Жизнь епископа Геронтия, как зеркало, отразила историю Церкви в XIX–XX веках. Преодолев многие трудности, он сумел сохранить искреннюю веру и достоинство сана.
Григорий Лакомкин – будущий святитель – родился 1 августа 1872 года в костромской деревне Золотилово[1] в семье священника Иоанна Лакомкина. Приход был бедным, поэтому поповской семье приходилось заниматься крестьянским трудом. К тому же Иоанн постоянно подвергался преследованиям властей. От тяжелой и беспокойной жизни иерей заболел чахоткой и умер.
Под руководством старшего брата Григорий занялся изучением церковного пения и богослужебного устава. В 1896 году он женился на благочестивой девице Анне Дмитриевне Печневой.
По обычаю, принятому в деревне невесты, молодые должны были плясать на свадьбе. Но Григорий сам не стал этого делать и Анне запретил:
– Если вы позволите танцевать, то уже будете не моя невеста, а сатаны. Тогда я должен оставить вечер и не считать вас своей невестой.
Пляска не состоялась. И это удивило гостей, зашептавшихся:
– Староверы упрямые, не хотят исполнять местные обычаи!
В 1899 году Лакомкина забрали в армию. Отслужив пять лет, как тогда было принято, он вернулся домой. А в 1906 году епископ Иннокентий поставил его в священники для села Стрельниково[2] близ Костромы, где неожиданно умер настоятель.
Епископ предупредил молодого иерея:
– Народ в селе очень увлечен в пьянство, люди вспыльчивые.
Храм в Стрельниково Лакомкин нашел запущенным, без иконостаса, кругом грязь и чернота, потолок того и гляди обвалится. Дела прихода были расстроены.
Вдова прежнего настоятеля плакалась:
– Народ здесь очень плохой, как звери, пьяницы. Дай Бог, хотя бы один месяц вы послужили. С голоду помрете!
Но усердием Григория храм был починен и перестроен, созданы приходская школа и братство трезвости. Церковный хор из Стрельниково стал одним из лучших в России, а приход – образцовым.
В 1908 году священник овдовел – внезапно умерла Анна Дмитриевна. В 1911 году на церковном Соборе вдового священника избрали епископом для Петербурга и Твери. Григорий принял иноческий постриг с именем Геронтий, а затем был рукоположен в архиереи.
Владыка Геронтий был одним из деятельнейших епископов. Он участвовал в проведении соборов, занимался просветительской деятельностью, пекся о строительстве новых храмов и об открытии приходских школ.
Но вот наступил 1917 год. Архиепископ Мелетий уехал на Дон. В Москве остался рязанский епископ Александр (Богатенков). Он просил Геронтия объезжать страну и письмами докладывать о состоянии церковных дел.
В одном из писем Геронтий сравнил Церковь с виноградником и предрек ей неминучие беды: «Большинство как бы спит и совершенно бросило всю эту ниву и виноградник, увлеклись в другое. Горе, ужасное горе будет нам, и спящим, и нерадеющим. Хозяин непременно потребует подробного отчета за все. Чем оправдываться будем? И что будет с виноградником?»
Вскоре пророчество сбылось – церковный виноградник был вытоптан коммунистами.
В 1933 году в Ленинграде был закрыт и взорван собор на Громовском кладбище. А за год до этого – 13 апреля 1932 года – был схвачен и отправлен в темницу Геронтий.
Архиерей был осужден на десять лет якобы за противодействие советской власти. После объявления приговора епископ спросил:
– А больше нельзя?
Узнав, что большего срока не дадут, он сказал:
– Слава Богу, что мне теперь 60 лет! До 70 лет я должен жить и честно срок отбыть. Тогда или умирать, или домой.
Мужество святителя удивило судей и следователей. Но тяжело было Геронтию в неволе!
Инок, он не ел мяса, посему вынужден был питаться одним хлебом, отчего в тюрьме у него развилась цинга – от недостатка пищи зубы начали качаться так, что их рукой можно было свободно вынуть. Ноги опухли и не влезали в калоши.
Из темницы Геронтий был отправлен в лагерь. Ему позорно остригли бороду. Несколько раз святителя переводили из одного лагеря в другой. Всюду видел он одно и то же: тысячи невинно осужденных, жестокое обращение с ними, непосильный труд, голод и болезни.
От болезней узников чудесно исцелял хвойный квас, который придумал святитель.
В одном из лагерей его назначили помощником врача. Тут он и решил делать квас из хвои. Придумал машину для ощипывания иголочек. И квас удался на славу! Начальство оценило его труды и само полюбило терпкий напиток.
Поэтому, когда в 1942 году закончился срок заключения епископа, его оставили в лагере наблюдать за приготовлением кваса и заготовкой грибов, ягод и хвои. Архиерею было положено жалование – 200 рублей в месяц. Но шла Великая Отечественная война, поэтому свои сбережения он пожертвовал на защиту Родины.
Только 5 ноября 1942 года Геронтий смог вернуться в Стрельниково. В 1943 году архиепископ Иринарх (Парфенов) пригласил его в Москву и назначил своим помощником.
В 1944 году староверы получили разрешение на выпуск церковного календаря на следующий год. Подготовкой издания занялся Геронтий. Он надеялся, что затем власти разрешат выпуск христианского журнала и позволят открыть училище для подготовки священников. К сожалению, этим надеждам не суждено было осуществиться.
В 1948 году коммунисты вернули верующим Воскресенский храм‑колокольню на Рогожском кладбище. Теперь там совершались ежедневные богослужения. А в 1949 году в распоряжение архиепископа перешла бывшая часовня для отпевания покойников. Она была перестроена, и сюда переехал владыка Иринарх с помощниками.
Постоянным и неутомимым участником всех церковных дел был Геронтий. В 1949 году он написал воспоминания – беспристрастное свидетельство о тех временах.
О себе он писал: «За все слава Богу! Но очень жаль, что мало, очень мало сделано. Нужно было бы сделать больше, но немощь, слабость и суета жизни немало отняли времени в безделье, за что строго придется отвечать перед Богом».
В октябре 1950 года архиерей заболел воспалением легких. Он и до этого часто и подолгу болел – сказались годы, проведенные в лагерях. Но этот недуг стал последним. Он завершил многотрудную жизнь епископа. И 25 мая 1951 года святитель Геронтий отошел от земных трудов и хлопот к вечному покою в Царствии Небесном.
За 30 лет террора советской власти удалось то, что не смогла сделать царская власть за 250 лет преследования старообрядцев. Церковь была почти полностью разгромлена.
Коммунисты обложили священников огромными налогами. Одни, не имея возможности платить их, отрекались от сана. Другие просили о помощи прихожан. Если помощь была недостаточной, иерей вынужден был продавать имущество – от домов, лошадей и коров до самоваров, стаканов и чайных ложечек.
Большевики запретили воспитывать детей в православной вере. В школах детям насмешливо рассказывали, что Бога нет. Учителя внушали: верить в Бога стыдно. Дескать, это дикость и невежество, верят в Бога только безграмотные старухи.
В дни церковных праздников, особенно на Пасху, учителя шли к храмам и следили, чтобы дети и молодежь не приходили туда. Были запрещены даже такие невинные пустяки, как елки и подарки на Рождество.
У школьников проверяли – не носят ли они нательные крестики. Если на шее у ребенка был крестик, его срывали. Несчастного ученика выводили к доске и позорили перед всем классом.
Храмы опустели. Священников стало так же мало, как и во времена гонений Николая I. Почти все архиереи были уничтожены. Престарелый и больной, доживал свой век калужский и смоленский епископ Савва (Ананьев). Епископы Геронтий (Лакомкин) и Иринарх (Парфенов) томились в лагерях.
В 1936 году Иринарх освободился из заключения и уехал к родственникам в Кострому. Он был так напуган, что более не занимался церковными делами.
Весной 1941 года его вызвали к начальнику городской милиции. Иринарх ожидал новых неприятностей. Но каково же было его удивление, когда ему сообщили, что архиерея разыскивают московские староверы и просят срочно прибыть на Рогожское кладбище.
В столице епископа встретил протопоп Василий Королев (1891–1962), настоятель Покровского собора. Вместе они отправились в Калугу, к епископу Савве, который возвел Иринарха в сан архиепископа Московского и всея Руси.
А летом, 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Германия напала на Советский Союз.
Это была не просто война за земли или за влияние в мире. Немцы считали себя высшим народом, а славян – никчемными дикарями, способными только к рабскому труду. Поэтому они хотели уничтожить русских и стереть с лица земли всякую память о нас. Немцы хотели расселиться на наших землях, а оставшихся русских превратить в своих рабов.
Владыка Иринарх обратился к пастве с воззванием: «Всяк, кто в силах держать меч, пусть отправляется на бранное поле. Всяк, кто в силах трудиться на полях, заводах и фабриках, пусть трудится честно на благо нашей родины».
Как ни горька была староверам советская власть, но еще горше было бы попасть под немецкое иго. Поэтому с самого начала войны в ряды Красной армии вступили тысячи христиан. Они понимали: Германия воюет не с Советским Союзом, она воюет с Россией, с русским народом.
Поныне на местах боев, в братских могилах, разрушенных землянках и заросших окопах поисковики‑следопыты во множестве находят старообрядческие нательные крестики и литые иконы – память о староверах, не вернувшихся с войны.
В тылу верующие старались помочь армии. В Покровском соборе во время богослужения был организован сбор денег. По всей стране на оборону родины старообрядцы собрали 1 200 000 рублей.
В октябре 1941 года немцы подходили к Москве. На подступах к столице шли бои. Советское правительство приняло решение переправить в тыл, в город Ульяновск, глав крупнейших религиозных общин. В их числе оказался и архиепископ Иринарх.
Надо было ехать по железной дороге. Для этого был приготовлен особый поезд. В отдельном вагоне ехали представители разных вер. Война примирила все религиозные разногласия. Вместе со старообрядческим архиепископом ехал никонианский митрополит Сергий (Страгородский), будущий московский патриарх.
В то же время староверов по‑прежнему обвиняли в противодействии советской власти. Например, в 1942 году в уральском селе Пристань священника Никифора Заплатина обвиняли в том, что, принимая исповеди у уходящих на войну мужчин, он якобы призывал их переходить на сторону немцев и вредить Красной армии. От Заплатина требовали, чтобы он назвал имена тех, кто был на исповеди, но он никого не выдал.
Оклеветанный иерей безвестно сгинул в лагерях.
В марте 1943 года после ожесточенных и кровопролитных боев Красная армия выбила немцев из Ржева. Город был буквально стерт с лица земли. Сохранилось лишь несколько зданий, в том числе старообрядческий Покровский храм. В него захватчики согнали уцелевших жителей – 300 человек – и заминировали церковь.
Спешно отступая, немцы не успели взорвать храм. Три дня горожане провели без пищи и воды в запертой церкви. Там были разные люди – верующие и неверующие, староверы и никониане, русские и нерусские. Те, кто умели, молились. А кто не умел, просил молиться за них.
Жителей Ржева освободили советские солдаты. Когда они разминировали храм и открыли его двери, неверующих среди спасшихся горожан уже не было. Общая беда помогла людям прозреть духовно.
Когда в 1944 году Красная армия заняла Молдавию, Иринарх благословил выпускать для местных староверов листовки с призывами помогать советским войскам.
В мае 1945 года война кончилась. Архиепископ направил поздравление верховному главнокомандующему: «Слава о знаменательной победе вашей не померкнет вовеки. И будущие поколения с гордостью будут вспоминать об этих днях русской славы».
Иринарх скончался 7 марта 1952 года. Московским архиепископом был избран владыка Флавиан (Слесарев). В ноябре того же года он получил письмо из Румынии от белокриницкого митрополита Тихона (Качалкина).
Тот писал, что в 1944 году немцы разбомбили книгопечатню, выпускавшую богослужебные издания. Теперь у липован большая нужда в книгах. Так нельзя ли прислать их из Москвы?
Еще Тихон писал, что хочет уйти на покой, но сначала желает перенести местопребывание старообрядческих митрополитов из Браилы в Москву и возвести архиепископа Флавиана в сан митрополита.
К сожалению, тогда это намерение не осуществилось. Лишь в 1988 году московский архиепископ стал митрополитом.
Город Ржев исстари знаменит большой староверческой общиной. В начале ХХ века многие жители Ржева были приверженцами древнего благочестия.
В городе существовало два старообрядческих храма. До наших дней от одного, Троицкого, уцелела только колокольня. Но второй, Покровский, сохранился полностью.
Деревянная церковь во имя Пресвятой Троицы с каменными колокольней и приделом во имя архангела Михаила была заложена в 1906 году и освящена через три года.
Каменная церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы была заложена в 1908 году. Строил ее прославленный зодчий Мартьянов. В 1910 году новый храм был освящен. А через десять лет на служение к Покровской церкви был определен священник Андрей Попов.
Андрей Павлович Попов родился в 1883 году в деревне Задворка[1] на реке Ветлуге – притоке Волги. Родители его, Павел и Пелагея, были простыми крестьянами‑староверами.
В юности Андрей хотел стать учителем. Он уехал из отчего дома, поступил в учительскую семинарию, окончил ее и вернулся к родителям.
В 1910 году Андрей женился на Александре – младшей сестре священника Никандра Ивановича Колина, служившего в соседней деревне Будилихе. Через год Андрей Попов был рукоположен в иерейский сан нижегородским епископом Иннокентием.
Местом служения молодого священника стало село Ковернино[2] на реке Узоле – притоке Волги. А в 1916 году Андрей был отправлен полковым священником в действующую армию на поля сражений Первой мировой войны. За доблесть иерей был награжден Георгиевским крестом.
Вернувшись с войны, священник вынужден был прятаться от большевиков в Будилихе, у родственников жены. Он не мог жить и служить в Ковернине. Чтобы спасти иерея от преследований, церковные власти тайно перевели его к Покровской церкви в Ржев.
Сюда Попов с семьей прибыл в мае 1920 года. Проведя несколько лет в вынужденном безделье, он с усердием принялся за церковные дела. Замечательный проповедник, иерей неустанно нес людям слово Божье и заботился о духовном просвещении паствы.
Церковному хору священник уделял особенно много сил и времени, ведь он хорошо знал и любил знаменное пение. Позже за неутомимую деятельность епископ Геронтий возвел Андрея Попова в сан протопопа. По этому случаю прихожане подарили настоятелю золотой наперсный крест.
Советская власть по‑своему оценила труды Андрея Попова. Перед Пасхой 1929 года он был схвачен и отправлен в тюрьму. А затем осужден на пять лет заключения в лагерях. После этого еще два года провел в ссылке в Астрахани.
В это время, летом 1932 года, был убит Никандр Колин. Священник в лодке плыл по Ветлуге в соседнюю деревню совершать требы. Убийца подстерег его в засаде и застрелил из ружья.
Тело убиенного иерея было найдено в лодке далеко ниже по течению. За это преступление никто не ответил.
В сентябре 1934 года большевики закрыли Троицкий храм в Ржеве. В доме Божьем был устроен клуб. Теперь по воскресеньям здесь не служилась литургия, а устраивались танцы. Во время войны храм сгорел. Осталась одна колокольня.
Но значительную часть икон, книг и утвари из Троицкой церкви спас от уничтожения служивший при ней диакон Феодот Тихомиров. Ему удалось сохранить святыни и перенести в Покровский храм.
А Попов вернулся в Ржев в 1936 году. Но власти не разрешили ему служить в Покровской церкви. И протопоп уехал в город Талдом[3], где несколько лет прослужил при небольшом храме во имя архангела Михаила.
Незадолго до начала Великой Отечественной войны коммунисты закрыли церковь в Талдоме. Священник возвратился в Ржев. На этот раз ему было позволено служить в Покровском храме.
Началась война. В августе 1941 года в Ржев вошли немцы. Андрей не убежал из города. В тяжкую годину он остался с паствой. Богослужения в церкви продолжались.
Однако прихожан становилось все меньше. Кто‑то погиб под бомбежками и обстрелами. Кого‑то захватчики расстреляли. Кого‑то угнали на работу в Германию.
По улицам Ржева невозможно было пройти незамеченным. Однажды немцы увидели черноволосого мужчину, которого приняли за еврея. Они хотели его расстрелять.
Но тот стал объяснять, что он русский, прихожанин старообрядческого храма и его знает священник Попов. Немцы повели задержанного к иерею. Андрей подтвердил, что это его прихожанин Виноградов. И тем спас ему жизнь.
Не раз протопоп спасал людей. Он скрывал у себя дома тех, кто приходил в город и боялся попасть в руки захватчиков. В его доме была русская печь, под ней – место для дров. Там Попов прятал просивших укрытия.
Но за священником следили предатели. По их доносам немцы не раз заявлялись к нему с обыском. Однако ни разу не догадались заглянуть под печь.
Вечером 12 сентября 1942 года в городе начался пожар.
Протопоп Андрей, диакон Феодот и несколько прихожан поднялись на церковную колокольню посмотреть, что и где горит. Посмотрев, стали спускаться и заходить в храм.
В это время подскочил немецкий солдат и в упор выстрелил в Попова.
Священник упал, вскрикнув:
– За что такое наказание?
В ответ последовали новые выстрелы.
Прибежали прихожане, подняли окровавленного настоятеля, внесли в храм и положили на полу возле правого клироса.
Попов был ранен в живот разрывной пулей. Она прошла насквозь и разорвала спину. Два часа священник умирал в страшных мучениях, потеряв много крови. Но терпеливо переносил страдания. У него даже хватило сил проститься с прихожанами.
Протопоп умер. Его похоронили возле храма, с южной стороны. Похоронили спешно, без положенных песнопений.
Христиане обратились к немецким офицерам с просьбой наказать убийцу. Но те не стали расследовать гибель русского попа. Да еще и пригрозили верующим новыми расстрелами.
В Покровский храм пришли немцы. Они вели себя вызывающе, не давали молиться и бесчинствовали. Надевали на себя венцы для бракосочетания и священнические одежды, плясали в них и пели. Сидели на церковном престоле и пьянствовали. Старинные богослужебные книги солдаты прокалывали штыками и простреливали.
Лишь после того, как Ржев был освобожден от немцев и в город прибыл новый священник Иоанн Прозоров, на могиле Андрея Попова были вознесены надлежащие молитвы. Могила протопопа сохранилась доныне.
О старой вере (из духовного завещания епископа Геронтия)
Помните, дорогие, что мы веруем во Святую Соборную и Апостольскую Церковь, Церковь Христову. И пребываем в той правой старой вере, в которой были святые угодники Божьи. Почему нас в отличие от других и называют староверами.
И мы содержим те святые предания и старые обряды, в каковых пребывали все угодники Божьи нашей страны. Вот поэтому нас и называют старообрядцами.
Наши предки за эту святую старую веру и за святые предания и старые обряды терпели неисчислимые муки. И тысячи их были убиты и пролили свою святую кровь за правоверие и сподобились быть причисленными к лику святых угодников Божьих…
Слезно умоляю и сердечно завещаю вам: твердо и неизменно соблюдайте святую правую веру нашу, ибо она есть истинная. Счастливы вы, что пребываете в ней…
Слезно умоляю, прошу и даю отеческое мое завещание, чтобы в каждой семье был мир и любовь. Чтобы дети почитали родителей своих, сознавая, если кто хочет быть счастливым и в благополучии, то почитай отца и мать свою, как и говорит пятая заповедь Божья. А родители, не раздражайте чад своих…
Мужья и жены, строго и нерушимо соблюдайте супружескую верность. Никто да не позволит жить без венчания… Старайтесь, чтобы в детях ваших не было злобы, лжи, клеветы, сквернословия, пьянства и татьбы, зависти и мщения, и других тому подобных грехов.
Да не зайдет солнце во гневе вашем. Всегда прощайте друг друга. А особо на ночь нужно всегда прощаться.
Не забывайте праздничных и воскресных дней, когда непременно надо приходить на общую церковную службу – всенощную и литургию. В церкви Божьей стойте со страхом и с благоговением, без разговоров, как на небе. До окончания службы не уходите из святого храма.
На подаяние в святой храм и бедным не скупитесь. А дома ежедневно молитесь утром, и на сон, и днем, а также перед пищей и после пищи, как указано в святых книгах.
Молитесь без поспешности, с благоговением. А тем более старайтесь истово, не спеша, совершать крестное знамение и поклоны. Крестное знамение совершайте двуперстно, как установлено Христовой Церковью.
В 1894 году, в нижегородском селе Чернуха[1] родился Семен Илларионович Кузнецов – старообрядческий уставщик, проживший удивительно сложную и богатую жизнь.
Первоначально жители Чернухи были никонианами, но крестились двумя перстами. Илларион, отец Семена, был еще ребенком, когда в селе прослышали о священстве белокриницкой иерархии и приняли его.
Местное синодальное духовенство пыталось извести старую веру в Чернухе. Грозило Сибирью. Но верующие не испугались.
Семен Илларионович родился уже старообрядцем. За одну зиму он одолел церковную грамоту и знаменное пение.
В молодости у Кузнецова был прекрасный бас. Это оценил нижегородский епископ Иннокентий, у которого Семен некоторое время служил келейником.
Однажды Семен с епископом плыли на пароходе по Волге. Архиерей сказал Кузнецову:
– Семен, прославь Господа, воспой Ему. Не стесняйся. Бог благословит.
Уставщик запел «Господи, воззвах к Тебе»[2]. Тут же раздался крик капитана:
– Кто пропел «Господи, воззвах»? Немедленно перейти на другой борт и спеть еще раз, а то перевернемся!
Люди побежали смотреть на обладателя диковинного баса, и пароход сильно накренился.
По благословению владыки Иннокентия Кузнецов поехал в Москву, поступил в Старообрядческий институт и окончил его. Но началась Первая мировая война. И в 1914 году Семен ушел добровольцем в армию.
За доблесть Кузнецов был награжден несколькими Георгиевскими крестами и произведен в офицеры. В 1917 году старовер служил в охране императора Николая II. Когда в Петербурге начались революционные беспорядки, охранники, стоя на коленях, умоляли царя:
– Вели, государь! Весь Питер на колени поставим!
Самодержец выслушал своих преданных воинов, а их было до тысячи человек, но только рукой махнул. Видимо, не поверил.
Произошла революция. Семен вернулся в родные края. И по дороге увидел, что во всех деревнях народ пьянствует. Он спросил у мужиков:
– Что случилось?
Те ответили:
– Ты что, солдат, не знаешь? Революция!
Оказывается, революционеры разгромили и разграбили водочный завод в Арзамасе. И теперь вся округа отмечала начало новой жизни.
Пожив в Чернухе, Кузнецов поехал в Нижний Новгород к епископу Иннокентию. Осенью 1918 года большевики решили схватить и казнить архиерея. Они окружили его дом. Выпускали только мирян. А духовных лиц задерживали.
Бывшие в доме староверы решили спасти Иннокентия. Его переодели в мирскую одежду и удачно вывели из здания. А Семен остался вместо него. Он надел архиерейскую мантию и сел в комнате епископа.
Коммунисты схватили его, думая, что поймали Иннокентия, и отвели в тюрьму. В каземате к Кузнецову обратился один старик:
– Ты вроде в архиерейской одежде, но не тянешь на архиерея. Ты как сюда попал?
Семен рассказал, что взят вместо епископа.
– Слушай, – зашептал старик, – нас всех здесь расстреляют. А ты притворись пьяным и лежи. А как начнут будить, говори, что ничего не знаешь.
Кузнецов так и поступил. Снял архиерейскую мантию и лег на лавку. Утром большевики стали выводить заключенных на расстрел. Стали поднимать Семена, а он не встает. Прибежал начальник, спрашивает:
– Ты что, мужик, пьяный?
– Я не знаю, – отвечает старовер. – Я солдат Семен Кузнецов, иду с войны. Вчера маленько в кабаке перебрал. А больше ничего не помню.
Над ним посмеялись и отпустили. Потом смерть не раз угрожала Кузнецову. Но он счастливо избегал ее.
Например, в 1929 году в Великий четверток, чтобы сорвать празднование Пасхи, коммунисты схватили всех священников, диаконов и уставщиков в Арзамасе и окрестностях. Согнали их в городскую тюрьму. Потом повели в Нижний Новгород пешком под прицелом ружей солдат.
Дошли до реки Сережи[3]. Тут верующим было объявлено:
– Кто хочет пройти через реку по мосту, пусть снимает кресты. Кто не хочет по мосту, Бог вам в помощь, идите через реку!
А лед на реке начал таять. Кое‑где уже была видна вода. Верующие не знали, как быть. Многие упали на колени и стали просить солдат о пощаде. Кузнецов не выдержал, перекрестился, запел «Волною морскою»[4] и пошел по льду.
Люди подхватили пение, последовали за Семеном и благополучно перешли на другой берег.
Солдаты по льду кинулись догонять их. Но лед не выдержал, проломился и все оказались в полынье.
Верующие не стали ждать, пока солдаты выберутся из реки – разбежались кто куда. Старообрядцы из Чернухи пошли в Нижний Новгород. Оттуда Кузнецов отправился в Томск, а затем в Минусинск[5].
Опасаясь преследований большевиков, Семен с семьей бежал из Сибири в Туву. Потом вернулся в Минусинск, где все‑таки попался в руки советской власти. В 1946 году Кузнецова схватили за то, что он жил по поддельному паспорту.
Осужденный на 25 лет, старовер оказался в лагере. Он не дал брить бороду, открыто молился и постился, по праздникам не выходил на работы. Об это узнал начальник лагеря, на Страстной седмице вызвал Кузнецова к себе и велел спеть пасхальные песнопения.
– Вот будет Пасха, приглашай, спою, – смело ответил старообрядец. – Да только помещение неподходящее для пения. Икон нет. Кому я буду петь? Слух твой услаждать?
– Как ты разговариваешь! – возмутился начальник. – Что ты за мужик, Кузнецов! Сколько лет советской власти, а ты все за свое.
– Я Симеон, а не хамелеон. Зимой и летом одним цветом, за что и здесь.
– Ладно, иди…
Под святой праздник старовера привели к начальнику. В его комнате иконы и свечи. Все руководство лагеря собралось, смеется:
– Вот, Кузнецов, обещался петь Пасху, пой!
Удивленный Семен начал праздничную службу. В конце обернулся к собравшимся:
– Христос воскресе!
И услышал в ответ дружное:
– Воистину воскресе!
Начальник лагеря вздохнул:
– Эх, Россия, не здесь тебе томиться!
И через три месяца Кузнецов был досрочно освобожден. Он вернулся в Минусинск. В этом городе стараниями Семена Илларионовича, его детей и внуков был построен храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы.
Умер Кузнецов в 1981 году. За два месяца до кончины он молился в церкви. Вдруг упала икона Симеона Богоприимца. Уставщик поднял ее, поцеловал и улыбнулся:
– Вот и за мной пришли.
Вскоре почтенный старец слег. Люди приходили к нему прощаться. А он, умирая, спрашивал, кому на том свете передавать поклоны.
[1] Чернуха – село в Арзамасском районе Нижегородской области.
[2] «Господи, я воззвал к Тебе» (начало 140‑го псалма).
[3] Сережа – река в Нижегородской области.
[4] «Волною морскою» – начальные слова одного из песнопений, поющегося на Страстной седмице.
[5] Минусинск – город в Красноярском крае.
В 1888 году в селе Красный Яр близ Елисаветграда[1] в семье крестьян‑староверов Игнатия и Парасковии Ближниковых родился сын Илья.
Как и родители, Илья трудился на земле. Освоил печное дело и мог сложить любую печь. При этом усердно посещал старообрядческие церкви – их в селе было две. При храмах служили старшие братья Ильи – священники Андрей и Илларион.
Достигнув совершеннолетия, Илья женился на девице Анисии Диевне – единственной дочери односельчан‑староверов. В этом браке родилось трое детей: Мария, Иван и Феодор, погибший на войне.
В начале 1920‑х годов Илья был рукоположен епископом Рафаилом (Воропаевым) сначала в диаконы, а затем в священники к сельской церкви, в которой служил Андрей Ближников.
Но в Красном Яру отец Илья прослужил недолго – до конца 1920‑х годов. Начались гонения на веру. Большевики закрыли храмы в селе. Андрей был посажен в тюрьму, где и умер. А Илларион пропал без вести, наверное, его расстреляли.
У Ильи отобрали дом и скотину, несколько раз жестоко избивали, требуя, чтобы он отрекся от Бога. Однажды так избили, что иерей долго болел и никак не мог оправиться.
Наконец, коммунисты пригрозили:
– Повесим, если не откажешься от Церкви!
Тогда Ближников написал письмо архиепископу Мелетию с просьбой о переводе в Россию, в какой‑нибудь удаленный приход. Письмо попало к епископу Геронтию. И владыка пригласил священника в псковскую деревню Сысоево[2].
Илья с женой переехал на новое место. Их дети остались в Красном Яру у родственников.
При храме в Сысоево не было жилья, поэтому супруги поселились на хуторе старообрядцев Федоровых. С того дня и до конца своей долгой жизни иерей служил в Сысоево.
На хуторе Федоровых Ближниковы прожили почти три года. Местные власти не трогали священника. Но в апреле 1932 года из Ленинграда пришла дурная весть: схвачен и заточен в тюрьму епископ Геронтий.
Илья переживал, что теперь его схватят и посадят. Чтобы не подвергать опасности многодетную семью Федоровых, Ближниковы покинули их гостеприимный дом.
Летом 1932 года прихожане построили своему пастырю маленькую избушку. А в 1937 году власти закрыли храм в Сысоево. Теперь христиане были вынуждены молиться по домам.
У иерея имелась походная церковь. И иногда он тайно совершал литургию в своей избушке или у кого‑нибудь из прихожан.
В 1941 году началась Великая Отечественная война. Немецкая армия заняла Псковскую область. Захватчики зачем‑то отправили Илью и Анисию в Эстонию. И там произошел такой случай.
Приближался день латинской Пасхи. Немцы, узнав, что среди русских есть священник, пытались заставить его совершить праздничное богослужение.
Захватчики собрали своих солдат и местных жителей и объявили:
– Вот ваш поп, сейчас мы его заставим Пасху служить.
Но Илья отказался:
– Я не могу служить, как вы хотите, я православный священник.
Немцы разозлились и отправили иерея с женой в концентрационный лагерь в Германию. Там Ближниковы томились около двух лет.
Пришли советские войска и освободили узников. В Россию супруги отправились пешком, взяв с собой двух девочек, осиротевших в лагере.
Ближниковы вернулись в Сысоево. Храм по‑прежнему был закрыт. И к Илье обратились верующие из псковской деревни Корьхово[3].
В этой деревне в 1908 году был построен деревянный храм во имя святителя Николы Чудотворца. В 1937 году коммунисты закрыли его. Церковный староста Петр Гречин был схвачен и отправлен в темницу.
Когда Гречина уводили, он обратился к дочери:
– Вот, Наташа, ключи от нашей церкви. Возьми их и храни, а Господь тебе поможет.
Он отдал дочери связку ключей, поцеловал в лоб и ушел вслед за солдатами, чтобы навсегда сгинуть без вести в советских тюрьмах и лагерях.
Так Наталья Петровна Гречина (1912–1996) стала хранительницей храма в Корьхово. Ей было всего лишь 25 лет. Но напрасно она пыталась отдать ключи кому‑нибудь из старших прихожан. Все отказывались:
– Наташа, уж пусть ключи будут у тебя. Ведь если что, у тебя ведь деток‑то нет, они сиротами не останутся. Уж ты нас пожалей. Пусть ключи остаются у тебя!
Наталья пожалела других и оставила ключи у себя.
Не раз чиновники требовали от девушки:
– Отдайте нам ключи от храма, мы его у вас забираем!
Ответ Натальи был неизменен:
– Ключи от храма мы вам не отдадим и надругаться над святыней не позволим. А вы, власть, делайте сами, что знаете.
Так Гречина отстояла церковь. После войны Наталья Петровна добилась ее открытия и пригласила Ближникова служить в Корьхово.
В 1947 году архиепископ Иринарх поручил Илье служить в Никольском храме. Новым прихожанам иерей понравился. Они стали упрашивать его остаться в их деревне. Даже дом для него присмотрели.
Священник решил переезжать в Корьхово, но жители Сысоева уговорили его остаться. Так он начал служить в двух приходах. Затем втайне от властей Илья построил в Сысоеве небольшую моленную в неприметном месте, за огородами, в низинке.
В 1950‑е годы скончалась Анисия Диевна. Заботу об отце взяла на себя старшая дочь Мария. Она была при нем и домохозяйкой, и лекарем, и пономарем в моленной.
В это же время иерей начал посещать христиан Ленинграда, с 1930‑х годов бедствовавших без храмов и попов.
Теперь священнику, немолодому и недужному, страдающему болезнью ног, приходилось не только служить в Сысоево, но и ежемесячно бывать в Корьхово, по первому требованию выезжать в Ленинград для крещения, исповеди и причащения.
Шли годы. Почтенный иерей совсем одряхлел и разболелся. Ноги его едва ходили, а руки с трудом удерживали младенца при крещении.
В 1973 году священник написал письмо московскому архиепископу Никодиму (Латышеву) с просьбой прислать ему замену и отправить на покой. Но владыка ответил: «Замены тебе нет, поэтому на покой отправить тебя не могу».
Начало 1983 года иерей встречал в постели – почти всю зиму он проболел. Здоровье его ухудшалось. Но на пасхальной седмице он оживился. Из Ленинграда пришла добрая весть: власти передали старообрядческой общине бывшее церковное здание.
Священник приободрился. Но ненадолго.
Неутомимый труженик на ниве Божьей отец Илья Ближников скончался 6 августа 1983 года на руках у дочери. Его похоронили на кладбище в Сысоево рядом с Анисией Диевной.
[1] Елисаветград – ныне Кировоград (Украина).
[2] Сысоево – деревня в Дедовичском районе Псковской области.
[3] Корьхово – деревня в Дновском районе Псковской области.
В июне 1978 года исследователи‑геологи искали залежи железной руды в верховьях реки Абакан[1]. Облетая на вертолете безлюдную тайгу, они увидели на склоне горы огород и избушку.
Выбрав погожий день, исследователи отправились навестить загадочных лесных жителей. Они вышли к хижине, почерневшей от времени и дождей.
Скрипнула низкая дверь. И к незваным гостям вышел старик, босой, в латаной‑перелатаной рубахе и штанах.
Воцарилось молчание. Наконец кто‑то из геологов сказал:
– Здравствуйте, дедушка! Мы к вам в гости.
Старик нерешительно ответил:
– Ну, проходите, коли пришли…
Гости вошли в темную избушку. Там прятались две женщины. Одна из них кричала:
– Это нам за грехи! За грехи!
Другая медленно оседала на пол, держась за столб, подпирающий потолок. В ее глазах застыл ужас.
Так в непроходимой тайге была найдена семья старообрядцев Лыковых.
В июле 1982 года их посетил журналист Василий Михайлович Песков. Он написал о Лыковых книгу «Таежный тупик», которую прочли миллионы людей. О староверах‑отшельниках узнал не только весь Советский Союз, но и весь мир…
В 1930‑е годы несколько семей старообрядцев Часовенного согласия, в том числе и Лыковы, спасаясь от преследований советской власти, ушли в тайгу, подальше от греховного мира. С собой они унесли иконы, церковные книги и семена некоторых растений.
Также унесли запасные Дары для причастия и святую воду, которую по мере убывания разбавляли новой водой. Запасные Дары хранились в маленьком старом бочоночке. Эта великая святыня – память о благочестивых иереях с Иргиза, которых признавали предки Лыковых.
Семья постепенно уходила все глубже в тайгу. Вел ее отец Карп Осипович. За ним безропотно следовала мать Акулина Карповна с двумя детьми – Савином и Натальей. В лесу родились еще двое детей – Дмитрий и Агафья.
Лыковы обжились в тайге, срубили избушку и развели огород. Выращивали репу, горох, рожь, картошку, лук и коноплю. Репа, горох и рожь служили подспорьем в еде, но не были основой питания.
Ржи собиралось очень мало. Подсушенное зерно толкли в ступе и по большим праздникам варили из него кашу.
Питались отшельники преимущественно картошкой. Держали ее в погребе. Но даже в нем картошка долго не хранилась. Тогда Лыковы приспособились делать запас из сушеной.
Картошку резали тонкими ломтиками и сушили в жаркие дни на больших листах бересты или прямо на крыше. Досушивали, если надо было, у огня и на печке. Вся изба была заставлена берестяными коробами с заготовленной картошкой.
Из сушеной, толченой в ступе картошки отшельники пекли хлеб, добавляя две‑три горсти измельченной ржи и пригоршню толченых семян конопли. Это своеобразное тесто, замешенное на воде без дрожжей и закваски, пекли на сковороде. Получался толстый блин черного цвета.
Скудную пищу Лыковых дополняли дары леса – березовый сок, кедровые орехи, дикий лук, крапива, ягоды и грибы. Летом и осенью, пока на реке не стал лед, ловили рыбу. Ели ее сырой и печенной на костре, сушили впрок.
В тайге обитают лоси и олени. На них отшельники охотились: рыли на тропах ловчие ямы и ждали, когда в них попадется зверь.
Добыча была нечастой. Но когда удавалось разжиться мясом, Лыковы пировали. И не забывали заготавливать мясо впрок. Его разрезали на узкие ленты и вялили на ветру.
Соли не было. И это было наибольшей трудностью жизни в тайге.
– Истинное мучение! – говорил Карп Осипович.
Когда староверы познакомились с геологами, то не решились брать у них продукты. Отказались даже от хлеба и муки. Но соль взяли. И с тех пор уже не ели без нее.
Из конопли Лыковы делали ткань. Коноплю сушили, вымачивали в ручье, мяли и трепали. На прялке свивали конопляную нить. Затем из нее на простом станке ткали грубую ткань.
Одежду шили самую простую – в виде мешков с дырками для головы, которые подпоясывали веревками. На ноги отшельники надевали берестяные калоши. Иногда – самодельные кожаные сапоги. Но чаще ходили босиком, даже по снегу.
В 1961 году, когда на огороде случился неурожай и тайга ничего не дала, Акулина Карповна умерла от голода и непосильного труда. Последние ее слова были:
– Как будете без меня?
Действительно, после смерти матери семье пришлось туго. Ведь она делила с мужем все тяготы отшельнической жизни. Рубила и корчевала лес, сажала и копала картошку, ткала и шила одежду, ловила рыбу, помогала класть сруб и рыть погреб.
Еще девочкой Акулина Карповна освоила церковную грамоту. Этой премудрости она научила и детей. Вместо тетрадок использовала бересту. А вместо чернил – сок жимолости. Если в этот сок макать заостренную палочку, можно выводить на бересте бледно‑синие буквы.
Через 20 лет после смерти матери, в 1981 году почти вся семья Лыковых вымерла. Первым – в октябре – от сильной простуды скончался младший сын Дмитрий.
В декабре умер старший сын Савин. Он был самым смышленым в семье. Сам научился, перепробовав многие способы, выделывать шкуры животных и шить из них сапоги.
При этом Савин был начитан и сведущ в церковных книгах. Он был тверд в вопросах веры и возражал против общения семьи с геологами, считая это грехом.
Савин скончался, надорвавшись на работе – надорвался, копая из‑под снега картошку. За умирающим ухаживала сестра Наталья. Когда брата не стало, она заплакала:
– Я тоже умру от горя.
И скончалась через несколько дней – 30 декабря 1981 года.
Агафья осталась в избушке с Карпом Осиповичем. Вдвоем они прожили семь лет. В феврале 1988 года отец умер от старости.
Агафья несколько раз покидала дом – гостила у родственников и жила в скиту часовенных старообрядцев. Но не сошлась с ними нравом и верой и вернулась в свою хижину.
Отшельница убеждена в вечности священства и говорит:
– Если бы священство прекратилось, прервалось, то давно бы и век прекратился. Гром грянул бы, и нас не было бы на этом свете. Священство будет до самого последнего второго Христова пришествия.
Поэтому присоединение Агафьи к Древлеправославной Церкви было вполне естественно.
В ноябре 2011 года по благословению митрополита Корнилия (Титова) у отшельницы побывал священник. Он исповедовал и причастил ее. А в апреле 2014 года Агафью Лыкову посетил сам владыка Корнилий.
[1] Абакан – левый приток Енисея.
В горестную пору, когда, казалось, Бог отвернулся от христиан, 14 августа 1929 года в Нижнем Новгороде в семье староверов Капитона Ивановича и Александры Ивановны Гусевых родился сын Александр – будущий митрополит Алимпий.
Его родители были родом из Лысково[1]. Отец работал кузнецом. Когда родители поженились, начал перестраиваться судостроительный завод в Нижнем, и Капитона взяли на работу в город. Там и родился Александр.
В семье было шестеро детей, а жилья не было. Пришлось Капитону и Александре через три года возвращаться в Лысково. Детство и юность Александра Гусева прошли здесь, на волжских просторах: пристань, затоны, река, и за рекой – уходящие в зыбкую даль поля, по которым все лето гуляет ветер и бродят смутные тени облаков.
В годы Великой Отечественной войны Капитон Иванович работал на заводе в городе Дзержинске[2]. В это время старообрядческий священник Кирилл Бушуев, тайно проживавший по соседству с Гусевыми, открылся Александре Ивановне и предложил устроить в ее избе домовый храм:
– Теперь церкви стали разрешать. Разрешите мне у вас службу проводить!
Гусевы жили в большом двухэтажном доме, поэтому Александра Ивановна не стала возражать. Вся семья взялась за это дело: убрали печь, устроили алтарь и клирос. Иерей освятил домовую церковь во имя святого Иоанна Богослова и стал совершать богослужения.
Летом 1945 года власти вернули староверам церковь в Горьком[3], закрытую в 1938 году. А вскоре умер Бушуев. Тогда власти заявили Гусевым:
– Куда вы теперь без священника? Все, у вас в Горьком есть церковь, туда поезжайте молиться!
Домовый храм был закрыт. Теперь староверам из Лыскова, чтобы попасть на богослужение, приходилось преодолевать непростой путь в сто километров. Среди богомольцев, добиравшихся до Горького на большие праздники, был и будущий митрополит.
В послевоенные годы Александр Гусев работал сначала посыльным, а потом бакенщиком на Волге. Затем – в пожарной части, откуда был призван в армию. И четыре года прослужил в строительном отряде.
В 1953 году Гусев вернулся в Лысково и продолжил работу в пожарной части. Сослуживцы сочувствовали верующему юноше:
– Александр, ну куда ты пришел? Что ты здесь делаешь? Не место тебе здесь, тебе в храме где‑нибудь служить надо.
По благословению духовного отца Александр в 1959 году переехал в костромское село Дурасово[4] для помощи 85‑летнему священнику Алексию Сергееву. Но пробыл здесь недолго. По требованию властей Гусев покинул село в 1961 году. Ему пришлось уехать в Горький, где он стал исполнять обязанности уставщика при церкви.
Летом 1965 года власти Горького закрыли и взорвали старообрядческий храм, стоявший на волжском берегу, а вместо него верующим передали заброшенную церковь на кладбище.
На освящение этого храма – во имя Успения Пресвятой Богородицы – прибыл московский архиепископ Иосиф (Моржаков). Он рукоположил Александра, давшего обет безбрачия, в сан диакона.
В 1969 году на церковном соборе диакон Александр Гусев был признан достойным получения архиерейского сана, однако стал епископом лишь в 1986 году.
К этому времени в Церкви осталось только три архиерея преклонного возраста: архиепископ Никодим (Латышев), епископы Анастасий (Кононов) и Евтихий (Кузьмин). Владыка Никодим тяжело болел и безвыездно жил в Молдавии, в родном селе Старая Добруджа.
Анастасий уговорил диакона Александра принять архиерейский сан. По благословению Никодима, в 1985 году Анастасий рукоположил Александра в священники, а потом постриг во иночество и нарек Алимпием.
Затем 5 января 1986 года епископы Анастасий и Евтихий возвели Алимпия в святительский сан. Далее события развивались неожиданно. Архиепископ Никодим скончался 11 февраля 1986 года, а епископ Анастасий – 9 апреля того же года.
Был созван Собор, который избрал владыку Алимпия предстоятелем Русской Церкви. Так началось многолетнее и многотрудное возрождение старой веры.
В 1988 году, когда праздновалось 1000‑летие крещения Руси, российские староверы осуществили свою давнюю мечту – возвели московского архиепископа в достоинство митрополита. Соответствующее решение было принято на Соборе 1988 года, хотя власти пытались воспрепятствовать этому.
На том же Соборе было принято новое название нашей Церкви – Русская Православная Старообрядческая Церковь. А 24 июля 1988 года в Покровском соборе на Рогожском кладбище состоялось торжественное возведение архиепископа Алимпия в сан митрополита Московского и всея Руси.
При нем пополнились ряды священнослужителей, в несколько раз увеличилось число приходов. Во многих городах и селах верующим были возвращены прежде закрытые храмы. Например, москвичам вернули полуразрушенный Рождественский собор на Рогожском кладбище. Многие церкви были отстроены заново.
В ноябре 1996 года, когда отмечалось 150‑летие присоединения к старообрядчеству святителя Амвросия, в селе Белая Криница состоялся Всемирный Собор Древлеправославной Церкви. На нем председательствовали московский митрополит Алимпий и белокриницкий митрополит Леонтий (Изот). На этом соборе Амвросий был причислен к лику угодников Божьих.
В 2002 году желание присоединиться к Русской Церкви изъявил новообрядческий епископ Антоний (Герцог) из Германии. Он приехал в Москву вместе со священником Михаилом Буком. Тут выяснилось, что немцы не имеют на себе крещения в три погружения.
Поэтому они были правильно крещены и заново возведены в духовные саны. Герцог стал епископом Амвросием, а Бук – иереем Меркурием. К сожалению, их пребывание в старообрядчестве оказалось кратковременным – в 2007 году они покинули Церковь.
Владыка Алимпий вел строгую иноческую жизнь. Невзирая на телесную немощь, он неукоснительно соблюдал монастырское молитвенное правило. От усердного наложения крестного знамения его будничная ряса была до дыр пробита на плечах.
Председательство на соборах, освящение храмов, дальние поездки и постоянная забота о Церкви не могли не сказаться на здоровье митрополита. Оно резко ухудшилось в конце 2003 года. Святитель был отправлен в больницу, где и скончался ранним утром 31 декабря. Похороны состоялись 4 января 2004 года на Рогожском кладбище.
[1] Лысково – город на берегу Волги в Нижегородской области.
[2] Дзержинск – город на берегу Оки в Нижегородской области.
[3] Нижний Новгород назывался Горьким в 1932–1990 годах.
[4] Дурасово – деревня в Красносельском районе Костромской области.
всего статей: 1096
