Религиозный фактор в контексте демографической и аграрной политики на северокавказской окраине России во второй половине XIX – начале XX в.
В публикациях нередко встречается утверждение о допущенной несправедливости при распределении земель на Северном Кавказе. Однако оно опровергается фактами. По свидетельству А. Руновского, изучавшего последовательность возникновения затяжной конфликтной ситуации в специфических ареалах края непосредственно по ходу ее разрешения, для коренного населения нагорной полосы «накануне Кавказской войны российское владычество не было обременительным, горцы не облагались никакими повинностями, были не стесняемы относительно религии, а из обыденных сношений с русскими» извлекали «значительные и постоянные средства к жизни». После ее окончания были предприняты усилия и к разрешению проблем аграрного обустройства вошедших в состав империи народов края.
Это предусматривалось «в числе прочих мер для органического единения горских народностей с Россией» в качестве определяющего фактора интеграции и преодоления сепаратистской обособленности. В проводившейся политике вместе с тем признавалась важность установления правильных поземельных отношений у «туземного населения», для исключения воспроизводивших в его среде конфликты условий, выделения для него при необходимости земель, оставшихся после выселения части горцев в Турцию. При этом наместник его императорского величества на Кавказе того периода великий князь А.И. Барятинский, обеспечивая проведение соответствующей политики, руководствовался убеждением, что «только при строгой определенности поземельных прав каждого» станет возможным «действительное побуждение к сельскохозяйственному производительному труду». По его мнению, привязанность к земле сделает «туземное население… в полном смысле оседлым, расположенным к гражданскому развитию».
Для этого были созданы поземельные комиссии, «приступившие к работе с такой энергией и осмотрительностью, что, как отмечалось неоднократно в свое время, в большей части горских обществ… земельный вопрос получил разрешение, сообразно с экономическими интересами различных народностей и целями правительства». В 60–70-х гг. ХIХ в. для них были сделаны значительные прирезки земельных угодий в предгорных и равнинных частях края. Причем это касалось в первую очередь тех обществ, которые до этого веками жили в горах и при сохранении прежнего геополитического положения не могли бы иметь иной экономической перспективы.
Так, например, была в значительной степени устранена нужда в земле у карачаевцев, в результате чего они смогли основать много новых аулов. Участки для них, как и для других народов, тогда выделялись периодически до тех пор, пока сохранялась возможность. В ряде случаев приращение территорий для занятий мирным сельскохозяйственным трудом оказались весьма существенными. Попытки устранить остроту земельного вопроса на Северном Кавказе предпринимались вплоть до 1917 г.116 Утверждения о вытеснении в горы коренного населения и преднамеренном нежелании русской власти разрешить проблемы его социально-экономического обустройства искажают, как видно, реальность и не являются объективными. Именно они получили наиболее широкое распространение в отечественной исторической науке в советские десятилетия и сохранили свои позиции в ней до настоящего времени.
В современных публикациях склонность обвинять «царизм» в масштабном перераспределении пространства края в «колонизаторских» целях сохраняется. Так, Ш.А. Гапуров, Д.Б. Абдурахманов и А.М. Израйилов утверждают, что «казачьи станицы и российские военные укрепления» возводились «на исконно кавказских землях, которые отняли у горцев и которые являлись плацдармом для дальнейшего наступления в глубь Северного Кавказа». Этим, по их мнению, и были вызваны нападения на русские поселения11, получившие в подвергнутой критике интерпретации представителей иной объяснительной версии происходившего М.М. Блиева, Б.В. Виноградова и Ю.Ю. Клычникова наименование «набеговой экспансии». Между тем попытки разрешить и аграрный вопрос в интересах вошедшего в разные периоды в состав Российской империи населения края предпринимались. Обращение его к мирному созидательному труду рассматривалось в качестве одной из важнейших мер постепенного гражданского приобщения. Это убедительно, на мой взгляд, отражено в исследованиях В.Н. Ратушняка и возглавляемого им коллектива ученых. С привлечением многочисленных фактов, не востребованных ранее для научного осмысления, они обратили внимание на необходимость объективного изучения и этой проблемы.
Для упрочнения позиций на Кавказе, особенно в северных частях, имевших наиболее сложную специфику, в российской политике широко использовались традиционные представления «туземных обществ», отражавшихся в нормах не менявшихся на протяжении веков обычаев (адатов). Опора делалась и на ключевые положения ислама. С учетом наличия у мусульман края, например, убеждения, основанного на догматах веры, в том, что «единственным собственником подвластных ему земель является турецкий султан, а русский царь выступает как приемник его верховных прав»12, при закреплении в составе Российской империи это наследие использовалось для поддержания сложившегося традиционного уклада. В нем были допущены лишь незначительные подвижки, приспосабливающие к новым условиям. Право собственности на земли, в том числе приобретенные здесь силой оружия, оказалось вследствие этого во владении государства, которое как бы удерживало их, не нарушая порядка, устанавливавшегося на протяжении длительного времени под влиянием восточной сопредельной страны, где и на том этапе в этой сфере не допускались какие-либо отклонения. Проектирование же изменений и последующее их осуществление могло привести к непредсказуемым последствиям. Осторожность в данном отношении опиралась на разносторонний отечественный опыт обустройства окраин. Правомерность такого подхода имела давнее признание и в зарубежной практике.
Еще в «древнем Риме» государственными считали все «вновь завоеванные земли». Однако в состав Российской империи таким способом вошла лишь незначительная часть. Поэтому определяющим являлось все же соблюдение восточной традиции. В политике на Северном Кавказе учитывалось также место, отводимое турецкому султану в представлениях мусульманского населения. Он признавался в тот период главой и соответственно духовным наставником суннитов, составлявших на Кавказе большинство. Даже эта, казалось бы, неблагоприятная для утверждения российской юрисдикции традиционная форма отношений не подвергалась слому, а ее перспектива существования предоставлялась времени и естественному отбору.
Поддерживаемая И.Я. Куценко точка зрения о целенаправленном разрушении «царизмом древних традиционных порядков местного землепользования»126 является не более чем повторением абстрагированных от фактов констатаций, распространенных в публикациях соответствующей направленности. В них просматривается, как и ранее, склонность приписывать России «худшие черты азиатского самовластия». Не только в аграрном секторе, но и в других слагаемых «туземного быта», русская власть признавала полезным для повышения привлекательности устанавливаемых порядков и доверия к своим административным нововведениям не нарушать вместе с тем то, что досталось от прошлого и являлось своего рода элементом защиты этнической и конфессиональной самобытности. Ее представителями на сходах аульных обществ после окончания Кавказской войны давались заверения и об уважении к сложившемуся традиционному праву земельной собственности.
Согласно утвердившейся ранее практике российского владычества на Кавказе, право собственности на земли, в том числе приобретенные здесь силой оружия, как уже отмечалось, удерживало государство, чтобы для укрепления стабильности использовались традиционные представления мусульман о том, что «единственным собственником подвластных ему земель является турецкий султан, а русский царь выступает как приемник его верховных прав». На северокавказской окраине земли поэтому считались казенными, переданными земледельцам лишь во временное пользование, сельским обществам они отводились на праве общественного пользования. В нагорной полосе аграрные отношения строились преимущественно на праве обычаев (адатов).
За крупными землевладельцами оставлялось право частной земельной собственности. Размеры привилегированного феодального землевладения на северокавказской окраине, по версии советской историографии, достигали 65%13, в Закавказье – 67%. Данные показатели исследователями подвергались сомнению. Но они так или иначе верно, на мой взгляд, отражают тенденцию в сложившейся экономической ситуации. Высшим сословиям «туземных обществ» было сохранено существовавшее ранее социальное положение. Вместе с тем после окончания Кавказской войны было произведено определение сословных прав внутри «туземных обществ» и уничтожено крепостное состояние там, где оно существовало до установления российской юрисдикции, а зависимые сословия у горцев «получили права личные и имущественные».
В процессе преобразований удалось отселить с прежних мест в крупные аулы на равнину и часть «воинственных» или, как их еще иначе называли, «немирных» горцев. Эпизодические перемещения на контролируемые Россией территории, начатые на Северо-Восточном Кавказе еще при А.П. Ермолове13, проводились неоднократно вплоть до полного умиротворения края, и они в какой-то мере привели к размыванию прежней установившейся по ходу противостояния линии, разделявшей различные устремления, в том числе и на неприятие российского подданства в среде одних и тех же этнических общностей.
Образовавшиеся пространства после эмиграции в Турцию не желавших подчиниться российскому управлению обществ использовались и для аграрного обустройства даже тех, кто воевал на стороне Шамиля. Во второй половине XIX в. на них производились переселения нагорных аулов, входивших когда-то в имамат. Выделялись для этого угодья в различных местностях на равнине, включая Надтеречной район. Вместе с тем была предпринята попытка урегулировать поземельные споры чеченцев с кумыками и казаками. Для этой цели в 1866 г. создается Чеченский отдел Терской поземельной комиссии, имевший временный статус14, так как при наличии не введенных в оборот сельскохозяйственных фондов проблему предполагалось решить в кратчайшие сроки. Не занятые для аграрного обустройства населения территории использовались, таким образом, не только для восточнославянской колонизации. Она распространялась, как заметно по предшествующему анализу, на преимущественно свободные земли, не заселенные горскими и тюркскими народами.
На более плодородные равнинные пространства в северо-западных частях Кавказа были переселены практически все аулы. Причем это было сделано, по мнению З.Б. Кипкеевой, в пределах этнических районов «для закрепления населения на постоянных местах жительства». Перемещения с гор здесь также предпринимались в интересах «туземных обществ», прежде всего «для улучшения их жизнеобеспечения». Не происходило «захвата горских территорий», как считает З.Б. Кипкеева14, и на более ранних этапах вхождения Северного Кавказа в состав России. В Кубанской области в результате перераспределения земельного фонда, предпринятого после 1864 г., половина его досталась не восточнославянскому населению.
Однако немалая часть тех, кто участвовал в конфликте на стороне Шамиля в северо-восточных частях края, не была затронута этими перемещениями. Оставшееся же только в нагорной полосе Терской области население с конца ХIХ в. до 1917 г. увеличилось на 3, 6% , тогда как в Дагестанской области этот показатель составил всего лишь 2, 5%. Возможности обеспечения землей в этих ареалах края уже не существовало, так как распределение земель в пределах всего северокавказского региона еще во второй половине ХIХ в. завершилось14, а право земельной собственности, в том числе в отношении самих горцев, охранялось законами империи. Ситуация аграрной перенаселенности обуславливалась многими факторами и прежде всего ростом численности населения. Со времени окончания Кавказской войны и до 1917 г. он составил 181%, соответственно 23, 1% в западной части окраины и 106% в восточной. Избыточность сельского населения порождалась также структурными изменениями в аграрном секторе экономики, начавшимися еще во второй половине ХIХ в. Земледелие к 1913 г. давало 82% его валовой продукции, а животноводство всего – 18%. На предшествующем же этапе данное соотношение, предопределявшееся запросами общероссийского рынка и развитием капиталистического уклада в том числе, имело не столь значительный разрыв. Как видно, заявление И.Я. Куценко о том, что «малоземелье – прямое следствие колонизаторских действий и порядков»14, не соответствует действительности.
Состояние аграрной перенаселенности вместе с тем усугублялось и субъективными просчетами правительственной политики, направленной на поддержание крупных феодальных имений, за которыми оставлялось право частной земельной собственности, рассматривавшееся как элемент традиционных отношений в «инородческой среде». Но в действительности такая поддержка лишь создавала социальную напряженность, подрывая престиж государственной власти, так как владельцы крупных имений в стремлении к их расширению нередко захватывали общинные земли, пастбища, повышали плату за аренду или прекращали сдачу земель вообще. По всему северокавказскому краю происходило обезземеливание крестьянских масс. Эти процессы, набирая силу, затрагивали различные категории сельского населения, в том числе и казачество. Однако в нагорной полосе они принимали угрожающие размеры.
Если во второй половине ХIХ в. наиболее распространенными здесь были наделы, не превышавшие , 5–, 2 десятины, то к 1917 г. из-за прироста населения они сократились соответственно до , 01–, 3 десятин. Нормой же для края признавались участки в 5 десятин. После окончания Кавказской войны представители русской власти пытались разрешить аграрный вопрос для только что покоренного населения и часть «туземных обществ», расселявшихся в нагорной полосе Терской области, как уже отмечалось, переместили на равнину. Но эти мероприятия на СевероВосточном Кавказе вскоре были приостановлены вследствие того, что запасы свободных земель истощились. В равнинных селениях, где земли преимущественно были высокого качества, наиболее распространенными в начале XX в. являлись наделы 6–9 десятин, соответствовавшие норме, а минимальные составляли 1–2 десятины.
На остроту аграрного кризиса, таким образом, оказывали влияние многие факторы. Некоторые из них не зависили от проводившейся политики. На обострение ситуации аграрного перенаселения существенное влияние оказывали, в частности, происходившие структурные изменения в сельском хозяйстве. Обезземеливание крестьянских масс, в том числе и казачества, происходило по всему северокавказскому краю. Это создавало предпосылки для распространения в ряде случаев протестных настроений, препятствуя интеграционным переменам. Аграрное обустройство северокавказской окраины между тем осуществлялось в интересах и «туземного населения». Обращение его к мирному созидательному труду рассматривалось в качестве одной из важнейших мер постепенного гражданского приобщения. Признавалась также важность установления правильных поземельных отношений. Сложившееся право собственности при этом не нарушалось. Надежды возлагались на то, что привязанность к земле повысит расположенность к гражданскому развитию.
Религиозный фактор в контексте демографической и аграрной политики на северокавказской окраине России во второй половине XIX – начале XX в.
Состояние земельной неустроенности иноэтнического населения на Кавказе, наиболее остро проявлявшееся в северных частях края, вызывало обеспокоенность в правительственных кругах. Представителями русской администрации велись поиски вариантов ее преодоления. С решением проблемы связывали и возможность устранения угрозы роста преступности. Информируя Николая II о сложившемся положении после целого ряда предпринимавшихся усилий его исправить, наместник граф И.И. Воронцов-Дашков 15 марта 1908 г. сообщал в Петербург: «Голоса о земельной нужде стали раздаваться почти во всех уголках Терской области, с этим вопросом нельзя не считаться».
Характеризуя обстановку на Северном Кавказе, он обратил внимание монарха и на то, что «недостаточность земельных наделов особенно ощутительна в горах». Но, по уточнению наместника, «ничуть не лучше в этом отношении и положение «туземцев на плоскости», поземельное устройство которых считается законченным. Здесь, вследствие естественного прироста населения и семейных разделов, а также большого притока временно проживающих выходцев с гор, душевые наделы настолько уменьшились, что совершенно недостаточны для продовольственной нужды населения». На остроту возникшего состояния аграрного кризиса в крае оказывали влияние, как уже отмечалось, и происходившие структурные изменения в сельском хозяйстве, начавшиеся еще во второй половине ХIХ в.
И.И. Воронцов-Дашков указывал и на настоятельную потребность преодоления неблагоприятной экономической ситуации «для сохранения престижа русской власти среди туземного населения Северного Кавказа»15, что способствовало бы, безусловно, ослаблению социальной базы сепаратизма. По убеждению наместника, «наделение землей горцев Кубанской и Терской областей… должно укрепить у них веру, что отечество о них заботится». После прочтения его обращения Николай II сделал надпись: «Все это очень правильно». Тем самым было продемонстрировано единство государственной власти в проведении официального курса. Внимание уделялось и земельному обустройству аульных обществ, которое также признавалось одним из звеньев интеграции.
Ситуация аграрной перенаселенности вызывалась объективными причинами, которые иногда своевременно не учитывались в российской политике. Так, в 1907 г. наместник его императорского величества на Кавказе И.И. Воронцов-Дашков возбудил ходатайство о наделении землей 26 аульных обществ «Майкопского и Баталпашинского отделов Кубанской области». Служебная переписка по данному вопросу велась не только между краевыми административными инстанциями. Для положительного решения, осложнявшегося вступившим в юридическую силу правом прежней принадлежности, наместник выходил на самый высокий государственный уровень.
При этом выдвигались исторические обоснования и соображения необходимости устранения препятствий для дальнейшего сближения «туземных обществ» с Россией. В послании в Петербург из краевого центра Тифлиса, в частности, констатировалось: «В 1872 году распоряжением его императорского величества наместника Кавказского 26 аульным горским обществам за недостатком надельных земель отведена была в пользование Фарская лесная дача». Внимание высшего руководства в справочном комментарии обращалось на то, что «по совершенно случайным причинам» она в «конце прошлого столетия изъята была казною». Преднамеренность в возникновении недоразумения, как видно, со стороны администрации отсутствовала. В доводах И.И. Воронцова-Дашкова во главу угла ставились прежде всего интересы самого «инородческого населения», заставившие приступить и к практическим действиям. В послании наместника отмечено: «Ныне уполномоченные обществ обратились… с ходатайством о восстановлении нарушенных прав их на Фарскую дачу». Настаивая на удовлетворении просьбы, И.И. Воронцов-Дашков указывает на важность соблюдения таких критериев сближения: «авторитет всякого правительства» поддерживается незыблемостью «законных распоряжений административных мест и лиц».
В его понимании это «особенно важно» выдерживать «в настоящее время»16, то есть в условиях преодоления государственной властью последствий революционной смуты, охватившей и окраины империи. Это также являлось, на мой взгляд, показателем наличия общегражданских связей. Вместе с тем наместник просил «содействия… к возможно скорейшему разрешению в благоприятном для горцев смысле… ходатайства в видах справедливости и сохранения престижа русской власти среди туземного населения Северного Кавказа». Непосредственные наблюдения убедили И.И. Воронцова-Дашкова в том, что «в общей массе» оно предано «безусловно… русскому правительству». По заключению становится очевидно отсутствие серьезной сепаратистской угрозы даже на том кризисном этапе в развитии страны. Но применение интеграционных мер при проведении российской политики в крае по-прежнему не исключалось.
В контексте анализа интерес представляют и пометки на документе, в котором отражалось намерение восстановить нарушенные права ряда аульных обществ на Фарскую дачу. В верхней части слева выделено звание наместника применительно к Кубанской области как казачьему административному субъекту края: «Войсковой наказной атаман Кавказских казачьих войск гор. Тифлис». Справа указана дата обращения: «4 декабря 1907 г.». Внизу подпись «Гр. Воронцов-Дашков». Вопрос судя по всему прорабатывался государственными структурами, торопливость и в этом случае не допускалась, хотя на первый взгляд можно сделать вывод о медлительности. 5 января 1910 г. управляющему делами Совета министров поступило очередное обращение наместника, в котором положительное решение в интересах «туземного населения» представлялось «актом государственной необходимости». В подтверждение излагались следующие доводы: «Вопервых, оно будет справедливым и юридически правильным; во-вторых, укрепит в населении сознание незыблемости распоряжений власти, и, втретьих, поселит в сердцах кубанских горцев… благодарность и сознание, что они иноплеменники и иноверцы не пасынки в своем отечестве». Текст также заверен подписью наместника: «генерал-адъютант, генерал от кавалерии гр. Воронцов-Дашков».
После ознакомления Николаем II наложена резолюция: «Все это очень правильно»17, свидетельствовавшая об отношении монарха к ходатайству наместника о принятии решения в интересах иноэтнического населения северокавказской окраины. Вслед за этим Совет министров принял постановление «О передаче Фарской лесной дачи горским обществам Майкопского и Баталпашинского отделов Кубанской области». В соответствии с установившимися правилами принятия государственных решений Николай II на подлиннике обращения наместника поставил заключительную пометку: «Согласен». Ее удостоверил, повторяя дословно резолюцию императора, П.А. Столыпин: «На подлинном его императорскому величеству благоугодно было собственноручно начертать». Далее следовала фраза «Скрепил», проставлена подпись с указанием должностей «председатель Совета министров, статс-секретарь».
Помощник управляющего делами Совета министров В.К. Плеве завизировал документ словом «Верно». Приоритетным направлением при разрешении аграрного вопроса являлась нагорная полоса. С 1905 г. была предпринята еще одна попытка устранить там положение земельного неустройства, для чего по распоряжению наместника его императорского величества на Кавказе графа И.И. Воронцова-Дашкова было образовано в г. Тифлисе особое совещание «из компетентных лиц», а в 1906 г. – комиссия для детального исследования на месте положения землепользования и землевладения в нагорной полосе СевероВосточного Кавказа, включая и нагорную территорию карачаевского народа в Кубанской области, завершившая работу лишь в 1908 г.180 Собранные ею материалы совместно с выработанным законопроектом обсуждались затем в областных правлениях Терской и Кубанской областей, которыми были даны заключения, учитывавшие в том числе пожелания самого населения. После этого они поступили на рассмотрение образованного в г. Тифлисе междуведомственного совещания, заседавшего с перерывами в 190, 1910 и 1911 гг.18, что свидетельствует о серьезности намерений в решении проблемы. На эти совещания были приглашены представители населения нагорной полосы «для дачи необходимых объяснений». По итогам их работы было сделано заключение: «Скорейшее оформление этого дела имеет кроме решающего значения для самих жителей, существенное государственное значение, как для охраны земельных интересов плоскостного населения, так и в смысле поддержания порядка и спокойствия в крае».
Выверенный же и отредактированный проект закона о землеустройстве нагорных местностей Северного Кавказа с подробной пояснительной запиской наместника графа И.И. Воронцова-Дашкова был представлен в Петербург, где он еще раз был подвергнут тщательному обсуждению в специально сформированном в столице междуведомственном совещании под председательством члена Государственного совета сенатора А.П. Никольского, замещавшего наместника его императорского величества на Кавказе в высших государственных инстанциях (установлениях).
Выводы тем не менее еще на предварительной стадии получились неутешительными. Землеустройство населения в нагорной полосе оказалось невозможным, так как пригодных для возделывания земель здесь было всего 20%, такое же количество, около 22%, было и в Дагестанской области. Прирезки земли для него, так же, как и в равнинных аулах, были все же сделаны, но они оказались незначительными. Предпринимавшиеся попытки поиска новых массивов земель в пределах края наталкивались на серьезные трудности и требовали времени.
Одним из препятствий, существенно ограничивавших возможности снятия остроты аграрного вопроса, выступало и крупное феодальное землевладение. Однако высшие сословия «туземных народов» пользовались только некоторыми льготами, присвоенными русскому дворянству, и не были признаны в правах, которыми оно обладало. Вызывалось это тем, что претенденты заявляли о таких привилегиях, которые по адатам не полагались. Информация о них, как правило, поступала в административные структуры в искаженном виде. Для принятия выверенных решений проводился сбор сведений об адатах, начавшийся еще в эпоху Кавказской войны. Получение достоверной информации на этот счет сопрягалось с рядом трудностей. Препятствием являлась, в частности, противоречивость адатов.
С различиями сталкивались нередко даже в пределах одного аула. Сложность вызывалась и неточностью переводов. Так что дискриминация и в этом случае отсутствовала. Несмотря на то, что российская рецепция адатов так и не завершилась, с 1913 г. «высшим классам населения Кавказского края» было предоставлено в честь трехсотлетия династии Романовых «потомственное дворянское достоинство». Этому акту придавалось большое политическое значение. Проводившаяся политика в целом неизменно способствовала укреплению крупного землевладения. При возникновении социальных конфликтов собственники получали государственную поддержку, что порождало недовольство и по отношению к власти. Между тем ликвидация феодальных привилегий лишь благоприятствовала бы прогрессу и решению аграрной проблемы в интересах большинства населения. Проведение таких преобразований в ряде случаев в период вхождения края в состав России повышало ее авторитет и усиливало притягательность перспективы ее подданства. Определенные надежды с 1906 г. возлагались на столыпинскую аграрную реформу, наместник неоднократно настаивал на начале ее проведения на Кавказе. Это так же, как предполагалось, должно было «объединить Кавказ с Россией», где землевладение на праве собственности уже получило преобладание над другими формами владения землей. Осуществление этого изменения предусматривалось на общих принципах земельной политики. Но с учетом специфичности местных условий закон о закреплении за крестьянами общинной земли в частную собственность был распространен на иноэтнические административные образования Северного Кавказа чуть позже, чем в центральных губерниях России. Поскольку земли на этой окраине принадлежали государству, то при закреплении их «всех без различия» в собственность, не исключая и нагорные районы, наделы на общих основаниях облагались выкупными платежами.
Устанавливались они и при прекращении отношений феодальной зависимости, носивших вплоть до 1913 г. в некоторых районах даже публично-правовой характер. Но в этом случае государство частично их погашало, а крестьяне попадали от него на неопределенный период в экономическую зависимость. Земли церковные, мечетские и вакуфные отграничивались отдельно. Столыпинской аграрной реформой было намечено также постепенное прекращение кочевого скотоводства в крае и переход к более совершенным его формам. Таким образом, реформа также укрепила позиции крупных землевладельцев и в некоторой степени усугубила положение. В ней содержалось не только прогрессивное начало. Внедрение закона о частной собственности на землю, заимствованного из опыта развития стран Запада и без учета цивилизационных особенностей России, на ее северокавказской окраине усилило обезземеливание крестьянских масс и не остановило нарастание деструктивных процессов. Просчеты становились все более очевидными. В 1909 г. была произведена корректировка проводимой политики. В наместничество на Кавказе и на места были разосланы подписанные П.А. Столыпиным циркуляры, в которых содержались рекомендации считаться с климатическими и географическими условиями и в тех случаях, когда община экономически целесообразна, не производить ее разрушения. На Северном Кавказе это особенно касалось нагорной полосы.
Тем самым была предпринята попытка исключить радикализм в преобразованиях и дальнейший ход аграрной реформы поставить в зависимость от естественного эволюционного отбора. Несмотря на это, сила инерции сохранялась. Пользуясь правительственной поддержкой, крупные земельные собственники продолжали захват общинных пахотных и пастбищных угодий, повышали плату за аренду, прекращали сдачу земель нуждающимся вообще и предпринимали иные действия, ущемлявшие права крестьянства. В этой связи подавались многочисленные жалобы в краевую администрацию, в различные инстанции в Петербурге и самому монарху.
Социальная напряженность на Северном Кавказе не снижалась. С 1910 по 1913 гг. по краю прокатилась волна восстаний, которые так или иначе были связаны с последствиями аграрной реформы. В ходе их происходил отказ выполнять прежние повинности, захватывались земли, и т.д. Балкарские сельские общества, например, стихийно спускались на равнину в пределы владений кабардинских князей, которые прилагали немалые усилия по их вытеснению обратно в горы, применяя нередко вооруженное противодействие и экономическую блокаду. Несмотря на это, противостояние периодически повторялось.
Наиболее массовым социальным протестом было выступление кабардинских крестьян в 1913 г. из-за Зольских участков, перешедших в собственность, охватившее постепенно до 3 тыс. человек. В самом начале движения собравшиеся дали при мулле клятву на Коране «действовать заодно». Владельцам восставшие заявили, что «пастбищные земли даны государем императором всему… народу, а конезаводчики, получившие участки на Зольке, лишили все население лучшей части пастбищной земли, чем учинили ущерб их скотоводству». Реакция властей по-прежнему оказалась предельно жесткой, и права собственников были защищены. Очевидно, прежние подходы к земельному обустройству «туземных обществ» на Северном Кавказе, со ставкой на соблюдение традиционных привычных для населения норм, оказывались более выверенными и подходящими к местным условиям.
Вместе с тем по мере нарастания аграрного кризиса в среде иноэтнического населения все большее хождение получали разговоры о «насильственно отобранных землях», заселенных впоследствии казаками. Недовольство вызывала и возраставшая плата за аренду сельскохозяйственных угодий в станицах. Казаки в свою очередь считали эти земли своими, добытыми «исторической славой». По их утверждениям, «общественная отдача в аренду станичной надельной земли… не приносит… особых выгод». На самом деле, занимая всего лишь 28% всей территории Терской области, казаки владели, по свидетельству их идеолога М.А. Караулова, около 90% этого пространства еще в XVI–ХVIII вв., в ХIХ в., когда происходило включение горских обществ в российские пределы, они получили только незначительную часть земли.
Мнение о том, что «правительство щедро наделяло землями тех, кто разорял страну», то есть казачество, не имеет подтверждения. Факты показывают, что правда в данном споре была и на стороне казаков, и на стороне горцев, в его разрешении нельзя было становиться всецело на какуюлибо из точек зрения. Поземельные отношения в крае издавна носили весьма запутанный характер, и России досталось непростое наследие, которое, несмотря на предпринимавшиеся усилия, так и не было упорядочено. Отбирание земельных участков у тех, кто был на ее стороне, весьма широко практиковал именно имам Шамиль. Аграрное же обустройство «туземных народов» и на том и на последующих этапах признавалось при выработке российской политики одним из звеньев интеграции. Это свидетельствует об отношении к ним как к соотечественникам. В европейских странах встречались также специфические ситуации, позволившие К. Марксу сделать вывод о том, что «национальный вопрос» в некоторых случаях может быть «неотделим от земельного». Но данный фрагмент его учения не дает оснований для утверждений о наличии аналогий в иных геополитических и цивилизационных ареалах. В 60–70-х гг. ХIХ в. «туземным народам» были сделаны значительные прирезки земельных угодий в предгорных и равнинных частях края. Участки выделялись периодически до тех пор, пока сохранялась возможность. В ряде случаев приращения территорий для занятий мирным сельскохозяйственным трудом оказались существенными. В большей части горских обществ аграрный вопрос получил разрешение.
Ситуация аграрной перенаселенности на северокавказской окраине Российской империи, как показывает предпринятый анализ, обуславливалась прежде всего ростом численности населения. Усугублялась она и субъективными просчетами правительственной политики, направленной на поддержание крупных феодальных имений, за которыми оставлялось право частной земельной собственности. Это ограничивало возможности снятия остроты аграрного вопроса. Проводившаяся политика способствовала укреплению феодального землевладения. Столыпинская аграрная реформа, имея такую же направленность, в некоторой степени усугубила положение. Попытки же устранить остроту аграрного вопроса на Северном Кавказе предпринимались вплоть до 1917 г.
“Сербы по-прежнему любят Россию”. С этой оптимистической новостью аудиторию на днях познакомило сербское аналитическое агентство “Фактор плюс”. Впрочем, даже о пресловутой “любви” можно говорить очень условно. Ведь, согласно сообщению социологов, “по мнению сербов, из иностранных государств благополучие Сербии важнее всего для России, менее всего важно для США”. То есть, скорее жители балканского государства признают, что любят как раз их – и именно россияне. А об ответной любви вообще вопрос и не задавался.
Всеукраинский референдум (1991) — референдум на Украине, прошедший 1 декабря 1991 года в один день с первыми выборами президента Украины.
19 июня 1992 года президент Украины Леонид Кравчук подписал закон
о полном исключении упоминаний об СССР из конституции Украины 1978 года.
Референдум был объявлен 24 августа 1991 года вместе с Актом провозглашения независимости Украины и утверждён 11 октября того же года постановлением Верховной рады Украины. На референдум был вынесен один вопрос — «Подтверждаете ли Вы Акт провозглашения независимости Украины?». В бюллетене для голосования был изложен такой текст (на украинском языке).
Когда читаешь чаяния русских девушек о мужчинах, понятно, что описывают они авторитарный тип. Например, для абсолютного большинства русских женщин недопустимой является мысль, что они сами оплатят свой ужин, если ужинали с мужчиной. Интерес к такому мужчине сразу окажется на нуле. И во всем остальном мужчина должен занимать откровенно опекающую позицию, в материальном, физическом и моральном смысле, и если он проявит нежелание быть лидером и опекуном, он сейчас же будет заклеймен как немущина.
В русском литературном языке – чаще в разговорной речи – употребляется усилительно-выделительная частица -то: Ключи-то не забыл?; В отпуск-то когда пойдете?; Написать-то я напишу, а исправлять ты будешь; Мне-то отвечать за это не придется; Сразу-то этого не сделаешь; Вот радость-то какая!; Все-то он знает, обо всем-то он прочитал. Частица эта называется постпозитивной, потому что стоит после (по-латыни post) слова, к которому относится.
В русском литературном языке у глаголов есть формы причастий и деепричастий. Например, от переходного глагола считать (какие-либо предметы) можно образовать четыре причастия: считающий – действительное, настоящего времени, считавший – действительное, прошедшего времени, считаемый – страдательное, настоящего времени и (сосчитанный, краткая форма (со)считан, (со)считана, (со)считано, (со)считаны – страдательное, прошедшего времени. Деепричастий в литературном языке два: считая – несовершенного вида и (со) сосчитав (ши) – совершенного вида. Не все формы причастий и деепричастий одинаково употребительны.
всего статей: 118
