«Биржевым Ведомостям» не понравилась наша статья об евреях, – именно та статья, в которой мы доказываем, и, как кажется, доказали довольно ясно, всю нелепость названия «Русские Моисеева закона» и всю тщету усилий выделить идею народной (православной) веры из идеи русской народности. Что «Биржевым Ведомостям» статья наша пришлась не по сердцу, это совершенно в порядке вещей и нас нимало не удивляет: признаться сказать, мы бы даже несколько смутились, если б случилось противное, – если бы, например, они удостоили нас своим сочувствием или похвалою: до такой степени убеждения «Дня» постоянно противоположны духу и направлению сей почтенной газеты. На этом основании мы бы сочли совершенно излишним возражать на статью «Биржевых Ведомостей» в 216 Mo, если б не отражались в ней некоторые ходячие в нашем обществе приговоры и формулы, если б мнения, ею высказанные, носили на себе личный, «Биржевым Ведомостям» только свойственный, а не общий типический характер господствующих в Петербурге мнений.
У нас нередко ставят в упрек Пруссии онемечение ее польских владений; «германизм» или «тевтонизм» является в глазах русских и польских патриотов – «яко лев рыкаяй, иский кого поглотити». Соприкосновение с немцами, допущение немцев селиться в Польше и России представляют такие опасности для нашей славянской народности, против которых, по мнению автора «Писем поляка из Познани», необходимо принять быстрые и энергические меры. Прибавим к тому, что точно таким же злым врагом, готовым поглотить нашу русскую народность, мерещится нам (и не без основания) полонизм в Литве и Западном крае России…
Недоразумениями, сказали мы, обставлен каждый шаг путешественника по России. Недоразумения пестрым роем вьются около него и в то время когда он скачет в почтовой русской телеге, и когда плывет по русским рекам в выписанном из Англии пароходе, одним словом – всюду и всякий раз, как приходится ему, столичному жителю, соприкасаться с губернскою, уездною и сельскою жизнью, переноситься из одних слоев атмосферы в другие, из высших в низшие и обратно, и свои теоретические выводы и умозаключения поверять о правду русской действительности. Ему нет надобности ни в остром анализе, ни в тонкой наблюдательности: без всяких с его стороны усилий, сам собой, беспрестанно натыкается он на какое‑нибудь яркое воплощенное недоразумение, и как, по‑видимому, ни мелочны, ни ничтожны, ни разнообразны эти отдельные факты, в душе его невольно зародится мысль, что должна же быть какая‑нибудь общая связь между этими недоразумениями и что все они несомненно примыкают к какому‑нибудь одному, крупному недоразумению.
Народно-монархический и аристократическо-монархический
По‑видимому, газета «Весть» хлопочет больше всего о том, как бы покрепче сплотить Российское государство, и выдвигает вперед дворянство только как снаряд наиболее пригодный для этой работы; но в сущности забота у нее другая – это известно всякому, кто хоть изредка заглядывал в эту газету, – это высказывается даже в той самой передовой статье, в которой изложена ее теория объединения.
Следует ли дать евреям в России законодательные и административные права?
Москва, 16 февраля 1862 г.
Выражения «идея века», «либеральная идея», «гуманная мысль» – сделались в нашем прогрессивном обществе, каким‑то пугалом, отпугивающим самую смелую критику. Это своего рода вывеска, за которой охотно прячется всякая ложь, часто не только не либеральная и не гуманная, но насильственно нарушающая и оскорбляющая права жизни и быта безгласных масс в пользу мнимо угнетенного, крикливого, голосящего меньшинства. Этот деспотизм некоторых идей, это слепое раболепство некоторым кумирам объясняется историей нашего общественного развития и, бесспорно, имеет свою полезную сторону, если сами идеи нравственны. Оно способно иногда воздержать наклонность – действовать в духе, уже совершенно не гуманном и не либеральном: многие добрые дела делаются если не по убеждению, то из страха, из некоторой душевной подлости пред грозными идеями века. Такое основание, конечно, не нравственно, не прочно, не всегда плодотворно, но тем не менее может быть допущено в области практической как внешняя узда для тех, которые не вразумляются внутренним достоинством господствующей мысли.
Если бы какому‑нибудь англичанину привелось сочинять проект политического устройства России – нет сомнения, этот англичанин, не приступая к делу, пожелал бы наперед осведомиться о том: какие имеются у нас налицо общественные элементы, какие основы выработаны историею, какие идеалы продолжают жить в народном сознании или выражались в течение нашей тысячелетней исторической жизни. Занявшись исследованием элементов, из которых сложилось наше политическое тело, – да и без всякого особенного исследования, а по первому поверхностному обзору, – он, наверное бы, прежде всего поразился тем, что не может не поразить и не броситься в глаза каждому, – именно тем, что в России имеется налицо до 40 миллионов сельского оседлого населения. Это обстоятельство, конечно, показалось бы ему довольно важным, как по количеству населения – 40 миллионов чего‑нибудь да весят, так и по качеству: население оседлое, составленное из домохозяев, из которых каждый живет в своем доме и владеет известным пространством земли – это явление такое оригинальное, которому ничего подобного нет во всей Западной Европе: отсюда прямой вывод, что и самый простой народ в России должен существенно отличаться от черни или плебса (plebs), пролетариата, английских рабочих, французских «увриеров», кочевых батраков и всего того, что под словом «простой народ» разумеют обыкновенно на Западе.
И Западных исповеданий к православию
Постоянные читатели «Дня» помнят, конечно, как часто приходилось нам объяснять и доказывать, что русская народность немыслима вне православия; что православие есть тот духовный исторический элемент, под воздействием которого сложилась и образовалась русская народность, что тщетны все попытки выделить из идеи русской народности идею православия, выкачать, так сказать, из нее разными насосами самый воздух и создать из этого обездушенного материала какую‑то новую политическую русскую народность… Мы подверглись тогда ожесточенным нападениям со стороны многих русских газет, особенно тех из них, которые имеют любопытное в психологическом отношении свойство любить Петербург. Им было совестно за такое варварское мнение перед цивилизованной Европой, и они спешили отречься от всякой солидарности с нами. Им было стыдно за эпитет «святая», данный русским народом Руси, и они старались доказать, что этого эпитета вовсе не существует!!! Немало же будут они удивлены, встречая там и здесь – пока еще редкое, но имеющее непременно усиливаться и распространяться – мнение просвещенных иностранцев, поставляющих России в заслугу то, чего наши цивилизованные «националы» так стыдились. Мы уже указывали на слова германца‑профессора, не признающего никакой надобности русским людям писать иначе, как по‑русски, и предлагающего своим собратам по науке воздержаться от всяких суждений о России, пока они не научатся сперва русскому языку. В той же книге Овербека, этого самостоятельного мыслителя, этого нового свободного борца за учение православной церкви, о которой мы говорили в последнем номере, мы читаем следующие строки:
всего статей: 112