Последнее время российское общество, явно скучая по темпу истории, который был взят год назад, развлекает себя решением моральных проблем по скандальным, хотя и внешне малосущественным поводам. И вот он, новый скандал.
Сеть взорвало видео оренбургских школьниц, исполняющих в оранжево-черных костюмчиках танец за гранью всяких приличий. Довольно быстро разобрались, что утверждение про «глумление над георгиевской лентой» — откровенный вброс. Перед нами танец пчелок, атакующих Винни-Пуха. Ничего не поделать — пчелы тоже имеют желто-черную раскраску, а не только «колорады», как того хотелось бы некоторым нашим соседям. Выяснилось, что перед нами новомодный танец тверкинг, характеризующийся динамичными движениями в тазобедренной области.
Аморально это или не аморально, разврат это или не разврат, вовлечение это несовершеннолетних или же обычное «детское танцевальное творчество» на радость родителям? Если учесть, что перед нами не спонтанная пляска, а постановка, то это какая-то «хореопорнография». Это вовлечение детей в непристойность, оценить которую может только взрослый взгляд. Хотя при этом не надо забывать зазора между чисто местной историей, не претендующей на эстетику, и восприятием, которое видео получило после появления в Сети. В любом случае больше всего вопросов вызывают как раз родители, которые сидят, на всё это спокойно смотрят да еще и аплодируют.
Родители нас удивляют уже не в первый раз. Лет десять, наверное, каждый июнь весь интернет потешается над платьями российских и особенно украинских выпускниц. «Платья» состоят из прозрачного черного кружева. Разумеется, такие наряды без согласования с родителями невозможны. Отсюда возникает вопрос: почему родители всё это терпят? Даже не только терпят, но еще и оплачивают из своего кармана?
Никакого отношения к сексуальной распущенности родительские нравы не имеют. Зачастую папа полуголой «деточки» поколотит каждого, кто вздумает до нее дотронуться. Но товар надо показать лицом — так древнее правило брачных обменов в сельской округе причудливо сочетается с современным экстремальным «шиком» с вырезами и блестками.
Терпимость родителей к малопристойным девичьим пляскам под дудку хореографа имеет разгадку скорее в области этнографии, чем в области морали. Вот уже сто лет европейская танцевальная культура деградирует, замещаясь американскими трансформациями архаичных танцев африканских племен.
Отмерли сначала сложный фигурный танец, затем индивидуальный, казавшийся еще недавно слишком интимным и непристойным вальс. Фундаментальная культурная роль танца как нетабуированного средства физического сближения полов никуда не исчезла. Но современный танец всё больше является копией плясок примитивных африканских, полинезийских и т.д. племен. Суть этого танца в том, чтобы женщина могла показать свою пригодность к деторождению, здоровье, неутомимость, фертильность, а мужчина в своем боевом танце мог бы проявить себя как охотника, воина, наездника. Отсюда резкие движения, энергичные покачивания тазом, напряжение именно тех мышц, которые в наибольшей степени заставляют нас думать о чем-то неприличном.
В мои подростковые годы молодые люди сходили с ума от латиноамериканской ламбады, пожалуй, еще более непристойной, чем тверкинг. Сейчас скандал вызвал танец, родившийся на улицах Нового Орлеана. То есть перед нами продукт определенной культуры, психологии, мифоритуальных представлений, транслирующихся в совсем другую культурную среду. Одно из проявлений архаизации, «экваторизации» современных обществ, всё больше копирующих манеру одеваться — точнее, не одеваться, — покрывать свое тело татуировками, зачастую не утруждать себя работой и размышлением. Американский антрополог Маршалл Саллинз много писал об этой примитивной «цивилизации досуга», формирующейся в обществах, где для пропитания достаточно 2–3 часов работы в день.
Общества цивилизованные, в том числе русское, сформировались в другой — трудовой — культуре. Непристойные пляски в них тоже имелись, однако они, как правило, были связаны с сельскохозяйственными обрядами плодородия. Довольно быстро на первое место у европейских христианских народов выходят танцы, которые демонстрируют незаурядные умственные качества и хорошую физическую форму, связанную не с плодовитостью, а со способностью к труду. Хоровод привязывает к сплоченному сельскому коллективу, парный танец позволяет показать свои незаурядные личные достоинства. Срамные пляски остаются лишь на долю скоморошества.
Русская «Барыня» с ее утонченным перебиранием ножками под длинным подолом, ритмичными движениями рук, нередко вооруженных платком, под частушки, — это идеальная демонстрация способностей русской крестьянки в ее занятиях от жатвы до прядения льна. Современные псевдофольклорные ансамбли совершенно не понимают, кстати, что «Барыня» не может исполняться с голыми ногами наподобие канкана.
Суть русского женского танца — это быстрое движение, скованное длинным подолом, а суть русского мужского танца — это умение прыгать из положения вприсядку. Пожалуй, эта совокупность положений «уметь двигаться со спутанными ногами и прыгать из положения сидя» может претендовать на выражение русской национальной идеи и уж точно на философию русской истории.
Когда верхние этажи национальной культуры разрушены, вымыты из массы (не хочу сказать, что это чисто русское явление, Европа им захвачена в не меньшей степени), то архаика, транслятором которой по всему миру уже столетие является культура США, вступает в свои права. Примитивные ритмы, примитивные жесты, примитивные реакции.
Эта архаизация физиологии и психологии не остается, разумеется, без более серьезных культурных последствий. Психический строй «глобального племени» в высшей степени противоположен той рациональности, которая требуется для поддержания западного — а в этом контексте значит и «русского» — образа жизни, научно-технического строя, сложных социальных систем. Американскую науку и технику двигают отнюдь не выходцы из Нового Орлеана, а иммигранты из сохранивших еще известную умственную утонченность регионов мира, включая, кстати, и Россию. Но с тверкингом нам скоро самим мозгов не будет хватать. Внутренний дикарь не долго сможет удерживать равновесие с внутренним мыслителем.
Другая опасность заключена в том, что на примитивизацию и архаизацию массовой культуры следует и примитивный, племенной ответ со стороны морального ригоризма. Ведь морализм и пуританство — такая же константа человеческой психики, как и непристойность. И вот мы уже сталкиваемся с самыми примитивными формами постисламского фанатизма, так удобно заточенного именно под управление моралью примитивных племен. И вот уже сменяют друг друга «Талибан», «Боко Харам», ИГИЛ, загоняя женщин под паранджу, запретив любые формы свободного обращения. На «африканские» танцы постислам отвечает «африканскими» же версиями шариата.
Именно поэтому я в целом одобрительно отношусь к крепнущему у нас христианскому морализму, несмотря даже на те абсурдные формы, в которые он отливается, — более на словах, чем на деле. На деле же все принимаемые в этом русле законы пока весьма сдержанны. Pussy Riot и режиссер Кулябин с их осознанными кощунствами, «пчелки» с их тверкингом, волей-неволей делают нас ближе к парандже. В то время как депутат Елена Мизулина со своими запретами держит для варварства дверь закрытой, сохраняя пространство, где возможна еще персоналистическая, рациональная, сложно организованная христианская культура. Кто не хочет кормить своих пуритан, будет кормить чужой «Талибан».
Автор текста: Егор Холмогоров
Оригинал текста: http://izvestia.ru/news/585507
Материал создан: 19.04.2015
