Почему казаки не защитили царя? Да ведь, пожалуй, защитили бы. Но… как? Помните – «всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон, и послушно отозвался на призыв монарха он…» Однако призыва-то не было. Было отречение. И сам Николай II повелел подданным повиноваться, подписав подсунутый ему список правительства. Все это стало результатом хитрого и дерзкого заговора. Новые правители не представляли даже оппозиционную Государственную Думу, а только узкую группировку масонов, умело воспользовавшихся ситуацией бунта в столице [211]. А «законность» Временного правительства обеспечило мгновенное его признание со стороны Англии, Франции, США. Да, первый переворот разыграли отнюдь не немцы, а наши «союзнички».
Чтобы удержаться у руля государства, Временное правительство первым делом смело всю прежнюю «вертикаль власти» – администрацию, полицию и т. д. Но само состояло из демагогов, не способных наладить нормальную жизнь. Страна покатилась в неуправляемый хаос. И вот тут-то получили благоприятные возможности другие силы, финансируемые и поддерживаемые Германией. До февраля 1917 г. антиправительственная агитация оказывалась эффективной только тогда, когда велась под патриотическими лозунгами – дескать, надо искоренить во власти измену, чтобы довести войну до победного конца. Теперь, в общем развале, и война пошла бестолковая. И все более популярными становился лозунг «штык в землю».
Казаки оказались в сложном положении. Запутанные, сбитые с толку, как и весь народ. Казачьи части были в числе немногих, сохранивших боеспособность и дисциплину. Но тоже стали создавать полковые, дивизионные комитеты. Чтобы не отстать, не прослыть «контрреволюционными». Впрочем, и для того, чтобы уберечь своих офицеров от чисток Временного правительства и солдатских самосудов. Однако в комитетах, как это бывает, нередко стали выдвигаться далеко не лучшие, а честолюбивые и горлопанистые. Кроме того, казачьи части, как самые надежные, стали растаскивать для «затыкания дыр» на фронте, для отлова дезертиров, для охраны тыловых районов от распоясавшейся солдатни. И вот такая служба казакам очень не нравилась. Нет, России они не изменяли. Они просто не понимали, что же творится с самой Россией. Ведь правительство, вроде бы, выступало под патриотическими лозунгами. И в его поддержку в апреле в Петрограде собрался 1-й съезд казаков разных Войск, создавший «Союз Казачьих Войск», его председателем был избран Александр Ильич Дутов. Но уже через несколько дней большевики и прочие радикальные группировки внесли в казачью среду раскол – провели альтернативный съезд и создали Центральный Совет казаков, председателем стал кубанец Костенецкий.
Однако и правительство поддерживать казаков, несмотря на их верность и лояльность, отнюдь не намеревалось. Считало «реакционной» силой, боялось их. Мало того, чтобы обрести поддержку крестьян, оно выдвинуло проект передела земель. И открыто заявляло, что казакам «придется потесниться». А там временем власть правительственных комиссаров в губерниях углубляла разброд и анархию, стали «самоопределяться» окраины. Что ж, тогда и казаки начали самоорганизовываться – чтобы уберечь свои области от этого хаоса, а землю от переделов. Если уж демократия, то своя, казачья. Во всех казачьих областях стали собираться Войсковые Круги.
Но «углубление революции» продолжалось. И летом 1917 г. надежды патриотов связались с Л.Г. Корниловым. В обстановке катастрофы на фронте и большевистского мятежа в тылу он был назначен Верховным Главнокомандующим, начал жесткими мерами наводить порядок в войсках, предлагал меры по прекращению развала страны. Казачество поддержало его. В августе в Москве было созвано Государственное совещание. Перед ним прошел Общеказачий съезд, от лица которого на Государственном совещании выступил Каледин. Заявил, что казачество стоит на общенациональной и государственной позиции. Что Россия должна быть единой. Требовал прекратить политические дрязги, пресечь сепаратистские тенденции и выразил полную поддержку Корнилову.
И вскоре после совещания Корнилов попытался реализовать свой план спасения России. Он был согласован с правительством, в Петроград двинулся 3-й конный корпус и другие части. Предполагалось разогнать большевиков и Советы, разоружить разложившийся гарнизон и установить диктатуру, но не персональную, а коллективную диктатуру правительства. Но председатель правительства масон Керенский вдруг изменил. Перекинулся на сторону Советов, объявив Корнилова «мятежником». Растянувшиеся по дороге эшелоны останавливались железнодорожниками, к казакам хлынули агитаторы – и они вообще уже ничего не понимали. Ехали-то защищать от большевиков правительство, а оно вдруг объявило своих спасителей «изменниками»! Поход сорвался. Корнилов и его ближайшие сподвижники были арестованы.
Керенский намеревался арестовать и Каледина, но донцы вздыбились: «Атамана не выдадим!» Их поддержали другие Войска, грозясь отозвать свои полки с фронта. И Керенский пошел на попятную. Заискивал перед казачьими делегатами – дескать, ошибочка вышла. Но при этом стал исподтишка готовить карательную экспедицию на Дон, мобилизовывались части Московского и Казанского округов. Этот конфликт и усугубляющиеся процессы разрушения России вызвали дальнейшее обособление казаков от центральной власти. Войсковые Круги принимали уже не только законы, а даже свои «конституции». Был выдвинут проект создания Юго-Восточного союза из Донского, Кубанского, Терского, Астраханского Войск, калмыков и кавказских горцев (впрочем, этот союз остался только на бумаге).
Однако и дни Временного правительства были уже сочтены. Дорвавшаяся до власти кучка заговорщиков, за полгода развалившая Россию, вызывала всеобщую ненависть. А возглавили взбаламученные массы другие заговорщики, куда более решительные и дееспособные – большевики. Когда в октябре они небольшими, но организованными силами стали захватывать Петроград, защищать Временное правительство оказалось некому. Для обороны Зимнего дворца собрались несколько рот юнкеров, рота женского батальона, без толку суетились правительственные чиновники. Пришли и две сотни уральских казаков. С благоговением осмотрели личные покои царя и царевича, поглядели на окружающий бардак. Сказали: «Мы думали, что тут серьезно, а оказалось – дети, бабы да жиды». И ушли прочь [168].
А удравший Керенский встретил во Пскове Петра Николаевича Краснова, командира 3-го конного корпуса. Назначил командующим армией, пообещал еще 4 дивизии и приказал идти на Петроград. Но никаких дивизий не подошло, да и 3-й корпус уже растащили полками и сотнями по всему Северному фронту. И в «армии» было 700 казаков при 16 пушках – против 200 тыс. солдат, матросов и красногвардейцев. Естественно, ничего путного не вышло. Побеждали, пока удавалось демонстративными атаками разгонять многотысячные гарнизоны. А за Царским Селом встретили матросов, которые не побежали. Казаки потеряли 3 убитых и 28 раненых, расстреляли все снаряды, а потом осталось только заключить перемирие. Причем рядовые казаки вырабатывали с матросами собственные условия: «Мы вам Керенского, а вы нам – Ленина. И замиримся». И на полном серьезе пришли к Краснову доложить, что скоро им для обмена привезут Ленина, которого они тут же повесят. А Керенского, мол, не грех и выдать, «потому что он сам – большевик». Выдавать министра-председателя генерал счел неэтичным и позволил ему бежать. Но и казакам большевистское правительство после переговоров разрешило уехать с оружием и имуществом – их боялись и опасались раздражать [98].
Да и было чего опасаться. Казачьи Войска очередных узурпаторов не признали. И стали самыми значительными центрами сопротивления. На Дон, Кубань, в Оренбуржье потекли патриоты-офицеры, началось формирование Белой Гвардии. Терпеть такое положение большевики не намеревались. И на казачьи окраины были направлены войска. Эти отряды были малочисленными, полуанархическими и серьезной опасности не представляли бы. Если бы… казаки были едины. Увы, этого уже и в помине не было. Еще когда Каледина избирали на пост атамана, он сперва отказывался, говорил: «Никогда! Донским казакам я готов отдать жизнь, но то, что будет – это будет не народ, а будут советы, комитеты, советики, комитетики. Пользы быть не может!» Так и получилось. В Войсковых Кругах верховодила интеллигенция – все те же бывшие думцы, «общественники», кадеты, эсеры. И в Казачьих Войсках повторялось в меньших масштабах то же самое, что погубило Россию. Круги утопали в межпартийной грызне, а власть атаманов всячески урезали во избежение «диктатуры». На Дону казачья «демократия» искала компромиссы с крестьянской, создала «паритетное правительство» – 7 человек от казаков и 7 от иногородних. И пошел полный разброд. На Кубани обострилась рознь между черноморцами и линейцами. Узнав, что украинская Центральная Рада возрождает казачество, Кубанская Рада вознамерилась послать ей военную подмогу. Линейцы воспротивились, Войско чуть не раскололось.
Возникли такие специфические явления, как казачий сепаратизм и казачий большевизм. Теории сепаратизма внедрялись в ходе войны противниками России, но успеха не имели. И только теперь они вдруг обрели благоприятную почву. Православное государство, без службы которому не мыслили себя казаки, рухнуло. Превратилось в свою противоположность, царство хаоса и зла. Откуда напрашивалась мысль – отделиться. Русские сами по себе, мы сами по себе. Казачий большевизм, наоборот, стремился сохранить единство с изменившейся Россией. Но Советскую власть представлял по-своему, как возрождение прежних казачьих вольностей и равноправия. Долой начальство, каждому одинаковый пай – рядовому казаку и генералу, а внешнюю службу в полках заменить станичными сборами. Появились красные казачьи лидеры. На Дону – Подтелков, Кривошлыков, Миронов, Голубов, на Кубани Автономов, Сорокин, Кочубей. В Забайкалье Лазо формировал «фронт» из 2 полков – один из уголовников, второй из казаков. Во всех Войсках в противовес атаманским властям создавались казачьи ревкомы.
Войсковые правительства надеялись на могучую силу фронтовых полков. И действительно, они возвращались организованно, с оружием, артиллерией. Прорывались с боями через заслоны большевиков и самостийников, пытающихся их разоружить. Но едва ступали на родную землю, весь порядок кончался. Фронтовые части тоже оказались заражены большевизмом и анархией. И уж тем более не желали вступать в братоубийство со своими, расходились по станицам. Противостояли красным партизанские отряды в несколько сотен, а то и десятков человек. На Дону – полковника Чернецова, войскового старшины Семилетова, сотника Грекова, на Кубани – капитана Покровского. Даже при ничтожной численности одерживали победы.
Но силы были слишком неравны. На терские станицы полезли грабить чеченцы и ингуши. Из Закавказья двинулись принявшие сторону большевиков части Кавказской армии. В портах высаживались красные моряки. Большевиков активно поддержали иногородние. В январе 1918 г. пали Астрахань, Оренбург – атаман Дутов с небольшим отрядом ушел в Тургайские степи. В Забайкалье Семенов отступил в Маньчжурию под защиту японцев и китайцев. Герой Дона Чернецов попал в плен и был изрублен шашками вместе с другими офицерами. Область Войска Донского наводнила германо-большевистская агентура. Миссия майора фон Больке в Ростове создавала красные отряды из немецких пленных. Действовал и план устранения лидеров. На Тереке был убит атаман Караулов. А в Новочеркасске – Каледин, с инсценировкой самоубийства [95]. Ну а избранный на его место Назаров продержался недолго. 12 февраля красные казаки подступили к Новочеркасску. Им предложили начать переговоры, но Голубов ворвался на заседание Круга, объявил себя «красным атаманом», а Назаров был расстрелян. Вместо Войска Донского провозглашалась Донская республика.
Генерал Попов увел 1600 белых донцов в Сальские степи. А Корнилов с Добровольческой армией в 4 тыс. бойцов двинулся на Кубань. Но и тут было неладно. Пока Кубанская Рада вырабатывала «самую демократическую в мире конституцию», Сорокин разбил ее отряды и Екатеринодар пал. 3 тыс. белых кубанцев во главе с Покровским после скитаний по горам соединились с Добровольческой армией. Попытались штурмовать Екатеринодар, но атаки захлебнулись, а шальной снаряд сразил Корнилова. Остатки белых сил возглавил Деникин [208].
Материал создан: 10.07.2015
