В середине XVIII века в подмосковных селах Черкизово и Преображенское насчитывалось не более двадцати беспоповских семейств Федосеевского согласия. Их моленная находилась в Преображенском.
Здесь же располагались большие кирпичные заводы богатого купца Ильи Алексеевича Ковылина (Кавылина, 1731–1809). Познакомившись с жителями села, Ковылин решил перейти в старообрядчество.
Беспоповцы считали Синодальную Церковь антихристовым сборищем и не признавали совершенного в ней крещения. Всех, приходящих к ним, федосеевцы вновь крестили. Этого не избежал и купец, он был перекрещен в 1768 году.
Во время чумы 1771 года Ковылин подал прошение Екатерине II о дозволении устроить возле Преображенского больницу и получил разрешение.
При больнице были основаны богадельни и кладбище. На близлежащем пруду было устроено особое место для перекрещивания желающих перейти в беспоповство. Строения были обнесены зубчатыми стенами с башнями.
Так возникло знаменитое Преображенское кладбище, до сих пор имеющее большое значение для старообрядчества.
Ковылин, став попечителем больницы и богаделен, приложил много сил для создания на их основе староверческой общины. В 1781 году он съездил в Выговскую пустынь и привез оттуда монастырский устав для московских беспоповцев.
Согласно уставу, в Преображенском были основаны две обители: мужская и женская. Всякое общение между ними строжайше запрещалось. Всем насельникам была назначена особая одежда. Мужчины носили черные кафтаны, женщины – черные сарафаны и платки.
К концу XVIII века число прихожан на Преображенском кладбище выросло до 10 тысяч человек. Свое огромное состояние – 300 000 рублей – Ковылин пожертвовал в пользу старообрядческой общины. На его средства были возведены каменные церкви и кельи для насельников.
В 1784 году в мужской обители был построен величественный храм во имя Успения Пресвятой Богородицы. В 1805 году на кладбище была воздвигнута небольшая часовня для отпевания покойников. А в 1811 году, уже после смерти Ковылина, в женской обители завершилось строительство храма во имя Воздвижения креста Господня.
Ковылин тратил деньги не только на строительство церквей и устройство богаделен, но и на собирание древних книг, икон и иной русской старины.
В 1806 году в Кремле началась перестройка Потешного дворца, того самого, где располагался придворный театр Алексея Михайловича. Старинное здание приспосабливалось под современные нужды, уничтожалось его внутреннее и внешнее убранство.
Ковылину удалось купить белокаменные ворота дворца, украшенные изображениями львов. Львиные ворота были перевезены в Преображенское и установлены при входе в женскую обитель. Но в 1930 году они были уничтожены.
Человек деятельный и предприимчивый, Ковылин имел обширные связи. Он не раз бывал в столице, неоднократно виделся с императрицей Екатериной II, императорами Павлом I и Александром I. В 1809 году купец снова отправился в Петербург по делам обители.
На обратной дороге в Москву Ковылин простудился и скоропостижно скончался 21 августа 1809 года. Тело его было погребено на Преображенском кладбище.
До сих пор беспоповцы благоговейно сохраняют могилу Ковылина. На его надгробии написано: «Смертный, помни, что святая Церковь или духовное христиан собрание есть одно тело, которого глава – Христос, и что всякое несогласие между христианами есть болезнь Церкви, оскорбляющая главу ее. Так старайся убегать всех тех случаев, которые удобны к воспалению вражды и раздоров».
К памяти Ковылина с уважением относился писатель Феодор Михайлович Достоевский. Его отец Михаил Андреевич Достоевский при содействии Ковылина получил должность врача в Мариинской больнице – московской лечебнице для неимущих.
В июне 1880 года писатель приехал в Москву на открытие памятника Пушкину. Пользуясь случаем, он решил посетить могилу Ковылина. На Преображенское кладбище Достоевский пригласил своего друга Быковского[1]:
– Если желаете поклониться праху великого русского благотворителя Ильи Алексеевича Ковылина, останки которого покоятся на старообрядческом Преображенском кладбище, то сегодня вечером приезжайте ко мне. Иван Сергеевич Тургенев и Дмитрий Васильевич Григорович[2] едут со мной. Мой незабвенный родитель знал лично Ковылина. И, благодаря его ходатайству, отец мой получил место доктора Мариинской больницы.
Ковылин никому не отказывал в помощи. Но это не мешало ему придерживаться беспоповского учения о том, что миром правит антихрист, а русский царь – его слуга. На Преображенском кладбище никогда не молились за здоровье правителей, хотя и не брезговали царской милостью.
Это послужило поводом для того, чтобы в 1847 году обитель попала под пристальный надзор полиции. Попечители кладбища, купцы Феодор Алексеевич Гучков и Константин Егорович Егоров, были отправлены в ссылку.
Возможно, истинной причиной опалы стало известие о том, что на Преображенском кладбище задумали принять священство белокриницкой иерархии. В Петербурге, когда узнали об этом, решили действовать хитростью.
Ловкие клеветники тайным образом посеяли среди беспоповцев недоверчивость к поповцам. Между главнейшими деятелями московского старообрядчества произошел раздор, выгодный властям.
После неудачной попытки получить священство от Древлеправославной Церкви, федосеевцы обратились к Синодальной Церкви. В 1853 году в единоверие перешли сыновья Гучкова и некоторые почтенные купцы – всего 53 прихожанина Преображенского кладбища.
По их прошению власти отняли у старообрядцев Успенскую часовню. Здесь в 1854 году митрополитом Филаретом был освящен Никольский придел. В 1857 году весь Успенский храм, перестроенный Гучковыми, был освящен как единоверческая церковь.
А в 1866 году мужская обитель на Преображенском кладбище со всем находившимся там имуществом была захвачена государственной Церковью. По благословению Филарета тут открылся единоверческий мужской монастырь.
В распоряжении беспоповцев осталась только женская обитель с Крестовоздвиженской часовней. Лишь после того, как в 1923 году монастырь был закрыт советской властью, староверам удалось вернуть восточную часть Успенского храма.
[1] Быковский Иван Казимирович (1852–?) – историк и философ.
[2] Григорович Дмитрий Васильевич (1822–1899/1900) – русский писатель.
Участь суздальских страдальцев мог в любой день и час разделить верховный святитель российских староверов – архиепископ Антоний. Только милость Божья спасала его от тюрьмы. Хранимый провидением, Антоний много лет руководил Церковью.
Андрей Илларионович Шутов – будущий архиепископ – родился в подмосковном селе Настасьино[1] в бедной крестьянской семье, принадлежавшей к Синодальной Церкви.
Его родители были простыми людьми и не вели ни летописей, ни родословий. Поэтому нам неизвестен точный год рождения архиерея. По одним данным, он родился в 1800 году. По другим – и это представляется наиболее вероятным – в 1812 году.
В десять лет Андрея, обученного грамоте, родители отдали на работу в контору ткацкой фабрики, находившейся в Настасьино. Через три года Андрей был отправлен в Москву учиться рисованию. Проучившись два года, юноша вернулся на фабрику и работал, рисуя узоры для тканей.
В 1827 году умер отец Андрея. А через год молодой человек женился по принуждению матери. Но в 1833 году Шутов, оставив мать Анастасию и жену Ирину, тайно ушел к беспоповцам‑федосеевцам, в Покровский монастырь.
Эта обитель была расположена в Стародубье, около посада Злынка[2]. Здесь Андрей был вновь крещен по учению Федосеевского согласия. Он хотел принять иночество и навсегда остаться в монастыре, но из‑за строгости тогдашних законов это было невозможно.
Шутов перебрался в Москву и поступил на службу в контору ткацкой фабрики купца Гучкова, попечителя Преображенского кладбища.
В конторе Шутов дослужился до должности старшего приказчика, а затем служил казначеем на Преображенском кладбище. Здесь жила его супруга Ирина, также перешедшая в старообрядчество. Здесь же она и скончалась в 1847 году.
Несколько раз Андрей Илларионович пытался оставить Москву и казначейскую должность ради уединенной жизни в удаленном монастыре. Но каждый раз беспоповцы уговаривали его возвратиться на Преображенское кладбище. Лишь в 1849 году он наконец‑то смог оставить городскую суету и уехать в Покровскую обитель, где принял постриг и был наречен Антонием.
В 1850 году Антоний перебрался в старообрядческий Войновский монастырь[3] в Пруссии. Через год – в скит близ села Климоуцы[4] в Австрии. В этом селе, находящемся в двух верстах от Белой Криницы, жили федосеевцы.
А в Белокриницком монастыре проживал достопамятный инок Павел, с которым познакомился Антоний. Они часто беседовали о христианском священстве и православных таинствах. Эти разговоры убедили Антония в неверности беспоповского учения. И он пожелал присоединиться к Церкви.
Жители Климоуцев, узнав об этом, напали на Антония, сняли с него одежду и обувь, всячески укоряя, что он оставляет их веру. Чернеца в одной рубашке заперли в келье и продержали под стражей не менее пяти недель.
Несмотря на это, Антоний сумел покинуть Климоуцы и уехать в Белокриницкий монастырь. В феврале 1852 года он присоединился к Церкви, был вновь пострижен и благословлен печь хлебы для братии.
Через год – 3 февраля 1853 года – митрополит Кирилл рукоположил инока в святительский сан. Антоний стал архиепископом Владимирским.
Опасаясь попасть в руки полиции, архиерей вернулся на родину. Все российские старообрядческие священнослужители признали его верховным пастырем.
Неустанные труды святителя на благо Церкви скоро привлекли внимание царского правительства. Архиерей был объявлен в розыск. За его поимку было обещано огромное вознаграждение – 12 000 рублей. Поэтому явилось множество сыщиков, которые оставили все свои занятия и заботились только о том, как бы изловить Антония.
Архиерею приходилось скрываться в деревнях, одеваться в крестьянскую одежду, ночевать на сеновалах и чердаках. Многажды на него устраивались облавы, его окружали полицейские, сыщики и казаки. Но чудом он всегда избегал поимки. Для этого требовалась большая изобретательность.
Например, святитель поступал так: намачивал платок в водке и клал в карман. Когда на него нападали сыщики, он вынимал платок и натирал им лицо. Сыщики, ощущая от него сильный запах водки, начинали сомневаться, что он тот, кого они ловят. И Антоний, притворяясь пьяным, уходил от них.
Постоянно скрываясь, архиепископ совершал рукоположения священнослужителей и постриги иноков, освящал походные церкви и тайные домовые храмы. Только в первые годы своего святительства он рукоположил 54 иерея.
В 1863 году церковный Собор избрал Антония архиепископом Московским и всея Руси.
Святитель постоянно приобретал душеполезные книги и снабжал ими епископов, ревностных священников и благочестивых мирян. Множество рукописей и изданий он подарил монастырям. Но Антоний жертвовал не только книги. Многие храмы он украсил иконами.
Духовным лицам, оказавшимся в темнице или ссылке, архиепископ посылал милостыню и через надежных ходатаев хлопотал перед властями об их освобождении. Сирот, оставшихся без средств после умиравших священников, Антоний пристраивал к хорошим местам для пропитания. Он помогал поповским вдовам и состарившимся или отставленным от службы священнослужителям.
Живя в постоянных заботах о Церкви и в ежедневном ожидании поимки, архиерей неукоснительно соблюдал иноческие обеты: каждый день усиленно молился, а постился так строго, что воздерживался не только от хмельного, но и от простого питья теплой воды. Даже в немощи святитель не оставлял богослужения. Отслужив кряду около ста литургий, в ночь со 2 на 3 ноября 1881 года Антоний почувствовал боли в сердце, от которых страдал и прежде.
Поняв, что смерть близка, архиепископ стал давать окончательные приказания по всем текущим делам.
Келейник сказал ему:
– Что же вы, владыко, о всем так окончательно приказываете? Авось Господь исправит ваше здоровье, и тогда вы сами конец сих дел усмотрите.
Но архиерей ответил:
– Нет, не смею я теперь Бога просить о сем. Когда я сильно болел, то просил у Бога здоровья на два года. И Он по Своей милости даровал мне пять. А потому я должен быть этим доволен.
Проболев несколько дней, святитель мирно скончался 8 ноября 1881 года в своем скромном жилище в Москве. И был погребен 10 ноября на Рогожском кладбище при огромном стечении народа.
[1] Настасьино – деревня в Коломенском районе Московской области.
[2] Злынка – ныне город в Брянской области.
[3] Войновский монастырь – ныне новообрядческая обитель в Польше.
[4] Климоуцы (Климэуць) – ныне село в Румынии.
В начале XVIII века, при Петре I, когда староверам жилось особенно тяжко, проповедники‑беспоповцы учили, что русским царством и всем миром овладел антихрист.
В Поволжье такую проповедь развернули Козма Андреев и Козма Панфилов – крестьяне с Керженца. Их учение было просто. Они утверждали:
– Благодати Божьей нет ни в церквах, ни в чтении, ни в пении, ни в иконах, ни в какой вещи, все взято на небо.
Оба проповедника были схвачены и погибли под пытками.
Их последователи составили особое направление в беспоповстве – Нетовское согласие. Название согласия происходит от слова «нет», ведь по учению нетовцев ныне в мире нет ни истинной Церкви, ни истинного священства, ни истинного богослужения.
Иногда нетовцев называют спасовцами (Спасово согласие), так как они надеются на одного Христа‑Спасителя и говорят:
– Милостивый Спас Сам знает, как спасти нас.
В Великом Новгороде и Пскове с проповедью о наступлении царства антихриста выступил Феодосий Васильев. Он учил:
– По грехам нашим ныне антихрист царствует в мире, но царствует духовно в видимой Церкви. Все таинства ее истребил и всякую святыню омрачил.
Эта страшная проповедь перевалила через уральские горы и зазвучала в Сибири, смущая умы простых христиан. Многие говорили, подразумевая царя Петра:
– Вот он, антихрист, преданный слуга дьявола, немилостивый гонитель верующих. Вот они, последние времена. Повсюду преследования и казни. Кровь христианская потоками течет по русской земле. Близок конец света!
Многим казалось, что они видят несомненные знамения приближающего светопреставления. Например, беспощадное разорение властями в 1719 году скитов на Керженце.
Тогда десятки тысяч христиан бежали с Волги на Урал, на Алтай и в Сибирь. Здесь они смешались с местными староверами. Так появилось своеобразное зауральское старообрядчество, сочетающее в себе черты поповства и беспоповства.
Староверы, жившие в поселках и работавшие на заводах, более тяготели к поповству. А жившие в деревнях и занимавшиеся хлебопашеством более склонялись к беспоповству.
Объяснялось это скудостью благочестивого духовенства. Иереев было мало, и они не могли удовлетворить духовные нужды всех христиан, особенно тех, что жили в сельской глуши.
Поэтому в 1723 году в деревне Кирсаново[1] на реке Ирюм состоялся собор, который разрешил мирянам в случае, если не найдется достойного священника, самим крестить младенцев и заключать браки по родительскому благословению.
Среди беженцев с Керженца был священноинок Никифор. Сначала он жил на Урале, а потом переселился на реку Яик. По его благословению в старообрядчество был принят священник Семен Ключарев – первый «беглый поп» в тех краях.
Затем староверами было принято несколько таких иереев. Они пользовались всеобщим уважением. Но в 1754 году в Невьянске[2] умер последний из них, Иаков. Верующие впервые остались без священства.
Они боялись принимать иереев с Ветки и из Стародубья. Им казалось, что среди них может попасться поп, крещенный не погружением, а обливанием. Или вдруг выяснится, что епископ, рукоположивший иерея, сам крещен обливанием.
Несколько лет староверы обходились без священства, пока не нашли некоего отца Петра. Но некому было принять его в старообрядчество через исповедь, проклятие ереси и таинство Миропомазания. Тогда, по общему решению, отпели три молебна, Петр облачился в иерейские ризы и стал священнодействовать.
После смерти Петра староверы начали рассуждать, где бы им найти священников, несомненно крещенных погружением. Пошел слух, что в Грузии крестят в три погружения. Потом стали говорить, что строгим требованиям старообрядцев соответствует духовенство из Рязани.
Так на Урале стали принимать только грузинских и рязанских иереев.
Первым рязанским священником стал Иродион, которого признали имеющим преемство от отца Иакова. А последним попом на Урале был Парамон Лебедев. Но в 1838 году он вернулся в Синодальную Церковь.
Тогда наиболее ревностные христиане для исповеди, причастия и венчания стали ходить в отдаленные места, где еще сохранялись благочестивые иереи. Например, ходили за 500 верст в Казань, где у какого‑то купца тайно проживал священник.
Некоторые общины принимали к себе иереев, что были присоединены к старообрядчеству через миропомазание в монастырях на Иргизе. Но в 1837 году при Николае I эти обители были уничтожены с неслыханной жестокостью.
После этого в уральских, алтайских и сибирских общинах Николая объявили антихристом. Возобновились разговоры о близком конце света.
Но после смерти императора старообрядцы задались вопросом: кого же теперь считать антихристом? Начались жаркие споры. Верующие разделились на два непримиримо враждующих направления.
Одни считали, что антихрист воцарился «чувственно», то есть по‑настоящему, в лице русского царя. Они признают антихристом всех императоров и последующих правителей России, вплоть до нынешних.
Другие утверждали, что антихрист воцарился «духовно», то есть нечувственно и невидимо. Они называют антихристом весь государственный строй – чиновников, полицейских и солдат.
Некоторые общины отказались от дальнейшего приема бегствующего священства, став как бы беспоповскими. Они составили особое направление в старообрядчестве – Часовенное согласие.
Название согласия происходит оттого, что эти староверы совершают богослужения в лишенных алтарей часовнях. Это согласие также называют «стариковским», поскольку богослужениями руководят уважаемые миряне‑старики.
Не принимая новых иереев, эти старообрядцы хранили дома запасные Дары для причастия, освященные прежними попами. Крещение детей они доверили старикам. А браки совершали либо по благословению родителей, либо венчали в храмах Синодальной Церкви.
Первоначально часовенные староверы считали свое положение вынужденным и неправильным. Старики, крещенные и венчанные иереями, понимали, что поступают незаконно и едва ли для души спасительно. Они не оставляли надежды найти истинное священство и истинную Церковь.
Поэтому во второй половине XIX века многие из часовенных приняли священство белокриницкой иерархии. А те, кто не приняли, со временем превратились в настоящих беспоповцев.
Со времен раскола Урал стал прибежищем для тысяч христиан, не пожелавших принять нововведения Алексея Михайловича и Никона. Многочисленные беженцы заселили эту обширную область от реки Печоры[1] на севере до реки Яик на юге.
Местные староверы занимались хлебопашеством, торговлей и разными промыслами, добывали руду и работали на заводах по производству чугуна и стали, служили в Уральском казачьем войске. В крупных городах – Екатеринбурге, Кургане, Нижнем Тагиле, Оренбурге, Орске, Перми, Стерлитамаке и Уфе – существовали большие общины поповцев и беспоповцев.
В середине XIX века жили на Урале два родных брата, два старовера Часовенного согласия – чернецы Аркадий и Константин. Они происходили из состоятельной семьи, были молоды и начитаны. В Библии и у святых отцов они прочли, что Церковь, священство и таинства пребудут на земле до скончания века.
Узнав о появлении белокриницкой иерархии, братья решили сами убедиться в этом. Они предприняли долгое и трудное путешествие в Москву, где познакомились с архиепископом Антонием.
После бесед со святителем Аркадий и Константин пожелали присоединиться к Церкви. Архиепископ рукоположил их в священнический сан. Пожив некоторое время вдали от Урала, братья возвратились в родные места с запасными Дарами для причастия.
Они начали проповедовать среди земляков о благочестивом духовенстве и церковных таинствах. Но эта проповедь только озлобила родных и знакомых Аркадия и Константина. Братья покинули родину и ушли в более удаленное от мирской суеты место.
Они поселились неподалеку от нынешнего села Платоново[2], в чаще у реки, на землях, принадлежавших крестьянину Гурьяну Ивановичу Щукину. С позволения хозяина Аркадий и Константин построили в лесу избушку и зажили в совершенном уединении. Питались братья ягодами, грибами и кореньями, ловили рыбу в реке. Носили тяжелые вериги и непрестанно молились.
Одна старушка с хутора Шайдуры случайно нашла келью пустынников. Они просили женщину никому не рассказывать о своем убежище, но та проговорилась.
И как ни старались чернецы жить уединенно, весть о том, что в чаще скрываются некие подвижники, разнеслась по округе. К молодым и образованным священноинокам потянулись местные жители: кто за советом, кто за благословением, кто с просьбой о молитве.
Своими добродетелями, благочестием и ученостью Аркадий и Константин уверяли народ в вечности священства и склоняли к принятию белокриницкой иерархии. Простые люди радовались общению с братьями. Другие, в том числе и беспоповские наставники, из зависти клеветали на них. Подвижников обвиняли в сребролюбии, якобы в келье они прячут деньги.
Старушка с хутора Шайдуры изредка захаживала к священноинокам. Она приносила Аркадию и Константину милостыню, исповедовалась и причащалась.
В очередной раз она с внуком отправилась к братьям летом 1856 года в Петров пост. Но в келье было пусто, а на столе лежала загадочная записка: «Ищите нас под березовым выворотком».
Почуяв неладное, женщина позвала жителей близлежащего села. Они стали прочесывать лес. На праздник верховных апостолов Петра и Павла, 29 июня (12 июля по современному календарю), останки подвижников были найдены, заваленные березовыми ветками.
Несмотря на летнюю жару, тела священноиноков оставались совершенно неповрежденными, кроме истлевших мизинцев, что указывало на давность случившейся беды. Полиция возбудила дело об убийстве.
Был вызван врач, которому поручили вскрыть тела Аркадия и Константина. Легко распоров одежду, нож заскрежетал по железным веригам. С плачем отбросив нож, врач заявил, что отказывается резать мощи святых.
Братьев похоронили на земле, выделенной тем же крестьянином Щукиным, на вершине лесистого холма, неподалеку от их кельи.
Вскоре был найден убийца. На следствии он показал, что подвижники сподобились мученической кончины 18 января (31 января по современному календарю) 1856 года, то есть за полгода до того, как были найдены их нетленные тела.
На суде преступник признался, что поверил рассказам беспоповских наставников о богатствах, спрятанных в избушке священноиноков:
– А я думал, у них золото!
Когда он убивал одного чернеца, другой не сопротивлялся и только молился:
– Господи, вот братца моего убивают, сейчас и меня убьют. Прости нас, Господи!
Зима в том году была суровой. Земля промерзла так, что копать ее было невозможно. Поэтому убийца закидал тела Аркадия и Константина снегом и сухими березовыми ветками.
Многомесячное чудесное нетление тел братьев настолько поразило местных жителей, что многие беспоповцы, ранее не признававшие священства, присоединились к Церкви.
С этого времени начинается почитание подвижников как святых угодников Божьих. Вскоре рядом с их могилой забил родник. Жители окрестных деревень и хуторов не раз видели, как ночью на месте захоронения убиенных священноиноков горели две свечи – Аркадий и Константин продолжали молиться о роде людском.
К могиле братьев потянулись богомольцы – не только поповцы, но даже беспоповцы и никониане. По молитвам святых подвижников стали совершаться многочисленные исцеления.
В начале ХХ века беспоповцы раскопали могилу священноиноков и проверили сохранность их тел. Они по‑прежнему были нетленными! После этого к Церкви присоединилось множество беспоповцев, в том числе – три наставника. Двое из них потом сами стали иереями.
В 1923 году могилу разрыли советские безбожники. Тела Аркадия и Константина вновь были невредимыми! Тогда святотатцы надругались над мощами. После этого началось тление останков братьев. И чудесный источник стал не так полноводен, как прежде.
В мае 1996 года, когда могилу подвижников посетил митрополит Алимпий (Гусев), прошло новое освидетельствование мощей. Они сохранились в виде костей. Сохранились и вериги в виде проржавевшего железного пояса. Тогда часть мощей переложили в новый гроб и захоронили на прежнем месте. Другую часть положили в ковчег и перенесли в поселок Шамары[3], в храм во имя Рождества Иоанна Крестителя.
В октябре 2005 года на церковном Соборе было принято решение о всероссийском почитании святых Аркадия и Константина. Теперь им молятся по всей стране.
Описание беспоповской моленной (Из книги Ф. В. Гладкова[1] «Повесть о детстве»)
Позади нашего двора, недалеко от яра, стояла моленная – пятистенная изба под тесовой крышей с осьмиконечным крестом на коньке, с высоким крылечком, с резными столбиками. Сосновые венцы и тес на крыше и крылечке были сизые от многолетних дождей.
Изба эта всегда стояла с закрытыми железными ставнями. Когда‑то они были выкрашены зеленой краской, но она порыжела от ржавчины.
Каждую субботу ставни открывались, из трубы, увенчанной жестяным резным теремком, клубился дым. Девки выходили и входили с ведрами, с тряпками, выливали грязную воду в буерак. Весь день в воскресенье изба глядела на луку и на ту сторону бледно‑зелеными окнами. А синим субботним вечером издали видны были яркие рои огоньков в проталинах окон…
Моленная была построена, как простая изба, широкая, вместительная, с небольшой прихожей, где раздевались прихожане, и светлой, высокой горницей человек на сто. Вдоль боковых стен стояли лавки, передняя стенка вся сплошь была занята иконами древнего письма и медными восьмиконечными крестами старинного литья. Центральное место занимал большой деисус – драгоценная реликвия двухсотлетней давности, переходившая из поколения в поколение.
Все иконы, и большие и малые, тоже были старинные, а книги – «чистой» печати дониконовских времен. Эти книги толстыми плитами в деревянных переплетах, одетых в кожу, с разноцветными закладками, лежали на особых полках в передних углах.
Ни хоругвей, ни украшений на иконах и на стенах не было: такое веселое «игрище» безделушек возможно было только в «никонском капище» – в церкви, которая предалась папистской ереси. Здесь все было сурово, просто, строго, как в скиту.
Мужчины в серых хитонах стояли впереди, женщины – в китайках, в темных сарафанах и черных платках с «огурцами» по кайме – позади. Ребятишки, под наблюдением женщин, тоже грудились позади. Им разрешалось во время службы выходить на улицу только тогда, когда они утомлялись или шалили – украдкой дрались, толкались или перешептывались и смеялись. Их выводили из моленной в наказанье, как баловников.
[1] Гладков Федор Васильевич (1883–1958) – русский писатель.
Ложь – один из самых гнусных грехов. Но в то же время – один из самых распространенных. К сожалению, люди лгут часто и много. Лгут крупно и по мелочам.
Лгут все, но христианам нельзя лгать. Ведь в Евангелии говорится, что отец лжи – дьявол. Кто лжет, тот исполняет похоти дьявола[1].
Увы, но этот постыдный грех распространен и среди христиан. Однако нет такого греха, который не очищался бы покаянием, слезами, молитвой и постом. Образ истинного покаяния – епископ Константин.
Будущий архиерей, Козма Сергеевич Коровин родился в 1816 году в Верхнетагильском заводе[2] в семье староверов.
Его отец был богатым человеком и значительный лицом на заводе. Благодаря этому Козма был освобожден от тяжелых работ. Впрочем, у него с детства было слабое здоровье. Он рос тихим и болезненным мальчиком.
Коровин получил хорошее образование. В молодости служил писарем при заводской конторе. Свободное время посвящал чтению, переписке и переплету церковных книг.
Это был начитанный и умный христианин, склонный к уединению и размышлениям. Он не женился. И до самой смерти жил при родительском доме в особой келье.
Своими добродетелями – благочестием и начитанностью – Коровин обратил на себя внимание пермского епископа Геннадия. В 1859 году он постриг Козму во иночество, нарек Константином и рукоположил в иерейский сан. Так на страницах летописи Русской Церкви появился священноинок Константин.
В одной из комнат родительской избы он устроил моленную, где тайно совершал богослужения, на которые собирались соседи.
Между тем власти начали всероссийскую облаву на старообрядческое духовенство. На праздник Николы Чудотворца – 6 декабря 1862 года – владыка Геннадий был схвачен в доме купца Чувакова в Екатеринбурге/
В эти же дни важные события происходили на Миасском заводе[3]. Сюда прибыл казанский епископ Пафнутий (Шикин). Церковное руководство поручило ему рукоположить двух священноиноков в епископы.
Первым 6 декабря 1862 года был поставлен Савватий, будущий московский архиепископ. А 8 декабря Пафнутий и Савватий рукоположили верхнетагильского затворника Константина.
Савватию было поручено управление общинами в Сибири, Константину – приходами в окрестностях Оренбурга. Однако по слабости здоровья он не поехал к пастве, а возвратился домой.
Вскоре полиция начала охоту на владыку Константина. Впервые епископ чуть не попался 15 марта 1864 года. В этот день он вместе со своим помощником архимандритом Викентием (Носовым) служил литургию в доме купца Чаусова в Нижнетагильском заводе[4].
Константин успел покинуть дом до появления полиции. Но в руки властей попал Викентий.
Полицейские приняли его за епископа и отправили в Пермь в тюрьму. А настоящий архиерей уехал в Верхний Тагил. Здесь 3 мая 1864 года он и был пойман властями.
Ловили Константина по всем правилам охотничьей премудрости. Сначала местный никонианский священник донес властям, что старообрядческий епископ укрывается у себя дома. Тогда к архиерею был подослан разведчик, удостоверившийся, что архиерей в своей келье.
В Верхний Тагил прибыл вооруженный отряд. Были перекрыты все выезды из поселка, на дорогах устроены засады.
Рано утром 3 мая избу Коровиных оцепили полицейские, солдаты и казаки. Шум разбудил сестер епископа. Они глянули в окно, увидели толпу и поняли: происходит что‑то неладное.
Казаки стучали в ворота и требовали впустить. Но сестры не открывали. Тогда казаки приставили к забору лестницу и по ней залезли во двор.
Слыша людской говор и не понимая, что происходит, архиерей вышел на улицу. Он оцепенел, увидев полицейских, а они прошли в его келью и начали обыск. Затем отправились осматривать дом, моленную, подпол и дворовые постройки.
У Константина нашлись письма, в которых он упоминался как епископ. Архиерея взяли под стражу и доставили через Екатеринбург в Пермь. В темнице он провел два года, пока шло следствие.
На допросах Константин струсил и солгал: он не архиерей, а простой мирянин. Однако ему были представлены письма, найденные при обыске. Архиереем назвал Константина и архимандрит Викентий – на очной ставке.
Малодушие Константина стало известно другим старообрядческим епископам, и они в письмах просили собрата не отрекаться перед властями от святительского сана.
Константин был отпущен домой в июне 1866 года. Его вынудили дать подписку, что впредь он не будет именоваться епископом. Через год дело архиерея закончилось. В ноябре 1867 года суд признал его виновным в устройстве моленной, но освободил от наказания.
Муки совести терзали Константина. И он отправил архиепископу Антонию письмо, в котором покаялся в великом преступлении – отречении от сана. И получил прощение.
Тюремное заключение окончательно подавило волю архиерея. Он совершенно устранился от всех дел. Однако церковное руководство стало требовать, чтобы епископ вернулся к управлению паствой. И с середины 1870‑х годов Константин снова взялся за духовные дела.
Архиерею тяжело жилось в Верхнем Тагиле. Он не мог выезжать из дома. За ним был установлен надзор полиции и никонианского духовенства. Поэтому церковным служением епископ занимался с большой осторожностью.
Константин почил 18 сентября 1881 года, успев перед смертью принять схиму. Хоронить его приехали из Екатеринбурга священник Иоанн Попов и священноинок Трифилий (Бухалов), который недолюбливал усопшего. Он считал, что Константин, отказавшись именоваться епископом, отрекся от святительского сана.
К тому времени, когда Иоанн и Трифилий прибыли в Верхний Тагил, тело архиерея окоченело. Священноинок стал требовать, чтобы Константина погребали как простого чернеца. Но собравшиеся христиане упросили хоронить его как епископа. Тогда по церковному уставу Трифилий приступил к облачению почившего в святительские одежды.
И тут произошло чудо. Члены окоченевшего тела сделались гибкими, как у живого человека. Это потрясло Трифилия. Он раскаялся в своей неприязни к усопшему, плакал и все повторял:
– Жив человек!
Владыку Константина похоронили в Верхнем Тагиле на староверческом кладбище. На могиле был установлен деревянный крест и положена каменная плита. Сто лет назад могилу еще можно было увидеть.
Волга‑матушка, наша великая река, соединяет многие города, знаменитые не только в истории русского государства, но и в истории Русской Церкви.
На всем протяжении реки поныне существуют староверческие приходы – в Ржеве и Ярославле, в Костроме и Казани, в Самаре и Саратове, в Волгограде и Астрахани. На Волге стоит и Нижний Новгород – город, имеющий особое значение в истории старообрядчества.
В низовьях Волги, где процветала торговля хлебом, даже небольшие города – Сызрань и Хвалынск, Балаково и Вольск – были известны многолюдными общинами и великолепными храмами. Издавна уезжали отсюда в Москву, в Петербург самые богатые купцы. Например, староверы Мальцевы из Балаково[1], торговавшие по всему миру. Говорили, что они устанавливают цены на хлеб в самом Лондоне.
На реках Керженце и Иргизе – притоках Волги – располагались прославленные монастыри и скиты. Преемником Иргиза стали обители на речке Черемшан возле города Хвалынска[2], расположившиеся у подножия живописных гор, в местности, изобилующей целебными источниками.
«Солнцем Черемшана» называли преподобного Серапиона, великого постника и молитвенника.
Семен Иванович Абачин – будущий подвижник – родился в 1823 году в нижегородском селе Мурашкино[3], расположенном близ села Григорово – родины протопопа Аввакума. Затем его отец, купец Иван Иванович Абачин, переселился в Саратов.
Склонность Семена к духовной жизни проявилась еще в детстве. Ребята на улице дразнили его «попом». А мальчик прятался от всех в погребе и читал церковные книги. В 18 лет Семен ушел из родительского дома и отправился странствовать.
Он посетил староверов, живших в Турции и Австрии. В монастыре в селении Русская Слава он принял иночество и был наречен Серапионом.
Хотя староверам за границей жилось привольно, чернеца тянуло на родину. В 1862 году он с несколькими иноками переселился в Россию, на Черемшан.
Старцы поселились на хуторе в семи верстах от Хвалынска, где была водяная мельница, принадлежавшая купчихе Фекле Евдокимовне Толстиковой. Здесь была устроена тайная церковь, в священники к которой саратовский епископ Афанасий (Кулибин) рукоположил Серапиона.
Все думали, что чернецы – работники на мельнице. И несколько лет никто не трогал их. Но местное синодальное духовенство дозналось, что на хуторе существует скит, и донесло об этом полиции. В 1865 году началось долгое следствие.
Только в 1873 году Толстикова и иноки были оправданы. Однако несколько лет они провели в заключении в остроге. Скитников даже приговорили к унизительному телесному наказанию. Но хвалынские купцы сумели оградить их от позора. Когда скованных чернецов привели на площадь, где все уже было готово к сечению розгами, прискакал гонец из Петербурга с царским указом об отмене наказания.
Серапион вернулся на Черемшан и основал новую обитель. Толстикова приняла иночество и стала инокиней Фелицатой. Она также переселилась на Черемшан и основала женский монастырь. Сюда со всей Руси стали собираться благочестивые христиане, ищущие праведного жития.
Местные купцы жертвовали монастырям старинные иконы и книги, деньги и земли. К концу XIX века на Черемшане красовалось несколько обителей с каменными храмами и кельями, садами, пасеками, прудами, водяными и ветряными мельницами. Монастыри обеспечивали себя и всю округу хлебом, яблоками, медом и воском.
В обители Серапиона был построен большой двухэтажный храм с главой и крестом. Но властям это показалось непозволительным. Главу и крест пришлось снести.
Неутомимым руководителем Черемшана был архимандрит Серапион. Ежедневно совершая литургию, он находил время для хозяйственных дел и душеполезных бесед – объяснял Библию и писания святых отцов, защищал старую веру. Никто не видел, чтобы он отдыхал или был праздным.
Если кто‑то из братии заболевал, настоятель, оставляя все, шел к болящему и утешал его. Ежедневно можно было видеть десятки нищих, ожидавших выхода старца из церкви. Отказа в милостыни не было никому!
Если кто‑то злоупотреблял благотворительностью архимандрита, а монастырский казначей напоминал ему об этом, Серапион только улыбался:
– Бог с ним, ему нужно. А когда нам потребуется – Господь пошлет.
Настоятель был кроток и ласков со всеми, но требователен к себе – носил вериги и строго постился. Он даже не пил чаю, а пил только воду с изюмом. Старца неоднократно просили принять епископский сан, но он по смирению уклонялся от этой высокой чести.
Постепенно здоровье архимандрита ухудшалось. Но он не прибегал к услугам врачей, считая телесное лечение ненужным для инока. В начале 1898 года Серапиону стало совсем плохо. Тогда он принял схиму. Соборовавшись и причастившись, подвижник тихо скончался утром 7 января 1898 года.
На похороны старца собралось около тысячи местных жителей и несчетное количество приезжих. Его похоронили за алтарем монастырского храма, в склепе. Там было сыро, но тело Серапиона сохранялось нетленным.
В 1909 году мощи подвижника были освидетельствованы. Ткань, которая их покрывала, истлела и рвалась. Сложенные на груди руки архимандрита были покрыты белым налетом. Когда его отерли, оказалось, что руки темновато‑желтого цвета. Так же выглядели ноги, бока и грудь почившего.
Это чудо монастырская братия держала в тайне. Но все равно многие знали об этом. И многие почитали Серапиона угодником Божьим. Несомненно, святые мощи могли бы украсить Русскую Церковь, но печальные события 1917 года помешали этому.
Советские безбожники разгромили обители на Черемшане. Незадолго до закрытия мужского монастыря преподобный Серапион в сонном видении являлся настоятелю и инокам, повелевая перенести в другое место свои мощи.
Их перенесли в монастырь Фелицаты и также поместили в склепе. Когда над женской обителью нависла угроза закрытия, инокини захоронили останки подвижника на монастырском кладбище.
В 1927 году была закрыта последняя обитель на Черемшане. В монастырских постройках расположились дома отдыха и санатории. На месте кладбища мужской обители была кощунственно устроена площадка для танцев. В храме мужской обители разместилась столовая санатория.
А мощи святого Серапиона бесследно исчезли.
[1] Балаково – город на берегу Волги в Саратовской области.
[2] Хвалынск – город на берегу Волги в Саратовской области.
[3] Мурашкино (Большое Мурашкино) – поселок городского типа в Нижегородской области.
На владимирской земле исстари жило много тайных беспоповцев. Большинство из них считалось членами Синодальной Церкви. Они посещали ее храмы, в них венчались и крестили детей, но дома молились по дониконовским книгам.
В 1840 году у тайного старообрядца, крестьянина Василия Швецова, жившего в деревне Ильина Гора[1], родился сын Анисим. Сперва мальчика обучали грамоте старики‑беспоповцы. А в десять лет его отдали на три года в государственное училище, где он успевал лучше всех.
Окончив училище, Анисим продолжил ходить к старикам. Он мечтал об иноческих подвигах и просил старцев благословить его на жизнь в уединенной келье. Старцы согласились. Рассчитывать же на одобрение домашних Анисим не мог и надумал тайно уйти из семьи. Но ему не хотелось покидать дом, не спросившись у родителей, без благословения которых он и воды не пил.
Как‑то в сенокос юношу послали отвести домой лошадь. Он решил воспользоваться этим, чтобы уйти к отшельникам. Войдя в избу, он налил кружку квасу, подошел к матери и сказал:
– Матушка, благослови Христа ради.
Глянув на кружку в руках сына, женщина ответила:
– Бог благословит.
Анисим поставил кружку и с родительским благословением отправился к старцам, которые проводили его в лес, где юный подвижник поселился в землянке.
Когда дома хватились Анисима, решили, что он ушел к старикам. Прошла неделя, а он не возвращался. Швецовы пошли к старцам, но те сказали, что у них нет Анисима. Огорченные родители, не зная, куда делся сын, решили, что он утонул.
Прошло около года, юноше стало жалко родителей, и он решил посмотреть, что делается дома. Придя в деревню, Анисим увидел, что дома все живы и здоровы, и пошел назад.
Навстречу ему попалась соседка, признавшая пропавшего. Она поспешила к Швецовым и рассказала, что видела Анисима. Мать кинулась догонять и долго бежала за сыном, плача и крича. А тот шел и не оглядывался. Но, поняв, что мать задыхается и отстает, пожалел ее и остановился.
Женщина нагнала сына, бросилась к нему на шею и зарыдала:
– Пойдем домой! Теперь никуда не пущу!
Анисим умолял отпустить его к отшельникам. Но мать была неумолима, и он возвратился в отчий дом.
Когда пришло время сыну служить в армии, Швецовы, как тогда было принято, наняли «охотника», согласного за вознаграждение идти за Анисима в солдаты. «Охотник» запросил так много, что семье пришлось влезть в долги, которые надо было отработать. Для этого Анисим поступил приказчиком к своим землякам, уроженцам Ильиной Горы, братьям Першиным.
Они жили в городе Коврове[2] и промышляли хлебной и рыбной торговлей. Купцам принадлежала великолепная библиотека, которой мог пользоваться и Анисим. Читая духовные книги, он пришел к мысли, что беспоповское учение о прекращении священства ложно. Тогда юноша стал молиться, чтобы Бог открыл ему путь спасения.
Однажды кто‑то из братьев поехал в Москву и взял с собой Анисима. В городе купец отправился по своим делам, а приказчик пошел разыскивать истинное священство.
Случайно ему указали жилище архиепископа Антония. Тот принял молодого человека и побеседовал с ним о белокриницкой иерархии. Эта беседа произвела на Анисима сильное впечатление. В Ковров он вернулся убежденным поповцем.
Хозяева, увидев перемену в приказчике, пытались переубедить его. Они часто спорили. Слушая их, мать Першиных качала головой и говорила сыновьям:
– Анисим больше вас знает и вам его не победить.
В 1865 году, когда долг у купцов был отработан, Анисим немедленно поехал в Москву к архиепископу и присоединился к Церкви. Антоний предложил ему остаться в качестве письмоводителя. Анисим согласился и прожил при архиерее шестнадцать лет.
Живя в Москве, Швецов усердно читал книги, учился греческому языку и русской грамматике. Он не любил тратить время попусту и говорил:
– Время наше дорого, не беречь его – худо, а во зло употреблять еще хуже того.
Благодаря обширным познаниям Анисим Васильевич скоро выдвинулся в ряды первейших защитников старой веры. А благочестивая жизнь стяжала ему всеобщее уважение.
В 1881 году скончался владыка Антоний. А в 1883 году по благословению архиепископа Савватия (Левшина) Швецов отправился за границу для создания книгопечатни – в России староверам запрещалось издавать книги.
Вернувшись на родину в 1885 году, Анисим Васильевич принял постриг и был наречен Арсением, а вскоре удостоился священнического сана. Подражая древним апостолам, священноинок Арсений много путешествовал, разъезжая с проповедью старой веры по всей Руси.
В 1897 году скончался епископ Уральский и Оренбургский Виктор (Лютиков). Его преемником уральские казаки единогласно выбрали Арсения. По единодушному согласию всех епископов и по благословению архиепископа Савватия священноинок Арсений был рукоположен в архиерейский сан 24 октября 1897 года.
У нового епископа не было свободного времени. Зиму и лето, день и ночь он был занят церковными делами. Каждый год архиерей объезжал паству, посвящая этим поездкам целые месяцы. Много сил отнимало сочинительство и ведение обширнейшей переписки.
В 1906 году, после дарования христианам свободы вероисповедания, по благословению святителя в городе Уральске была организована первая в России старообрядческая книгопечатня. Для нее были изготовлены изящные буквицы, благодаря которым книги, напечатанные в Уральске, невозможно спутать ни с какими другими.
В начале сентября 1908 года архиерей заболел. Он ходил в печатню и простудился, забыв надеть калоши. На следующий день епископ слег. Он и раньше чувствовал себя нездоровым, но пересиливал болезнь. На этот раз он отказался от врачебной помощи, хотя раньше ею не пренебрегал.
Почувствовав приближение смерти, епископ причастился Тела и Крови Христовых и мирно скончался утром 10 сентября 1908 года. Его смерть оплакала вся Церковь.
После кончины святителя оказалось, что его имущество состояло из одной библиотеки. Денег же не осталось. Хотя христолюбцы немало жертвовали архиерею, он все раздавал бедным приходам и неимущим священникам.
Не оставив по себе презренных денег, святой Арсений передал нам более ценное – многие сочинения, служащие на пользу Церкви, и способных учеников.
[1] Ильина Гора – деревня в Вязниковском районе Владимирской области.
[2] Ковров – город во Владимирской области.
всего статей: 1096
