современная психология не только экспериментально подтвердила концепцию Юнга о коллективном бессознательном и архетипах в целом, но и, что особенно важно в нашем случае, предоставила ценные доказательства существования врожденной этнической памяти. По словам одного из крупнейших мировых психологов, основателя такого ее революционного направления как трансперсональная психология, С.Грофа: «Материалы, полученные в психоделических изысканиях и при глубинной эмпирической работе, явно свидетельствуют о существовании коллективного бессознательного и о динамике архетипических структур, поддерживают представление Юнга... о существовании креативной и проективной функций бессознательного...» .
В транспсихологических исследованиях была достоверно установлена способность некоторых индивидов переживать короткие эпизоды или длительные истории, происходившие в отдаленной исторической ретроспективе и в различных этнических и культурных контекстах, с которыми они были связаны исключительно своим этническим происхождением. Причем это «припоминание» происходило даже с теми, кто полностью порвал с «материнской» культурой и ассимилировался в новую (речь идет о культурной, а не биологической ассимиляции).
Чистота проведенных экспериментов подтверждалась тем, что пациенты достоверно не обладали информацией об описываемых ими эпохах и ситуациях, в то же время их воспоминания верифицировались специалистами (историками, археологами, антропологами, этнологами) как весьма точные. При этом в подобных воспоминаниях отсутствовала личная вовлеченность или отождествление, которые могли бы объясняться родовой, семейной памятью.
Более того, в ходе экспериментов Грофу удалось достоверно установить филогенетические переживания человека, то есть память о его дочеловеческом существовании! Отождествление человека с предшествовавшими ему эволюционно доисторическими животными включало верифицируемую информацию (ощущение веса, размера, чувства тела, разнообразия физиологических ощущений и т.д.), адекватность которой была подтверждена зоологами-палеонтологами .
Эти фантастические наблюдения превосходно укладываются в теоретическое русло концепции архетипов и коллективного бессознательного К.Г.Юнга, подтверждая правоту его гениальных интеллектуальных интуиции.
К сожалению, юнговская концепция не получила развития в контексте этнологической науки. В той мере, в какой концепт «бессознательного» применялся к этнической проблематике, его адаптация шла преимущественно (если не исключительно) во фрейдистском русле. Так, явно вдохновлено фрейдизмом определение Г.Девере: «Этническое бессознательное - часть бессознательного сегмента психики индивида, общая с другими членами его культурной общины. Этническое бессознательное состоит из материала, который каждый новое поколение учится репрессировать в соответствии с требованием преобладающих культурных образцов» .
Вместе с тем этот подход перекликается с юнговской теорией архетипов. Дело в том, что термин «культура» толкуется здесь в непривычном для историков смысле: под культурой понимается не совокупность созданных в ходе человеческой истории материальных и духовных артефактов (вторая природа человека), а особый психологический механизм первичной адаптации людей к внешнему миру - природному и социальному. Тогда «преобладающие культурные образцы» Девере оказываются близкими к этническим архетипам - бессознательным установкам, обеспечивающим адаптацию к миру не людей вообще, а конкретных групп людей. И эти установки составляют врожденную (примордиальную) этническую специфику.
Косвенные доказательства (в том числе от противного) существования этнических архетипов представляют исследования по символической антропологии и истории идеологий.
Автор текста: Валерий Соловей
Материал создан: 13.12.2016
