В православной России кто бы дерзнул внушать детям, сказать взрослым, что язык Церкви им не родной? А целому народу, который веками владеет книжным знанием, поколения которого осваивали родную речь по церковнославянской грамоте, это внушили и память отбили. И стали люди что Иваны, родства не помнящие, как говорится, «и то не помню, как крестился; а как родился, совсем забыл». Рассеялись по городам и дебрям заблуждений во имя ложного знания и науки, отделились от Церкви.
Но все в Мире творится не нашим умом, а Божьим судом и милостию. "Так, возвращается и к нам разум, и мы мало-помалу собираемся в Отчий дом, где с трудом внимаем языку священных книг. При самом близком, кровном родстве он кажется многим еще непонятным. На этом роскошном словесном древе мы оказались ветвью усыхающей, потому как, рожденные в единой нации, знакомы только с наиболее распространенной литературной формой русского национального языка. А ведь и по времени, и по важности своего существования она вторична. Вместе с «дивным языком Церкви, живым и отрешенным от жизни земной», увенчан наш язык самодержавной короной, как двуглавый Российский орел.
В древней Византии воплощал он союз Церкви и государства в общем национальном теле. У нас он олицетворяет и словесное единство; строго смотрит одна глава на запад, не пропуская ни малейшей дельной мысли, отверстым клювом глаголет она обыденным российским языком, вступая в нелегкий разговор с коварным соседом; другая глава зрит на восток — во Святую землю, изрекает она священные слова Божественной молитвы на церковнославянском языке, беседует с Богом. Две главы, а сердце одно, и в нем св. Георгий, поражающий змия. Две книжных стихии, а язык един — русский, литературный, национальный.
В орлиных когтях вся историческая география: скипетр града св. Петра и Московская держава, итальянская красота и немецкая польза отлились в камне, свободно передаются они при желании в стихотворном, академическом и армейско-государственном слоге; возносит православный народ свои молитвы Всевышнему и в Тобольске, и в Иркутске, и во Владивостоке; служит Богу по-церковнославянски, а властям по-русски. Народ един и язык един, а слова находит разные: одни для Царя Небесного, другие — для тех, кто держит земные бразды правления.
«Веками душа народная настроилась, приспособилась к живому восприятию христианского учения — именно в форме славянской речи, к простому и величавому течению её, к её мелодии... Исторически выработалось так, что сила мысли и чувства стоять в связи с силою славянской речи».
Не нам ли внять ныне, собравшись с волею, доброму совету еще одного русского учителя:
«Кто бы ты ни был, молю тебя: изучай дорогой для нас славянский язык и читай божественные книги, на нем написанные; черпай из этого богатого источника силу жизни и духа; украшай высокими речениями его свою русскую речь, — великую, прекрасную и по своей природе; помни, что и великие художники русского слова не чуждались этого источника и, заимствуя из него, сообщали произведениям своим величавую простоту слога и высокую образность; следуй же их примеру, и знай, что ни один в мире язык не имеет таких преимуществ какие имеет наш родной русский язык, благодаря его общению с высоким и торжественным славянским языком» .
И чем разумнее открыт будет наш разум словам Истины, тем большее дано будет разумение. И наука, и образованность, и знания жизни — эти средства духовной милости — процветают и славятся, если не отделяются от молитвы, братолюбия и трезвенного целомудрия, без которых для них нет ни произрастания, ни жизни.
Посредством церковного слога славяне восприяли благодать, Божественное слово. В первых стихах Евангелия от Иоанна, а именно с его перевода началась славянская письменность, простое слово сразу приобрело глубочайшие смыслы (Откровение Бога Живого и Его замысла, закон и правило жизни, действенная сила и свет откровения о смысле вещей и событий, обетование, возвещение будущего; превечность Бога-Слова — второго Лица Святой Троицы, Его Божественная сущность, подобие (равенство) Богу, всемогущество Творца, воплощение Бога-Слова — свет Миру и спасение, окончательная победа).
(Ин. I, 1-5)
Никогда русское наречие не расторгало связи с церковнославянским: каждое исполняло свое служение, совместно же они создавали полноту отечественного языка, необходимую объемность картины бытия, цельность мировосприятия, которая всегда отличала православное сознание от европейского рассудка: как от протестантского аналитизма и обмирщенности, так и от католической «псевдосакральной» (латинско-национальной) раздвоенности.
Ныне нарушена гармония трех основ, на которых покоилось русское речевое процветание: церковного языка, языка русской классической литературы и народных говоров. Последние, хранившие родниковое слово, были скомпрометированы как неграмотная речь, насильственно искоренялись и бытуют в виде убогого просторечия. Разговорный язык, лишенный животворной национальной основы, потопляемый в грязной и беспринципной игре смыслов и форм, становится сосудом и проводником пагубных идей.
Не поддержанная государством классическая литература потеснена дурными, наспех сделанными переводами западных бестселлеров, интерес к ней заглушается агрессивной масскультурой. А ведь именно русская литература, возросшая в лоне церковнославянского языка, раскрыла христианские идеалы всему миру и вошла в духовную силу русского народа.
Благоговейный церковный язык, звучавший и в церкви, и на молитве, при чтении Псалтири, житий в малом семейном соборе, претерпел жесточайшие гонения и пока не возвращен народу в прежнем величии своей святой буквы. Народ теряет бодрость, перестает владеть «силой гласа», т. е. смыслом евангельского слова, становясь чужестранцем в своей отчине (1 Кор. XIV, 11).
Наши предки воспринимали книжное учение как богопознание. В одной старинной грамматике в наставлении любомудрому читателю сказано, что трудно разуметь Священное Писание без "осмночастного чинорасположения" (восьми частей речи), которое помогает "в разглагольствиях же безпогрешно глаголати и рассуждати", а незнающие о вере погрешают, "впадающе в свое суемудреное мнение".
Со времени крещения Руси церковнославянский язык прошел несколько этапов развития. Современные нормы установились во 2-й половине XVII века, после большой книжной «справы».
Знаменитая "Грамматики словенския правильная синтагма" ученого монаха Мелетия Смотрицкого, впервые изданная в 1619 году, стала подлинным светильником православной грамотности. Именно с ней пришел в Москву Михайло Ломоносов, который процветание отечественной словесности видел в единстве всех трех стилей языка: высокого, среднего и низкого. Краткое описание их он дал в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке», где отметил, что высокий стиль основан на «славенском языке». Известные слова ученого о «российском» языке, который он сравнивал с беспредельностью моря и подчеркивал в нем такие преимущества и достоинства других, как великолепие испанского, крепость немецкого, афористичность латинского, «тончайшия философския воображения и рассуждения» греческого, относятся более всего к языку церковнославянскому.
М. В. Ломоносов объясняет цельность русского народа единством православной веры, богослужебного языка и единым государем, тогда как в странах, разрозненных религиозно и государственно-политически, например, в католическо-лютеранской Германии, разделяется и язык. Эта мысль заложена в знаменитом высказывании, которое вне приведенного ниже контекста воспринимается неточно: «Народ российской, по великому пространству обитающий, невзирая на дальнее расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах. Напротив того, в некоторых других государствах, например, в Германии, баварской крестьянин мало разумеет мекленбургского или брандербургского швабского, хотя все того же немецкаго народа» .
Ученый называл наш язык славянорусским, или славянороссийским, или российским, видя в нем единство разновидностей: церковнославянской, легшей в основу письменной формы; и русской, придающей ему необычайную живость и душевность.
Сейчас мы привыкли к сочетанию русский литературный язык и как к предмету изучения, и как к предмету преподавания. Кроме того, прилагательное русский определяет государство, нацию, народ. В узком понимании русский народный язык по происхождению восточнославянский и обычно исследуется в отрыве от языка Церкви. Русский национальный (литературный) язык в широком плане унаследовал общеславянское достояние, освоил (т. е. сделал своим) сокровищницу церковнославянской грамоты как кровнородственное общеязыковое целое, лишь по происхождению южнославянское. Такое усвоение невозможно сопоставить с заимствованием отдельных тюркских, латинских, немецких, французских, английских слов.
В течение всего XIX века радением педагогов — священников, учителей, ученых — составлено огромное количество азбук, букварей, грамматик, хрестоматий, словарей церковнославянского языка. Некоторые из них выдержали десятки изданий: «Азбука и уроки чтения, русского и церковнославянского» Н. Ф. Бунакова (100 изд.), «Русская хрестоматия» П. И. Барышникова (17 изд.), «Букварь для совместного обучения» Д. И. Тихомирова и Е. Н. Тихомировой (161 изд.), «Элементарный учебник церковнославянского языка» А. М. Гусева (24 изд.), «Руководство к обучению церковнославянскому чтению» С. Ф. Грушевского (34 изд.), «Обуяете церковно-славянской грамоте в церковно-приходской школ» Н. Ильминского (12 изд.), «Русско-славянский букварь» Т. Г. Лубенца (19 изд.), «Словарик не совсем понятных слов, встречающихся в Четвероевангелиях...» (33 изд.) и многие-многие другие.
Учебники печатались не только в столичных городах, но и по всей необъятной России, даже за ее пределами. Составлялись они для гимназий, коммерческих училищ, семинарий, приходских школ, для детей и взрослых. И азбуки, и грамматики были частью образовательной программы. Возрождение и изучение церковнославянского языка и его непосредственное вхождение в широкие круги русского народа (духовенства, учителей и учащихся и, отчасти, русской интеллигенции), создание в конце XIX — начале XX века по всей России церковно-приходских школ неразрывно связано с именами Константина Петровича Победоносцева и народного учителя Сергея Александровича Рачинского.
Преподавание церковнославянского языка стало краеугольным камнем обучения, открывая неисчерпаемые богатства православного богослужебного круга и давая возможность приобщиться к высочайшим достижениям духа и формам искусства: иконописи, церковному чтению и пению. Оно позволило наполнить содержанием духовные и интеллектуальные запросы русского общества, защитить его от эрзац-культуры Запада.
По инициативе К. П. Победоносцева и на основании опыта С. А. Рачинского (в его школе в имении Татево Бельского уезда Смоленской губернии) была учреждена Комиссия при Св. Синоде, выработавшая в 1882—1884 годах Высочайше утвержденное императором Александром III «ПРАВИЛО о церковно-приходских школах», что, по сути, означало государственную программу их развития и изучения церковнославянского языка. Наряду с государством ее осуществляли Церковь и частные благотворители.
И школы пошли в рост. Если в первый год на их содержание могли выделить 55 000 рублей, то через 10 лет расходы составили 18 миллионов, а общее число школ достигло 45 000. Они появлялись не только в центральной России, но и в Поволжье, Сибири, Средней Азии. Почти при всех духовных семинариях были открыты так называемые «образцовые школы».
Восстановление почитания св. равноапостольных Кирилла и Мефодия — славянских просветителей и учителей, братское чувство единения со славянскими народами в Балканских освободительных войнах и, наконец, торжество 900-летия крещения Руси (1888 г.) с введением новых программ по азбуке и церковнославянскому языку стало возможным благодаря усилиям двух замечательных русских людей, при поддержке и участии императора Александра III, а затем Николая II. Такова была ответная реакция на революцию. Эти труды в области духовной культуры дали целый пласт русской интеллигенции, воспитали миллионы русских людей, выстоявших и сохранивших веру в мрачные годы безбожия.
Много утрачено... Утрачено умение молиться, понимать службу, икону, сам церковный язык. Учителям неоткуда взяться.
В наше время можно назвать только несколько новых изданий, служащих для народного самообразования: «Грамматика церковно-славянского языка» иеромонаха Алипия (Гамановича), «Грамматика церковнославянского языка: Конспект и упражнения» иеромонаха Андрея, «Церковно-славянский язык» А. А. Плетневой и А. Г. Кравецкого (М.: Просвещение, 1996). Следует отметить и появившиеся в начале 1990-х годов первые публикации уроков церковнославянского языка в журналах «Литературная учеба», «Славяноведение» и «Русская словесность». Наверняка обзор этот далеко не полон, так как сведения о подобного рода изданиях не систематизированы и опыт преподавания не изучен. К сожалению, описание грамматики везде дается вне связи с прочими стилями отечественного языка.
В новой книге предпринята попытка в какой-то мере отразить ту картину, которую представляло православное сознание, и очертить разоренное языковое пространство с главенствующей ролью церковнославянского языка.
Выделенные М. В. Ломоносовым высокий, средний и низкий стили в преображенном виде сохраняются и поныне как «церковнославянский язык», «книжный язык» (нормативный) и «разговорная речь». Потому-то, кроме канонических книг, сюда привлечены памятник^ древнерусской литературы, факты и примеры современного литературного языка, диалекты, образцы поэтической речи.
Не дерзнув проводить последовательно исторический принцип, составители между тем привлекают краткие исторические сведения, имеющие объяснительную силу. На этом же основании применительно к «церковнославянскому языку» и русским древностям используется церковный шрифт, для авторского текста и примеров художественной литературы — гражданский шрифт с двумя типами правописания: старым и новым (соответственно орфографическим правилам времени создания произведения).
«Ученье — свет, а неученье — тьма», — в этой русской пословице, помимо житейской, заключена и Божественная мудрость. С постижением языка мы обновляемся духовно. Велики трудности, но велико и воздаяние.
(Мф. XI, 12)
Материал создан: 31.12.2015
