Как‑то по телевидению (сошлемся для точности – вторая программа 20 апреля 1991 г.) показывали пересмешки на современные темы, и два неизвестных мне актера исполнили частушку, достойную упоминания в печати. У нас, мол, недавно было выгодно бранить Запад, чем и занимались некоторые наши видные деятели, – затем припев:
Кто ж они? Сейфуль‑Мулюков,
Цветов, деловой мужик,
Зорин, вроде б от науки,
И, конечно, Боровик.
Затем, напевали далее актеры, у нас начали вдруг превозносить Запад, опять нашлись исполнители: «Кто ж они? Сейфуль‑Мулкжов…» и т. д. А если вдруг опять вскоре придется бранить Запад, и тогда найдутся деятели: «Кто ж они?.. И, конечно, Боровик».
Смешно, остроумно, а главное – точно. Как насчет ближайшего будущего – не знаем, но о прошлом и настоящем все правильно: из Савла в Павлы (или наоборот). Но если святой апостол Павел в многочисленных своих посланиях постоянно порицал свое прошлое в обличье грешника Савла, то нынешние‑то и ухом не ведут. Другие тут заботы и терзания.
Ну, то политика, а у нас заметки о литературе. Правда, о «литературе», которая выпускалась в сугубо «политическом» издательстве. Да еще в каком!
В 1970‑х годах управлял партийной идеологией в Советском Союзе известный ныне демократ А.Н. Яковлев. Имелось в его непосредственном подчинении издательство ЦК КПСС «Политиздат», а в оном с 1968 года появилась книжная серия «Пламенные революционеры». Цель ее была внешне проста – воспевать героев насильственной перекройки мира, начиная от Робеспьера и Марата до Дзержинского и «всесоюзного старосты» Калинина. Ну, ничего вроде бы особенного, мало ли такого добра выпускалось в наших издательствах?.. Но у Яковлева план был свой, особый и весьма неожиданный, как теперь можно с очевидностью разглядеть.
Кто же стал портретистом галереи «Пламенных…», кому доверили это почетное и небезвыгодное задание? Назовем имена авторов, издавших там не по одной книжке: В. Долгий, Э. Миндлин, Б. Костюковский и С. Табачников (соавторы), А. Славин и др.
Да, был спрос, нашлось и предложение. Кто разрабатывал поворот рек, кто БАМ или снос российских деревень, а кто‑то воспевал Крупскую и Коллонтай. По Марксу, это и есть общественное разделение труда. Тут же оговоримся – в серии попадались и подлинно серьезные произведения, например Ю.
Давыдова, очень интересного и недооцененного у нас исторического писателя. Но это, подчеркнем, исключения. Однако важно и другое: большинство тех авторов не витийствовали тогда на литературных сбеговках и не либеральничают теперь задним числом. Каковыми были, таковыми и казались.
Ну а другие, кто не воспевал «пламенных», но жил и работал в ту же тягучую брежневскую пору, – мы‑то безгрешны, что ли? Полезно в таких случаях спросить прежде всего с самого себя. Так вот: в 1961‑м, совсем еще молодым автором, издал я в столичном «Учпедгизе» книжку с характерным названием: «Во имя народа. Очерк жизни и борьбы Александра Ульянова». Воспел я до небес несчастного юношу, который хотел учредить мировое счастье с помощью бомб, начиненных отравленными пулями, а бомбы те надлежало бросить среди бела дня на многолюдном Невском проспекте…
Ужасно это, как я сейчас понимаю, да разве я один! Тогда же, в самом конце 1950‑х, многие молодые интеллигенты полагали совсем иначе, того же держался и я. Опять спрошу: бранить нас за это или пожалеть? Но главное в ином: именно так я тогда и думал, а не играл роль. Поветрие было такое в обществе, род социальной болезни, и я тоже ею перехворал. Неприятно мне теперь эту первую свою книгу в руки взять, но твердо скажу: совесть моя спокойна, ибо писал, как думал. Смешно и глупо было бы сейчас притворяться, что ничего не помню и не ведаю я о сентиментальном террористе.
Кто бросит в меня камень? Солженицын? Согласен принять удар из штата Вермонт, хотя и далековато оттуда до Москвы… Ну а кто еще? А ведь сейчас появился целый пучок людей, бывших членов Союза писателей и даже КПСС, что возвращаются сюда «из‑за бугра» на сверкающих колесницах, мечут громы и молнии, разоблачают и поучают. Вот о них‑то и пойдет далее речь.
Самая беспристрастная область гуманитарных знаний – библиография. Вот уж истинно тут ничего «не вырубишь топором», хотя попытки такие предпринимались неоднократно. Даем ниже объективную библиографическую справку в хронологическом, как положено, порядке:
1970: Гладилин А. Евангелие от Робеспьера.
1971: Окуджава Б. Глоток свободы. Повесть о Пестеле.
Аксенов В. Любовь к электричеству. Повесть о Красине.
1972: Войнович В. Степень доверия. Повесть о Вере Фигнер.
1973: Войнович В. Указ. соч., 2‑е изд.
Корнилов В. Сказать не желаю. Повесть о В. Обнорском.
1974: Гладилин А. Сны Шлиссельбурга. Повесть о Мышкине.
Аксенов В. Указ. соч., 2‑е изд.
1975: Орлова Р. Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне.
Поповский М. Побежденное время. Повесть о Н. Морозове.
Продолжим справку: тиражи тут обыкновенно достигали двухсот тысяч, авторский гонорар – наивысший для той поры. Поскольку серия выходила под знаком ЦК КПСС, все книги были вне воздействия критики – о них либо молчали, либо скучновато хвалили. Кажется, только автор этих строк решился покритиковать в печати книгу Аксенова, причем никак не касаясь вопросов идеологии, а именно за «небрежение к солидной основательности, свойственной жанру», за «историческую приблизительность» («Вопросы литературы», М., 1973, № 10). Несмотря на сугубую академичность упреков, тут же мне стал возражать друг и коллега автора А. Гладилин, хотя и он соглашался, что книга «грешит беглой исторической разработкой» и ее «нельзя причислить к шедеврам биографического жанра».
Ну, о каких‑либо «шедеврах» относительно данного книжного ряда не стоит даже упоминать. Литературно‑исторический уровень всех сочинений весьма невысок, куда уж. Некоторым исключением является книга покойной Р. Орловой: специалист по литературе США, она составила обстоятельное жизнеописание американского революционера прошлого века Джона Брауна, хотя искусственный «революционный пафос» и здесь до неприятности чрезмерен (в середине 1970‑х подобного уже не требовалось).
А все остальные… Не хочу и не буду употреблять никаких осудительных слов, довольно их слышим мы ныне вокруг, но нельзя объективно не признать, что авторы чертили эти свои произведения «одной левой», кое‑как, явно полагая их чем‑то для себя второстепенным. Сейчас, когда все мы дожили наконец до относительной свободы слова, да и роль «пламенных» в судьбе несчастной России стала очевидной, составить литературный фельетон на данный сюжет легче легкого. Вот почему и не станем этого делать – бить лежачего. Книги самых известных писателей в этом ряду – Аксенова, Войновича и Гладилина – настолько безнадежно слабы, что в том может убедиться всякий непредубежденный читатель: книжного добра этого полно в любой библиотеке.
Это особенно хорошо видно на примере даровитого Булата Окуджавы, которому выпала обязанность воспеть маниакального цареубийцу – Пестеля. Уж как ему не хотелось выражаться прямо! И отвлечений много напридумывал, и главным по сути персонажем сделал некоего вымышленного чиновника из мелких и молодых, и замолчал многие весьма мрачные обстоятельства в заветах героя. Пришлось автору прибегнуть к разного рода намекам («аллюзиям»), мол, Россия – страна деспотическая, так было, так и пребудет вовеки. Не станем тут запоздало пенять по поводу намеков и иносказаний, многим приходилось тогда так поступать (и автору этих строк тоже, другого выхода подчас не имелось). Но в итоге получилась не биография Пестеля, а именно некая сумма намеков. Тут же произошел непредвиденный казус: книгу Окуджавы переиздало издательство «Посев» с ясными политическими намерениями. Возник у нас небольшой идеологический скандальчик. Окуджаве пришлось осторожно покаяться в «Литгазете», и дело замяли. Эпизод, прямо скажем, характерный для давнего сюжета.
К намекам прибегали многие авторы «пламенных». Почему, например, из сонма «ленинской гвардии» Аксенов выбрал именно Красина? Да ясно. В ту пору во главе «диссидентов» шли потомки той самой «гвардии»: сын Якира, внуки Красина и Литвинова. Они настойчиво требовали от брежневского руководства причитающейся им доли «революционного наследства». Аксеновский кукиш в кармане был тогда понятен всем, кому предназначался.
У нас о серии «Пламенных…» писали редко и тускло. Но вот за рубежом немногие отклики бывали порой весьма двусмысленны. Едва успел Аксенов испечь книжку о Красине (деятеле, к слову сказать, до сих пор не проясненном), как откликнулась американская русскоязычная газета «Новое русское слово». Автор рецензии А. Даров с простодушной прямотой писал: «Как и читателям СССР, Василий Аксенов известен в эмиграции по «Апельсинам из Марокко», а также потому, что он – сын Евгении Гинзбург… Если сравнить с другими авторами бесконечной «ленинианы» – Аксенов все же единственный, осмелившийся пустить в священные жилы Ленина электрическую кровь. Но больше всего он, кажется, любит апельсины, и они у него хороши, которые из Марокко» (4 ноября 1975 г.).
Комплименты тут весьма заданные («сын Евгении Гинзбург») и даже вынужденные. Не станем спорить, но отметим как нечто бесспорное: за годы долгой уже «перестройки» ни один московский кооператив не переиздал тех самых «Апельсинов…», хотя они только и занимаются перепечатками. И правильно, прогорели бы начинающие предприниматели.
Итак, отвлечемся от эстетики, ибо она тут изначально слабо представлена, но вот о подборе «пламенных» авторов нельзя не сказать, ибо в этом – вся суть примечательной книжной серии.
Рассмотрим дело, как говорили древние, «без гнева и пристрастия». Выше упомянуты в библиографическом перечне десять книг семи известных авторов. Из этих семи пятеро вскоре после выхода своих книг в издательстве ЦК КПСС (напомним: Аксенов, Войнович и Гладилин по два раза) выехали «за бугор». Корнилов и Окуджава за ними не последовали, но верность коллегам сохраняли. Весьма примечательно тут соседство партийных ортодоксов (смотри выше) с этими самыми «диссидентами» в рамках одной книжной редакции. Отчего же, почему именно они, эти последние, были допущены к столь богатой фирме, а не иные‑прочие?
Вот, скажем, так называемые «славянофилы», тоже ведь находившиеся в явной оппозиции к господствующей идеологии, где они тут? Нет их. Беспристрастно отметим, что такие известные тогда и сейчас авторы, как В. Кожинов, М. Лобанов, Ю. Лощиц и О. Михайлов, много занимались русской литературой и историей прошлого века. И даже более углубленно, чем Аксенов с Гладилиным. Почему же их тогда «не привлекли» к столь прибыльному сотрудничеству?
Ну, ладно, «славянофилов» тогда резко бранили в официальной печати, чему пример подал сам А.Н. Яковлев. Но ведь имелись еще и те, кто не исповедовал резких суждений, назовем двух весьма известных – Л. Аннинский, И. Золотусский. Тоже ведь не пригласили их в «пламенную» серию, хотя они – признанные знатоки русского XIX века, как, добавим, и В. Лакшин. Почему же? Или этих имен не слыхали хозяева серии? «Тайна сия глубока есть».
Что же, с другой стороны, влекло Аксенова, Гладилина и всех прочих в партийную серию, кроме житейски вполне понятного сребролюбия? Трудно даже предположить, чтобы, к примеру, Золотусский, автор биографии Гоголя, или Лобанов, автор биографии драматурга Островского, вдруг одновременно сочиняли бы жизнеописания современников своих героев – декабристов и разбуженного ими Герцена. Очень это выглядело бы странным.
Конечно, у Аксенова и иных «пламенных» сочинителей духовная и даже генетическая связь с «революцией» имелась. Ведь создал же один автор сентиментальных романсов молитвенное песнопение про «комиссаров в пыльных шлемах» как о своей единственной любви. Ну, не в том даже дело, что шлемы те и кожанки не только пылью были испачканы, а еще кое‑чем. Любопытно тут противоречие: комиссары те не очень‑то жаловали авторов сентиментальных песенок, отвлекающих «массы» от идеалов «мировой революции», и на практике поступали с ними довольно круто. Но факт есть факт: «Синий троллейбус» и многое прочее в том же роде сочинил поклонник приснопамятной «единственной гражданской» – одного из самых страшных бедствий в истории России. Родство с жестоким Пестелем тут, несомненно, обнаруживается.
Слов нет, участие «диссидентов» в изданиях ЦК КПСС было типичным «браком по расчету», причем с обеих сторон. Странноватое это «сожительство» продолжалось относительно недолго, но оно в высшей степени характеристично и заслуживает общественного внимания. Самое время о нем напомнить, учитывая необычайную активность некоторых бывших авторов и их поклонников в Москве.
Дальнейшая судьба певцов «пламенных» хорошо известна. Гладилин совершил особенно примечательную перепрыжку: от кассы ЦК КПСС прямо к сейфу радио «Свобода», где жалованье выплачивают службы… как бы сказать полегче… ну, антикоммунистические. И от такого перепада давлений не лопнули сосуды у «молодого писателя» на шестом десятке, крепкий, видать, мужик, как раньше на Руси выражались, – хват. А никому не нужную серию «пламенных» вскоре потихоньку прикрыли: «перевоспитывать» добрым дедушкам от ЦК было уже некого, а неблагодарные «внуки» разлетелись кто куда.
Заканчивая наш сюжет, вспомним его начало. Кто не так давно воспевал «пламенных революционеров», предтеч и творцов «Октября»?
Ясно кто: Базиль Аксенов
И Гладилин, крепкий хват,
И Войнович, без препонов,
И, естественно, Булат.
Наступили иные времена, соратников Ленина и Сталина теперь модно ругать, исполнители кто же? «Ясно кто: Базиль Аксенов…» и т. д. А вдруг победит на очередных выборах Нина Андреева? Значит, опять воскреснет «пламенная» книжная серия. А певцы кто?
Ясно кто.
Из года в год многие литературно‑политические издания, радио и телевидение твердят о «шестидесятниках» – они, дескать, и подготовили «перестройку» в нашей стране. Основной набор имен тут привычен: эмигранты Аксенов, Войнович, Гладилин, Синявский, а из тех, что не уехали, – Евтушенко, Окуджава, Рождественский и другие в том же ряду.
В эту же команду самозванно записали себя и профессиональные политиканы: партийный журналист и плодовитый автор «Ленинианы» Е. Яковлев, питомец Академии общественных наук при ЦК КПСС В. Оскоцкий и многие подобные.
Они, значит, издавна готовили преобразование России… Странно готовили. Евтушенко воспевал стройки коммунизма и Фиделя, Вознесенский – ленинскую спецшколу в Лонжюмо, Аксенов, Гладилин и Окуджава пекли в партийном издательстве толстые книги о «пламенных революционерах», ну а Рождественский вообще был как бы придворным стихослагателем. А ведь как жили‑поживали! Постоянно в загранках с казенной подорожной, и даровыми дачами их не обижали, и квартирами. Не жизнь – малина. Какие же тут требовались «преобразования»?
И вниманием высокого начальства были обласканы. Как‑то появилось авторитетное свидетельство – воспоминания верного помощника Брежнева, известного Александрова‑Агентова. Там он, между прочим, очень тепло пишет про Андропова – вот что пишет: «По моей просьбе он помог выходу на сцену прекрасной пьесы Шатрова «Так победим!..», вел «душеспасительные» личные беседы с Евтушенко и другими полудиссидентами в мире литературы» («Воскресенье», № 1, 1994).
Выражение «полудиссиденты» воистину великолепно: именно «полу», а во второй половине – партийные пропагандисты. Кстати, интересно было бы спросить у Евтушенко, о чем и о ком они «беседовали» с тогдашним шефом КГБ?..
Впрочем, хватит толковать об этих вечно благополучных товарищах‑господах, тут все уже ясно. Поговорим о других, которые тоже трудились на литературно‑общественном поприще в тех же 1960‑х. Только трудились они иначе и совершенно в других условиях.
У нас есть на этот счет одно свидетельство, весьма своеобразное, но независимо от воли автора вполне объективное – известная статья А. Яковлева, опубликованная в «Литературной газете» в ноябре 1972 года под диким заголовком «Против антиисторизма» (ведь если латинское «анти» перевести на русский язык, то получится «Против противоисторизма»). В этом пространном сочинении Яковлев, громыхая всеми марксистскими ругательствами, составил целый проскрипционный список отечественных литераторов. Приглядимся же к подбору имен.
Михаил Лобанов – в прошлом рядовой солдат на Курской дуге, откуда его вскоре увезли с покалеченной рукой. Одним из первых он начал писать о русском патриотизме и его нравственно‑исторических корнях. Разумеется, он не мог тогда открыто оспаривать марксистскую догму, но из его страстных произведений было отчетливо видно, откуда автор выводит истоки случившегося всероссийского погрома национальной культуры и народной нравственности.
Михаила Лобанова куда как не баловали. Никаких заграничных вояжей! И никаких казенных дач! Проживал он в ту пору в захудалой квартирке на окраине Москвы. А теперь уместно вспомнить, сколько раз каялись и клялись в преданности Евтушенко и К°, сколько раз торговались с властями, вышибая себе разного рода дополнительные блага? Михаил Лобанов никогда ничего не клянчил, а заставить его покаяться было совершенно невозможно. Так вот он работал, в таких условиях.
Через пень‑колоду шла тогда жизнь у талантливого критика Олега Михайлова. А ведь это именно он, прикрываясь широкой спиной Твардовского (который, как положено литературным генералам, ничего тут не делал), именно он издал первое в России собрание сочинений Бунина. Никаких благодарностей он от писательских и всяких иных «инстанций» не получил, одни щипки и даже пинки. Тот же Михайлов в «Литературной энциклопедии» и других специальных изданиях пытался всеми правдами и неправдами рассказать согражданам о русских писателях‑эмигрантах. Да, ему приходилось делать всякого рода оговорки, порой неприятные, но даже они не спасали его от тех же пинков и печатных поношений.
…Однажды беседовал я с молодым и очень способным русским литератором. Он стал шпынять старое («михайловское») издание Бунина: купюры… извинительные предисловия… двусмысленные комментарии… Я давно уже не раздражаюсь на подобные суждения, ибо не первый раз их слышу, но тут обозлился за Олега: если бы не его тогдашнее издание, то вы и ваши товарищи до сих пор, возможно, ничего бы и не ведали об Иване Бунине!..
И опять‑таки: не Окуджава и не Вознесенский собирали разрозненные сведения о зарубежных русских классиках, они ездили за рубеж «просто так», своего удовольствия ради. Разница тут очевидна.
Не станем говорить о других русских литераторах, задетых А. Яковлевым, это затянуло бы изложение. Скажем лишь, что в яковлевской статье поносились В. Кожинов, А. Ланщиков, В. Петелин и другие, ныне весьма известные и почитаемые деятели отечественной культуры. Вот кто входил в проскрипционный список А. Яковлева.
Тут самое время упомянуть еще одного человека, которого Яковлев не назвал, хотя хорошо знал и «охотился» за ним не один год. Этот человек сделал неоценимый вклад в развитие русского патриотического движения, не написав ни одной статьи. Речь идет об Анатолии Васильевиче Никонове, редакторе журнала «Молодая гвардия» с 1963‑го по 1970 год.
Итак, подведем некоторые итоги. Кто впервые поднял голос в защиту памятников русской истории и культуры, а шире – за возрождение всей русской культуры, разрушаемой столь долго и целенаправленно? Ясно, что не Евтушенко. Кто вытягивал на свет божий забытые имена русских мыслителей и их труды? Только не Аксенов. Кто последовательно и страстно отстаивал сбережение отечественной природы? Уж никак не «братья» Яковлевы.
Вся эта борьба увенчалась в итоге полным успехом. Сегодня даже Ельцин с Лужковым стоят во храмах со свечечками. Даже А. Яковлев печатно хвалил сборник «Вехи», а еще недавно именовал его, вослед за Лениным, «позорным». Даже тяжеловесное и неповоротливое правительство «бывшего СССР» прикрыло пресловутый «поворот северных рек». Что ж, заслуги немалые. Но с какими неприятностями и даже жертвами давалось все это патриотам‑шестидесятникам! Ведь отношение к ним всегда (всегда!) было самое пристрастное и придирчивое. Это по меньшей мере.
Вот об этом разном отношении властей предержащих к разным видам «шестидесятников» я хотел бы в заключение рассказать.
…На дворе сентябрь 1982 года. Брежнев помирает, власть все более и более сосредоточивается в руках жестокого Андропова. (Некоторые русские патриоты почему‑то склонны оценивать его с долей положительности – «наводил порядок», но сам Андропов «русистов», как он выражался, ненавидел; впрочем, об этом в другой раз.) В ту пору мы с Окуджавой, как рядовые коммунисты, состояли на учете в одной партийной организации СП Москвы.
Тогда же начало разворачиваться мое шумное политическое «дело». С подачи КГБ партком получил «частное определение» суда в мой адрес, где я обвинялся в чтении и хранении «самиздата». Тут же из «инстанций» последовала строгая команда: из Союза и из партии, немедленно!
Примерно в те же поры Окуджава пребывал в Париже, где жил у Гладилина: тот работал на радио «Свобода», подвластном ЦРУ. В паре они выступали по французскому телевидению. Ну, другого советского гражданина, тем паче члена КПСС, за такое четвертовали бы, но Окуджаве это даже не поставили в вину. Почему с ним обошлись так «гуманно», мог бы объяснить он сам.
Возвращаясь в Москву после парижских бесед, Окуджава дал небольшую промашку. Рассказывали тогда, что вез он с собой нечто печатное (ну, мы все тогда возили). Подъезжая к границе, он не придумал ничего лучшего, как прилепить везомое липучкой под днище спальной полки. Видимо, не знал, бедолага, что пограничников уже на первых занятиях учат, где и как прячут «враждебную литературу». Нашли, составили протокол и запустили шифровку, как тогда водилось, в несколько адресов.
И тут‑то обнаружились некоторые расхождения в дозах партийной ответственности. Окуджаве тут же пришел срочный вызов, насколько я помню, из Италии на какой‑то прогрессивный фестиваль. И что же? Окуджаве партком потихоньку «ставит на вид» (пустяковое наказание, его даже не заносят в учетную карточку), и он преспокойно отбывает на прогрессивное мероприятие.
Ну, со мной обошлись построже. Не стану вдаваться в подробности, но вот итог: три года я «проскучал», полностью лишенный работы, – не только в штат меня не брали, но и не печатали. Жил, как птичка божья, но тоже ведь не каялся и ничего не клянчил, даже в мыслях такого не держал. Не жаловался и не жалуюсь, ибо получил то, что должен был получить. Даже не без удовольствия вспоминаю то ненастное время: была борьба, в которой должен был выстоять, ясность цели и удовлетворение от содеянного.
Что ж, я тоже шестидесятник (без кавычек), ибо начал свою скромную идейную деятельность именно в середине 1960‑х годов. В конце их перешел твердо в патриотический лагерь и пребываю в оном по сей день.
Словом, шестидесятники были очень разные.
Материал создан: 27.11.2015
