Отрывок из книги в двух частях
Название: «Национализм и национальное воспитание в России»
Автор: профессор Ковалевский Павел Иванович
Год: 1912
Пользование благами культуры во всех государствах распределено между различными слоями населения далеко не одинаково. Обычно, классы более образованные, более развитые пользуются и большим участием в культурном существовании. То же должно сказать и по отношений к соподчиненным нациям.
Но главная задача честных членов правящих классов поставить дело так, чтобы и нищий, бедный, трудящийся класс государства пользовался возможно полные всеми благами культуры. Для этого всякое культурное государство стремится устроить наиудобнейшие и дешевые пути сообщения, наделить достаточным количеством земли, дать работу, обеспечивающую благополучие работника и семьи, дать образование, поднимающие духовную личность человека и его материальное благосостояние, поставить его полноправным гражданином государства и т. д. Конечный идеал каждого культурного государства — сравнять всех граждан в образовании, благосостояний и правах.
Разумеется, такое стремление дается очень трудно и много тому на пути встречается препятствий, а главное само природное индивидуальное отличие: одному дается пять талантов, другому два, а иные являются и вовсе бесталанными. Если мы к этому добавим вырождение, прирожденную преступность, социальную преступность и проч., то увидим, что Царство Божие, царство равенства, братства и любви трудно достижимо.
Тем не менее, мы ясно видим, что улучшение благосостояния работающего класса населения в нашем отечестве значительно подымается, и если бы не было побочных весьма тяжелых осложнений и затруднений, то удовлетворенность была бы довольно полною.
Таково положение национализма и его проявлений в современных культурных государствах, где культура к рабочему классу идет сверху вниз.
Но в недавние время во многих государствах намечается и другое направление — стремление рабочего люда завоевать себе культурные блага путем насилия, путем захватного права и опять-таки в связи с вопросом о национализации. Я имею в виду социал-демократическое направление.
Обращаю особенно внимание на эту сторону дела. Безусловно, каждый мыслящий человек для того, чтобы уметь бороться с надвигающеюся опасностью, должен быть обстоятельно с нею знаком. Вот почему я особенно подробно остановился на национализации и национализме с точки зрения современной социал-демократии.
Еще до настоящего времени социал-демократы не только отрицали всякий национализм, но прямо смотрели на него, как на нечто вредное и преступное, составляющие основное отличие правящих и буржуазных классов.
В громко называемом «коммунистическом манифесте» 1847 г. основными проводились «идеи солидарности и общности интересов пролетариата, как единого класса, объединяющего экономически однородные элементы всех стран, всех национальностей всего мира.
Его заключительные слова «пролетарий всех стран объединяйтесь» являлись не случайною мыслью, а лозунгом, Неразрывно связанным с самым содержанием манифеста и объединяющим его теоретическую сущность и весь его практический raison d’etre. В этом манифесте говорилось: «Рабочие не имеют отечества... Национальная обособленность и антагонизм все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, с свободой торговли, с мировым рынком, с однообразием промышленного производства и соответствующих ему жизненных отношений. Господство пролетариата еще более ускорить их исчезновение». «Отечество пролетария — весь мир»... Социал-демократические съезды в 1891 в Эрфурте, в 1892 в Генуе, в 1893 в Брюсселе, даже в 1904 в Цюрихе ни словом не говорят о возможности проявления национализма в социал-демократической среде. Напротив, интернационализм и космополитизм еще более теоретически закрепляются и кодифицируются. Каутский, например, говорит: «Современный пролетарий отрывается от отечества гораздо полнее, чем странствующий подмастерье, или купец».
Но, вопреки всяким теориям, жизнь свое берет. Взял свое и национализм. Прежде всего социал-демократы Берлинского парламента, при возбуждении вопроса о возможности возникновения войны между Францией и Германией, преспокойно заявили, что будучи по убеждениям социальными космополитами, они, в защите отечества, на деле останутся верными и достойными сынами Германии. Еще резче выступила схватка между социал-демократами поляками и немцами и чехами в Австрии. Тут уже нельзя было скрыть явного обострения сепаративного национализма и явного национального автономизма даже в одном и том же государстве.
В самой догматической литературе начинается постепенный отбой. Так, Каутский раньше писал: «национальные стремления, как ни выгодны они, становятся все более и более бесполезными, а иногда даже вредными»... А позже вот что: «социал-демократическая партия должна быть в такой же мере национальной, как и демократической», и что национальная автономия может и должна стать лозунгом интернациональной социал-демократии.
Зомбарт также запел на эту тему: «Социальное движение в различных странах с капиталистической культурой получает различную окраску, соответственно национальным различиям его носителей, вследствие чего можно, например, отметить особые «национальные типы» социального движения — английский, немецкий, французский.
Космополитизм интеллигентных одиночек, проникнутых ассимилирующей идеологией, всегда сменяется глубоко и органически национальными формами жизни, как только на авансцену политической борьбы выступают во всей своей стихийной целости народные массы, чуждые абстрактной культурности, но связанный тысячью живых нитей со всей совокупностью специфической социальной среды своего времени, своего места, своей родины, своего народа».
Резко проявилось сепаратистическое, а вместе с тем, интернациональное и космополитическое движете социального национализма в 1897 г. на Брюннском съезде социал-демократов. Здесь защитниками старого космополитизма выступили Nemetz, Liberman и др., а проповедниками нового — Pernerstorfer, Adler, Даншевский и др.
Натиск нового учения был слишком велик. За ним стояла сила новизны его. За ним стояла мысль о сохранности в неприкосновенности автономности каждой, рамой мелкой нации, в её психо-антропологическом виде, и вместе с тем наличность культурного национального интернационализма и культурного космополитизма. Новое учение сразу одержало победу. Появилось множество брошюр и монографий и даже наш пролетариат засыпан красной макулатурой того же содержания.
До второй половины XIX века борьба велась между государствами. Но такая борьба часто ставила в опасное положение многие нации. Многим из них приходилось истреблять друг друга в угоду государству. Так, в войне мелких государств Италии, в угоду государям, итальянцам, братьям по племени, приходилось истреблять друг друга. Еще резче то проявилось в войне Германий и Австрии. Здесь дети культурного племени, немцы, должны были резать друг друга в угоду домов Гогенцоллернов и Габсбургов.
Чувствовалась нелепость племенная, нелепость крови. Естественно возникало тяготение детей разрозненного племени к единению, — тем более, что в нем чувствовалась сила единства и сила целокупности племени. И это единение стало совершаться. Объединились Греция, Италия, Германия, Япония. Теперь идет борьба не за интересы царствующих домов, а за целость, нераздельность и мощь наций. Не государство идет против государства, а нация против нации.
Существование Австрии, как немецкого государства, исчисляется днями. Не за горами стоить день соединения австрийских немцев с германскими. Дело замедляется тем, что при этом тевтонском объединении они хотят побольше проглотить славян. А, как на беду, славяне стали тоже национально просыпаться и не только не хотят объявить соуса, под которым они готовы быть скушаны немцами, но даже рассчитывают вернуть кое-что и из того, что уже проглочено и еще не переварено немцами.
Таким образом, в настоящий момент настает борьба не государств, а целых народностей друг с другом за право существования, за право наилучшего бытия. Такая борьба является слишком успешною и слишком симпатичною, ибо люди идут умирать не за благо повелителей, а за благо родной крови. Такова была русская война из-за сербов, такова была война из-за болгар. Успех такой войны лежал сам в себе, в существе, в крови борющихся.
И вот этот видный, этот природный успех захотели использовать социал-демократы в пользу своего партийного учения.
На первый взгляд национальный сепаратизм совершенно противоположен общему национальному космополитизму. Но это только на первый взгляд, — с различных точек зрения. Исходя с антропологической и территориальной точки зрения, социал-демократы объявили самый крайний, самый узкий национализм. Каждая «даже малейшая национальность должна быть во всякое время обеспечена в своем свободном и самостоятельном существовании». Для поддержания этой национальной политической автономности разысканы были даже прежние обмолвки. Так, в датах международной ассоциации рабочих 1869 г. говорится: «право даже самомалейшей национальности на свободное, самостоятельное развитие, требование, чтобы каждый член великой семьи человечества был облечен честью и достоинством, значением и величием, и чтобы он прежде всего стремился решить свою национальную задачу дома, поистине братское отношение ко всем национальным движеньям, добившимся полной свободы, поистине любовное отношение к малоценным языкам, рвущимся подняться на более высокую культурную степень, — вот основная черта социального национализма».
В силу нового учения, каждой национальности должна быть предоставлена возможность свободно развить все её духовный силы и способности, чтобы наполнить эти её национальный формы творчества общечеловеческого содержания.
Особенно полно это учете вылито в работе Bauer’а. Первое всего Бауэр налегает на то положение, что нация представляет собою не одну только естественную общность, но и культурную общность. С этой точки зрения каждая нация может развиваться в своем собственном направлении, в естественном отношений и отдельно — в культурном, заимствуя культуру извне и перенося её на свою естественную почву.
По учению социал-демократии, до настоящего времени дело постановлено так, что работа одних создает культурные блага других. Такая эксплуатация состоятельными классами трудовиков мешает последним вступить в культурное общество и пользоваться благами культуры, плодами своих рук. С этой точки зрения для состоятельных классов совершенно безразлично, какой рабочий доставляете эти удобства жизни: немец или итальянец, славянин или жид и т. д.
С другой стороны, с точки зрения производителю совершенно безразлично, будут ли работать поляки или французы, итальянцы или болгары. Национальность тут не при чем. Дело не мешаете русскому оставаться русским, а немцу — немцем. А так как национализм льстит самолюбию человека и удовлетворяет его внутреннему природному чувству, то в естественном своем праве и пускай будет каждый тем, чем он есть. Отсюда у социал-демократии вытекает самая узкая, самая крайняя автономность социализма. Поэтому всякая мелкая народность имеет право на самостоятельное национальное существование.
Теперь главная задача социал-демократов путем школьного воспитания создать и укрепить национальную неприкосновенность и национальное чувство каждой мелкой нации. Тут социал-демократия идет к самому крайнему, самому мелкому сепаратизму. Такая школа, по Фихте, такое образование станет не собственностью, а личной составной частью воспитанника, — оно таким образом в каждом воспитанник, а это значит, в каждом детище нации, будет проявлять путем передачи национальной культуры его инстинкт национального характера.
Создавая таким способом особые, самые дробные нации, Брюнский съезд социал-демократий требует, чтобы «права этих национальных меньшинств обеспечивались особыми законами, которые должны быть выработаны имперским парламентом» (у нас Государственной Думой).
Эти отдельные антропологические, неприкосновенные нации, в культурном отношении, однако, должны подать друг другу руки, оказывать постоянную поддержку для оказания помощи, — образовать, так сказать, международный союз. С этой точки антропологический национальный сепаратизм, вступает в степень международного культурного союза в том же государстве. Так возникает интернационализм одного и того же государства.
«Все самоопределяющаяся области одной и той же нации образуют национально-единый союз, который решает свои автономный дела вполне автономно. Мы, социал-демократы, не признаем никаких национальных привилегий и отвергаем требование государственного языка, — поскольку необходимость в языке для сношений существует — предоставляется решить имперскому парламенту».
Таким образом, каждое государство устраивается на союзе отдельных, автономных, входящих в него национальностей, причем признается антропологическая автономность каждой из этих национальностей и культурная взаимопомощь и взаимодействие. Государство, значит, будет интернациональным культурным союзом антропологически автономных наций. «Социальный принцип национальности является высшим синтезом национального принципа и национальной автономности. Таким образом, социальный принцип национальности синтезирует в высшие единство все преимущества как национальной автономии, так и буржуазного национального принципа.
Такой интернациональный социализм или интернационализм легко переходит в национальный культурный космополитизм, ибо легко международные союзы могут входить в союз союзов и образовать космополитическое культурное целое, оставляя неприкосновенную национальную автономию.
Таким образом «элементы пролетарского интернационализма: культурный космополитизм, как его основной тон, — познание солидарности (единства) пролетариев всех наций, как его содержание, увеличивающаяся определенность в борьбе против империализма, благодаря чему национальная свобода и самоопределение становятся требованием рабочих всех наций.
Сущность дела заключается в том, чтобы пользование культурными благами (железные дороги, фабричное производство, произведения печати, познания и проч.) распространено было между всеми классами народонаселенья равномерно. «Тогда и трудящиеся, и пользующиеся будут одни и те же люди, идентичны». Прежде культурная история наций была историей имущих классов, теперь история нации становится достоянием масс. Прежде чем стать полной, истинной, самоопределяющейся культурной общностью, нация должна стать общностью труда».
«Социал-демократическая рабочая пария стремится к тому, чтобы сделать национальную культуру, плод труда всего народа также достоянием всего народа и таким, единственно возможным, образом сплотить всех членов нации в национальную культурную общность».
Борясь за более высокую заработную плату и более короткий рабочий день, стремясь к развитию школьного дела, к тому, чтобы школа и пролетарским детям открыла доступ к сокровищам их национальной культуры, требуя полную свободу печати, союзов и собраний, рабочий класс борется за условий расширений национальной культурной общности».
Так как врагом народной массы являются имущие классы, и притом непримиримым врагом, то победа рабочими классами будет достигнута только неумолимой борьбой с ними.
«Конечная национальная цель интернациональной социал-демократии состоит в объединении всего культурного человечества для общего господства над природою и группировке человечества в автономный национальные общества, пользующаяся своими культурными ценностями и сознательно направляющие развитие своей национальной культуры».
Порядок организации имеется в виду следующий: сначала образуются местные национальные профессиональные организации. Эти организации образуют союзы местных организаций, — эти федераций образуют собой большой союз, распространяющейся на все государство с «единым организационным строем, единой политикой, общей кассой», причем местные организации здесь имеют ничтожную компетенцию.
Наряду с политикой существует и социал-демократическая тактика. Социал-демократия намечает себе две задачи: будить дремлющие в пролетариате силы, потенциальную, скрытую энергий пролетариата превратить в кинетическую, действующую. Эту задачу она выполняет, пробуждая классовое сознание пролетариата, формулируя глухое недовольство рабочих масс, революционный инстинкт эксплуатируемого народа в ясное понимание классовых противоречий, воспитывая массы в сознательной классовой борьбе. Социально-педагогическая деятельность социал-демократий закладывает основу могущества пролетариата.
Вторая задача состоит в том, чтобы могущественный фактор, в который превращается революционный инстинкт рабочих масс, благодаря его социально-педагогической деятельности применить в борьбе общественных сил. Вначале социально-педагогическая и политическая деятельность совпадают. Рабочая партия теперь имеет главную задачу — критику классового государства и общества. Своей критикой социал-демократия воспитывает пролетарские массы в революционном духе к сознательному политическому хотению. Но этой социал-педагогической деятельностью социал-демократия воспитывает также и свою политическую задачу: критику классового государства и общества. Страх перед революционным движением пролетариата заставляет господствующие классы сделать первые уступки рабочему классу».
Такое душевное состояние социал-демократы предполагают в состоятельных классах даже в том случае, когда социал-демократов меньшинство.
Во второй стадии капиталистического развития общества рабочей класс является уже самым многочисленным классом. Это опасная для буржуа сила. Она еще не может добиться своего преобладания и господства, но она отстраняет те партии буржуа от власти, которые относятся враждебно. Она поддерживает в голосованиях партии, борющаяся с нелюбимыми. Эта тактика политического революционизма — возможно целесообразнее использовать приобретенное влияние пролетариата. Однако, при таком положений часть рабочих впадает в политическиий индифферентизм, а другая в анархию и анти-парламентский синдикализм.
Третья стадия —пролетарское преобладание большинства. Буржуазия и господствующий класс смыкается против общей опасности со стороны социал-демократии и оканчивается все завоеванием власти рабочими массами.
А что при этом происходить — про то мы хорошо знаем по 1905—1906 годам.
Вот как используют социал-демократы национализм. Они ошибаются только в одном: можно затушить национальное самосознание, но не национальное чувство. Лучшим примером служат свалки между чехами и немцами и между русскими и жидами во время погромов.
Этим можно было бы и закончить отношение социализма к национализму. Но есть еще одна маленькая, не лишенная интереса и пикантности страничка. Это именно отношение социал-демократий к евреям.
Не подлежит никакому сомнению, что в революционном и социал-демократическом движений евреи играли, играют и будут играть очень видную, если не главную роль. Весьма естественно ожидать, что социал-демократы должны отнестись с великим почтением и великою предупредительностью как к евреям вообще, так в частности к еврейской нации. Пожалуй, к евреям — оно так есть и на деле. Но что касается еврейской нации, то тут оказалась заминка и заминка весьма серьезная и небезинтересная. Во время вспышки национального использования социал-демократы отнеслись к еврейской нации весьма непочтительно.
Во время этого национально-социал-демократического расцвета галицкие евреи в 1905 г. объявили, что они тоже нация и явочным порядком составили свою самостоятельную национальную группу. Доводы евреев состояли в том, что они тоже нация. А так как все нации Австрии требуют автономии, то и евреи должны пользоваться теми же правами. Но немцам и другим национальностям это не понравилось, и они представили свои соображения. Прежде всего, евреи не нация. Одним из важнейших элементов наций — это территория. Национальная автономия должна быть поставлена на самоуправлении замкнутых национальных областей. Собственно говоря, помимо территории у евреев нет нескольких и других основных черт нации: нет языка, а какой-то жаргон, нет цельности антропологического типа, самая религия такова, что более сознательные из евреев сохраняют ее только для сохранения нации.
Но если даже оставить в стороне и такой важный недостаток, как территория, то и при всем остальном такой серьезный авторитет австрийской демократии, как Бауэр, затрудняется признать за евреями нации. И здесь я вынужден остановиться подольше на цитатах.
Было время, когда евреи были действительно нация.
Таковою их делала не только общность крови, но и общность культуры. Они долго сохраняли свою национальность, даже живя среди других народов. Но с развитием капиталистического способа производства, изменилось и положение евреев в обществе. Часть из них попадает в класс промышленный, буржуазный, благодаря торговле и ростовщичеству. Новая культура еврейской буржуазии отделяет образ мысли и жизни этих евреев от тех евреев, которые продолжали жить старыми традициями. Они вступают в христианскую буржуазию и принимают идеологию новую. Эта буржуазия приспособляется к народам, среди которых живет и постепенно ассимилируется с ними. Мало-по-малу тем же духом охватываются и другие классы еврейского народа: интеллигенция и мелкая буржуазия. Денежное хозяйство захватило в свой круговорот все общество, сами христиане стали евреями.
Еврейский городской торговец является торговцем в обществе, покоящемся на денежном хозяйстве. Он боится конкуренции своих христианских коллег. Он должен приспособляться к потребностям своих покупателей, удовлетворять их вкусы и не бросаться в глаза чуждыми им особенностями.
И вот он снимает традиционную одежду, оставляет традиционный язык и традиционные нравы и все больше приближается к окружающей его среде. Если еврей прежде являлся один носителем денежного хозяйства, то теперь денежное хозяйство захватило все общество. Евреи приспособляют свою культуру к культуре европейских наций.
Евреи приспособляются к всеобщей сущности буржуазного общества, «так как реальная сущность самого еврея получила всеобщее осуществление в самом этом буржуазном обществе», говорит Маркс. Фактическое приспособление их повлекло за собою их правовую эмансипацию, уравняло их правами с христианами, или, как говорит Маркс, евреи эмансипировались постольку, поскольку христиане стали евреями. Это уравнение их в правах, в свою очередь, ускорило их фактическое приспособление. Процесс ассимиляции евреев идет ускоренным темпом с тех пор, как еврей принимает участие в общественной и политической жизни нации, — с тех пор, как еврей-дитя посещает публичную народную школу, а взрослый еврей отбывает в армии воинскую повинность.
С изменением сельского хозяйства, евреи должны были рассыпаться по всей стране, переменить свою профессии и заняться различными формами производства. Вместе с этим евреи стали ассимилироваться с теми нациями, среди которых они жили. Это делается медленно, но делается. В средней Европе они забыли свой язык, а говорят жаргоном, они бросили свои традиции, костюм, и в них можно узнать евреев по мимике и жестикуляции. Они давно отказались от своей старой религии, но не хотят оставить своего реформированного еврейства, содержание которого бедно и мыслями, и чувствами.
Они не знают даже древней литературы, древних преданий своего народа, но упорно хватаются за жалкие остатки этого национального наследства, за отдельные слова и обычаи. Они находятся с людьми ,с которыми они живут, — но браков с инородцами не заключают и отличаются сильно развитым сознанием своей национальной особи и национальной принадлежности. Естественно, что такое обособленное положение евреев сближает, но вместе с тем оно их и губит. Они сами стыдятся себя, они стыдятся своего имени и называют себя именами народа, среди которого живут; но они желают остаться и остаются сами собою. Вне границы русской земли они называют себя русскими, видимо находя в этом для себя какой-нибудь интерес.
Однако, их ассимиляция даже среди европейских народов не закончена и еще идет. Да и сами народы относятся к еврею, как к чуждому и пришлому. «Даже по отношению к западной и средней Европе еще нельзя сказать, что евреи не составляют нации: но можно смело утверждать, что они перестали быть нацией». Особенно сильно ассимилирует школа. Так, в Богемии евреи заявили, что их разговорный язык чешский. Медленнее идет их ассимиляция в Галиции и Буковине, — и только в России, Польше и Румынии они ближе к первобытной нации. Но даже и тут, если они составляют нацию, «то носят характер неисторической нации. Их язык и культура зачахли».
В последние время и в России евреи стремятся к созданию самостоятельной исторической нации. Им нужна своя культура и они стремятся создать ее. Возникают еврейские организации, создают еврейскую прессу, начинают переводить на еврейский жаргон литературу европейских наций.
Однако, для культурной общности требуется более тесное сплачивание, — евреи же, напротив, обладают особенною способностью к рассеянию, побуждаемые к тому больше всего изысканием более ценной добычи.
«Евреи стали бы исторической нацией, если бы они вообще оставались нацией; но капиталистическое общество вообще не дает им сохраниться, как нации». Отказываясь даже от территории, как необходимого условия наличности нации, Бауэр полагает, что общность капиталистического строя и производства у христиан и евреев на одной территории создает между ними такое сближение, что сохранение еврейства, как нации, внутри этого общества невозможно. «Если к национальным меньшинствам нет притока из замкнутых областей нации, то она мало-по-малу растворяется в окружающей их национальной среде». Жизнь выше всяких сентиментальностей.
Но для того, чтобы еврей рабочий был принять в среду европейских рабочих, он должен превратиться из еврейского пролетария в немецкого современного рабочего. «Препятствием тому служить не только язык еврея, но и самое существо его». Во многих предприятиях христианские рабочие и теперь еще не выносят своего еврейского коллегу. Эта антипатия объясняется не политическим антисемитизмом, а наивным инстинктом, направленным против чужой особи не ассимилированного еврея. Евреи должны культурно сравняться с другими нациями. «Пока их тон, их манеры, их одежда, их нравы раздражают их христианских товарищей, мастера, фабриканта», до тех пор между ними антагонизм.
«Представьте себе только еврейских детей в собственных национальных школах, с еврейским языком преподавания? Какой дух будет господствовать в этих школах? Теперь еврейский народ имеет другую культуру – культуру неисторической нации, культуру людей, находившихся вне круга европейских цивилизованных народов, передававших из рода в род целый мир давно отживших мыслей, желаний нравов.
Таким путем дети еврейских рабочих были бы искусственно воспитаны в духе прошедших времен. Их, этих будущих промышленных рабочих, борцов рабочего класса, воспитали бы в духе средневековых представлений, внушили бы им психологию отжившего экономического строя, сохранили бы в них жизненные привычки еврейского шинкаря, живущего среди натурального уклада жизни. Если же отказаться от требования особой еврейской школы, то национальная автономия теряет для еврейства всякое значение.
Если сколько-нибудь внимательно посмотреть эти отношения австрийских социал-демократов к евреям, то окажется, что очень уж непочтительно они смотрят на этих борцов за гешефтную свободу и завзятых революционеров. Понятно, «товарищи» из евреев страшно обиделись. И вот один из них, некто Житловский, дает отповедь Бауэру.
«Евреи, эти кочевники высшей культуры (?), несомненно представляют собою особую национальность. Ни один из окружающих народов не признает евреев своей нации (Еще бы!). Кто же они, если они не поляки, не румыны и т.д.? «Люди», ответит интеллигентный еврей, - космополит. Ответ, конечно, верный, хотя несколько неточный. Если принять этот ответь всерьез (да кто же его всерьез приметь?), то получится, что человечество в настоящие время распадается на многие национальности и «людей», т. е., группы лиц, которые сами по себе не представляют никакой национальности, но являются, по-видимому, только исключительно вследствие того, что другие национальности не похожи на них»... (Ну, можно сделать и иное допущение...).
Что касается территории, то Житловский не может не согласиться, что это большой минус у евреев при их стремлений образовать свою национальность, и евреи уже давно заботятся о создании национального центра в автономной еврейской стране. Но ведь одна территория еще не определяет нации. «Ведь евреи не переставали жить исторически(?), во все время своего существования, не переставали вырабатывать своеобразную культуру и выдвигать массу талантов и даже гениев (?) в области своей собственной литературы и науки, как бы эта литература ни была различна (?) от европейской».
Бауэр говорит, что культурно более сильная нация путем браков, тесных экономических и дружеских сношений будет поглощать отдельных членов меньшей нации и ассимилировать их. Это будет «мирное соревнование вместо насильственных завований». Но почему же Бауэр исключает евреев из этого процесса мирного соревнования (Ого!...)? Бауэр говорит, что в настоящие время неполноправная нация не может защитить своей чести. Если кто оскорбит таковую нации, то нация, как таковая, не может выступить в качестве жалобщика: нет никого, кто бы имел право жаловаться... «Не думает ли Бауэр, что и еврейская нация может попасть в подобного рода положение, где ей придется защищать, может быть, не только честь, но и имущество и жизнь своих сочленов?»
Но все это было бы ничего, если бы не «запах еврейских школ» и «жизненный привычки еврейского шинкаря»... «Еще никогда и нигде, отвечает Ж., из уст социалиста не сыпалось столько оскорблений еврейскому народу, не сыпалось столько плевков в народную душу(?), не втаптывалась она в грязь так, как в этих научных доводах Бауэра. Еще никогда не делалось еврейскому пролетариату столько унизительных предложений — продать за чечевичную похлебку свое я.
Старый космополитизм быль, по отношению к евреям, куда чище и благороднее, чем новый пан-национализм Бауэра. Этот пан-национализм, не видящий в старой психологии еврейской ничего, кроме психики шинкаря, в старой еврейской культуре, этой сокровищнице человеческих страданий и скорбных дум, есть явление новое в современном социализме, явление, с которым еврейскому рабочему классу придется самым серьезным образом свести свои счеты»... Сводите, на доброе здоровье... Капелька правды не понравилась...
И тем не менее, волей-неволей, нужно сознаться, что евреи несомненно есть нация. Нация без территории, без языка, без веры, — но нация антропологическая. Она рассеяна по всему свету, но бранится только в своей среде, и тем около трех тысяч лет не только сохраняет, но и закрепляет свою нации, свою кровь. Ни новые религия, ни новые формы жизни не изменяют этих черт. Даже смешение не изменяет типа. Присмотритесь
к французам, немцам, итальянцам и проч., и в очень многих из них вы увидите еврея, который часто держится в 5—10 поколениях французской, немецкой и итальянской крови.
Госпожа Ефименко права, говоря, что евреи сумели сохранить народность, помимо единства языка и совсем независимо от территориальной связи... Есть ли национальность более устойчивая, чем еврейская... Но, сохраняя нацию по крови, евреи лишаются права на самобытное существование по своей рассеянности, как цыгане, и могут существовать только, как механическая примесь, на правах иностранцев.
В Варшаве происходили заседания польского прогрессивного союза, на которых подвергся рассмотрению еврейский вопрос. Интересны резолюции, к которым пришел съезд:
Польский прогрессивный союз считает евреев (жидов) не особым народом, но лишь группой племенно-вероисповедной без развитого народного самосознания, для которого единственный способ выйти из гетто, — это — усвоение европейской культуры, и так как с этим фактически связано равноправие в жизни частной и общественной, — то политическая и культурная ассимиляция.
- Жаргон (т. е. еврейско-немецкий язык) не может считаться народным еврейскими языком.
- Ассимиляция политическая есть необходимое условие мирного сожития поляков и евреев. Поэтому обязанность польского и еврейского общества энергически бороться с еврейскими группами, которые стоят за принцип еврейского народного эгоизма, равнодушия или противопоставления интересам польского народа. Евреев ополяченных считаем братьями, а отличающих себя евреев считаем элементом чуждым и в известных отношениях и условиях враждебным.
- Ассимиляция культурная, основанная на знании и любви к польскому языку и литературе и польским учреждениям, должна производиться только средствами культурными — способствовавшим распространению польского языка среди евреев, основанием начальных общих школ для детей польских и еврейских.
- Прогрессисты, признавая свободу совести и равноправие исповеданий, считают необходимым поддерживать старания еврейских масс освободиться от уз фанатизма и предрассудков.
- С целями уменьшить нищету еврейских масс должно содействовать эмиграции и поддерживать старания уничтожить черту оседлости.
- Независимо от всех теоретических и искусственных политическо-общественных конструкций, создаваемых еврейским национализмом, мы полагаем, что польский народ никогда не дозволить на деление своей земли и своей организации между равноправными польско-еврейскими сторонами, и что он будет всегда достаточно силен для победы над такого рода стремлениями.
Итак, от евреев требуют полного слияния с поляками. Вот что значит термин: «поляк Моисеева исповедания».
Десять заповедей польского общества в отношении евреев
А вот Варшавская газета «Dzien» печатает десять заповедей, которых польское общество должно держаться в отношении евреев:
- Ни в каком случае не протежировать магазинам и ничего не покупать в них, посещая лишь исключительно польские фирмы.
- Не отдавать евреям в наем ни лавок, ни квартир.
- Не продавать евреям домов, имений и не отдавать их в аренду.
- Избегать, насколько возможно, сношений с евреями в торговле, промыслах и на фабриках; чтобы совершенно вытеснить евреев из этих отраслей промышленности, необходимо организовывать кооперативы.
- Организовывать, где только можно, отплыв евреев, имея всегда в виду интересы своей нации.
- Стараться завладеть всеми местами, которые могли бы быть заняты евреями, и стараться возможными способами обходиться без услуг еврейства.
- Помнить, что только небольшая кучка евреев, проклинаемая жаргонной печатью, солидарна с интересами польского народа.
- Помнить все выступления евреев против поляков и польских интересов.
- Помнить— всегда, сколько порчи внесло еврейство всюду, — в широко распространенную торговлю живым товаром, мошенничества при личных сношениях, куплю и продажу домов, которых теперь в руках евреев в Варшаве три четверти.
- Основывать дешевые лавки, облегчать кредит, побуждать к борьбе с еврейством широкие массы народа, указывая на вред, который евреи причиняют нам.
Смотреть оригинал на Яндекс Фотках
Материал создан: 23.12.2015
