Некрасовцев турки называли «игнат-казаки» – по имени основателя общины, «кара-игнат» – поскольку они всегда носили черные кафтаны, или «ин’ат-казаки» – «упрямые казаки». Покинув в 1740–1770 гг. Кубань, часть из них ушла в Малую Азию, но большинство переселилось в низовья Дуная и на Днестр [228, 259]. Здесь, в турецких владениях, сложилась и другая община старообрядцев, бежавших из России – липоване. Некрасовцы поселились с ними, но не смешивались, презрительно называли их «дунаки, мужики». Сами же, будучи казаками, традиционно не занимались землепашеством, а достойными занятиями считали только военное дело, рыболовство и охоту. Фирманом султана некрасовцам были выделены земли. Центром Войска стало село Верхний Дунавец на р. Дунаец. Высшим органом был общий круг, выбиравший атамана. В селах выбирались станичные атаманы. Появился даже свой епископ Анфим. Но вскоре выяснилось, что он самозванец, и некрасовцы утопили его в Днестре. В военном отношении «игнат-казаки» были подчинены сераскиру Бабадага, охраняли границу, несли службу в подунайских крепостях. Из них состоял и особый отряд личной гвардии султана, которому было разрешено построить в Стамбуле свою церковь.
А после разрушения Сечи в 1775 г. в османские владения хлынули запорожцы. Они группами кочевали под Очаковом, на Тилигуле, в Молдавии. Пополнялись крестьянами, бежавшими с закрепощаемой Украины. По донесению очаковского паши, их количество достигло 12 тыс. И в 1778 г. султан принял запорожцев в подданство. Для поселения им выделили с. Кучурганы в низовьях Днестра, они принесли присягу. Легенда гласит, что казаки схитрили: во время присяги высыпали в сапоги родную землю, которую носили в ладанках, и клялись: «На чьей земле стоим, тому и присягаем». Но это, конечно, только легенда.
В то время сечевики и сами еще не определились насчет дальнейшей судьбы. У некоторых возникла идея перейти в подданство Австрии. Запорожцы слышали о сербских граничарах, вот и представлялось, пусть их тоже возьмут на службу и поселят для охраны границ. Повели переговоры с австрийцами, выставляли свои условия о самоуправлении, сохранении запорожских традиций, обещали привести 8 тыс. казаков. Однако австрийцы за такое предложение хвататься не спешили. Торг шел долго, требования казаков отводились. Лишь в 1785 г. последовало согласие. Но за сторонниками этого плана последовали отнюдь не все запорожцы. А среди тех, кто решился совершить очередной поворот, австрийские власти устроили жесткий отсев. Брали только молодых, крепких, остальных отсылали назад.
Принятых оказалось 1–1,5 тыс. Идея служить по-казачьи, со своим оружием и снаряжением, отпала сразу, у большинства не было не то что вооружения, а и приличной одежды. Выдали австрийские ружья и мундиры и послали на турецкую границу, в Банат и Бачку. «Самоуправление» ограничилось тем, что нескольким старшинам присвоили младшие офицерские звания, отдав в подчинение хорватским и немецким начальникам. И ни о какой новой Сечи речи не было – распределили по 150–160 человек по разным местам: Нови Сад, Титель, Ковель, Панчево. Да и представления казаков о жизни на границе не оправдались, еще в 1735–1748 гг. князь Гильдбурхаузен провел на австрийском Войсковом Кордоне реформы, лишившие граничар всякой автономии. Их служба приближалась к армейской, насаждалось католичество. И в первой же австро-турецкой войне 1788–1791 гг. часть здешних запорожцев погибла, а остальные, испытав такие разочарования, сбежали обратно к туркам [251].
Ну а сечевики, оставшиеся в Османской империи, в войне против русских в 1787–1791 гг. участвовали в боях в составе иррегулярного корпуса Селима и Бехты-Гиреев – как и некрасовцы. Но война вызвала расслоение. Как уже отмечалось, часть запорожцев вернулась в Росию, вступила в Черноморский Кош. Разделились и некрасовцы. И в «румянцевской», и в «потемкинской» войнах с турками русские войска прорывались на Дунай, селения «игнат-казаков» попадали в зону боевых действий и серьезно пострадали. А в 1791 г. и граница передвинулась на Днестр. И часть некрасовцев стала перебираться в глубь Турции – в Анатолию, на о. Майнос и Эйдос. Однако многие приднестровские некрасовцы эвакуироваться отказались (тем более что при Екатерине старообрядчество было разрешено). Они приняли российское подданство, некоторые вступали в Бугское, Екатеринославское Войска. Впоследствии общины некрасовцев наряду с обычными старообрядцами отмечались в приднестровских селах Слободзея, Собручи, Гура-Роже, Маяки, где они получили статус государственных крестьян. Но… для тех, кто сохранил верность Турции, они перестали быть «некрасовцами». Поскольку нарушили один из «заветов Игната» – не возвращаться в Россию.
А запорожцы-эмигранты, когда граница переместилась, потеряли выделенные им земли. И султан отвел им новые места поселения – в дельте Дуная, разрешил построить Сечь в с. Катерлез на р. Дунаец. И рядом друг с другом очутились две казачьих общины. Одну составили некрасовцы и липоване. Вторая, запорожская, тоже состояла не только из казаков. В Турцию по-прежнему притекали беглые крестьяне, дезертиры, преступники. И большинство их было не старообрядцами, а ортодоксальными православными. Поэтому они примыкали не к некрасовцам, а к запорожцам. Но и сечевиками становились не все, многие просто заводили крестьянское хозяйство. Для таких запорожцы переняли турецкое слово «райя». Тут надо пояснить, что официально в Османской империи было всего два сословия, воинское и податное – «райя» («тягло»). Одно служит, другое его содержит. Таким образом общины некрасовцев и запорожцев на своих территориях стали чем-то вроде «коллективных феодалов». А крестьяне – их подданными. Но отметим и то, что к концу XVIII–XIX в. слово «райя» в Турции стало относиться только к христианам и приобрело оскорбительный смысл: «скот», «быдло». Да и само положение христиан весьма ухудшилось. Их притесняли и обирали местные власти, турецкие воины, они подвергались насилиям и беззакониям. А в дела некрасовцев и запорожцев турки не вмешивались. Они становились зашитниками для своей «райи» – которая, по свидетельству современников, жила гораздо более вольно и благополучно «по сравнению с другими «райями».
Но отношения между двумя общинами сразу стали враждебными [240, 259]. Некрасовцев возмутило, что часть земли, прежде дарованной им, отдали запорожцев. А главным промыслом обеих общин была рыба, началась борьба за места ловов, переросшая в кровавые драки. Они подогревались межэтническими, религиозными лозунгами, но турецкие начальники быстро разобрались в истинной причине и доносили, что «казаки в войне между собой за рыбные ловы». В 1794 г., выбрав удобный момент, некрасовцы захватили и уничтожили Катерлез. Только после этого власти вмешались и перевели запорожцев выше по течению Дуная, в Сеймены, под начальство браиловского назира. Для рыболовства и земледелия новое место было куда хуже прежнего. Поражение и переселение вызвали разочарование, ссоры, кошевой Помело с 500 казаками ушел в Россию. Однако распада Задунайской Сечи все же не произошло – оставшиеся запорожцы просто выбрали нового кошевого.
В это время в самой Османской империи стали нарастать внутренние противоречия. Власть слабела, шаталась. Поднял мятеж аристократ Пазванд-оглу. Некрасовцам он пообещал отдать все земли на Нижнем Дунае, и они приняли его сторону. Против них власти использовали запорожцев. В ходе турецких междоусобиц обе стороны понесли большие потери. В благодарность за услуги при подавлении восстания браиловский назир добился в 1803 г. возвращения Сечи в Катерлез. Но не тут-то было. У некрасовцев тоже нашелся покровитель, комендант Измаила Пехлеван-оглу. В 1805 г. они нанесли удар, уничтожив Сечь и вырезав значительное число запорожской «райи». Уцелевшие сечевики бежали в Браилов.
Русско-турецкая война 1806–1812 гг. вызвала новое расслоение. Кошевой Задунайской Сечи Трофим Гайдабура и Иван Губа с двумя отрядами запорожцев перешли на сторону России.
У некрасовцев каша заварилась еще круче. Сторону русских приняло большинство липован. Встречали хлебом-солью, оказывали помощь войскам. И «игнат-казаки» обрушились на «бунтовщиков», сурово карая их. В 1807 г. стерли с лица земли с. Караорман, мужчин перебили, женщин и детей увели. Неоднократные карательные рейды совершались на Вилково, Старую Килию и другие селения. Впрочем, и у самих некрасовцев единство нарушилось. В 1811 г. генерал С.А. Тучков доносил Кутузову о возможности перетянуть некоторых из них на свою сторону. Переговоры прошли успешно, желающим перейти в подданство России Кутузов от имени царя выдал грамоту, где даровалось «вечное прощение в прежних их винах против государя и Отечества», освобождение от налогов на 3 года, земля, а тем, кто захочет вступить в казачество, – освобождение от рекрутской повинности. По Бухарестскому миру левый берег Нижнего Дуная отошел к России, и многие некрасовцы туда благополучно переселились.
Но ослаблением «игнат-казаков» и их конфликтом с липованами не преминули воспользоваться запорожцы. Развернули наступление и в начале 1813 г. отбили Катерлез. Причем этим не ограничились, продвигаясь дальше. Разгорелась война настолько жестокая, что удивляла даже турок. Историк Ф. Кондратович писал, что чуть ли не с каждым «бугром в болотах и плавнях дельты связаны тайны стычек запорожцев с некрасовцами, полного уничтожения целых отрядов с той или другой стороны». В 1814 г. запорожцы овладели «столицей» противника, селом Верхний Дунавец, где и устроили свою последнюю Сечь.
Некрасовцы были вытеснены из дунайских гирл. Одни ушли к своим сородичам на Майнос и Эйдос. Другим турки выделили места для поселения на речках Магалица и Мандрозе, в Бандроме и окрестностях Бабадага. Часть липованско-некрасовского населения осталась на прежних местах, признав главенство запорожцев. Больше конфликтов между ними не возникало. Они стали постепенно сживаться между собой, сглаживалась даже межконфессиональная рознь. Некоторые сыновья липован и некрасовцев приходили в Сечь – а при этом приходилось принимать «новый» обряд православия. Нередко заключались смешанные браки.
Однако мирная жизнь была недолгой. В 1821 г. походом греков-этерийцев Ипсиланти, которые из России двинулись на Балканы, началось восстание в Греции. Для подавления освободительного движения турки использовали и казаков. Отряд запорожцев под командованием кошевого Никифора Белуги был брошен в Валахию, помогал разбить Ипсиланти. Потом 5 тыс. сечевиков во главе с кошевым Семеном Морозом отправили в Грецию. Воевали в Морее, в 1824 г. участвовали в кровопролитнейшем штурме Миссолунги. Многие сложили там головы, а сам Мороз погиб в морском сражении у Хиоса. В Греции сражались также майносские и эйдосские «игнат-казаки». Но подунайские некрасовцы от этого уклонялись. Потеряв господствующее (и обособленное) положение, рассеявшись вперемежку с молдаванами и румынами, они стали смотреть на местные проблемы несколько иными глазами. Сочувствовали балканским христианам. И в 1821–1824 гг. группами стали перебегать в Россию. Турки ответили репрессиями, ввели круговую поруку – за каждого отвечает все селение.
А Задунайская Сечь, казалось, достигла расцвета. Вместе с «райей» ее население составляло 10–15 тыс. Кошу принадлежали 6 сел, а фактически он контролировал все дунайские гирла. В Верхнем Дунавце сосредоточились 38 куреней под прежними традиционными названиями. Однако Сечь уже значительно отличалась от поднепровской [260]. Структура упростилась. Не было войсковых старшин, полковых управлений, паланок. Казаками считались только холостые, а женатые переходили в «мужики» и селились с «райей». Полковники назначались кошевым временно, из куренных атаманов. Не было уже ни конницы, ни флота, только пехота на лодках. И вообще боевые качества значительно снизились. Пополнялся-то Кош извне – перебежчиками, дезертирами, превращаясь в скопище случайного сброда. Не было прежней бессменной запорожской службы, боевой выучки.
А главное, сама идея «лыцарского братства» изжила себя. Кому служить-то? Вере православной – под турецкими знаменами? Защите христиан от «басурман» – вырезая греков? Абстрактному «братству»? Но и его больше не было. Произошло имущественное разделение. С одной стороны – богачи из казаков и «райи», их называли «дуки», «серебряники». Им принадлежали рыбные заводы, сельские угодья, торговля. С другой – казачья беднота и батраки: «бесштанники», «голоколеночники». Причем за Дунаем эта градация не совпадала с казачьей иерархией Сечи! Ведь чтобы вести прибыльное хозяйство (и жениться, передать дело по наследству), нужно было выйти из казаков. А Сечь для богачей становилась всего лишь «крышей», защитой от турецкого произвола и рынком рабочей силы.
Пока дрались с некрасовцами – вроде бились «для себя». А походы в Грецию и огромные потери открыли глаза на истинное положение воинов в чужом отечестве. О кризисе говорит беспрецедентный факт, в 1825 г. кошевой Литвин «кудысь утик». Удрал неведомо куда, не желая возглавлять следующую экспедицию. И вдобавок греческие события обострили отношения Турции с Россией, надвигалась новая война. Среди задунайцев возникли протурецкая и пророссийская партии. К первой относились богатые хозяева, но и отъявленная шпана, жившая одним днем – главное погулять и выпить. А если для этого нужно пограбить и погромить христиан, то какая разница? Ко второй партии склонялась «золотая середина», считавшая за благо вернуться на родину, если получит прощение. Узнав об этом, градоначальник Измаила С.А. Тучков в 1827 г. вступил в тайные переговоры с кошевым Василием Незмаевским. Речь теперь шла не о переходе очередного отряда, а о том, чтобы перевести в Россию Кош как таковой. Лишить Турцию «марки» Сечи, пропагандистского козыря, центра притяжения перебежчиков. Незмаевский и сам был сторонником русских, но ответственность на себя брать не хотел. Отговаривался: «Нехай хто заводыв на Сич, той и выводит, а я не буду». И пояснял: «Багато народу запропастымо – турок выриже».
Согласие дал другой человек – Осип Михайлович Гладкий [242]. Продувной авантюрист, хитрый, энергичный. Кстати, его биография показывает, как попадали за Дунай. Он родился в богатой крестьянской семье на Полтавщине, женился, имел четверых детей. Но после смерти отца и раздела хозяйства между братьями разорился. В 1820 г., оставив семью в родном селе, ушел на заработки. Но к упорному труду у него и навыков не было, и душа не лежала. Нанялся вести чумацкий воз в Крым – загулял и лишился доверенного ему имущества. Удрал. Подрядился строить мельницу – ее смыло водой. Сбежал в Одессу, занялся ремеслом бондаря. И вздумал жениться на служанке своего работодателя. Но священник послал запрос на родину жениха, и открылось, что он женат. Дело было подсудным, и Гладкий скрылся за границей. Явился в Сечь, объявил себя холостым и был принят в Платнировский курень. Участвовал в походе на Миссолунги, после чего его избрали куренным атаманом. С ним тоже вступил в контакт генерал Тучков. И на Покров 1827 г. Гладкий при поддержке «пророссийской партии» (очевидно, и русской разведки) был избран кошевым. Между прочим, сам факт, что казак, всего 5 лет назад пришедший в Кош, возглавил его, говорит не только о талантах Гладкого, а еще и о степени распада. О том, насколько упал в Сечи престиж руководящих постов.
Материал создан: 10.07.2015
