От пришествия Рюрика на берег Ильменя, или от первого соединения славян с норманнами, до принятия правнуком его Владимиром христианской веры, утвердившей бытие Русской державы, главным явлением истории нашего отечества было быстрое расширение пределов Руси, сначала на юго-восток к берегам Оки, потом на юг по Днепру, далее на запад до истоков Вислы, и Нарева. Это расширение было следствием норманнского характера.
Как в Западной Европе, так и в славянской земле они действовали одинаково: стоило им только утвердиться в одном месте, чтобы далеко распространить свои набеги и, если обстоятельства благоприятствовали, утвердить свою власть в землях, покоренных оружием их. Овладев одним пунктом, они углублялись по направлению рек вглубь страны, занимали прибрежные города или строили их сами, налагали на окрестных жителей дань, собирали ее силою оружия и мало-помалу сливались с туземцами, заимствуя у них веру, язык, нравы, обычаи, удерживая за собою одно право господства. В западной Европе им не удалось занять столь обширной страны и притом в такое короткое время: там они встречали сильный отпор в укрепленных городах, в благоустроенных правительствах, в самом народе, видевшем в них только грабителей или морских разбойников.
Славянская земля была для них открытою: туземцы, раздробленные на мелкие отдельные племена, не могли ни соединить своих сил, ни остановить завоевателей городами, которых было немного, или естественными преградами, которых вовсе не было. Здесь легче было вести войну наступательную, чем оборонительную. Славяне тем охотнее могли жертвовать своею волею и признавать господство норманнов, что национальность их оставалась неприкосновенною, ибо везде, куда ни приходили, во Франции, в Англии, в Италии, норманны скоро сливались с туземцами. Тем неизбежнее было это слияние в земле славянской, что там они должны были рассеяться в стране обширной и по своей малочисленности, в сравнении с массою покоренного народа, утратить национальный облик. Они были для славян поколением благородным, господствующим, но не враждебным, и служили только звеном соединения.
Установленная норманнами в славянской земле система господства, по мнению некоторых писателей, в главных чертах, была схожа с ленною, или феодальною, системою государств, основанных германцами на развалинах Римской империи. «Как предводители германцев», говорят эти писатели, «делили покоренные земли в виде добычи между своими спутниками, распределяя участки по мере заслуг или по степени сана, так и Рюрик раздавал своим едино-земцам, искавшим счастья на чужбине, города и волости, примеру его следовали Олег, Игорь, Святослав». Мнение несправедливое. Дружины Юювиса, Генгиста, Албоина и других вождей германских вторгались в области римские не столько для своих предводителей, сколько для собственной пользы. Приобретая мечом и кровью земли, города, сокровища, они делили свою добычу, сообразно древним уставам, по жребию: вождь получал свою часть, воины свою в неотъемлемую собственность.
Этот дележ служил основанием аллодиальной системы, из которой впоследствии возникла феодальная. Совсем не то было в нашем отечестве. Русские князья, призванные славянами властвовать, также привели с собою дружину; но спутники их не могли требовать от них такой награды, на какую имели право кловисовы франки, генгистовы саксы, ибо варяго-руссы пришли с Рюриком не завоевателями. Правда, Рюрик и Олег поручали города и Волости своим единоземцам, но вероятно потому, что испытанной преданности их доверяли более, чем сомнительной покорности старейшин славянских, не лишая себя права располагать произвольно участками своих наместников. С течением времени эти участки могли бы обратиться в наследственные отчины и феодальная система возникла бы в нашем отечестве, если бы Рюриковы преемники были похожи на Хильпериков, Хильдериков, Дагобертов.
Олег, Святослав, Владимир не допустили развиться ни аллодиальному, ни феодальному праву, так, что для выражения понятий о ленах, феодах и аллодиях в языке наших праотцов не сохранилось и слов равнозначных. Отсутствие подобных слой решительнее всего свидетельствует, что феодальная система у нас не существовала. Да и напрасно искать ее признаков в нашем отечестве: она была не в духе норманнов. Если единоземцы Рюрика Роллон и Гвискард установили в Нормандии и Неаполитанском герцогстве феодальную систему, то это про- изошло оттого, что задолго до них она существовала во Франции и в Италии: следовательно, они не принесли ее, а заимствовали у туземцев. Справедливее скажем, что господство норманнов в земле славянской имело свой отличительный характер, принесенный ими из Скандинавии.
В Скандинавии, разделенной на множество независимых поколений, при всей привязанности обитателей ее к свободе личной, необузданной, искони господствовало право наследственного первенства немногих фамилий, которые возвышались над прочими благородством предков, основанным на славе оружия, на древности и знаменитости рода. Такие фамилии были в каждом поколении норманнов, как в древней Греции до войны Троянской. Им принадлежала земля, в которой они имели власть собирать дань, производить суд и расправу. Власть их, передаваемая из рода в род, становилась неотъемлемой собственностью семейной. В ней участвовали все члены фамилии, с почетным названием конунгов, верховных вождей в битвах, главных судей и правителей. Каждый сын конунга был сам конунг, имел право на конунгар, или на отдельный, независимый участок, имел свой двор или дружину и господствовал самовластно; если же кому-либо из сыновей не удавалось получить участка в отцовском наследстве, он, не теряя имени конунга, добывал себе удел силою оружия, вел войну с братьями или пускался в море для грабежа чужих стран.
В случае пресечения одного рода конунгар переходил к другому из той же фамилии. С теми же понятиями о праве, об исключительной власти одного семейства, об участии в ней всех членов господствующего рода, пришли норманны и в землю славянскую. Благороднейшим коленом руссов было Рюриково: этому колену принадлежало исключительное право на власть конунга-князя. Следовательно, правление, введенное норманнами, было не аллодиальное, не феодальное, а удельное. Различие их еще более объяснится впоследствии, при обозрении событий после смерти Ярослава. Два главных преимущества принадлежали князю: право верховного суда и право собирать дань. Суд производил он или сам, или через своих посадников, то есть наместников.
Для сбора дани ежегодно объезжал свои области с дружиною, требовал мехов, хлеба, меду, с целыми обозами припасов возвращался в столицу и раздавал их своей дружине, но так как сбор дани не всегда мог быть успешен или обилен, и норманны не могли им довольствоваться, то князь предпринимал походы в соседние земли за добычею. Из этого источника проистекали постоянные войны русских князей с Византийскою империей, которая из всех стран обещала богатейшую добычу. Сверх того, к войне увлекала их и страсть к битвам, доходившая у норманнов до фанатизма. Рассматривая с этой точки зрения краткие предания русских летописей о первом веке нашего отечества до введения христианской веры, изложим подробно постепенный ход событий.
Призванные союзом славян, кривичей, чуди и веси господствовать над их страною, три брата норманнские Рюрик, Синеус и Трувор пришли в новое отечество с дружиною одноплеменников и разделили Русь, то есть подвластную им страну, на три удела: Рюрик утвердился в Ладоге, Трувор в Изборске (недалеко от Пскова), Синеус на Белоозере. Через два года младшие братья умерли; старший перенес свою столицу в Новгород и стал властвовать один, назначив посадников или наместников из своих единоземцев в Полоцк, Ростов и Муром. Следовательно, хотя летопись не говорит о воинских действиях его, но зависимость полочан, ростовцев и муромцев, не участвовавших в призвании варягов, свидетельствует, что Рюрик не изменял норманскому характеру и успел расширить оружием пределы Руси на юго-восток до берегов Оки, на юго-запад до Двины.
В то же время два единоземца его, Аскольд и Дир, также от племени русского, но вожди особенной дружины, не получив ни волости, ни города в Русской земле, исключительно принадлежавшей Рюрику и дому его, с согласия князя отправились на юг искать счастья в Византийской империи, где намеревались вступить в службу императорскую, по примеру многих единоземцев своих. На пути по Днепру они увидели Киев, узнали, что жители его платят дань хазарам, успевшим покорить, кроме того, вятичей, освободили Киев от власти иноплеменников и сами завладели им: ни хазары, ни поляне не в силах были бороться с витязями норманскими.
Неожиданная удача переменила их прежнее намерение: они решили основать независимое княжество и искать в Греции золота не службою, а оружием; пустились на ладьях в Черное море, подступили к Византии и привели в ужас греков, которые видели в них врагов непобедимых и не смели отразить их оружием. Буря спасла Византию: русские ладьи погибли в волнах; Аскольд и Дир с трудом возвратились в Киев и приняли христианскую веру, вероятно, по убеждению греческих миссионеров, ревностно заботившихся в то время о распространении святой религии в землях полунощных. С тех пор Русь считалась в числе греческих епархий. Таким образом в славянской земле возникли две русские державы, из коих одна столицею имела Новгород, другая Киев. Их разделяли независимые славяне — кривичи и северяне. Но кажется, невзирая на отдаленность, князь Новгородский находился в неприязненных отношениях к владетелям киевским.
Вражда обнаружилась вскоре после смерти Рюрика, когда в связи с малолетством сына его Игоря в права великого князя вступил Олег, норманн и умом и душою. Наследовав от Рюрика страну суровую, не обильную дарами природы, едва ли вознаграждавшую норманнов за покинутую родину, Олег с завистью смотрел на господство единоземцев своих в Киеве, где было более удобств жизни и откуда так легко было ходить в Грецию, искони известную на севере своим золотом, шелковыми тканями, роскошным климатом, изнеженностью народа. Он решился переселиться на юг. Первым делом его было овладеть течением Днепра, служившего путем в богатую Грецию. Смоленск, главный город независимых криви-чей, коего не могли взять Аскольд и Дир, покорился Олегу, Любеч также. В Киеве ожидала его упорная оборона двух витязей, не уступавших ему в искусстве воинском и доказавших свое мужество под стенами Византии.
Олег прибегнул к хитрости, столь свойственной норманнам: назвал себя купцом варяжским и требовал свидания с владетелями Киева. Аскольд и Дир встретили его как гостя: дружина Олега немедленно окружила их. «Вы не князи, не бояре», — сказал им Олег, давая тем знать, что они не имели права господствовать независимо от Рюрикова дома, умертвил обоих, вступил в Киев без сопротивления и назвал его матерью городов русских, или столицею Руси. Утвердившись в Киеве, Олег без труда покорил славянские племена по Днепру и по впадающим в него рекам: по Десне — северян, по Соже — радимичей, по Горыни и Припяти — древлян; кроме того, лутичей и тиверцев — по Днестру и Бугу; хорватов — по восточным отраслям гор Карпатских. Для обуздания их он применял те же меры, какими Рюрик распространял свое господство на севере: строил города или крепости, назначал в посадники своих единоземцев и ходил с войском за данью.
Славяне не в силах были бороться с неодолимыми завоевателями и тем охотнее признавали Олега князем, что получали право участвовать в его походах и в добыче, ибо войско его состояло преимущественно из туземцев. Но дань славянских народов не могла удовлетворить ни Олега, ни дружины его: он искал даров богатейших и, увлекаемый предприимчивым духом, решился потревожить греков*. Все подвластные ему племена прислали свои дружины; 2000 судов, из коих каждое поднимало до 40 человек, спустились по Днепру в Черное море, добрались до Босфора и явились под стенами Византии, где укрывался император Лев Философ, не смея выступить с войском навстречу врагам. Греки заградили гавань цепью. Воины Олеговы вышли на берег и начали опустошать окрестности Византии. Села запылали, дворцы, где веселилась местная знать, обратились в пепел, самой столице грозила опасность приступа.
Двор византийский, привыкший удалять врагов не оружием, а дарами, предложил их и Олегу: он требовал по 12 гривен, или по 6 фунтов серебра, на человека. Как ни славились богатством греки, но заплатить 12000 пудов серебра, конечно, было трудно; начались переговоры. Русский князь, наконец, согласился взять по 12 гривен на ключ (вероятно на известное число воинов, составлявшее отделение или отряд**), сверх того получил дары на часть посадников своих в Киеве, Чернигове и других городах, условился о взаимных выгодах торговых, поклялся Перуном и Волосом в ненарушимости мира и, .повесив свой щит на вратах Царьграда, обремененный добычею, возвратился в отечество. Баснословные обстоятельства, которыми предание украсило греческий поход Олега, невзирая на молчание византийских писателей, решительнее всего свидетельствуют об успехе набега руссов на Византию; иначе современники не имели бы повода выдумывать ни шелковых парусов, ни колес, на которых русские ладьи при попутном ветре подкатились к Царьграду.
Дело в том, что Олег воспользовался слабостью империи и возвратился с богатою добычею. Народ, встречая своего князя победоносного, удивляясь сокровищам Греции, и золоту, и шелковым тканям, и дарам благословенного климата, и произведениям искусства, смотрел на Олега как на чародея и прозвал его вещим, или мудрым.. Между тем византийский двор, двукратно испытав нашествие руссов, желал оградить себя от новых вторжений и предложил русскому князю подтвердить мир и дружбу письменным договором. Олег согласился, без сомнения убежденный в выгодах союза с образованною Грецией для своего народа. Послы его явились в Византию и там в сентябре 911 года заключили трактат следующего содержания:
- с обеих сторон обязались сохранять мир и дружбу на вечные времена;
- руссам дозволено приходить в Грецию для торговли и для службы императорам;
- в случае споров между частными лицами, руссами и греками, дело решится по очевидным доказательствам, при недостатке их клятвою;
- за смерть — смерть убийце; если он скроется, родственники убиенного получают законную часть из его имения;
- за удар мечом пеня 6 литров серебра;
- пойманный в воровстве может быть умерщвлен на месте преступления;
- за грабеж виновный платит втрое;
- выброшенные бурею лодки на русский или греческий берег возвращаются хозяину;
- пленники освобождаются;
- беглые рабы русские выдаются владельцам;
- имущество русса, умершего в Греции без завещания, возвращается в его отечество.
Тесный союз с греками был последним делом Олега, героя незабвенного в нашей истории, ибо, властвуя счастливо и мудро до самой кончины, около 33 лет, он скрепил крепкими узами рассеянные поколения славян от Белоозера до порогов Днепровских, от истоков Оки до гор Карпатских с норманскими пришельцами в один народ русский. Игорь, сын Рюрика, после смерти Олега принявший достоинство великого князя, не наследовал ни ума, ни счастья своего предшественника. Подданные, вероятно, знали его слабость: по крайней мере немедленно по кончине твердого правителя, открылся мятеж в земле древлянской. Еще сподвижники Олеговы, могли смирить непокорных после долговременных усилий.
Но вслед затем обнаружился раздор в самой дружине его: отдав платимую древлянами дань любимцу своему Свенельду, он возбудил ропот и зависть в других вельможах. В конце своей жизни, до старости не ознаменованной никаким замечательным делом для внутреннего устройства, ни подвигом ратным, увлекаемый, вероятно, корыстолюбием своей дружины, он нарушил договор Олега с греками и по примеру его отправился К Царьграду в надежде добычи. Нечаянный набег его заставил трепетать императора Романа. Греческий флот в то время сражался с сарацинами в Средиземном море, Византия оставалась без защиты. Руссы вышли на берег и около 3 месяцев опустошали окрестности ее с ожесточением: пленников распинали или ставили целью для стрельбы из луков; другим ломали суставы, иным вбивали в голову гвозди. Между тем подоспело на помощь столице восточное войско, руссы пересели на лодки и вступили в морскую битву.
Греческий огонь, истребляя суда Игоревы, казался воинам его небесною молнией. Одни из них погибли в волнах, другие бросились на берега Вифинии; но, встреченные здесь храбрым Вардою, были побиты наголову. Князь едва спасся с немногими и ушел восвояси. Желая отомстить грекам за поражение, за три года он успел собрать новое войско, призвал из-за моря варягов, или норманнов, и нанял печенегов. Сей дикий народ неизвестного племени, принадлежавший к многочисленному разряду степных орд Средней Азии, до исхода IX столетия кочевал между Уралом и Волгою; выгнанный из тамошних степей другою сильнейшею ордою узов, или половцев, в конце Олегова правления он приблизился к русским пределам и занял все пространство от берегов Дона до самой Алугы, занимая весь северный берег Черного моря. Свирепость в лице, хищность и кровопийство отличали печенегов от прочих народов. Игорь, заключив с ними союз, пошел на Грецию западным берегом Черного моря.
Многочисленную рать его при устьях Дуная встретили Романовы послы с обещанием заплатить дань, какую взял некогда Олег; между тем одарили печенегов и успели расторгнуть союз их с русским князем; он взял предложенные дары и возвратился в Киев. Византийский двор спешил обязать преемника Олега, как и прежде, письменным договором не тревожить Греции. По желанию императора послы Игоревы явились в Византию и заключили мирный договор, отчасти подтвердив Олегов, отчасти дополнив его новыми статьями, не столь выгодными* как прежние. Руссы клялись не нарушать дружбы, доколе сияет солнце и мир стоит; в противном случае, за вредные грекам умыслы, обрекали своих единоземцев на вечную гибель.
Руссы, приходившие в Грецию, должны были предъявлять специальные грамоты, чего прежде не требовалось; не все имели право получать съестные припасы, вопреки договору Олега, и не могли зимовать в Греции, как бывало прежде. Кроме того великий князь обещал отражать болгар, беспокоивших область Херсонскую, и давать вспомогательное войско по требованию императора. Все эти условия явно клонились к пользе греков. Руссы взамен не получали никаких выгод: самые дары, взятые Игорем, кажется, были незначительны. По крайней мере великий князь не мог удовлетворить своей дружины греческим золотом. Вельможи, завидуя Свенельду, говорили, что отроки его имеют оружие, одежду, а у них нет ни того, ни другого. Игорь пошел в землю древлянскую и собрал дань для своей дружины вооруженною рукою; едва кончился побор, он пришел к древлянам вторично.
Жители главного города их Искоростеня озлобились и умертвили Игоря, привязав его к двум деревьям, которые разорвали его на части. Древляне отделились от Киева и провозгласили князем своим Мала. Главою Руси остался сын Игоря, малолетний Святослав. После смерти Игоря положение Руси было опасное. Малолетство преемника его, явное несогласие дружины, мятеж древлян, соседство хищных печенегов, все это грозило сильными потрясениями, среди коих могли погибнуть плоды деятельности Олега. Более всего надлежало опасаться того, что, по примеру древлян, и другие славянские на- роды захотят возвратить прежнюю волю. Мать Святослава, незабвенная в наших летописях Ольга, спасла юную Русь.
Вопреки обычаю славян, тем более норманнов, присвоив верховную власть, она правила до совершеннолетия сына, с редким по тогдашнему времени благоразумием: не искала новых завоеваний, но ревностно заботилась о внутреннем благоустройстве, о смягчении нравов, о первых основаниях гражданского порядка и подготовила умы народа к принятию христианской веры. Древляне недолго считали себя независимыми. Ольга смирила их местью ужасною, но, без сомнения, справедливою и тем более нужною, что подобных волнений надлежало опасаться и в других областях. Молва о мести и хитростях Ольги, описанных в летописи с баснословными подробностями, должна была оставить сильное впечатление в современниках и лишить их всякой надежды на успех борьбы с Рюриковым домом.
Зная, что неопределенность в сборе дани была главною виною мятежа древлянского, Ольга спешила установить лучший порядок в подвластной ей стране. С этою целью, как заботливая хозяйка, она путешествовала по всему государству, разделяла землю на погосты и уроки, вероятно, определенные участки; учреждала порядок в платеже дани, суде и расправе; строила мосты; улучшала состояние городов. Не знаем в подробности всех ее учреждений, но они должны были быть весьма важны: ибо спустя сто лет народ с благодарностью вспоминал об ее путешествии. Сами древляне, строго наказанные великою княгинею, знали, где она останавливалась и забавлялась охотою; а псковитяне берегли даже сани ее как драгоценность.
Важнейшую услугу оказала Ольга своему народу принятием христианской веры в Царьграде. Хотя она не успела крестить своих подданных, но пример ее,'по всей вероятности, нашел многих подражателей и впоследствии разрешил недоумение Владимира. Христа Спасителя славили в Киеве еще прежде Ольги, вероятно, со времен Аскольда и Дира; при Игоре там находилась церковь св. Ильи Пророка; в самой дружине великого князя были христиане*. Мудрая Ольга легко могла убедиться в ничтожестве идолопоклонства и в святости христианской веры; она крестилась в Царьграде в 957 году. Император Константин Багрянородный был воспреемником ее от купели, а патриарх Полиевкт наставником в истинах христианских. Возвратясь в отечество, Ольга желала озарить светом религии и народ, и сына, но без насильственных мер, к коим никогда не прибегали наши государи. Убеждения ее были тщетны.
Все зависело от великого князя, который уже возмужал. Святослав же, помышляя единственно о битвах и завоеваниях, отвергал учение мира и любви, и хотя не запрещал подданным креститься, но принявшим христианскую веру оказывал презрение. Святослав был совершенный идеал норманна. Летописец описывает характер его таким образом: «Собрав смелых воинов, князь стремился в бранное поле с быстротою легкого барса; за ним не тянулись обозы с котлами и яствами: он питался кониною и мясом диких зверей, которые сам жарил на углях; не любил и шатров: спал под открытым небом; конский потник расстилал под собою, седло служило ему изголовьем. Таковы были и все воины его». Пятнадцатилетнее правление его было непрерывною цепью браней.
Не одна корысть, главная пружина подобных ему вождей, увлекала его в отдаленные земли: он искал не столько добычи, сколько славы, не менее корысти знакомой норманнам, и каждый раз, когда задумывал воевать с соседями, посылал вестника сказать им: «Иду на вас». Прежде всего он обратил оружие на восток в страну славянского поколения вятичей, живших на Оке, и покорил их. Хазары, считавшие вятичей своими данниками, хотели вернуть их из власти русского князя, и сам каган вывел многочисленное войско. Святослав разбил его наголову, овладел Саркелом, или Белою Вежею, крепостью, построенной хазарами на берегах Дона, опустошил их страну, простер свое оружие до подножия Кавказа, поразил там ясов и касогов и утвердил господство руссов на берегах Кубани. Потрясенная им хазарская держава вскоре разрушилась и стала добычею половцев.
С берегов Кубани Святослав перенес свое оружие на берега Дуная в Болгарию, куда звал его император Никифор Фока, в отмщение болгарскому царю Петру, не согласившемуся признавать над собою верховную власть византийского государя и беспокоившему владения его частыми набегами. Великий князь с радостью принял вызов императора, посадил на суда до 60000 молодых воинов и явился в устьях Дуная. Петр хотел отразить высадку, Святослав рассеял врагов, овладел многими болгарскими крепостями, наконец, и главным городом Переяславцем (ныне селение Преслава на правом берегу Дуная). Весть о бедствии отечества принудила Святослава выйти из Болгарии: пользуясь отсутствием его, печенеги обложили Киев, где заключилась Ольга с детьми великого князя Ярополком, Олегом и Владимиром. Киевляне, изнуренные голодом и жаждою, уже помышляли о сдаче.
Смерть или лютая неволя грозила великой княгине и внукам ее. К счастью, русский вождь Претич успел собрать слабую дружину в окрестностях и решился спасти княжеское семейство или умереть: при звуке труб он двинулся в ладьях по Днепру, прямо на врагов, распустив слух, что за ним идет сам Святослав. Печенеги оробели и удалились. Скоро прибыл великий князь, настиг свирепых грабителей и прогнал их. Но спокойная жизнь была для него несносна. «Не любо мне в Киеве, говорил он матери и боярам, хочу жить в Переяславце на Дунае; там середина земли моей; туда стекаются все блага: от греков золото, паволоки, вина, плоды; от чехов и угров (венгров) серебро и кони; из Руси мед и невольники». Ольга, лежавшая на одре смертном, просила дождаться по крайней мере ее кончины и вскоре, по выражению летописи, угасла, как денница пред солнцем, как заря пред светом. Святослав решился исполнить свое намерение, утвердив свою столицу в Болгарии.
Отправляясь в поход, он разделил Русь между сыновьями: Ярополку.отдал Киев, Олегу землю древлянскую, Владимиру Новгород. Болгарии, однако, встретили Святослава как неприятеля; владетель ее поладил с византийским императором, собрал значительные силы и не хотел отказаться от престола; соперники вступили в кровопролитную битву близ Переяславца. Болгары одолевали. «Здесь нам погибнуть, — воскликнул Святослав, — ударим, братцы, дружно». И сломил врагов. Столица Болгарии взята приступом; прочие города также заняты были руссами. Между тем в империи произошла важная перемена. Никифор Фока погиб; армянин Иоанн Цимисхий облекся порфирою. В его малом теле заключалась сила исполина, соединенная с редким искусством: ни один воин не метал удачнее его ни стрел, ни копий; ни один атлет не славился такою быстротою бега и таким мужеством: нередко он один врезывался в толпу врагов и, сразив многих, возвращался к своим невредимый; в широкой груди его душа пылала славолюбием героя.
Такой государь не мог оставить Болгарию во власти русских. Цимисхий просил не тревожить ее как древней области империи и удалиться. Великий князь отвечал, что он намерен завоевать и Грецию. Отряды его уже начали появляться в окрестностях Адрианополя. Император двинул всеми силами империи: призвал азиатские легионы, составил полк из храбрейших витязей, назвав его бессмертным, приучил свое войско к искусным движениям и вскоре явился под стенами Переяславца прежде, чем великий князь успел собрать свои дружины, рассеянные по городам. Вождь его Сфенкал оборонял столицу с упорством, греки взяли ее приступом и осадили самого Святослава в Доростоле. Воодушевленные примером князя, руссы неоднократно выходили из крепости, стремительно нападали на врагов, сражались без отдыха по целым дням, несколько раз приводили в замешательство легионы. Но Цимисхий всегда одолевал многочисленностью войска, искусством движений, личною храбростью.
Потеряв главных вождей, видя кругом себя немногих воинов, изнуренных голодом, Святослав созвал дружину на совет и хотел знать, на что думает она решиться. Одни предлагали мир с греками, другие — сесть на суда и отправиться восвояси. «Бегство не спасет нас, сказал Святослав, сразимся волею и неволею, да не посрамим земли русской: мертвым срама нет. Станем крепко. Я иду пред вами, и если положу свою голову, промышляйте, как хотите». «Где твоя глава ляжет, отвечали руссы, там и свои головы сложим». Началась последняя, отчаянная битва. Долго она колебалась, доколе жестокая рана не принудила Святослава оставить поле сражения. Утратив большую часть войска, он предложил Цимисхию мир, согласился оставить Болгарию, не тревожить Византийской империи и, утвердив дружбу личным свиданием с императором, спешил возвратиться в отечество.
Греки дали знать печенегам, кочевавшим при устье Днепра, что русский князь идете богатою добычею. Варвары заслонили ему путь; Святослав хотел пробиться, но близ порогов днепровских пал в сече. После смерти Святослава Русь осталась раздробленною между его сыновьями, Ярополком, Олегом и Владимиром, на три княжества: киевское, древлянское и новгородское. Ярополк как старший в роде принял достоинство великого князя, или главы семейства, но уделы братьев были ему неподвластны. Каждый князь, сообразно понятиям века, считал свою область неотъемлемою собственностью. При независимости князей, при воинственном духе норманнов междоусобия были неминуемы.
Дети Святослава рассорились из-за его любимца и сподвижника: князь древлянский убил на охоте Свенельдова сына Люта; престарелый отец, сражавшийся под знаменами Игоря и Святослава, неотступно требовал мести от великого князя. Ярополк, в наказание брату, хотел, кажется, лишить его древлянской области. Но судьба устроила иначе: побежденный в битве, Олег спасался бегством в город Овруч, теснившиеся воины столкнули его с моста, тело его, раздавленное конями, едва могли отыскать под грудою мертвых. Ярополк не желал смерти его и плакал над трупом брата, но по тогдашнему понятию о родовой мести, кровь требовала крови, союз родства был расторгнут. Младший брат Владимир смотрел на старшего как на врага своего рода и считал своею обязанностью отомстить смерть брата смертью братоубийцы. Для вернейшего успеха он удалился за море к норманнам, в два года собрал многочисленную дружину и пришел в Русскую землю с явным намерением отомстить брату.
Прежде всего отнял у него невесту Рогнеду, дочь полоцкого князя Рогволда, присвоившего независимую власть над полочанами, самого Рогволда и детей его умертвил, в Полоцке же утвердил свое господство. Ярополк, терзаемый совестью, не принимал мер к сопротивлению, даже любимцы его держали сторону Владимира. По совету одного из них, Блуда,.он предался в руки брата, который в собственном тереме велел его умертвить. После смерти Ярополка, оставшись единовластителем Руси, Владимир первые восемь лет своего правления ознаменовал беспрестанными походами: смирял непокорных вятичей, обуздывал радимичей, ходил в Галицию, где овладел Перемышлем и другими независимыми городами червенскими; истреблял хищных ятвягов, латышское поколение при верховьях Немана, брал дань с единоплеменных им обитателей нынешней Лифляндии; господствовал над полочанами, переносил свое оружие на самую Волгу, где бился с камскими болгарами, единоплеменниками болгар дунайских; кроме того вел беспрерывную войну с печенегами.
Следствием походов его, увенчанных победами, было новое расширение пределов Руси, преимущественно на западе, до нынешнего Люблина, Бреста, Гродна и Дерпта. Торжествуя победы, Владимир изъявлял живейшее усердие к богам своих предков: строил капища, воздвигал кумиры и приносил людей в жертву идолам. Между тем в судьбе Руси готовилась великая перемена. Чтобы вполне понять всю важность этой перемены, бросим взгляд на состояние нашего отечества перед введением христианской веры. Русская земля простиралась от истоков Вислы до устья Оки, от Ладожского озера до порогов днепровских. Обитатели ее, имея общее название руссов, состояли из трех главных разноплеменных народов, из славян, финнов и норманнов.
Первые занимали все пространство от истоков Вислы до берегов Оки, от Ильменя до порогов днепровских; вторые жили к востоку от них за Волгою и Окою; норманны, господствуя над обоими племенами, составляли вместе с ними один народ русский. Самое многочисленное племя было славянское. Его язык, нравы и обыкновения господствовали в Русской земле. Различие между славянами и поселившимися среди них норманнами, столь заметное при первых князьях, стало исчезать уже при внуке Рюриковом, Святославе, первом князе славянского имени; при Владимире оно еще больше ослабело; все почти дети его имели славянские имена; первый вельможа и пестун его, Добрыня, был славянин. При всем том оно не могло совершенно искорениться: его поддерживали новые толпы, норманнов, охотно приходившие в Русскую землю. Они приносили с, собою свой язык, свою веру, свой образ жизни и не допускали единоплеменников своих до решительного слияния с туземцами.
Пределы Русской земли обозначились, русский народ возник. Но еще не решен был вопрос, должен ли он составлять одно целое или разделиться на несколько частей самостоятельных. Введенная норманнами система господства, имея основанием право удельное, клонилась более к раздроблению Русской земли на несколько государств.независимых, чем к соединению их в одну державу. Каждый сын великого князя был князь по рождению и имел право на удел, долженствовавший оставаться отчиною или собственностью его потомков. Такой порядок престолонаследия не мог разрушить Русскую землю впоследствии, когда Ярослав определил взаимные отношения князей, и установились лучшие понятия о правах верховной власти. Но тогда этих условий еще не было. Самое кровное родство, при необузданности страстей, при суровости нравов, было слабым залогом единства Руси.
Междоусобие детей Святослава доказало, от каких ничтожных случаев могла возгореться вражда между братьями и как непримиримы были их распри. Отношения князей к подданным не могли благоприятствовать смягчению нравов. Ни те, ни другие не имели ясных понятий о цели гражданской жизни. Князья искали в подвластных им землях только дани и дружин; брали все, что могли, не заботясь о внутреннем устройстве, и скликали под свои знамена ратников, с которыми ходили в чуждые страны, также за добычею. Покоренные оружием их народы повиновались им до тех только пор, доколе видели невозможность сопротивления, но смотрели на господство князей как на иго и ловили каждый случай, чтобы избавиться от него.
Малейшая слабость великого князя, неудача его походов, семейная распря, все влекло за собою неминуемое восстание то в том, то в другом поколении. Древляне едва не отделились от Киева после смерти Игоря; полочане уже не признавали власти Святослава; радимичи, вятичи искали независимости во время междоусобия детей его. Дух раздора господствовал и в частной жизни. Основанием ее было право личной родовой мести. «Кровь за кровь, смерть за смерть» — гласил закон русский. Родственники убиенного или обиженного мстили не только виновному лицу, но и всему семейству его. Легко вообразить, как неиссякаемы были источники распрей и как непримирима была вражда, когда самый ничтожный случай мог вооружить многие семейства одно против другого. Право личной и родовой мести заметно в договорах Олега с греками, которые, заключая с ним дружбу, непременным условием мира постановили, что жена злодея не должна быть наказываема вместе с мужем, и что если виновный в легком проступке не может вознаградить обиженного всем имуществом, то клятва его прекращает дальнейшую расправу.
Самое разительное доказательство, что это право господствовало на Руси, есть смерть Ярополка: Владимир считал кровь старшего брата необходимою для успокоения тени младшего и, без сомнения, с чистою совестью совершил братоубийство. Таким образом хотя преемники Рюрика успели завязать первый узел общественный, но Русь как государство еще не окрепла в своем основании: право удельное разрывало ее на части; право безусловной дани ослабляло союз между князьями и подданными; право родовой мести замедляло развитие гражданской жизни. Юная Русь легко могла разрушиться и исчезнуть, так точно, как возникали и исчезали прежде нее союзы народов скифских, о которых упоминают древние писатели. Казалось, ей нельзя было миновать этой участи.
Сам Владимир готовил ее в жертву безначалия: имея 12 сыновей еще юных, он ожидал только их возраста, чтобы раздробить свою державу сообразно понятиям века. Следствия можно было предвидеть: киевскому престолу надлежало пасть; узы государства должны были расторгнуты я, и скорее, чем в пол века, там, где властвовали Олег, Святослав, Владимир, могли явиться независимые кацики, как было до пришествия норманнов. Но Провидение пеклось о Русской земле: Владимир дал ей непоколебимую основу, соединил многочисленные поколения неразрывными узами и указал верный путь к гражданственности: в 988 году он принял со всем народом христианскую веру.
Материал создан: 30.11.2015
