Русское казачество

22 июня 1941 г. первым с воззванием к народу выступил не Сталин, не Молотов. Еще раньше это сделал местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий. В послании к верующим он говорил: «Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном долге перед Родиной и Верой, и выходили победителями. Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг. Господь нам дарует победу». По всей стране служились молебны. И сам митрополит Сергий в Москве при огромном стечении народа молился «о даровании победы русскому воинству» [82, 146].

После войны в Советском Союзе казачество котировалось очень высоко. И пропагандировалось: ставились фильмы, выходили книги по казачьей тематике, создавались казачьи ансамбли. Этот процесс вроде бы продолжился и после смерти Сталина. Например, была осуществлена вторая, самая известная экранизация «Тихого Дона». Консультировал постановку сам Шолохов, и любопытно, что на главную роль вдруг был выбран малоизвестный актер Петр Глебов. Шолохов, когда ему показали кинопробы разных артистов, сказал: «А я только одного казака видел». Прозорливости писателя можно только подивиться – Глебов действительно был казаком, прямым потомком героя 1812 г. Орлова-Денисова.

Возрождения казачества не ожидал никто. Да и сами казаки не ожидали! И вдруг оно свершилось… Начало процесса можно датировать 1986—87 гг. Сперва он шел подспудно, малозаметно. К теме казачества вновь стала обращаться творческая интеллигенция. Появляются романы В. Семенихина «Новочеркасск», А. Знаменского «Красные дни», Е. Лосева «Миронов», Ж. Бичевская запела казачьи песни (и Розенбаум тоже – видать, уловив струю). Перемены стали происходить и в сознании людей. В казачьих областях вдруг возрос интерес к своему прошлому. Люди начали разыскивать информацию о предках. Журналисты местных газет – писать первые, еще робкие заметки по истории казачества. Но процесс шел не только в казачьих регионах. Общаясь с людьми, казаки начинали выделять «своих». Обменивались теми же роман-газетами, зачитанными до дыр. Люди «вспоминали», что они – казаки!

В начале казачьего возрождения жила и наивная вера в то, что «заграница нам поможет». Ну а как же – ведь там эмиграция! Братья! Армяне-то своих поддерживают, евреи тоже… Однако этого не случилось. Впрочем, и сам термин «эмиграция» уже неправомочен. Эмигранты – изгнанники, которых только обстоятельства вынуждают пребывать на чужбине. И первое их поколение действительно мечтало вернуться. Объявляло, что готово, засучив рукава, взяться за восстановление своей страны. Но следующие поколения такой потребности уже не испытывали. И обратного исхода на Дон и Кубань, как, например, евреев в Израиль, отнюдь не последовало. Для нынешних потомков эмигрантов это уже вовсе не «земля обетованная», ради которой можно пожертвовать привычками и благосостоянием.

О феномене воскресшего казачества не утихают бурные споры. Но стоит ли придавать им большое значение? А то ведь можно только в этом и увязнуть, доказывая, что ты не верблюд. И главное, кому доказывать? Не проще ли вспомнить пословицу: собака лает – ветер носит. Вот и представьте, что казак встал на четвереньки и пытается перелаять пархатую шелудивую шавку. И все равно ж не перелаете! Шавка-то гавкает не сама по себе, а чтобы показать усердие хозяину, который за это кидает ей кости. А споры порождены именно тем, что в систему «западных ценностей» и западных моделей (которые с какой-то стати объявляются «общепризнанными» и насаждаются в качестве образцов) казачество не вписывается, оказывается непонятным и «лишним». Поэтому и силятся придумать ему какую-нибудь соответствующую классификацию, как директор Института этнологии РАН Тишков, заявивший что казаки – это всего лишь «ложная этничность» [71]. Или, не мудрствуя, повторяют определение насчет служилого сословия. Помилуйте, какое уж служилое, если ему упорно не позволяют стать таковым? И какое же сословие, если сословия сгинули вместе с Российской империей! Слышали ли вы, чтобы кто-нибудь гордо заявлял: «Я – потомственный чиновник»? Или про организации потомственных крестьян? Уж на что мощным было когда-то дворянство, и в перестройку даже пробовало свои организации создавать. Но они быстро сошли в разряд маргинальных. Ну представьте хотя бы, чтобы потомки дворян по всей стране решили все вместе торжественно отметить юбилей Пушкина – дескать, он же наш, дворянин! А для казаков юбилей Шолохова был огромным событием.

Что же представляет собой казачество в начале XXI века? Оно остается разобщенным. Но после всех обманов и самообманов размежевание между «красными» и «белыми», реестровыми и «общественными» сглаживается. И более актуальным стало другое разделение: на тех, кто сохранил иждивенческие настроения, и тех, кто от них избавился. Некоторые все еще ждут, когда же кто-нибудь начнет их «возрождать». Или поучают, что главное – добиться признания «отдельной нацией» – и тогда, мол, «нам все дадут» (забывая, что любые законы в отношении казаков оказываются «неработающими», и признай ты их не то что нацией, а хоть отдельной расой, хоть инопланетянами, ничего от этого не изменится).

Как уже отмечалось, несколько партий донских раскольников переселились на Кубань при Софье. А в 1708 г. 2 тыс. булавинцев привел на Кубань Игнат Некрасов. Он не являлся природным казаком. По некоторым источникам, в начале 1690-х служил солдатом на южной границе, убил офицера и бежал на Дон. Стал кузнецом в городке Голубых [55]. А во время восстания чернь нескольких городков избрала его атаманом. Да и в отряде у него природных казаков было мало. В основном бурлаки, воронежские крестьяне, волжская шпана атамана Павлова. Но в ходе бунта они объявили себя казаками и приняли казачьи порядки. Беженцы обратились к крымскому хану и получили разрешение поселиться в его владениях. На Дон был направлен Семен Селиванов и привел еще тысячу бурлаков и казаков из Старо-Григорьевского, Есауловского, Кобылинского и Нижне-Чирского городков. Некрасов был авторитетным лидером, хорошим организатором, ярым последователем раскола. Сумел создать крепкую общину, организованную по типу Казачьего Войска и к ней стали примыкать более ранние эмигранты.