В славном было во Новйгороде,
Жил Буслав девяносто лет,
Жил Буслав целу тысящу,
Живучи Буслав не старился,
На достали Буслав переставился,
С Новым градом не перечился,
С каменной Москвой спору не было
Оставалоси чадо милое
Молодый Василий сын Буславьевич.
Стал по улицкам похаживать,
С робятами шуточки пошучивать:
Кого за руку дернет — рука с плеча,
Кого за ногу дернет — нога с колен,
Кого за голову дернет — голова с плечи вон.
Собиралися мужики новгородский,
Собрались к Васильевой матушки.
— Ай же Васильева матушка,
Молодая Фетьма Тимофеевна!
Уйми свое чадо милое,
Молода Василия Буславьева.
А не уймешь Васильюшка Буслаева,
Будем унимать всим Новым градом,
Сгоним Васильюшка под Волхово,
Пихнем Васильюшка в Волхово.
Тут Васильева матушка,
Молода Фетьма Тимофеевна,
Чоботы надернула на босы ноги,
Шубу накинула на одно плече,
Хватила свое чадо милое,
Хватила под правую под пазуху.
— Ай ты, Василий сын Буслаевич!
Как жил Буслав девяносто лет,
Жил Буслав делу тысящу,
Живучи Буслав не старелся,
На достали Буслав переставился,
Со Новым градом не перечился,
А с каменной Москвой спору не было.
Тут Василий сын Буславьев
Завел он свой почестей пир.
Накурил Василий зелена вина,
Наварил Василий пива пьянаго,
На белой двор бочки выкатывал,
На бочках подписи подписывал,
На вёдрах подрези подрезывал.
Мерой чара полтора ведра,
Весом чара полтора пуда.
— Тот поди ко мне на почестей пир,
Кто выпьет эту чару зелена вина,
Кто истерпи мой черленой вяз.
Как идут мужики новгородские
Скажут: — К чорту Василия и с честным пиром!
Идет встрету маленький Потанюшко,
На правую ножку припадывает,
Он на небо поглядывает.
Говорят мужики новгородские:
— Не ходи, Потаня, на почестей пир!
Не выпить тебе чары зелена вина,
И нё стерпеть вяза черленого.
Пришел-то маленький Потанюшко,
Пришел Потаня на почестей пир,
Хватил ён чарочку одной рукой,
Пил он чарочку одним духом.
Хлопнул Василий сын Буслаевич,
Хлопнул вязом черленыим,
Стоит Потанюшко не стряхнется,
Его желтые кудри не сворохнутся.
Спроговорит Василий сын Буслаевич:
— Ай же ты маленький Потанюшка!
Поди ко мне в дружинушки в хоробрый.
Тут мужики новгородские
Заводили они почестей пир,
Накурили они зелена вина,
Наварили пива пьянаго.
А всих-то они на пир позвали.
А Василия Буславьева и не позвали.
Спроговори Василий сын Буславьевич:
— Пойду я, матушка, на почестей пир!
Спроговорит матушка родимая
Молодая Фетьма Тимофеевна:
— Не ходи, Василий, на почестей пир!
Вси придут на пир гости званый,
Ты придешь на пир незваный гость.
Спроговорит Василий сын Буслаевич:
— Пойду я, матушка, на почестей пир!
Куда меня посадят, я там сижу.
Что могу достать, то я ем да пью.
Пошли со дружиною на почестей пир.
Приходит Василий на почестей пир,
Крест кладет по писаному,
Поклон ведет по ученому.
— Здравствуйте, мужики новгородский!
— Поди, Василий сын Буславьевич!
Садись, Василии, во большом углу.
Кормили тут Басилыошка досыта,
Поили Василыошка допьяна.
— Бейся, Василыошка, во велик заклад,
Завтра итти на Волхово!
Мы станем биться всим Новым градом,
А ты двоима со дружинушкой.
Пошел Василий со честнй пиру,
Приходит к матушке родимоей
Прикручинивши, припечаливши.
Сироговори матушка родимая:
— Эй же, Василий сын Буслаевич!
Что ты, Василий, прикручинивши,
Что ты, Василий, припечаливши?
Ведь не чарой, Василий, тебя обнесли,
Либо пьяница собака обесчестила?
Спроговори маленькой Потанюшка,
Его дружинушка хоробрая:
— Чарой Василия не обнесли,
И пьяница собака не обесчестила:
Ен глупым умом, хмельным розумом,
Бился Василий о велик заклад:
Что итти с-утра на Волхово,
Им биться всим Новым градом,
А нам двоима со дружинушкой.
Тут молодая Фетьма Тимофеевна
Чоботы надернула на босы ноги,
Шубу накинула на одно плече.
На мистку положила красна золота,
На другую чистаго серебра,
На третью скатнаго жемчуга.
Пришла она на почестей пир,
Крест кладет по писаному,
Поклоны ведет по ученому.
— Здравствуйте, мужики новгородские!
Возьмите дороги подарочки,
Простите Василия во той вины.
Говорят мужики новгородские:
— Мы не возьмем дороги подарочки
И не простим Василия во той вины.
Хоть повладеем Васильевыма конями добрыма,
Повладеем платьями цветными!
Тут молодая Фетьма Тимофеевна,
Крест на лицё, да с терема долой.
Ударила чоботом во лйпину,
А улетела липина во задний тын,
А у них задний тын весь и россьтпался,
Вси крыльца перильца покоси.*нся.
Тут Василий сын Буслаевич
Вставал по утру ранешенько,
Пошел на Дунай реку купатися,
Иде встрету девушка чернавушка.
— Ай же ты, Василий сын Буслаевич!
Знал загудки загадывать,
А не знаешь ноне отгадывать:
Прибили дружину во чистом поли.
Тут Василий сын Буслаевич
Чоботы надернул на босу ногу,
Шубу накинул на одно плече,
Колпак накинул на одно ухо,
•Хватил Василий свой черленый вяз,
Побежал Василий во чисто поле.
Идет встречу старчищо Андронищо,
Его иде крёстный батюшко,
Надет на голову Софеин колокол.
— Ай же ты, крестный батюшко!
Зачем надел на голову Софеин колокол?
Хлопнул крестнаго батюшку,
Убил старчищо Андронищо.
Прибежал Васильюшко на Волхово,
Стал по Волхову поскакивать,
Черленым вязом помахивать.
Куды махнет — падут улицама,
А в перехват махнет — переулкама.
Кистенямы головы переломаны,
Кушакамы головы перевязаны.
Бежат к Васильевой матушке.
— Ай же Васильева матушка,
Молодая Фетьма Тимофеевна!
Уйми свое чадо милое,
Оставь людей хоть и на семена.
Тут Васильева матушка
Чоботы надернула на босы ноги,
Шубу накинула на одно'плече,
Прибежала она на Волхово,
Хватила свое чадо милое,
Хватила под правую под пазуху.
— Ай же ты, Василий сын Буслаевич!
Жил Буслав девяносто лет,
Жил Буслав делу тясящу,
Живучи Буслав не старился,
На достали Буслав пересгавился,
Со Новым градом не перечился,
С каменной Москвой спору не было.
Принесла Василья со чиста поля.
Тут Василий сын Буслаевич
Говорит он матушке родимоей:
— Ай же ты, матушка родимая!
Утрось я не завтракал, вечор я и не ужинал,
Дай хоть сегодня пообедати.
Спусти меня молодца в Еросолим град,
Во святую святыню помолитися,
Ко христову гробу приложитися,
Во Ердан реку окупатися.
Сделал я велико прегрешение,
Прибил много мужиков новгородскиих!
Говорит Васильева матушка
Молодая Фетьма Тимофеевна:
— Не спущу тебя, Василья, во Еросолим град.
Тебе мне-ка-ва больше жива не видать.
— Ай же матушка родимая!
Спустишь — поеду, а не спустишь — пойду.
Оснастили суденышко дубовое,
Со своей с дружинушкой хороброю
Сели в суденушко, поехали.
Приехали к матушке Сивонь горы.
Пошли на матушку Сивонь гору,
Пошли по матушке Сивонь горе,
Лежит тут кость сухоялова.
Тут Василий сын Буслаевич
Стал этой костью попинывать,
Стал этой костью полягивать.
Спроговори кость сухоялова
Гласом яна человеческим:
_ Ты бы хоть, Василий сын Буслаевич,
Меня бы кости не попинывал,
Меня бы кости не полягивал,
Тебе со мной лежать во товарищах.
Плюнул Васильюшко да прочь пошел;
.— Сама спала, себи сон вид ла.
Сели в суденушко, поехали.
Приехали оны в Еросолим град,
Схотили в святую святыню помолилися,
Ко христову гробу приложилися;
Пришел Василий сын Буслаевич,
Окупался в матушке Ердань реке.
Идет та девушка чернавушка,
Говорит Васильюшку Буславьеву:
— Ай Василий сын Буслаевич!
Нагим телом в Ердань реки не куплются,
Нагим телом купался сам Иисус Христос!
А кто куплется, тот жив не бывает.
Сели в суденышко, с дружинушкой поехали.
Заболела у Васильюшка буйная головушка.
Спроговори Василий сын Буслаевич:
— Ай же дружинушка хоробрая!
Болит у меня буйная головушка.
Вечор были мы на матушке Сивонь горе,
Пошли мы с костью разбранилися,
Пошли мы с костью не простилися.
Заедем-ко на матушку Сивонь гору,
Простимся у кости сухояловой.
Приехали на матушку Сивонь гору,
Где лежала кость сухоялова.
Тут лежит о том месте синь камень:
В долину камень сорок сажен,
В ширину камень двадцать сажен.
Спроговори Василий сын Буслаевич:
— Ты, дружинушка, скачи в поперек камня,
А я скачу вдоль каменя;
Перескочим черёз камень!
Скочил Васильюшко вдоль каменя,
Пал Васильюшко о синь камень.
Речён язык в головке поворотится,
Говорит дружинушке хоробрыя:
— Съедешь, дружинушка хоробрая,
К моей матушке родимоей,
Вели поминать Васильюшка Буслаева.
Как из далеча было из чиста поля,
Из-под белые березки кудревастыи,
Из-под того ли с под кустичка ракитова,
Ай выходила-то турица златорогая,
И выходила-то турица со турятами,
Ай расходилиси туры да во чистом поли,
Во чистом поли туры да со турицою.
Ай лучилосе турам да мимо Киев град иттив
Ай видли над Киевым чудным чудно,
Видли над Киевым дивным дивно.
По той по стены по городовыи
Ходит девица душа красная,
А на руках носит книгу Леванидову,
А не тольки читае, да вдвой плаче.
А тому чуду туры удивилиси,
В чистое поле возвратилиси,
Сошлиси, со турцей поздоровкалисеГ
— А ты здравствуешь, турица наша матушка!
— Ай здравствуйте, туры да малы детушки!
А где вы туры были, что вы видели.?
— Ай же ты турица наша матушка!
Ай были мы туры да во чистом поли,
А лучилосе нам турам да мимо Киев град итти,
Ай видели над Киевом чудным чудно,
Ай видели над Киевом дивным дивноз
А по той стены по городовыи
Ходит-то девица душа красная,
А на руках носит книгу Леванидову,
А не столько читает, да вдвои плаче.
Говорит-то ведь турица родна матушказ
— Ай же вы туры да малы детушки!
Ай не девица плачет, да стена плаче,
Ай стена-та плаче городовая,
А она ведает незгодушку над Киевом,
Ай она ведает незгодушку великую.
А из-под той ли страны да спод восточный
А наезжал ли Батыга сын Сергеевич,
А он с сыном со Батыгой со Батыговичем,
А он с зятем Тараканчиком Корабликовым,
А он со черным дьчком да со выдумщичком.
Ай у Батыги-то силы сорок тысячей,
А у сына у Батыгина силы сорок тысячей,
А у зятя Тараканчика силы сорок тысячей,
А у чернаго дьячка, дьячка выдумщичка,
А той ли той да силы счёту нет,
А той ли той да силы да ведь смету нет:
Соколу будет лететь да на меженный долгий день,
А малою-то птичики не облететь.
Становилась тая сила во чистом поли.
А по греху ли-то тогда да учинилосе.
Ай богатырей во Киеви не лучилосе:
Святополк богатырь на Святыих на горах,
Ай молодой Добрыня во чистом поли,
А Алешка Попович в богомольной стороны,
А Самсон да Илья у синя моря.
А лучилосе во Киеви голь кабацкая,
А по имени Василей сын Игнатьёвич.
А двенадцать годов по кабакам он гулял,
Пропил промотал все житьё бытьё своё,
Ай пропил Василей коня добраго,
А с той ли-то уздицей тесмяною,
С тем седлом да со черкальскиим,
А триста он стрелочек в залог отдал.
А со похмелья у Василья головка болит,
С перепою у Василья ретиво сердцб щемит,
И нечим у Василья опохмелиться.
Ай берет-то Василей да свой тугой лук,
Этот тугой лук Васильюшко розрывчатой,
Налагает ведь он стрелочку каленую,
Ай выходит-то Василей вон из Киёва,
Ай стрелил-то Василей да по тем шатрам,
Ай по тем шатрам Василей по полотняным,
Ай убил-то Василей три головушки,
Три головушки, Василей, три хорошеньких:
А убил сына Батыгу Батыговича,
И убил зятя Тараканчика Корабликова,
А убил чернаго дьячка, дьячка выдумщичка.
И это скоро-то Василей поворот держал
Ай во стольнёй во славной во Киев град.
Л это тут Батыга сын Сергиевич
А посылает-то Батыга да скорых послов,
Скорых послов Батыга виноватого искать.
Ай приходили-то солдаты каравульнии,
Находили-то Василья в кабаки на печи,
Проводили-то Василья ко Батыги на лицо.
Ай Василей от Батыги извиняется,
Низко Василей поклоняется:
— Ай прости меня, Батыга, во такой большой вины!
А убил я три головки хорошеньких,
Хорошеньких головки что ни лучшеньких:
Убил сына Батыгу Батыговича,
Убил зятя Тараканчика Корабликова,
Убил чернаго дьячка, дьячка выдумщичка.
А со похмелья у меня теперь головка болит,
А с перепою у меня да ретиво сердцо щемит.
А опохмель-ко меня да чарой винною,
А выкупи-ко мне да коня добраго,
С той ли то уздицей тесмянною,
А с тем седлом да со черкальскиим,
А триста еще стрелочек каленыих.
Еще дай-ко мне-ка силы сорок тысячей,
Пособлю взять-пленить да теперь Киев град.
А знаю я воротца незаперты,
А незаперты воротца, незаложеныи,
А во славный во стольнёй во Киев град,
А на ты лясы Батыга приукинулся, *
А выкупил ему да коня добраго,
А с той ли то уздицей тесмяною,
А с тем седлом да со черкальскиим,
А триста-то стрелочек каленыих,
А наливает ему чару зелена вина,
А наливает-то другую пива пьянаго,
А наливает-то он третью мёду сладкаго,
А слил-то эти чары в едино место,—
Стала мерой эта чара полтора ведра,
Стала весом эта чара полтора пуда.
А принимал Василей единою рукой,
Выпивает-то Василей на единый дух,
А крутешенько Василей поворачивалсе,
Веселешенько Василей поговариваё:
— Я могу теперь, Батыга, да добрым конём владать,
Я могу теперь, Батыга, во чистом поле гулять,
Я могу теперь, Батыга, вострой сабелкой махать.
И дал ему силы сорок тысящей.
А выезжал Василей во чисто полё
А за ты эты за лесушки за темные,
А за ты эты за горы за высокие,
И это начал он по силушке пбезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
И он прибил, прирубил да единой головы.
Скоро тут Василей поворот держал.
А приезжает тут Василей ко Батыги на лицо,
Ай с добра коня Васильюшка спущается,
А низко Василей поклоняется,
Сам же он Батыге извиняется:
— Ай прости-ко ты, Батыга, во такой большой вины!
Потерял я ведь силы сорок тысящей.
А со похмелья у меня теперь головка болит,
С перепою у меня да ретиво сердцо щемит,
Помутились у меня да очи ясныя,
А подрожало у меня да ретиво сердцо,
А опохмель-ко ты меня да чарой винною,
А дай-ко ты силы сорок тысящей,
Пособлю взять-пленить да я Киев град.
А на ты лясы Батыга приукинулся,
Наливает ведь он чару зелена вина,
Наливает он другую пива пьянаго,
Наливает ведь он третью мёду сладкаго,
Слил эты ч^.ры в едино место,—
Стала мерс i эта чара полтора ведра,
Стала весом эта чара полтора пуда.
А принимал Василей единою рукой,
А выпивал Василей на единый дух,
Ай крутешенько Василей поворачивалсе,
Веселешенько Василей поговаривае:
— Ай же ты Батыга сын Сергйевич!
Я могу теперь, Батыга, да добрым конем владать,
Я могу теперь, .Батыга, во чистом поле гулять,
Я могу теперь, Батыга, вострой сабелькой махать. ’
А дал ему силы сорок тысящей.
А садился Василей на добра коня,
А выезжал Василей во чисто полё
А за ты эты за лесушки за темные,
А за ты эты за горы за высокие,
И это начал он по силушке поезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
И он прибил, прирубил до единой головы.
Л розгорелось у Василья ретиво сердцо,
Ай размахалась у Василья ручка правая.
Ай приезжает-то Василей ко Батыги на лицо,
И это начал он по силушки поезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
А он прибил, прирубил до единой головы.
Ай тот ли Батыга на уход пошел,
Ай бежит то Батыга запинается,
Запинается Батыга заклинается:
— Не дай боже, не дай бог да не дай дитям моим
Не дай дитям моим да моим внучатам
А во Киеви бывать да ведь Киева видать!
Ай чйстыи поля были ко Опскову,
А широки роздольица ко Киеву,
А высокия-ты горы Сорочинскии,
А церковно-то строенье в каменной Москвы,
Колокольнёй-от звон да в Нове-городе,
Ай тёртые колачики Валдайския,
Ай щапливы щеголиви в Ярослави городи,
А дешёвы поцелуи в Белозерской стороне,
А сладки напитки во Питери,
А мхи-ты болота ко синю морю,
А щельё каменьё ко сиверику,
А широки подолы Пудожаночки,
Ай дублёны сарафаны по Онеги по реки,
Толстобрюхие бабенки Лёшмозёрочки,
Ай пучеглазые бабенки Пошозёрочки,
А Дунай, Дунай, Дунай,
Да боле петь вперед не знай.
Заводил государь да почестей пир
На многии на князи на бояра,
На сильни могучи богатыри,
На вси поляници удалый.
И вси во пиру пьяны веселы,
И вси во честном приросхвастались.
Да иной-то похваста золотой казной,
А иной-то похваста своею удатью.
Ай за тым столом белодубовым,
За той скамеечкой каленовою,
Сидит старый Данилушко Игнатьевич.
Он не ест-то не пьет, сам не кушаё,
А ничего сам в пиру не хвастае.
Говорит царь таково слово:
— Престаревшии Данилушко Игнатьевич!
Ты чего сидишь в пиру кручинишься,
Ты чего сидишь в пиру печалишься?
Али место в пиру не по отчине,
Али чарой в пиру тебя приббнесли,
Али пьяница над тобой усмехнуласи?
Говорит Данилушка Игнатьевич:
— Бласлови, осударь, слово повымолвить,
Не сруби, осударь, буйной головы,
Не вынь сердца со печенью.
Бласлови Данилу в монастырь итти,
Как постричься во старци во черный,
Поскомидиться во книги спасеныя,
При старости Данилы бы душа спасти.
И говорит царь таково слово:
— Престаревшии Данилушко Игнатьевич!
Благословил бы я тебя в монастырь пойти,
Как прознают орды неверный,
Проведают цари нещасливыи,
Так Киев град щепой возьмут,
Да церкви божьи на дым спустят,
Меня, осударя, в полон возьмут.
— Есть у меня чадо и в девять лет.
Когда будет чадо в двенадцать лет,
И будет стоять по городи по Киеви,
И по тебе Владимир стольне-киевской.
Наш грозный царь Иван Васильевич,
Наш грозный царь Иван Васильевич
Благословил Данилу в монастырь пойти
Как постричься во старци во чорныи,
Поскомидиться во книги спасеныя,
При старости Данилы бы душа спасти.
И прознают орды неверный,
Проведают цари нещасливыи.
Да заводил осударь почестей пир,
На многии на князи на бояра,
На сильны могучи богатыри,
На вси поляницы удалый.
И вси во пиру пьяны веселы,
Вси во честном приросхвастались.
Да иной похваста золотой казной,
Да иной-то хвастает своей удатью,
А иной-то хвастает добрым конем,
И сам осударь-та не ест, не пьё,
Сам в пиру ничим не тешитси,
Ничим в пиру он не хвастаё.
Говорит царь таково слово:
— Ой вы, князи, вси бояра,
Все сильны могучий богатыри,
Вси поляници удалый.
Выбирайте-тко мне поединщика
Ехать во далечб чисто полё,
Нам сила считать, полки высмекать,
Вывести перед сметой на золот стол.
Из-за тых столов белодубовых,
Из-за той скамеечки кленовыя
Выставае молодой Иванушко Данилович.
Он князьям-то бьё о леву руку,
Самому осударю о праву руку:
— Еду во далечо в чисто поле,
Всю силу считаю, полки высмекаю,
Приведу перед сметой на золот стол.
Говорит царь таково слово:
Нет ли поматорее ехать добра молодца?
И говорят вси князи, вси бояра,
Вси сильни могучи богатыри,
Вси поляницы удалый:
— Видеть добра молодца по походочкам,
Видеть добра молодца по поступочкам.
Наливал осударь чару зелена вина,
Весом та чара полтора пуда,
Мерой-то чара полтора ведра.
Принимал Иванушка единой рукой,
Выпивал Иванушко на единый дух.
Видли добра молодца сядучись,
Не видли молодца поедучись,
А в чистом поли курева стоит,
Курева стоит, дым столбом летит.
Навстречу бежит родный батюшко,
Он голосом кричит, шляпой маше:
— Молодой Иванушка Данильевич!
Ты не едь-ко в целый гуж,
Ты едь-ко в пол-гужа,
Ты силу руби с одного плеча.
Молодой Иванушка Данильевич
Он во день ездил по красну по солнышку,
Он в ночь ездил по лунну по месяцу,
И налил коню пшеницы белояровой.
И сам молодец спать-то лёг.
Проснулся добрый молодец, стоит конь добрый.
Не ест травы шелковый.
Не зоблет пшеницы белояровой.
Он бьё коня по тучным ребрам:
— Волчья еда, травяной мешок.
И что же ты не зоблешь пшеницы белояровой,
Не ешь травы шелковый?
Жерствуе конь языком человечьиим:
— Над тобой знаю незгодушку великую,
Над собой знаю незгодушку великую,
Копали татары поганый,
Копали три погреба глубокиих
И клали рогатинки звериныя.
И первый тот погреб перескочу,
И другой тот погреб перескочу,
Третьяго погреба не могу скочить,
Упаду во погребы глубокий,
Во ты рогатинки звериный.
Обневолят тебя добра молодца
Во ты во путники шелковый,
— ! I
Во ты железа во немецкий.
Он бьё коня по тучным ребрам:
— Волчья еда, травяной мешок!
Ты не знать незгодушки, не ведаешь.
И садился Иванушко на добра коня,
В ч и с т о м п о л и ’ще к у р е в а с т о и т ,
Курева стоит, дым столбом летит.
Приезжал к татаровам поганыим.
Он первый тот погрёб перескочил,
Он другой тот погреб перескочил.
Говорит конь доброй языком человечьиим,
Говорит молоду Иванушку ДанильевичуГ
— Молодой Иванушко Данильевнч!
Дай-ко ты-ка мне здох здохнуть.
Перескочу погреб и третий.
Богатырское сердце розретивилось,
Он бьё коня по тучным ребрам,
Упал конь во погребы глубокий,
Во ты рогатинки звериный.
Обневолили добра молодца,
Связали ручки белый
Во тыи путинки шелковый,
Во ты железа немецкий.
Росплакался добрый молодец.
Богородица Иванушку глас гласит:
•— Молодый Иванушко Данильевич!
Здынь-ко правую ручку выше головы,
Левую ручку ниже пояса,
И розлопают путинки шелковый,
И рострескают железа немецкий.
Молодый Иванушко Данильевич
Правую ручку выше головы,
Левую ручку ниже пояса.
Розлопали путинки шелковый,
Рострескали железа немецкий,
Он хватил татарина, кой больше всих,
Он стал татарином помахивать,
Куды махнёт — туды улкамы,
Куды перемахнёт — переулкамы.
И добро оружьё татарское,
Гнется татарин, не ломится,
На жиловы татарин подавается,
Во вен стороны татарин поклоняется.
Куды махнёт — туды улкамы,
Куды перемахнет — переулкамы.
И та дорожка очищена
Молодым Иваном Данильевичем.
Было во славном во городе во Киеви
У ласкова князя у Владимира,
Заводился у него-то тут почестной пир.
На том на пиру у Владимира
Были князи ведь тут, вси ведь бояра,
А вси сильни могучи вси богатыри:
А сидит во самом-то во большом углу
А Сухман да сидит сын Долмантьёвич.
Вси князи оны вси тут бояра,
Сильнии могучий богатыри,
А едят-то, пьют, вси-то кушают
И белую лебедь оны рушают.
Молодой Сухман сын Долмантьевич
Он не есть, не пьет, сам не кушает,
Белой лебеди сам не рушает,
Нечим молодец сам не хвастает.
Зговорит Владимир стольно-киевской:
— Что же ты, Сухман сын Долмантьевич,
Ты не ешь, ты не пьешь, ты не кушаешь,
Белой лебеди сам не рушаешь,
Ничим молодец сам не хвастаешь?
Боспроговорит Сухман сын Долмантьёвич:
— Ах же ты Владимир столен-киевской,
Дай-ко мне времечки день с утра,
День с утра и как до вечера,
Мне поездить Сухману нынь по заводям.
Привезу ти лебедушку живьем в руки,
А на твои на пир княженецкий,
На твои на стол на дубовый.
Дал ему времечки день с утра,
День с утра и как до вечера.
Поехал Сухман сын Долмантьевич;
Он ездил день с утра до вечера
А по тихим глубоким по заводям,
Не наехал ни на гуся, ни на лебедя,
Ни на сераго на малаго утеныша.
Проездил Сухман трои суточки,
Приехал Сухман сын Долмантьевич
Ко матушке ко Непры реки;
А у той ли у матушки Непры реки
А стоит тут сила ведь-то малая,—
Вода с песком возмутиласи;
Стоит за Непрой, за Непрою рекой
А неверный силы сорок тысячей,
Мостят мосты все калиновый,
Ладят тут перейти через ту Непру,
Ко тому ли ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ладят Киев град как огнём пожгать,
А Владимира-того во полон-тот взят.
Тут Сухман здогодается,
А пошел Сухман за тую Непру,
Находил ён дубиночку вязиночку:
В долину как дубина девяти сажон,
В толщину как дубина три обоймени.
Тут Сухман снаряжается,—
За вершинку брал — с комля сок бежал.
Стал по поганыим похаживать,
По тою по силе по неверный,
Стал ён дубиною помахивать,
Убил ён татар сорок тысячей;
Со всих сторон дубину приущолкал ён,
В кровь ён дубину приомарал тут.
А из поганый из силы тут
Оставалося только два татарина,
А ёны от его обряжалися,
За тыя за кустья завалялися.
Пошел тут Сухман ён во Киев град
Ко тому ли князю ко Владимиру.
Говорит Владимир таково слово:
— Что же долго ты ездил, Сухман, теперь?
Ездил ты да трои суточки,
Привез ты ко мне нынь лебедушку,
Обещался кою да живьем в руки,
А ни сераго ни малаго утёныша.
Ответ держит Сухман как тут,
Ответ держал сын Долмантьёвич:
— Не до того мне-ка нынь деялось!
Был я ведь нынь за Непрой рекой,
Увидал я силы сорок тысячей,
Той ли силы поганый,
Той ли силы всё неверный,
Оны ладили тут как ведь Киев град,
Киев град как огнём пожгать,
А Влодимира тебя в полон как взять.
А говорят князи ведь и бояра
А и сильни могучи богатыри:
— Ах ты Владимир столен-киевской!
Не над нами Сухман насмехается,
Над тобою Сухман нарыгается,
Над тобой ли нынь как Владимир князь.
За тыи за речи за похвальный
Посадил его Владимир стольно-киевской
Во тыи погреба во глубокий,
Во тыи темницы темный.
Железными плитами задвигали,
А землей его призасыпали,
А травой его замуравили,
Не много ли не мало лет-то на тридцать.
Послали туда ведь-то оследовать,
К той ли ко матушки Непры реки,
Старого казака Илью Муромца.
А пошел старой казак Илья Муромец,
Он пошел к матушки Непры реки,
А стал Илья как по силе похаживать,
По той ли силы он поганый,
По той ли по силы все неверный,—
Он нашол там дубиночку вязиночку,
А лежит она меж силы меж поганою,
А лежит тая дубина девяти сажон,
В толщину тая дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь дубина приомарана.
Пошел да старой ён ко городу,
Ко тому ко городу ко Киеву,
Увидал два татарина поганыих.
Говорят тут татарины поганый:
¦— Ты куда, калика, перехаживаешь,
Ты откуль идешь, откуль путь держишь?
Воспроговорит старой Илья Муромец:
— Я иду ведь от города от Киева,
От ласкова князя Владимира.
Говорят татарины поганый:
— У вас как ведь есть нынь во Киеви
А богатырь старой Илья Муромец;
По многу заедат-то хлеба к выти он,
По многу ль выпиват питья медвянаго?
Говорит Ильюша таково слово:
— У нас как было нынь во Киеви,
У ласкова князя Владимира,
Ест хлеба по колачику крупивчату,
Запивае стаканчиком медвяныим.
— То тут у Ильюши ведь не сила есть.
Как мы есть поганы татарова N
Едим хлеба к выти по печи печенаго,
По ушату пьем водоносныих.
Воспроговорит Илья тут ведь Муромец:
—- У нас было во городе во Киёви
При ласковом князи Владимири
Коровищо была обжорищо,—
Она много ела, вино пила тут,
Нынь вся она теперь перелопала.
Тут татаринам поганым не к лицу пришло,
Выскакали со шатра полотнянаго,
Кинули в Ильюшу ножищо оны тут.
Попало тут во дверь во дубовую,
Выскочила тут и со липиньямы.
Взял Ильюша старой тут ведь Муромец
Клюху свою он дорожную.
А ударил ён по татаровам,—•
Тут у татаринов души нету.
Приходит старой Илья Муромец
Ко городу ко тому ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ответ держал, выговаривал:
— Правда Сухмана Долмантьёвица,
Чем Сухман только хвастает.
Был-то я у Непры реки,
Видел силы поганой убитою,
Числом лежит сорок тысячей.
Меж тыма меж поганыма татарами
Увидал дубину девяти сажон,
В толщину дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь-ту дубина приомарана.
Зговорит Владимир таково слово:
— Ах же вы князи вы бояра,
А вы сильни могучи вси богатыри!
Выводите Сухмана со погребов,
Со тых погребов со глубокиих,
А со тых ли со тёмниц со темныих.
Тут приходили князи бояра,
Сильни могучи богатыри;
Траву-ту всю оны тут вырвали,
Землю из плиты ведь повырыли,
Железную плиту повыняли,
Выводили Сухмана сыча Долмантьевича
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих.
Воспроговорят ему вси князи бояра:
— Ах ты Сухман сын Долмантьевич!
За твои услуги великии
Тебя пожалует Владимир столен-киевской
Золотою казной тебя долюби,
Городами-то да с пригородкамы,
Приселами-то да со приселкамы.
Выходит Сухман сын Долмантьевич
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих,
Говорит Сухман таково слово:
— А не честь хвала молодецкая
Брать города с пригородкамы,
Брать присела да со приселкамы,
Брать мне бессчетна золота казна,
А моя есть смерть напрасная,
От тых от ран от великиих.
Выдергал он листочки маковый:
— Протеки от ран от великиих,
Протеки Сухман река ты кровавая.
Ай во славноём во городи во Киеви,
Славного у князя Владымира,
Заводился у князя почестей пир.
Было на пиру у него две вдовы:
Первая вдова-то честно-Блудова жена,
Другая вдова была купець-жона.
К честной вдовы к честно-Блудова жены
Подносили к тоей чару зелена вина,
Да не малую стопу, полтора ведра.
Честна вдова честно-Блудова жена
Ставала-то она да на резвы ноги,
Брала эту чарочку в белы ручки,
И она за этоей за чарочкой посваталася
За своёго за сына за любимаго,
За того Хотинушку за Блудовица
А у честной вдовы у купець у жоны,
На прекрасной Офимьи купець-доцери.
Честная вдова та купець-жона
Скорёшенько ставала й на резвы ноги,
Брала от нёй чарочку в белы руцки,
А назад то ёй чарочку повыплеснула,
Куныою шубоньку облила,
Курвой .... оплёскивала;
Говорила-то вдова таковы слова:
— Ай ты глупая вдова честно-Блудова жона!
Тоби дойдет ли Офимья моя взять за сына,
Да й за твоего Хотинушку за Блудовица?
Ай сидит моя Офимья во тереми,
Ай во славном сиди в тереми в златом верху,
На ню красное солнышко не обпекёт,
На ню буйный ветрушки не обвеют,
Многие люди не обгадятся.
Твой сын Хотинушка Блудович
Ездит он по городу, уродует
Со своим-то со паробком любимыим,
Ищет бобоваго зернедки,
Гди бы то Хотинушки обед сочинить. ,
Честна вдова честно-Блудова жона*
% Со честна пиру пошла она не весело,
Припечаливши пошла прикручинивши,
Приклонив буйную головушку к сырой земли
Ясны очушки втопила во сыру землю;
А подходит-то ’на к терему к высокому.
Со того со терема высокого,
Из того с косевчата окошечка,
Сквозь то хрустальнё-стеколышко
Усмотрел Хотинушка Блудович
Идуцись-то свою он родну матушку:
Со честна пиру идёт она не весело,
Прикручинивши идёт, припечаливши,
Приклонив буйну головушку к сырой земли
Ясны очушки втопила во сыру землю.
Выскочил Хотин на крутой на крылечь,
Говорил Хотин а таковы слова:
— Свет ты моя родна матушка,
Честная вдова ты честно-Блудова жена!
Что же ты идёшь с пиру не весело?
Место в пиру было не по чину,
Чарой ли в пиру тобя приобнесли,
Аль кто пьяница дурак приобгалился?
Воспроговори вдова таковы слова:
— Свет ты моё чадо любимоё,
Молодой Хотинушка Блудович!
Место в пиру было мни по чину,
Чарою меня в пиру не обнесли,
Пьяница дурак не обгалился;
Насмеялась надо мной честная вдова,
Честна вдова-то купець-жона:
Подносили ко мни чару зелена вина;
Я скорёшенько ставала на резвы ножки,
Брала эту чарочку в белы руки,
Я за этою за чарочкой посваталася
За тобя за сына любимого,
А за молода Хотинушку за Блудовица
Да у честной вдовы у купець у жоны,
На прекрасной Офимьи купець-дочери.
Честна вдова честно-Блудова жона
Скорёшенько ставала на резвы ноги,
Брала мою чару во белы руки,
Ай назад она чарочку повыплеснула,
Кунью мою шубоньку облила,
Меня курвой .... оплёскивала,
Говорила мни вдова таковы слова:
«Глупа ты вдова честно-Блудова жона!
Дойдет ли Офимья тоби взять за сына,
Да й за своего Хотинушку за Блудовича?
Сидит моя Офимья во тереми,
А во тереми сидит во златом верху,
На ню красноё солнышко не обпекёт,
Буйный ветры не обвеют,
Многия люди не обгалятся.
Твой сын Хотинушка Блудович
Ездит он по городу, уродует
Со своим со паробком любимыим,
Ищет бобового зернедки,
Гди-то бы Хотинушка обед сочинить».
Воспроговорил Хотинка таковы слова:
— Свет ты моя да родна матушка,
Ах ты честная вдова честно-Блудова жона!
В честь я Офимку за собя возьму,
Ай не в честь я Офимку за товарища,
Да за своёго за паробка любимаго.
Повернется Хотинушка в высок терём,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
Шапочку соболью на одно ушко,
Шол ён полатой белокаменной,
Выходил-то Хотин а на широк на двор,
Заходил ён во конюшеньку стоялую,
Выводил ён коня богатырского,
Ен садился на добра коня на седлана,
Брал свою палицку булатнюю,
Поехал-то Хотинушка в чисто поле.
На добром кони в чистом поли поезживаёт,
Стал он шуточок Хотинушка пошучивати,
Стал он паличку булатню покидывати,
На добром кони Хотинушка подъезживаёт,
Он одною ручкой паличку подхватываёт,
Не велика ёго паличка булатняя,
Весу она й девяносто пуд.
Ай у молода Хотинушки у Блудовича
Кровь-то в нём и роспылаласи,
Сердцё ёго розгорелоси
За эту родительску обидушку.
То он поехал по роздолью чисту полю,
А во всю ён ехал в силу лошадиную,
Он подъехал как ко терему к злату верху.
Бил он палицей булатнёй по терему,
Да по славному по терему злату верху;
Маковки на тереми покрйвилися,
Да й околенки во тереми россыпалися.
Молодой Хотинушка Блудович
Сходит он скоренько со добра коня,
Подходит он ко терему к злату верху,
Стал ён замочиков отщалкивати,
Стал ён дверьцей выставливати,
А приходит он во терем во златы верхи.
Ходит Офимья по терему
А в одной тонкой рубашки без пояса,
А в одных тонких чулочиках без чоботов,
У нёй русая коса пороспущеная.
Говорил Хотин а таковы слова:
— Ай же Офимья купець-дочи!
А идёшь ли ты замуж за Хотинушку,
За того Хотинушку за Блудовича?
Воспроговорит Офимья таковы слова:
— Три году я господу молиласи,
Что попасть бы мне замуж за Хотинушку,
За того Хотинушку за Блудовича.
Молодой Хотинушка Блудович
Брал он ю за ручушки за белый,
Брал за ней за перстни злаченый,
Целовал в уста во сахарный
Он за нёй за речи за умильнии,
Выводил он Офимыо со терема,
А привел-то Офимью ко добру коню,
Ко добру коню привел богатырскому,
Да и садил ён Офимью на добра коня,
На коня он ю садил к головы хребтом,
Сам ён садился к головы лицём.
Оны сели на добра коня, поехали
Да по славному городу по Киёву,
Да й приехали ко матушки к божьёй церквы.
Молодой Хотинушка Блудович
Он скорёшенько-то сходит со добра коня,
Опущает он Офимью со добра коня,
Брал он ю за ручушки за беленьки,
Брал за ней за перстни злаченый,
Да повел ю во матушку в божью церковь.
Выходили-то со матушки с божьёй церквы,
Молодой Хотинушка Блудович,
А садил он ю да на добра коня,
На добра коня садил ю к головы хребтом.
Сам ён садился к головы лицём.
Да приехали к Хотину на широк на двор.
Молодой Хотинушка Блудович
Он скорёшенько сходит со добра коня,
Опущает он Офимью со добра коня,
Ай берет он ю за ручушки за беленьки,
А за нёй берет за перстни злаченый,
Шли оны полатой белокаменной,
Проходили во столову свою в горенку,
Стали жить да быть, век коротати.
Ай Иванушко, Иванушко Годинович,
А поезжае что Иванушко женитися,
А к гостю к купцю еще Мйтриищу,
А за то за славное за синё море:
— Да ах же ты мой родной дядюшка,
А стольнёй ты князь да Владимер наш!
А пожалуйте, позвольте-то мне-ка-ва,
Ино силы мне-ка сорок тысячей.
А еще-то вы мне-ка пожалуйте,.
А любезный ты мой еще дядюшка,
А друго казны ты сорок тысячей.
Как тут-то ведь князь стольнё-киевской
А дават ему силы сорок тысячей,
А друго как денег сорок'тысячей.
А тут-то Иванушко Годинович,
А поехал он Иванушко женитися
А к гостю к купцю он тут к Митриищу.
А приезжает тут Иванушко Годинович
А к гостю к купцю он тут к Митриищу,
А говорит промолвит таково слово:
— А гость ты купец да еще Митриищо!
А есте как у тя да есть любезная дочь,
А тая эта Марья Митриёвична,
А отдай-ко ты, повыдай за меня замуж,
А за Ивана за Ивана за Годиновича.
А говорит ёму Митрий таково слово:
— А Иванушко, Иванушко Годинович!
А выдал бы Марью Митриёвичну,
А выдал бы, повыдал за тебя замуж,—
А у меня Марьюшка просватаная
За царя за Кощега за Трипётовича,
Не повыдам я, Иван, за тебя замуж.
• Скочил тут Иван на резвы ноги,
Хватил-то он ножищо тут кинжалищо,
Как ударил тут Иван да во дубовый стол,
А ушол тут ножик да до череня.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ты с добра мне отдашь, дак я добром возьму,
А с добра не отдашь, дак я силом возьму.
Как скочил тут Иван на резвы ноги
А взимат-то он Марью Митриёвичну,
А взимат ю за руценки за белый,
А за тыи за перстни за злаченый.
Да как-тут-то Иванушко Годинович
А поехали назад да в свою сторону,
А едет тут Иван по чисту полю,
А ехал он отъехал далецёшенько.
Как говорит тут Иван да таково слово:
— А рать же вы силушка великая,
А едьте-то вы топери с известьицем
А ко моему ко родному ко дядюшке,
А к стольнёму князю ко Владимиру:
А взята у нас Марья Митриёвична,
А взята-то, взята, мы силом да везём.
Как ратная силушка великая
Да как тут-то она отправляласе,
А скорым-то скоро, скоро скорёшенько,
А ко тому ко городу ко Киёву
А к стольнёму князю ко Владимиру.
Как тут тот Иванушко Годинович
Ино хочет он с Марьей позабавиться,
А начал забавляться на чистом поле,
А на чистом-то поли да во белом шатри.
А живет тут молодец, забавляется,
А над собой незгодушки не ведает.
А на ту-то пору да на то времячко
Приезжает Кощей да сын Трипетович
А к гостю к купцю еще к Митриищу
А за Марьей-то, за Марьей Митриёвичной.
Как говорит спромолвит таково слово:
-— Ах ты гость, ты купец да еще Митриищо!
А ты скажи, скажи да не утай себя:
А где у тя Марья Митриёвична?
Как говорит промолвит таково слово
А гость-от купец да еще Митриищо:
— А царь ты Кощег сын Трипетович!
А тая эта Марья Митриёвична
Увезена у Иванушка Годиновица,
А взята-то, взята за себя замуж.
Как царь тут Кощег сын Трипетович
А скоро-то он ведь снаряжается,
А скоро за Иваном отправляется,
А скоро за Иваном вслед с угоною.
Как застал-то ён Ивана на чистом поли,
А на чйстоем полюшки в белом шатри,
А с той с этой Марьей Митриёвичной.
Да увидал тут Иванушко Годинович
А царя того Кощега да Трипетовича,—
Не дойде тут Иванушку ведь больше сидеть.
Скочил тут Иван на резвы ноги,
А начали тут биться оны ратиться
А со царём со Кощегом со Трипетовичем.
Да побил тут Иванушко Годинович
А царя да Кощега что Трипетовича,
А побил его, сбил на сыру землю,
А сел-то тут Иван да на белую грудь
А к царю к Кощегу к Трипетовичу.
А на ту-то пору да на то времечко
А ножища при себи да не случилосе.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриёвична!
А дай-ко ты ножищо мне кинжалищо
А пластать мне Кощегу белая грудь,
А вынять что сердечушко су печенью (так),
А розрыть, роскидать по чисту полю.
А,говорит Кощег тут таково слово:
— Ай ты Марья же, Марья Митриевична!
А не давай-ко ты Иванушку ножища того,
А ножища-то, ножища ты кинжалища.
Дай я теби скажу, да все поросскажу:
А поди-ко ты, Марья, за меня замуж,
Дак будешь станешь слыть ты царицею,
А не ходи-ко ты за Иванушка Годиновича,—
Да если ты да ведь пойдешь за его,
Дак будешь ты там слыть да во портомойницах
А у стольняго князя у Владимира.
Как этая тут Марьюшка роздумаласе:
— А что мне-ка слыть да в портомойницах,
А лучше мне слыть буде царицею.
Как тут-то она да ведь подумала,—
Говорит опять Кощег таково слово:
— Да ай же ты Марья Митриевична!
А тащи-ко ты Ивана за желты кудри,
А со тых со моих со белыих грудей.
Как тая тут Марья Митриевична
Как хватила тут Ивана за желты кудри,
А тащила тут его да со белых грудей,
Со царя со Кощега со Трипетовича.
Как ино тут оны да его Иванушка Годиновича
!!
Да связали тут Ивану белы рученьки,
А связали-то Ивану резвы ноженьки,
Как бросили Ивана тут под сырой дуб.
Да тут царь-то Кощег да сын Трипетович
А начал он с Марьей забавлятися.
Да на ту-то пору да на то времячко
А налетал налетал да тут-то черной вран,
Садился тут ворон на сырой дуб
А закрычал ворон громким голосом,
А спроязычился языком человеческим,
А крычит говорит он таково слово:
— А не владеть этой Марьей Митриевичной
А царю да Кощегу да Трипетовичу,
А владеть этой Марьею Митриевичной
А тому да Иванушку Годиновичу.
А царь тут Кощег сын Трипетович
Услыхал воронйно звещованиё,
Да хватил-то он скоро свой тугой лук,
А кладывает стрелочку каленую,
А стрелил-то он в церного во ворона,
А стрелил-то, стрелил да не попал в его,
А полетел-то тут ворон далечйм далеко,
А улетела тая стрелка по подоблачью.
А зашол тут Кощег да во белой шатер,
А над собой незгодушки не ведает.
Как этая стрела да тут каленая
А обвернулася стрела назад обратно есть,
А пала тут стрела да на белой шатёр,
А пала попала в буйну голову
А царю да Кощегу Трипетовичу.
Да тут-то ведь царь Кощег сын Трипетович
А пал-то он на матушку сыру землю,
А облился он кровью горючею,—
А только тут Кощегушку славы поют.
Как тая эта Марья Митрйевична
А взимала в руки сабелку вострую,
А начала сабелкой помахивати,
А начала тут Марья выговаривати:
— Как у женщип-то ведь да как нунечку
А волос-то долог да ведь ум короток.
Ай от бережка я теперь откачнуласе,
А к другому как я не прикйчнуласе,
А отсечь мне Ивану буйна голова.
Как говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриевична!
А не секи-тко ты мни да головушки,—
А топеречка нунь я в безвремяньице, —
А лучше ты поди да за меня замуж.
А столько-то я еще да ведь уж тебя,
Да за эту вину да за великую.
А дам я ти три грозы небольшенькии.
Да как тут она Марьюшка роздумаласе:
— А первую он грозу мне-ка-ва даёт,
А перву дает, дак я ъедь год проживу,
А другую дает, дак я другой проживу,
А третьюю дает, дак я век проживу.
А отвяжу я-то Ивана от сыра дуба,
Отвяжу ему да белы рученьки,
А отвяжу ему резвы ноженьки.
Отвязала тут Ивана от сырого дуба,
А розвязала тут ему белы рученьки,
Розвязала тут ему резвы ноженьки.
Да как стал тут Иван на резвы ноги,
А взимает в руки сабелку вострую,
Да отсек ей по колен тут резвы ноженьки,
А потом да отсек да белы рученьки:
— А этых мне-ка ноженёк не надобно,
Ахапляли как поганаго татарина,
А этых мне-ка рученек не надобно,
Обнимали как поганаго татарина.
Да отсек-то ей еще тут губушки:
— А этых мне-ка губушек не надобно,
А целовали что поганаго татарина.
А только Марьи и Кощегу славы поют.
А тут-то Иванушко Годинович
Пошел-то один да добрый молодец,
А один-то един да единешенёк.
А пришол тут Иван да в Киев град
А ко своему ко родному ко дядюшки,
А ко тому ко князю ко Владимиру.
А пришол-то он пришол да не привёл никого
А россказал незгодушку великую
А стольнёму-то князю да Владимиру:
— Да ай же ты родной мой дядюшка,
А стольнёй ты князь да есть Владимир наш!
А надо мной была незгода там величая:
Я покончил да царя да Кощега там,
А царя да Кощега Трипетовича;
А Марья была провинилася,
А сделала вину она великую,
Да там я Марьюшку покончил ю,
А отсек-то я ей резвы ноженьки,
А отсек я потом да белы рученьки,
_ А во третьих отсек ей губушки.
Ино тут им и славы поют.
У стольняго города у Киева,
У ласкова князя у Владимира
Заводилось тированье, почестей пир
На всих на князей, на бояров,
На русских могучих богатырей,
На всих поляниц на удалыих.
Красно солнце на вёчери,
Почестей пир у них на весели.
Вси на пиру пьяны веселы,
Вси на пиру наедалися,
Вси на пиру напивалися,
Вси на пиру поросхвастались:
Умный похвастал отцем матерью,
А безумный похвастал молодой женой.
Кто хвастал своей удатью,
А кто хвастал своей участью.
За тым же столиком за дубовыим
Сидит молодой гость черниговской,
Молодой Ставёр сын Годинович. *
Не ест, не пьет ён, не кушает,
Белой лебеди не рушает,
Ничем он молодец не хвастает.
Подходит князь стольне-киевской:
— Что ты, молодый гость черниговский,
Молодой Ставёр сын Годинович,
Не ешь, не пьешь, ты не кушаешь,
Белой лебеди не рушаешь,
Ничем ты не похвастаешь?
Тут дородный добрый молодец,
Молодой Ставёр сын Годинович
Наелся, напился, расхвастался.
— Чем мне-ка молодцу хвастати?
У меня у молодца Ставра
Сапожки на ножках не держатся,
Цветныи платья не носятся,
Золоты кареты не ломаются,
Добрый кони не ездятся,
Верный слуги не старятся.
А ’ще у меня у молода Ставра
Есть-то жонка молодая.
Всих князей бояр обманула она,
Самого царя с ума выведет.
¦— Ты скажи, молодой Ставёр!
Для чего сапожки на ножках не держатся,
Цветное платье не носится,
Золоты кареты не ломаются,
Добрый кони не ездятся,
Верный слуги не старятся?
— Кожу я куплю себи хорошую,
Мастера у меня придворны:
Сошьют мне-ка-ва хорошохонько.
Я день держу, да другой держу,
Много что недельку подержу,
Снесу в лавоньку торговую,
Вам же продам, князи бояры.
Цену я с вас возьму полную.
Оттого платьице у меня не носится:
Суконце куплю хорошее,
Мастера у меня придворны:
Сошьют мнека-ва хорошохонько.
Я день держу, да другой держу,
Много что недельку подержу,
Снесу в лавоньку торговую,
Вам же продам, князи бояры,
Цену с вас я возьму полную.
А оттого кареты не ломаются:
Тыи кареты со двора пошли,
А другие кареты на готовый на двор придуть.
Для того добры кони не ездятся:
У меня кобылочки хорошие,
Носят жеребчиков хорошиих.
Я год держу, на другой держу,
Сгоню же я на рыночек,
Вам же продам, князи бояра,
Цену я с вас возьму полную.
А ’ще-ка у меня молода Ставра
Есть-ка жонка молодая,
Всих князей бояр обманула ёна,
Самого царя с ума выведет.
Тут его за хвастки великии,
Тут его за речи неумные
Посадили в погреба глубокий,
Задвинули дощечками железными,
Ворота засыпали песками желтыми,
Пропитомство клали овса с водой.
Остался у него младый паробок,
Одна дружинушка хоробрая.
Крест на лицё, с терема долой.
Скоро скажется, тихо сдеется.
Приходит к городу Чернигову,
Идет ступае на высок терем
К тоей Василисты Микуличной,
Крест кладе по писаному,
Поклон веде по ученому.
У ёй Василисты Микуличны
Были забраны гостюшки любимый.
Она ест, да пьет, кушает,
Над собой невзгоды не ведает,
Что не стало у нёй молода Ставра,
Посадили его в погребы глубокий.
Спроговори младойй паробок:
— Ай Василиста Микулична!
Ешь ты пьешь да кушаешь,
Над собою невзгоды не ведаешь,
Что не стало у тебя молода Ставра,
Посажен в погребы глубокий
За его за хвастни великии.
Спроговорила Василиста Микулична:
— Подите вы, гости, по своим домам,
Ныне мне, гости, не до вас пришло:
Не стало у меня ясна сокола
Молода Ставра сына Годиновича!
Тут Василиста Микулична
Волосы подбрила по мужичьему,
Платья надела богатырский,
Сходила в конюшечку во новую,
Взяла жеребчика неезжанаго,
Седлала уздала добра коня,
Седелышко клала черкаское,
Положила стремянки булатный,
Пряжки меди казапскоей:
Не для ради красы басы угожества,
А для ради закрепы богатырскоей.
Села она да поехала.
Скоро скажется, тихо сдеется.
Буде у города у Киева,
У ласкова князя Владимира.
Остановила коня середи двора,
Непривязанного, неприказанного.
Скоренько идет на высок терем,
Крест кладет по писаному,
Поклоны веде по ученому,
На все четыре сторонушки,
Князю Владимиру в особину
С молодой княгиней с Опраксией.
Спроговори князь стольне-киевской:
— Откуда ты, дородный добрый молодец?
Откуда-ва едешь, куда путь держишь?
— И есть я земли Тальянскоей,
А любимый племянник королевский.
Приехал на твоей дочке посвататься
На молодой Настасье Владимировны.
Спроговорит князь стольне-киевский:
— Ай же ты, Настасья Владимировна!
Не хочу тебя держать, хочу за муж отдать,
За любимого племянника королевскаго.
Спроговорит Настасья Владимировна:
— Ай же ты батюшка Владимир стольне-киевской!
Не отдай ты девицы за женщины,
Не наделай смеху по святой Руси,
У ней .... крутенька по женьскому,
Походка частенька по женьскому.
Груди мяконьки по женьскому.
— Сходим мы с ним в парну баенку,
Я тут его и посмотрю.
— Ай дородный добрый молодец!
Не угодно ли в баянку попариться?
— Не худо с дорожки парна баенка!
Она была да лукавая:
На тую пору выпустила жеребчиков,
Жеребчиков выпустила неезжаных.
Жеребчики по двору разбегались,
Огляделся Владимир стольне-киевской.
Она той порой вымылась и упарилась,
Скоро с баянки справилась.
— Что ты, дородний добрый молодец,
Не долго мылся парился,
Скоро с баянки справился?
— У нас ведь справы не по царскому,
А у нас справы по дорожному.
Спроговорил Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты Настасья Владимировна!
Я отдам тебя за королевского племянника.
— Ай же батюшко, Владимир князь стольне-киевской
Не выдай ты девицы за женщина,
Не наделай смеху по святой Руси.
— А мы его спроведаем,
Положим на перину на царскую:
Буде мужчина,-—под плечами буде ямина,
А женщина,— буде под
Она была-то лукавая:
.... легла на изголовьицо.
Спроговорит Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты, дородний добрый молодец!
Не угодно-ль поиграть в шашки в шахматы заморский?
А спроговорит дородний добрый молодец:
— У нас об эвтом дело не сведано,
Игроки у меня с дому не взяты.
Пожалуй, поиграем в шашки в шахматы заморский.
Обыграла царя со царицею,
Всех игроков придворныих.
Говорит Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты дородний добрый молодец!
Больше у меня некому с тобой играть
В шашки шахматы заморский.
А спрогбворил дородний добрый молодец:
— Никто в Расеи не мог меня обыграть,
Один-то меня и обыгрывал Ставер Годинович.
Когда я бывал во Чернигове,
Один-то он меня обыгрывал.
Сходил Владимир князь стольне-киевской,
Выпустил Ставра из погребов глубокиих.
Сели со Ставром Годиновичем
Они играть в шашки шахматы заморский,
Спроговорил дородний добрый молодец:
— Помнишь ли молодой Ставер сын Годинович,
Как мы с тобой живали во Чернигове?
Я была чернильницей, а ты пером лебединым,
Ты в меня частенько помакивал,
Я в тебе тогда-сегды.
Спроговорил Ставёр сын Годинович:
— Дородний добрый молодец!
Я все позабыл сидючи в погребах глубокиих.
Спроговорил дородний добрый молодец:
— Помнишь Ставер сын Годинович!
Как мы живали во Чернигове,
Я ходила кобылицей,
А ты жеребчиком некладеным:
Ты на меня частенько поскакивал,
Я на тебе тогда-сегды.
Съедемся Ставер во чистом поли,
Попробуем силы богатырскоей!
Дай-ка Владимир стольне-киевской,
Дай-ко Ставру молода коня
Съездить со мной во чисто поле,
Спробовать силы богатырской!
Сели на добрых коней поехали,
Уехали они во Чернигов град.
всего статей: 204
