Ай во стольноём во городи во Киеви
Ай у ласкова князя у Владимира
А начинался заводился да почестной пир,
А на многия на князи да на бояра.
А не зовет он ведь собе да во почестной пир
А сильниих могучиих богатырей.
А приходит-то Ильюша да не званый он.
А приказал-то ведь Владимир князь да стольне-киевской
Засадить его туда да во глубок погрёб
А поморить его смертью голодною.
А сильнии киевски богатыри
А россердились тут на князя на Владимира,
А оны скоро ведь садились на добрых коней,
А уехали оны да во чисто полё,
Ай во тое роздоль'е во широкое:
— Ай не будем ведь мы жить больше во Киеви,
А не будем мы служить князю Владимиру.
А у князя-то ведь дочка-та малешенька,
А малешенька-то дочка молодёшенька,
Во потай берё ключи у своей матери
А от тых ли-то от погребов глубокиих;
Составляет она хлеб да Ильи Муромцу.
Ай проходило ведь тут времени ровно три году;
А тогда же ведь тот вор, вор Калин царь,
А собирает он дружинушку хоробрую,
А собирает он себе да ведь много царей,
А много-то царей да много королей,
А собрали силы оны смету нет,
А поехали ко стольнёму ко городу ко Киеву.
А на тую ли на славу на великую,
А ко ласкову князю ко Владимиру,
А хочут взять оны княгину да Опраксию,
А покорить себе-ка оны Киев град.
Становилась эта сила близко Киева,
Близко Киева стоит да во чистом поли.
Калин царь а посылает он поганаго татарина
Ай со тыим письмом со посольниим,
А ко тому ли-то ко князю ко Владимиру:
— Ай же ты поганый татарищо!
Знаешь говорить да ты по русскому,
А мычать про себя да по татарскому?
Ай снеси-ко ты писёмышко ко князю ко Владимиру,
А тут татарин да поганый
А садился скоро на добра коня,
А получает он письмо да к себе на руки,
А поехал он ко городу ко Киеву
Ай ко ласкову князю ко Владимиру.
Заезжает-то он в град да не воротами,
А через тую ли-то стену городовую,
А заезжает он к князю да на широкий двор,
Ай вязал коня к столбу точоному
Ай ко тому кольцу да к золочоному,
Ай приходит он в покои княженецкие,
I » >
он глаз-то не крестит, богу не молится,
не дает-то он чести Владимиру,
положил-то он письмо да на дубовый стол:
Ай прочитай-ко ты письмо, Владимир князь!
А он смотрит, во письме да есть написано,
А просит-то у князя да Калин царь
Ай славнаго города да Киева,
Да обручныя княгины да Апраксии,
А без бою-то без драки без великии,
А без большого-то такого кроволития.
А закручинился тот князь да запечалился
Это той тоской печалью он великою:
— А россердел-то я теперь богатырей
А стараго казака Илью Муромца
А засадил-то его во глубок погрёб,
Ай поморил его смёретью голодною, —
А некому стоять буде за Киев град.
А дочка его была малешенька,
А малешенька-та дочка молодешенька,
Ай говорила-то она да таково слово:
— Ай же ты родитель ты мой папенька!
А слышала во церкви во писании,
А старому казаку на бою смерть не уписана,
И голодная смерть не уписана.
А бери-тко князь ты золоты ключи.
А берет-то князь да золоты ключи,
А отмыкает-то ведь князь да глубокой погрёб,
А во погреби Ильюнюшка живой сидит,
Ай горит у Ильюни воскова свеча,
А читает он ведь книгу да евангельё.
А извиняется тут князь да стольне-киевской
А старому казаку Илью Муромцу:
— А прости-тко ты меня да Илья Муромец!
А посадил я тя во погребы глубокия,
А хотел поморить смертью голодною,
А еще ведь ты Ильюнюшка да жив ведь есть.
А не знаешь ты незгодушки великия:
А ко славному ко городу ко Киеву
Наезжал-то тут поганый вор Калин царь,
А собрана дружинушка много царей,
А много царей-то собрал, много королей,
А подобрано силы у их смету нет,
А все сильнии могучий татарева.
А не мошь ли постоять да ты за Киев град,
А за матушку стоять да свято-Русь землю,
А. постоять ли-то за церквы за соборныя,
А тыи за кресты животворящие,
А спасти нас теперь всех князей бояр?
А некому поехать супротиво царя Калина
А россердел-то я теперь богатырей,
А уехали оны да во чисто полё,
Ай не бывали оны здесь да трй году.
Ай говорит-то. ёму старый казак да Илья Муромец:
— Ай Владимир князь ты стольне-киевской!
А где же есте мои да конь добрый?
— А твой конь во стойлы лошадиный.
Ай тут-то старый казак да Илья Муромец
Одевает латы-ты кольчуги золоченый,
А он уздает седлает коня добраго,
Ай полагает ведь он потнички на потнички,
А‘й полагает ведь он войлочки на войлочки,
А на верёх-то он седёлышко черкальское,
Ай берет-то ведь Ильюня да свой тугой лук,
Ай берет-то тут Илья да калены стрелы,
Ай берет-то тут Илья да саблю вострую,
Ай берет-то он копьё да долгомерноё,
Ай берет-то он да палицу военную,
Ай берет-то он трубку-ту подзорную,
Ай садился Илья да на добра коня,
А не смеет напустить на тую силу не на сметную (тале),
А на сильниих могучиих татаревей.
А выезжает-то Илья да во чисто полё,
А поднимается на гору на высокую,
Ай поглядел ведь он во трубку во подзорную,
А на вси-то на четыре он на стороны.
А со первой горы Илья да он спущается,
А на другую-то он грру поднимается,
А поглядел-то он во трубку во подзорную,
Ай на вси он на четыре да на стороны;
А со другой горы да он Илья спущается,
А на третьюю высоку поднимается,
А поглядел-то он во трубку во подзорную,
А на вси он на четыре да на стороны;
А в той ли стороны да подвосточныя
А увидае в поли там белой шатёр.
А приезжает тут Илья да ко белу шатру,
А у того ли в поли у бела шатра
А стоит двенадцать коней богатырскиих,
А видит-то Илья да таково дело:
А стоят ты кони, кони тут русййскии,
А ёго-то ведь братьицевкрестовыих,
А крестовыих-то братцев ведь названынх.
А он вязал коня тут ко столбу точеномуТ
Ай припущал-то ко пшены да белояровой,
А заходил-то тут Илья да во белой шатёр,
А глаза-ты он крестит да по писаному,
Ай поклон-от он ведет да по ученому,
А на вси стороны Ильюня поклоняется,
Ай крёстному он батюшку в особину:
— А здравствуёшь ты, крёстный, ты мой батюшко,
Ай Самсон сын Самойлович!
А вы здравствуйте крестова моя братия,
А крестовая вы братия названая!
А увидали-то оны да Илью Муромца,
А скоро ведь ск'очили на резвы ноги,
А с Ильюшенкой тут братия здоровкались:
— А старый казак да Илья Муромец!
Ай говорили, ты посажен во глубок погрёб
У того ли-то у князя у Владимира,
А поморён ты смеретью голодною,—
А ты верно, старик, да жив шоезживашь.
Ай говорит-то ведь Илья да таково слово:
— Ай же ты крёстной мой батюшко,
А Самсон сын Самойлович,
А вся братия крестовая названая!
А поедемте на помочь на великую,
Ай насупротив поедем царя Калина.
А говорит-то ведь крёстной ему батюшко:
— А я сам то ведь не еду, да теби не бласловлю
А не буду я стоять больше за Киев град,
Ай не могу болё смотреть на князя Владимира
А на Апраксию да королевичну,
Ай положено заклятиё великоё.
А говорит-то ведь Ильюня таково слово:
_ Ай же ты ведь крёстной мой батюшко!
А поедем-ко ты на помочь великую,
Супротив поедем царя Калина,
А? не ради ведь мы князя да Владимира,
А не ради мы княгины да Апраксии,
А и ради матушки поедем свято-Русь земли,
А ради той ли-то веры православный,
А для ради церквей да мы соборныих,
А для матушки да богородицы.
И это тут-то крёстный его батюшко
А вся крестовая названа его братия
А поехали да на помочь великую, •
А супротив царя да оны Калина.
А выезжали-то на гору на высокую,
А оны брали трубку тут подзорную
Ай поглядели тут на силу на поганую;
А стоит-то сила тая во чистом поли,
Аки синее море .колыбается,
Ино мать-та земля да подгибается.
И тут-то оны шатер росставили,
Ай вязали коней к столбу точёному,
Это тут-то оны да опочив держат.
А Ильюнюшки нё спится, мало собится;
И зауснула ведь тут братия крестовая,
И встаёт-то ведь Илья да.на резвы ноги,
А выходит-то ведь Илья да из бела шатра,
А садился-то Илья да на добра коня,
А случается со горы со высокия,
А напучает он на рать-силу поганую
А на сильних на могучих на татаревей.
А силу-ту он бьет да трои сутки не едаючи,
А не едаюци Илья да нё пиваюци,
А с добра коня Илья да не слезаючи,
А добру коню отдоху не даваючи;
А бьёт-то силу до шести он дён,
А не едаюци Илья да не пиваюци,
А с добра коня Илья да не слезаючи,
А добру коню отдоху не даваючи.
А его доброй-от конь да проязычился
А тем ли языком человеческим:
— Ай ты старый казак да Илья Муромец!
А укроти-тко ты ведь сердцо богатырскоё.
А у поганых у татаревей
А е сделано три подкопа глубокиих: .
Ай во первой подкоп скочу да я повыскочу,
А тебя-то я Илыошу да повывезу;
А во другой подкоп скочу да я повыскочу,
А тебя-то Ильюшу да повывезу;
А во третёй подкоп скочу да я повыскочу,
А тебя-то я Ильюшенку не вывезу.
А розгорелось ёго сердце богатырскоё,
А розмахалась его рученка-та правая,
А направил он коня да во глубок подкоп.
Его добрый конь оттуль повыскочил,
А Ильюнюшку с подкопа он повытащил;
А со другаго подкопа конь повыскочил,
А он Ильюнюшку оттуда он повытащил;
А со третьяго подкопа конь повыскочил,
А Ильюшенки с подкопа он не вытащил.
А сбежал его конь да во чисто полё,
Это начал он ведь по полю побегивать,
Это сильнии могучий татарева
А здымали-то Илью да ведь со погреба,
А связали-то Ильи да ручки белыя
А во тыи ли во путыни шелковыя,
А повели его на казень-ту на смёртную,
Ай отрубить-то ведь Ильи да буйна голова,
А ведут Илью да мимо церковь соборную,
А возмолился тут Илья да всем святителям.
Ай как из далеча далеча из чиста поля
Набежал-то тут к Ильюшенки да добрый конь,
Ай хватил-то он зубами да за тые путыни шелковыя,
Оборвал-то путыни шелковыя
А слободил его он ручики да белые.
А скочил Илья да на добра коня,
А выезжает-то Илья да во чисто полё,
Ай натягиват Илья свой тугой лук,
Налагает в.едь он стрелочку каленую,
А сам он ко стрелы да приговариваёт:
— А пади моя стрела ни на воду ни на землю,
А не в темный лес, да не в чисто полё,
А пади моя стрела на тую ли на гору на высокую,
А проломи-тко крышу-ту шатровую,
А пади-тко крёстному ты батюшку,
А крёстному ты батюшку во белу грудь,
А роздроби ему ты груди белыя,
А за тую за измену за великую.
А тут стрелил да Илья Муромец;
А летела тут стрела да ведь на гору на высокую,
Ай проломила она крышу-ту шатровую,
А пала она крестному отцу на белу грудь,
А на белую-ту грудь да во злачёный крест,
А ото сну тут крестный пробуждается,
Говорит-то им да таково слово:
«— Ай вы сильнии могучий богатыри!
А пробуждайтесь ото сну да вы от крепкаго.
А где-то у нас старый казак да Илья Муромец?
А мы едим да пьём да проклаждаемся,
А мы не ведаем невзгоды над Ильюшенкой
А ставали ведь дут сильнни могучий богатыри,
А скоро-то ставали на резвы ноги,
Ай выходили-то оны да из шатра долой,
А садилися оны да на добрых коней,
А спущалися оны да с высокой горы,
Нападали на поганыих татаревей,
А прибили, прирубили да всю силу ту несметную,
А несметную ту силу да несчётную.
Это скоро тут Ъны да поворот держат
Ай ко стольнёму ко городу ко Киеву
А ко ласкову ко князю ко Владимиру.
Заезжали-то ко князю да в широкий двор,
А вязали-то коней к столбу точеному,
Ко тому кольцу ко золоченому
А приходят-то во гридню во столовую.
-А Владимир князь да стольне-киевской
А завел-то он тут свой почестный пир,
А на многия на князи да на бояра,
А на сильних на могучих на богатырей.
И все ли на пиру да напивалисе,
А все ли на пиру да наедалисе
А все ли на пиру да пьяны веселы.
А красное солнышко при вечери,
А почестной-от пир да весь при весели.
А Владимир-от князь да стольне-киевской
А жалуёт он сильниих могучиих богатырей,
А давает города да с пригородками,
А давает золоту казну бессчётную.
А князь-то он богатырей да содержать их стал.
Ай на славноей московскоей на заставы
Стояло двенадцать богатырей их святорусскиих,
А по нёй^ю славной по московской по заставы
Ай пехотою никто да не прохаживал,
На добром кони никто тут не проезживал,
Птица черный ворон не пролетывал,
А ’ьце серый зверь да. не прорыскивал
Ай то через эту славную московскую-то заставу
Едет поляничища удалая,
Ай удала поляничища великая,
Конь под нёю как сильня гора,
Поляница на кони будто сённа копна,
У ней шапочка надета на головушку
Ай пушистая сама завесиста, ^
Спереду-то не видать личка румянаго
И сзаду не видеть шеи белоей.
Ена ехала собака насмеялася,
Не сказала божьёй помочи богатырям,
Ена едет прямоезжею дорожкой к стольнё-Киеву.
Говорил тут старыя казак да Илья Муромец:
— Ай же братьица мои крестовый,
Ай богатыря вы святорусьскии,
Ай вы славная дружинушка хоробрая!
Кому ехать нам в раздольице чисто поле
Поотведать надо силушки великою
Да й у той у поляници у удалою?
Говорил-то тут Олешенка Григорьевич:
*— Я поеду во роздольицо чисто поле,
Посмотрю на поляницу на удалую.
Как садился-то Олеша на добра коня,
А он выехал в роздольицо чисто поле,
Посмотрел на поляницу з-за сыра дуба,
Да не смел он к полянице той подъехати,
Да й не мог у ней он силушки отведати.
Поскорешенько Олеша поворот держал,
Приезжал на заставу московскую,
Говорил-то и Олеша таковы слова:
¦— Ай вы славный богатыри да святорусьскии
Хоть-то был я во роздольице чистом поли,
Да й не смел я к поляницищу подъехати,
Ай не мог я у ней силушки отведати.
Говорил-то тут молоденькой Добрынюшка:
— Я поеду во роздольицо чисто поле,
Посмотрю на поляницу на удалую.
Тут Добрынюшка садился на добра коня
Да й поехал во роздольицо чисто поле,
Он наехал поляницу во чистом поли,
Так не смел он к поляницищу подъехати,
Да не мог у ней он силушки отведати.
Ездит поляница по чисту полю
На добром кони на богатырскоём,
Ена ездит в поли, сама тешится,
На правой руки у нёй-то соловей сидит,
На левой руки да жавролёночек.
Ай тут молодой Добрынюшка Микитинец
Да не смел он к полянице той подъехати,
Да не мог у ней он силы поотведати;
Поскорешенько назад он поворот держал,
Приезжал на заставу московскую,
Говорил Добрыня таковы слова:
— Ай же братьица мои да вы крестовый,
Да богатыря вы славны святорусьскии!
То хоть был я во роздольице чистом поли,
Посмотрел на поляницу на удалую,
Она езди в поли, сама тешится,
На правой руки у нёй-то соловей сидит,
На левой руки да жавролёночек.
Да не смел я к полянице той подъехати
И не мог-то у ней силушки отведати,
Ёна едет-то ко городу ко Киеву,
Ена кличет выкликает поединщика,
Супротив себя да супротивника,
Из чиста поля да и наездника,
Поляница говорит да таковы слова:
«Как Владымир князь-от стольнё-киевской
Как не дает мне-ка он да супротивника,
Из чиста поля да и наездника,
Ай приеду я тогда во славной стольний Киев град,
Разорю-то славный стольний Киев град,
А я чернедь мужичков-тых всих повырублю
А божьи церквы я все на дым спущу,
Самому князю Владымиру я голову срублю
Со Опраксиёй да с королевичной!»
Говорит им старый казак да Илья Муромец:
— Ай богатыря вы святорусьскии,
Славная дружинушка хороброя!
Я поеду во роздольицо чисто поле,
На бою-то мне-ка смерть да не написана;
Поотведаю я силушки великою
Да у той у поляницы у удалою.
Говорил ему Добрынюшка Микитинец:
— Ай же старыя казак да Илья Муромец!
Ты поедешь во роздольицо чисто поле
Да на тыя на удары на тяжелый,
Да й на тыя на побоища на смёртныи,
Нам куда велишь итти да й куды ехати?
Говорил-то им Илья да таковы слова:
— Ай же братьица мои да вы крестовый!
Поезжайте-тко роздольицом чистым полем,
Заезжайте вы на гору на высокую,
Посмотрите вы на драку богатырскую:
Надо мною будет, братци, безвременьице,
Так вы поспейте ко мни, братьица, на выруку.
Да й садился тут Илья да на добра коня,
Ён поехал по роздольицу чисту полю,
Ен повыскочил на гору на высокую,
Ай сходил Илья он со добра коня,
Посмотреть на поляницу на удалую,
Как-то ездит поляничищо в чистом поли;
И она ездит поляница по чисту полю
На добром кони на богатырскоём,
Она шуточки-ты шутит не великии,
Ай кидает она палицу булатнюю
Ай под облаку да под ходячую,
На добром кони она да ведь подъёзживат,
Ай одною рукой палицу подхватыват,
Как пером-то лебединыим поигрыват,
Ай так эту палицу булатнюю покидыват.
И подходил-то как Илья он ко добру коню
Да он пал на бедра лошадиный,
Говорил-то как Илья он таковы слова:
— Ай же бурушко мой маленькой косматенькой!
Послужи-тко мне да верой правдою,
Верой правдой послужи-тко неизменною,
Ай по старому служи еще по прежнему,
Не отдай меня татарину в чистом поли,
Чтоб срубил мне-ка татарин буйну голову!
Ай садился тут Илья он на добра коня,
То он ехал по роздолью по чисту полю
И он наехал поляницу во чистом поли,
Поляници он подъехал со бела лица,
Поляницу становил он супротив собя,
Говорил ён поляници таковы слова:
— Ай же поляница ты удалая!
Надобно друг у друга нам силушки отведати.
Порозъедемся с роздольица С чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Да приударим-ко во палици булатнии,
Ай тут силушки друг у друга й отведаём.
Порозъехались оне да на добрых конях
Да й по славну по роздольицу чисту полю,
Й оны съехались с чиста поля да со роздольица
На своих-то конях богатырскиих,
То приударили во палици булатнии,
Ены друг друга-то били по белым грудям,
Ены били друг друга да не жалухою
Да со всею своей силы с.богатырскою,
У них палицы в руках да й погибалися,
Ай по маковкам да й отломилися.
А под нима-то доспехи были крепкий,
Ёны друг друга не сшибли со добрых коней,
А не били оны друг друга, не ранили,
И ни которого местечка не кровавили,
Становили добрых коней богатырскиих,
Говорили-то оны да промежду собой:
— Как нам силушка друг у друга отведати?
Порозъехаться с роздольица с чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударить надо в копья в муржамецкии,
Тут мы силушка друг у друга й отведаём.
Порозъехались оны да на добрых конях
Ай во славноё в роздольицо чисто* поле,
Припустили оны друг к другу добрых коней,
Порозъехались с роздольица с чиста поля,
Приударили во копья в муржамецкии,
Ены друг друга-то били не жалухою,
Не жалухою-то били по белым грудям,
Так у них в руках-то копья погибалися
Ай по маковкам да й отломилися.
Так доспехи-ты под нима были крепкий,
ёны друг друга не сшибли со добрых коней,
Да й не били, друг друга не ранили,
Никоторого местечка не кровавили.
Становили добрых коней богатырскиих,
Говорили-то оны да промежду собой:
— А ’ще как-то нам у друг друга-то силушка отведатк?
Надо биться-то им боем рукопашкою,
Тут у друг друга мы силушка отведаем.
Тут сходили молодци с добрых коней,
Опустилися на матушку сыру землю,
Пошли-то оны биться боем рукопашкою.
Еще эта поляничища удалая
Ай весьма была она да зла-догадлива
И учена была бороться об одной ручке;
Подходила-то ко старому казаке к Илье Муромцу,
Подхватила-то Илью да на косу бодру,
Да спустила-то на матушку сыру землю,
Да ступила Илье Муромцу на белу грудь,
Она брала-то рогатину звериную,
Заносила-то свою да руку правую,
Заносила руку выше головы,
Опустить хотела ниже пояса.
На бою-то Илье смерть и не написана,
У ней правая рука в плечи да застоялася,
Во ясных очах да й помутился свет,
Она стала у богатыря выспрашивать:
— Ай скажи-тко ты богатырь святорусьскии,
Тобе как-то молодца да именём зовут,
Звеличают удалого по отечеству?
А ’ще старыя казак-от Илья Муромец,
Разгорелось ёго сердце богатырское,
И он смахнул своёй да правой ручушкой,
Да он сшиб-то ведь богатыря с белой груди,
Ен скорешенько скочил-то на резвы ножки,
Он хватил как поляницу на косу бодру,
Да спустил он ю на матушку сыру землю,
Да ступил он поляници на белы груди,
Ай берет-то в руки свой булатный нож,
Заносил свою он ручку правую,
Заносил он выше головы,
Опустить он хочет ручку ниже пояса;
Ай по божьему ли по велению
Права ручушка в плечи-то остояласи,
В ясных очушках-то помутился свет.
То он стал у поляничища выспрашивать:
— Да й скажи-тко, поляница, попроведай-ко,
Ты коёй земли да ты коёй Литвы,
Еще как-то поляничку именем зовут,
Удалую звеличают по отечеству?
Говорила поляница й горько плакала:
¦— Ай ты старая базыка новодревная!
Тоби просто надо мною насмехатися,
Как стоишь-то на моёй да на белой груди,
Во руки ты держишь свой булатний нож,
Роспластать хотишь мои да груди белый!
Я стояла на твоёй как на белой груди,
Я пластала бы твои да груди белый,
Доставала бы твоё сердцё со печеней,
Не спросила бы отца твоёго й матери,
Твоего ни роду я ни племени.
И рсзгорелось сердцо у богатыря
Да й у стараго казака Ильи Муромца,
Заносил-то он свою да ручку правую,
Заздынул он ручку выше головы,
Опустить хотит ю ниже пояса;
Тут по божьему да по велению
Права ручушка в плечи да остоялася,
В ясных очушках да й помутился свет,
Так он стал у поляницы-то выспрашивать:
— Ты скажи-тко, поляница, мни, проведай-ко,
Ты коёй земли да ты коёй Литвы,
Тобя как-то поляничку именем зовут,
Звеличают удалую по отечеству?
Говорила поляница й горько плакалаз
— Ай ты старая базыка новодревная!
Тоби просто надо мною насмехатися,
Как стоишь ты на моёй да на белой груди,
Во руки ты держишь свой булатний нож,
Роспластать ты мни хотишь да груди белый!
Как стояла б я на твоёй белой груди,
Я пластала б твои да груди белый,
Доставала б твое сердце со печенью,
Не спросила бы ни батюшка, ни матушки,
Твоего-то я ни роду да ни племени.
Тут у стараго казака Ильи Муромца
Розгорелось ёго сердце богатырское,
Ен еще занес да руку правую,
Ай здынул-то ручку выше головы,
А спустить хотел ён ниже пояса.
По господнему тут по велению
Права ручушка в плечи-то остоялася,
В ясных очушках-то помутился свет,
Ен еще-то стал у поляници повыспрашивать:
— Ты скажи-то, поляница, попроведай-ко,
Ты коёй земли да ты коёй Литвы,
Тоби как мне поляницу именём назвать
И удалую звеличати по отечеству?
Говорила поляница таковы слова:
— Ты удаленькой дородний добрый молодец,
Ай ты славныя богатырь святорусьскии!
Когда стал ты у меня да и выспрашивать,
Я про то стану теби высказывать.
Есть я родом из земли да из тальянскою,
У меня есть родна матушка честна вдова,
Да честна вдова она колачница,
Кблачи пекла да тым меня воспйтала
Ай до полнаго да ведь до возрасту;
Тогда стала я иметь в плечах да силушку великую,
Избирала мне-ка матушка добра коня,
Ай добра коня да богатырскаго,
И отпустила мёня. ехать на святую Русь
Поискать соби да родна батюшка,
Поотведать мне да роду племени.
Ай тут старый-от казак да Илья Муромец
Ен скоренько соскочил да со белой груди,
Брал -то ю за ручушки за белый,
Брал за перстни за злаченый,
Он здынул-то ю со матушки сырой земли,
Становил-то он ю на резвы ножки,
На резвы он ножки ставил супротив себя*,
Целовал ю во уста ён сахарнии,
Называл ю соби дочерью любимою:
— А.когда я был во той земли во тальянскою,
Три году служил у короля тальянскаго,
Да я жил тогда да й у честной вдовы,
У честной вдовы да й у колалницы,
У ней спал я на кроватке на тесовоей
Да на той перинке на пуховоей,
У самой ли у нёй на белой груди.
И оны сели на добрых коней да поррзъехались
Да по славну роздольицу чисту полю.
Еще старый-от казак да Илья Муромед
Пороздёрнул он свой шатёр белый,
Да он лег-то спать да й проклаждатися
А после бою он да после драки;
Ай как эта поляничища удалая
Она ехала роздольицем чистым полем,
На кони она сидела, пороздумалась:
— Хоть-то съездила на славну на святую Русь,
Так я нажил ia себе посмех великии:
Этот славный богатырь святорусьскии
Ай назвал тую мою матку..............
Мене назвал.................
Я поеду во роздольице в чисто поле
Да убью-то я в поли богатыря,
Не спущу этой посмешки на святую Русь,
На святую Русь да и на белый свет.
Ёна ехала роздольицем чистым полем,
Насмотрела-то она да бел шатер,
Подъезжала-то она да ко белу шатру,
Она била-то рогатиной звериною
А во этот-то во славный бел шатер,
Улетел-то шатер белый с Ильи Муромца,
Его добрый конь да богатырский
А он ржёт-то конь да й во всю голову,
Бьет ногамы в матушку в сыру землю;
Илья Муромец он спит там, не пробудится
От того от крепка сна от богатырскаго.
Эта поляничища удалая
Ёна бьет его рогатиною звериною,
Ёна бьет его да по белой груди,
Еще спит Илья да й не пробудится
А от крепка сна от богатырского,
Погодился у Ильи да крест на вороти,
Крест на вороти да полтора пуда:
Пробудился он звону от крестоваго,
Ай скинул-то свои да ясны очушки,
Как над верхом-тым стоит ведь поляничища удалая,
На добром кони на богатырскоем,
Бьет рогатиной звериной по белой груди.
Тут скочил-то как Илья он на резвы ноги,
А схватил как поляницу за желты кудри
Да спустил ен поляницу на сыру земля,
Да ступил ен поляницы на праву ногу,
Да он дернул поляницу за леву ногу,
А он надвоё да ю порозорвал, .
Ай рубил он поляницу по мелким кускам.
Да садился-то Илья да на добра коня,
Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю,
Да он перву половинку-то кормил серым волкам,
А другую половину черным воронам.
Ай тут поляници ёй славу поют,
Славу поют век по веку.
Из стольняго города из Киева
Выезжали два могучиё богатыря.
Один богатырь Илья Муромец,
Да другой молодец Добрынюшка Микитьевиц.
Приезжали богатыри на Фавор-гору,
Росставляли богатыри полотнян шатёр,
Во шатри-то богатыри опочив держат.
Спят темную ночь до бела свету,
Пробуждается свет государь Илья Муромец
Да и сам говорит таково слово:
— Вставай молодец Добрынюшка Микитьевич!
У нас что-де над шатром сотворилосе,
Налетала на шатёр да веща птица
Веща птица черной ворон,
Черной ворон сам прокыркиват,
Нерадошну весточку сказыват.
Да выходи-тко, Добрыня, из бела шатра,
Погляди по дороге прямоезжие:
Не проехала ли поляница удалая?
Выходил Добрыня из бела шатра,
Да поглядел по дороге прямоезжие,
Да проехала поляница удалая.
Да ево храбра поездка молодецкая,
Да йскопыть у коня мётана,
По целой-то овчине по барановой.
У коня изо рта-то пламя машё,
Из ноздрей у коня да кудряв дым валит,
Да еде молодей-де сам тешится,
Да шибает он палицу под облаки,
Да назадь-то она ей подхватыват.
Да пришол Добрынюшка в шатёр, а сам рассказыватз.
— Ты-де батюшко да Илья Муромец!
Да проехала поляница удалая,
Ево храбра поездка молодецкая,
Ископыть у коня мётана,
По целой овчине по барановой.
У коня изо рта-то пламя машё,
Из ноздрей у коня да кудряв дым валит,
Да еде молодец-де сам тешится,
Да шибает он палицу под облаки,
Да назадь-то она ей подхватыват.
-
Говорит Илья Добрыни таково слово:
— Да ты молодец Добрынюшка Микитьевич!
Поезжай-ко теперь за богатырем.
Да буде русской богатырь — побратайся,
А неверной богатырь — ты войны проси.
Говори Добрыня Ильи таково слово:
— Ты-де батюшко да Илья Муромец!
Я не смею-де ехать за богатырем.
Говорит Илья Добрыни таково слово:
— Когда не смеешь ты ехать за богатырем,
Дак больше мне в товарищи не надобно.
Поезжай-ко назадь ты во Киев град,
К молодой-то жены, да к сЬоей матери.
Да ставал Илья на чеботы сафьянные,
Да на сини чулки кармазинные.
Надевает он шубу соболиную,
Да выходит старик из бела шатра,
Да уздал-седлал он добра коня,
Да уздал-то оседлал скоро-наскоро,
Скоро-наскоро да крепко-накрепко.
Да скочил-де стйрик на добра коня,
Да поехал Илья за богатырем,
Да он едет из утра день до вечера,
. Да и темную ночь до бела свету;
Да на другой-от день попущается,
Да другой день проехал из утра до вечера,
Да и темную ночь до бела свету,
Да догнал он богатыря в чистом поли,
Да из далеча-то Илья закричал по звериному,
Засвистал-де старик а по змеиному,
Да под богатырем конь на колени пал.
Да еде богатырь не оглянется,
Да бьет палкой коня по тучным ребрам:
— Ты несытая кляча конь а травяной мешок!
Еще что ты в поле птицы шарашишься,
Налетела-де ворона порозграялась.
Закричал Илья-то во второй након,
Да засвистал-де старик по змеиному,
Под богатырем конь а на колени пал,
Да оборачивал богатыры коня к Ильи Муромцу,
Да съехались оны ужо копьями,—
Только копья-ты в кольцах попригнулисе.
Да разъезд чинили на тридцати верстах,
Да съехались богатыри палками,
$
Только палки по щербням отвернулисе.
Соскочили оны со добрых коней,
Да схватились оны на рукопашной бой.
Да хватил неверной богатырь Илью Муромца,
Да шибал-де его о сыру землю,
Да и сам-де садился на белы груди,
Да вынимал из чинжалища вострой нож,
Да хотел ему пороть а груди белые.
Да и видит Илья, что беда пришла,
Поглядел он на ручку на правую,
На бою-де старику смерть не писана.
Да сокоплял Илья силу всю в одно место,
Да сшибал с себя богатыря в чисто поле.
Да выскочил он на резвы ноги.
Да *вйтил-де богатыря за желты кудри
Да шибал ево он под облаки,
Да назад-то он ево подхватывал,
Кабы-де ево не подхватывал,
Дак предал бы ему смерть ту скорую,
Становил-де богатыря противо себя,'
Да начал ево он выспрашивать:
— Скажи-тко, удалый дородний добрый молодец! •
Ты коей орды, ты коей земли,
Да котораго ты града урождение,
Да и как тебя зовут по именю?
Говорит молодец таково слово:
¦— Да нё знаю я себе родного батюшка.
Да одна у мня есть родная матушка,
Да старая девка Сиверьянична.
Говорил Илья-то таково слово:
— Да и съедешь ты к родной матери,
Да скажи-тко ты матери низкой поклон.
Да поехал молодец к своей матери,
Да встречает ево матушка родимая,
Да сама говорила таково слово:
,— Да ты что, Василий, приехал не весёл а с чиста поля?
Говорил-де Васька своей матери:
— Да государыни моя ты родна матушка!
Да наехал богатырь меня во чистом поле.
Да перво я было ево побил, сидел да на белых грудях,
Да хотел ему пороть а груди белые,
Да он меня сшибал во чисто поле,
Да ухватывал за желты кудри,
Да шибал-де меня под облаки,
Да назадь-то он меня подхватывал.
Кабы он, мать, не подхватывал,
Дак предал бы мне смерть ту скорую.
Говорила ему мать да таково слово:
— Да и ты, дитя моё милоё!
Да и тут-то тебе ведь уж отец родной.
Говорил-де Василей своей матери:
— Государыни моя ты рбдна матушка!
Да не хочу-де я слыть заугольником,
Да ему жить, а либо мне-ка жить.
Да обворачивал назадь добра коня,
Да поехал опять к Ильи Муромцу.
Да Илья Муромец, где бился, тут и опочив держать.
Да раздёргнван был ево бел шатёр,
Да закричал-де Васька зычным голосом:
— Да ты старая собака, седатой пёс!
Да выходи-тко ты а из бела шатра,
Тебе ведь жить, либо мне-ка жить.
Да ставал Илья на чеботы сафьянные,
Да на сини чулки кармазинные,
Да выходил Илья из бела шатра,
Да хватил-де богатыря с коня за желты кудри,
Да шибал-де он ево под облаки,
Да назадь-то ево не подхватывал,
Дак-предал ему смерть ту скорую.
Как ездил Илья Муромец во чистом поле,
Во чистом поле ездил за охвотою,
Стрелял Илья гусей да лебедей,
Стрелял малыих перелетных серых утушек,
Он не мог убить ни гуся, ни лебедя,
Ни малой перелетной серой утицы;
А встретилася калека, калека перехожая,
И говорит Илья таково слово:
— Ай же ты калека, калека перехожая!
Давно ль ты бывал на святой Руси,
На святой Руси, в славном Киеве,
Давно ль ты видел князя Владимира
Со стольною княгиною Апраксою?
Да спроговорит калека перехожая:
— Ай же старый казак Илья Муромец!
Недавно я был на святой Руси, третьеводни,
И видел я князя Владимира
Со стольною княгиною Апраксою;
Над нима несчастьице случилося:
Сидит татарин между князем и княгиною,
Не дает волюшки князю со княгиною думу подумати,
А голова у татарина, как пивной котел,
А глазища у татарина, как пивные чашыщи,
А нос-то у татарина, как кислой пирог,
А по греху учинилося:
В Киеве богатырей не случилося.
Спроговорит Илья, да Илья Муромец:
— Ай же ты калека, калека перехожая!
Молодца в тебе в два меня,
— з я
И силы-то у тебя в три меня,
А смелости нет и в пол-меня.
Скидывай ты платьице калечьское,
Скидывай-ко подсумочки рытаго бархата,
Скидывай-ко ты гуню Сорочинскую,
Разувай-ко лапотики шелковые,
И надевай платье богатырское,
Садись на моего добра коня
И поезжай-ка в Муром град
К тому подворью богатырскому.
И думал-подумал калека перехожая:
— Не дать Илье платьице, силой возмет,
Силой возмет, да мне-ка бок набьет.
И складывал подсумки рытаго бархата,
И скидывал он гуню Сорочинскую,
И разувал он лапотки шелковые,
И втыкнул он клюшку волжанку
Во матушку сыру земдю, —
И уходила та клюшка до коковочки;
И скидывал он шляпу греческую,
И одевал он платье богатырское,
Садился на добра коня.
И поехал во Муром град,
Ко тому подворью богатырскому.
Обувал Илья лапотики шелковые,
Одевал Илья гуню сорочинскую,
Одевал Илья подсумки рытаго бархата,
Одевал Илья шляпу греческую
И выдернул клюшку волжанку
Со матушки сырой земли...
Как скоро скажется, тихо деется...
И будет он в стольном городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира,
У него ли палат княженецкиих;
Закричал Илья громким голосом:
:Солнышко Владимир стольно-киевский!
Сотвори-ко мне милостыню:
Было бы калеке чего есть да пить,
Да чего калеке волочитися!
Тут татарин бросался по-плечь в окно:
— Ай же вы, горланы русские!
Что вы здесь заведали,
Что вы стали почасту учащивать?
Ступай-ко, калека, прямо во .высок терем.
Проходит' калека во высок терем,
Крест кладет по писаному,
• Поклон ведет по -ученому,
Здравствует князя со княгиною,
А тому ли татарину челом не бьет.
Говорит Идолище поганое:
— Ай же ты калека, калека перехожая!
Давно ль ты бывал на святой Руси,
Давно ль ты видел Илью Муромца?
Каков у вас есть Илья Муромец?
А мне бы Илью видеть надо,
Я бы клал Ильинку на долонь,
Я ударил бы другой долоныо сверху,
И сделал бы Ильинку как овсяный блин.
Говорит ему калека перехожая:
— Недавно я был на святой Руси, третьеводни,
И видел я Илью, Илью Муромца.
Илья есть мне братец названыий:
Он мне есть братец больший,
А я ему братец меньший.
Я за своего брата хочу постоять.
Это слово татарину не слюбилося:
Как схватил он со стола булатний нож
И кинул нож в Илью, Илью Муромца.
Тут-то Илье не к суду пришло:
Увернулся он за печку муравленую,
А нож-от улетел во стоечку,
Стоечка улетела в задний тын,
И задний тын весь пЪрассыпался.
Тут выходил Илья, Илья Муромец
Из-за печки, печки муравленой,
Как брал .через стол, дубовый стол
Брал татарина за' желты кудри,
И здынул его выше буйной головушки,
И бросил татарина о кирпичной иол.
И тут ему руки и ноги повыломал,
И глаза-то ему повыкопал,
И из платья вон повытряхнул.
Поехала Хупова та крынская,
Со земли российский,
И сама говорит таково слово:
— Здесь чорт — не борцы и не удалы добры молодцы!
Почто было рукама ломать?
Почто было глаз воротить?
Из того ли-то из города из Муромля,
Из того села да с Карачирова,
Выёзжал удаленькой дородний добрый молодец,
Он стоял заутрену во Муромли,
Ай к обеденке поспеть хотел он в стольнёй Киев град,
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-го силушки черным черно,
Ай черным черно как черна ворона;
Так пехотою никто тут не прохаживат,
На добром кони никто тут не проезживат,
Птица черной ворон не пролетыват,
Серый зверь да не прорыскиват.
А подъехал как ко силушке великоёй,
Он как стал-то эту силу великую,
Стал конем топать да стал копьем колоть,
Ай побил он эту силу всю великую.
Ен подъехал-то под славный под Чернигов град,
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов град,
Ай зовут его в Чернигов воеводою.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
— Ай же мужички да вы черниговски!
Я не йду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольний Киев град.
Говорили мужички ему черниговски:
— Ты удаленькой дородний добрый молодец,
Ай ты славныя богатырь святорусьскии!
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела,
Ай по той ли по дорожке прямоезжею
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром кони никто да не проезживал:
Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Левонидова,
Сиди Соловей разбойник во сыром дубу,
Сиди Соловей разбойник Одихмантьев сын,
А то свищет Соловей да по соловьему,
Ен крычит злодей разбойник по звериному,
И от него ли-то от посвисту соловьяго,
И от него ли-то от покрику звериного,
То все травушки муравы уплетаются,
Все лазуревы цветочки отсыпаются.
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то вси мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,
Ай окольноёй дорожкой цела тысяща.
Он спустил добра коня да й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холмы на холму стал перемахивать,
Мелки реченки, озерка промеж ног спущал.
Подъезжает он ко речке ко Смородинки,
Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,
Да ко тою ко березы ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Левонидову.
Засвистал-то Соловей да по соловьему,
Закричал злодей разбойник по звериному,
Так все травушки муравы уплеталися,
Да й лазуревы цветочки отсыпалися,
Темны лесушки к земле вси приклонилнся,
Его добрый конь да богатырский
А он на корзнй да потыкается;
Ай как старый-от казак да Илья Муромец
Берет плеточку шелковую в белу руку,
А он бил коня а по крутым ребрам;
Говорил-то он Илья да таковы слова:
— Ах ты волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты итти не хошь али нести не мошь?
Что ты на корзнй, собака, потыкаешься?
Не слыхал ли посвисту соловьяго,
Не слыхал ли покрику звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?
Ай тут старыя казак да Илья Муромец
Да берет-то он свой тугой лук розрывчатый,
Во свои берет во белы он во ручушки,
Ен тетивочку шелковенку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
То он стрелил в того Соловья разбойника,
Ему выбил право око со косичею.
Ен спустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристянул его ко правому ко стремечки булатнему>
ён повез его по славну по чисту полю,
Мимо гнездышко повез да Соловьиное.
Во том гнездышке да Соловьиноем
А случалось быть да и три дочери,
Ай три дочери его любимыих;
Больша дочка смотрит во окошечко косявчато,
Говорит ёна да таковы слова:
— Едет-то наш батюшко чистым полем,
А сидит-то на добром кони,
Да везет ён мужичищо деревенщину,
Да у правого стремени прикована.
Поглядела его друга дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
— Едет батюшко роздольицем чистым полем
Да й везет он мужичища деревенщину,
Да й ко правому ко стремени прикована.
Поглядела его меньша дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
— Едет мужичищо деревенщина,
Да й сидит мужик он на добром кони,
Да й везет-то наша батюшка у стремени,
У булатняго у стремени прикована.
Ему выбито-то право око со косичею.
Говорила-то й она да таковы слова:
— Ай же мужевья наши любимый!
Вы берите-тко рогатины звериный,
Вы бежите-тко в роздольице чисто поле,
Да вы бейте мужичища деревенщину.
Эти мужевья да их любимый,
Зятевья-то есть да Соловьиный,
Похватали как рогатины звериный,
Да и бежали-то они да й во чисто поле
Ко тому ли к мужичищу деревенщине,
Да хотят убить-то мужичища деревенщину.
Говорит им Соловей разбойник Одихмантьев сын:
— Ай же зятевья мои любимым,
Побросайте-тко рогатины звериным,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В свое гнездышко зовите Соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте ёго питьицем медвяныим,
Да й дарите ёму дары драгоценные.
Эты зятевья да Соловьиный
Побросали-то рогатины звериный
Ай зовут-то мужика да й деревенщину
Во то гнездышко да Соловьиное.
Да й мужик-от деревенщина не слушается,
А он едет-то по славному чисту полю,
Прямоезжею дорожкой в стольнёй Киев град.
Ён приехал-то во славный стольнёй Киев град
А ко славному ко князю на широкой двор.
Ай Владымир князь он вышел со божьёй церквы,
Он пришел в полату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Оны сели есть да пить да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.
Ай тут старыя казак да Илья Муромец
Становил коня да посерёд двора,
Сам идет он во полаты белокаменны,
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту он дверь-ту поразмахивал,
Крсст-от клал ён по писаному,
Вел поклоны по ученому,
На всеша три на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владымиру в особину,
Еще всим его князьям он подколенныим.
Тут Владымир князь стал молодца выспрашивать:
-— Ты скажи-тко, ты откулешной, дородний добрый
молодец,
Тобе как-то молодца да именем зовут,
Звеличают удалаго по отечеству?
Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
— Есть я с славнаго из города из Муромля,
Из того села да с Карачирова,
Есть я старыя казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович!
Говорит ему Владымир таковы слова:
— Ай же старыя казак да Илья Муромец,
Да й давно ли ты повыехал из Муромля
И которою дороженкой ты ехал в стольнёй Киев град?
Говорил Илья он таковы слова:
— Ай ты славныя Владымир стольнё-киевской!
Я стоял заутрену христовскую во Муромли,
Ай к обеденки поспеть хотел я в стольнёй Киев град,
То моя дорожка призамешкалась;
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженкой я ехал мимо-то Чернигов град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную,
Мимо славну реченку Смородину,
Мимо славную березу-ту покляпую,
Мимо славный ехал Левонидов крест.
Говорил ёму Владимир таковы слова:
— Ай же мужичищо деревенщина,
Во глазах мужик да подлыгаешься,
Во глазах мужик да насмехаешься!
Как у славнаго у города Чернигова
Нагнано тут силы много множество,
То пехотою никто да не прохаживал,
И на добром коне никто да не проезживал,
Туды серый зверь да не прорыскивал,
Птица черный ворон не пролетывал;
Ай у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноёй у речки у Смородины,
Ай у той ли у березы у покляпою,
У того креста у Леванидова,
Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын,
То как свищет Соловей да по соловьему,
Как кричит злодей разбойник по звериному,
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазуревы цветки прочь отсыпаются,
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то вси мертво лежат.
Говорил ему Илья да таковы слова:
— Ты Владымир князь да стольнё-киевской!
Соловей розбойник на твоем двори,
Ему выбито ведь право око со косичею,
И он ко стремени булатнему прикованной.
То Владымир князь-от стольнё-киевской
Он скорешенько ставал да на резвы ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья разбойника.
Говорил-то ведь Владымир князь да таковы слова:
— Засвищи-тко, Соловей, ты по соловьему,
Закрычи-тко, собака, по звериному.
Говорил-то Соловей ему разбойник Одихмантьев сынз
— Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати,
Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,
Да его хочу-то я послушати.
Говорил-то как Владымир князь да стольнё-киевский:
— Ай же старый казак ты Илья Муромец!
Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по соловьему,
Прикажи-тко закрычать да по звериному.
Говорил Илья да таковы слова:
— Ай же Соловей разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тко ты во пбл-свисту соловьяго,
Закрычи-тко ты во пол-крыку зверинаго.
Говорил-то ёму Соловей разбойник Одихмантьев сынз
— Ай же ты старыя казак ты Илья Муромец!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахарный,
Не могу я засвистать да й по соловьему,
Закрычать-то не могу я по звериному.
Ай вели-тко князю ты Владымиру *
Налить чару мни да зелена вина,
Я повыпью-то как чару зелена вина,
Мои раночки кровавы порозойдутся,
Да й уста мои сахарни поросходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закрычу да по звериному.
Говорил Илья-тот князю он Владымиру:
— Ты Владымир князь да стольнё-киевской!
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-ко чару зелена вина,
Ты не малую стопу да полтора ведра,
Подноси-тко к Соловью к разбойнику.
То Владымир князь да стольнё-киевской
Он скоренько шел в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу да полтора ведра,
Розводил медами он стоялыма,
Приносил-то ён ко Соловью розбойнику.
Соловей розбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку-ту Соловей одным духом,
Засвистал как Соловей тут по соловьему,
Закрычал разбойник по звериному,
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались
От него от посвисту соловьяго,
А что есть-то людишок, так вси мертвы лежат?
А Владымир князь-от стольнё-киевской
Куньей шубонькой он укрывается.
Ай тут старой-от казак да Илья Муромец
Он скорешенько садился на добра коня,
Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
— Тоби полно-тко свистать да по соловьему,
Тоби полно-тко крычать да по звериному,
Тоби полно-тко слезить да отцей-матерей,
Тоби полно-тко вдовить да жен молодыих,
Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушок*
А тут Соловью ему и славу поют,
Ай славу поют ему век по веку.
Во славноём было городи во Киеви,
Ай у ласкова князя Владимира,
Собирается у князя почестей пир.
Вси ли на пиру напивалисе,
Вси ли на пиру наедалисе,
Вси ли на пиру пьяны веселы,
А вси ли на пиру поросфастались:
Умный фастат отцем матерью,
Безумной фастат молодой женой,
Глупой фастат добрыим конём.
Ай сидит тут Добрынюшка Микитинич,
Не ест он не пьет да не кушаёт,
Белой лебёдушки не рушает,
Над собой он думушку думаёт.
Говорит солнышко князь стольно-киевской:
— А чего же ты сидишь позадумался,
Хлеба ты соли не кушаёшь,
Белой лебёдушки не рушаёшь,
Не пьёшь ты чары зелена вина?
И говорит князь стольно-киевской:
— Ай же вы русский богатыри:
Во первыих, казак Илья Муромец,
Во другййх, Добрынюшка Микитинич!
Вы берите злачёный жёребьи
Кому ехать в путь богатырскую,
Во тую в дороженку широкую,
Не за триста за три тысячи,
Выправляти дани выходы за двенадцать лет.
и з
Во тыи Индеи во богатый,
Не вамы были дани запущены,
Только вамы будут дани взысканы.
Ай тут Добрынюшка поросплакался,
Своей матушки порозжалился:
— Уж ты свет добра да моя матушка!
На что Добрынюшку спородила,
Сильняго Добрынюшку не сильняго,
Ростом его не высокаго,
Красотой его не красиваго,
Ай богачеством не богатаго.
Лучше родила б, моя матушка,
Серыим горючим камешком,
Завертела во тонко полотенышко,
Ставала на гору высокую,
Размахала Добрыню — в море бросила
А лежал бы Добрынюшка в синём мор
Не ездил Добрыня по святой Руси,
Не проливал бы крови християньскии,
Не вдовил Добрыня молодых жон,
Не сиротали б малый деточки.
И получает несчастный жеребей,
Говорит он казаку Илью Муромцу:
— Я поезжаю в путь богатырскую.
И говорит Добрынюшка Микитинич:
— Уж ты свет добра да моя матушка
Честна вдова Намельфа Тимофеевна!
Только нет у молодца добра коня,
Нету сбруюшки богатырский,
Всих успехов богатырскиих.
Отвечае добра да ему матушка:
— Ты Добрынюшка сын Микитинич!
Поди на конюшню стоялую,
А на другу поди ты на конную,
Выбирай добра коня ученаго.
Буде тут тебе не прилюбится,
Опускайся в погрёбы глубокий,
Стоит добрый конь богатырский
На двенадцати цепочках серебряных,
На двенадцати тонкиих поводах,
На тыих ли на поводах шелковыих,
А не нашего шолку — шемахинского.
Там есть сбруя богатырская,
Вси успехи молодецкий.
Тольки Добрынюшка спрашивал,
Скочил Добрыня на резвы ноги,
-за того <з->за столика дубоваго,
Бежал на конюшню стоялую.
Тут ему не слюбилосе,
Перешол на конюшенку на конную,
Нет добра коня по разуму.
Опустился в погребы глубокий,
Увидел коня он добраго,
Он валился коню во праву ногу:
— Уж ты добрый конь богатырский!
Служил конь и батюшку,
Служил добрый конь дедушку,
Послужи-тко Добрыни Микитичу
Во тый пути богатырский.
Стал добра коня откаивать,
Стал добра коня отвязывать,
Кладывал он .седелышко черкальское,
Сам он себя стал окольчуживать:
Обувал он сапожки сафьянные,
Окол носика яйцё кати,
Ай под пяточки воробей лети.
В каблучках были шпильки серебряны,
Шляпочки позолочены.
Не ради красы-басы молодецкий,
Ради крепости богатырский,
Одевал он лату богатырскую,
Не грузную лату, в девяносто пуд.
Одевал он платьнцо цветное,
Кладывал он шляпу пуховую,
Не грузную шляпу, во двенадцать пуд.
Кладывал он праву ногу во стремено,
Во тое ли стремено, булатнёё,
Скочил Добрыня легче заюшка,
Повернулся кручее горносталюшка,
Садился во седелышко черкасское,
Приезжал он к полаты белокаменной,
Ко своей ко матушки ко родныи,
Ко честной вдове Намельфе Тимофеевной.
Говорит Добрыня таково слово:
— Дай-ко прощеньицо родительско,
Мне-ка ехать в путь богатырскую.
Свет добра да ёго матушка
Полагае крест благословленный,
Отправляв в путь богатырскую.
Стоит молода жена Настасья Микулична,
Говорит Настасья Микулична:
— Ай же Добрынюшка Микитинич!
Поезжае ты в путь богатырскую,
Когда ждать тебя со чиста поля?
Отвечаё Добрыня Микитинич:
— Ждите Добрынюшку три года.
Не приеде Добрынюшка три года,
Еще ждите Добрынюшку три года.
Не приеде Добрынюшка через шесть годов,
Еще ждите Добрынюшку три года,
Пройде времечки всего девять лет
И говорит-то Настасьи Никуличной:
¦— Аль вдовой живи аль хоть замуж поди,
И за того поди хошь за йннаго,
За вора' поди хоть за разбойничка,
Не ходи за моего за брата крестоваго,
За смелаго Алешу Поповича,
За девочьяго за насмешника.
Поезжал Добрынюшка в чисто полё,
Аль не пыль в поли запылается,
От земли пески поднималися,
Одна куревка покурила,
Поезжал Добрыня во чисто полё,
Видли молодца сядучись,
Ай не видли удалого поедучись.
Прошло тому времени три года,
Не видать Добрынюшки с чиста поля,
Тут ходя старухи кошельницы,
Они вести носят недобрый:
— Нету Добрынюшки во живности,
Убит Добрыня во чистом поли,
Лежит Добрыня о Почай-реку,
Ай ногамы лежит во Почай-реку,
Кудрями лежит в част ракитов куст,
Малолесны птички гнезда спбвили
Во Добрыниных во желтых кудрях.
Тому старуха не верила:
— Молода Настасья Микулична!
Подождем еще времечки три года.
Прошло того времечки шесть годов,
Не видать Добрынюшки с чиста поля.
Приезжает Олёшенька поповский сын
Со далеча далеча со чиста поля,
Прямо к доброй-то его матушки,
Молодой жены Настасьи Микуличной
Говорит добра да его матушка:
— Где ты был Олёшенька поповский сын?
Отвечает Олешенька поповский сын:
— Уж я был во дйлечи далёчи во чистом поли.
— Не видал ли Добрыни Микитича?
Отвечает Олешенька поповский сын:
— Уж я видел Добрыню во чистом поли,
Видел Добрыню убитаго:
Лежит Добрыня о Почай-реку,
Ногамы лежит во Почай-реку,
Кудрями лежит в част ракитов куст,
Малолесны птички гнезда сповили
Во Добрыниных во желтых кудрях*
Говорит Настасья Микулична,
Говорит она Олёши Поповичу:
— Не был ты, Олеша, во чистом поли,
Не видал ты Добрыни убитаго,
А был ты с собакамы на задворки.
Олёши слова не слюбилисе,
Идёт он с обидою великою
Прямо ко князю Владимиру:
¦— Уж ты солнышко князь стольно-киевской!
Пособи-тко мне думы думати.
Надо мной удовка насмеяласе
Молодая Настасья Микулична,
Не могу на ёй сосвататься.
Возьми меня во служители,
Возьми меня в сторожители,
Буду служить верой правдой.
Говорит князь стольно-киевской:
•— Ай же ты Олёшенька поповской сын!
Сделам указы мы грозный,
По первому городу по Киеву,
По другому городу Чернигову,
По трётьему городу Смолягину:
Не держать бы жон безмужниих,
Не держать удовок беспашпортниих.
Пошлю стражов немилбсливых,
Чтобы гнали со перваго города,
Со перваго города Киева,
Со друга гнали Чернигова,
Со третьёго со Смолягина.
Как шили стражи немилосливы,
Выгнали с перваго города Киева,
Выгнали с другаго Чернигова,
Выгнали с третьяго Смолягина
Всих удовок безмужниих.
Идут с обидой великою
Ко той Добрыниной матушки,
Идут к Настасьи Микуличной:
— Уж ты свет Настасья Микулична!
Поди за Олёшу во замужество.
Не подёшь за Олёшу во замужество—¦
Изгонят тебя вон из города.
Говорит Настасья Микулична:
— Я порушаю мужнюю заповедь.
Пожалела удовок безмужниих,
Пожалела вдовиц беспашпортниих,
Не охвотою шла во замужество,
Поневоле пошла во замужество.
Во далечи во чистом поли,
Не за триста за три тысячи,
Спит Добрыня во белом шатри.
Стоит добрый конь у бела шатра,
Он копытом бьёт о сыру землю,
Под шатром земля сколыбаласе,
Во реки вода зазыбаласе,
Скочил Добрыня на резвы ноги,
От крепка сну богатырскаго.
Говорит Добрынюшка Микитинич:
— Ай же добрый конь богатырский!
Не во врёмя будишь русскаго богатыря.
Отвечает конь по-человечьёму:
— Ай же Добрынюшка Микитинич!
Ты не знаешь невзгоды великии.
Твоя жена Настасья Никулична
Пошла она во замужество,
Не охвотою, по неволюшки,
За смелаго Олёшу Поповича.
Вчерасе было рукобитьицо,
Сегодня у них столованьицо.
Тольки Добрынюшка спрашивал
Садился на добра коня ученаго,
Бьёт коня плёткой шелковою,
Бьет коня по тучным бедрам.
Стал его добрый конь поскакивать,
Скоки давать с горы на гору,
Мелки источники в шах берёт.
Приезжае к славному городу ко Киеву,
Ко своёй полаты белокаменной.
Становился к косивчату окошечку,
Закричал он гласом богатырскипм:
— Ай же добра да моя матушка,
Есть ли честна вдова во живности?
Отворяй-ко широки воротечка,
Запусти Добрыню Микитича.
Отвечат старуха таково слово:
— Отойдите, голи кабацкии!
Кабы был Добрынюшка во живности,
Не досуг бы вам насмехатисе,
Надо мной старухой пролыгатисе.
Говорит Добрыня во второй након:
— Уж ты свет добра да моя матушка,
Честна вдова Намельфа Тимофеевна!
Опустись ты со печки муравленой.
Ты садись на скамейку хрустальнюю,
Ты гляди в окошко стекольчато,
Тут сидит Добрыня на добром кони.
Свет добра да его матушка
Опущаласе со печки муравленой,
Садилась на скамейку хрустальнюю,
Глядела в околенку стекольчату.
Только взяла дубину подорожную,
Не грузную дубину, в девяносто пуд,
Говорила старуха таково слово:
— Ай удалый добрый молодец!
Не такой Добрынюшка отпущен он
Во тую ли путь богатырскую,
Во тую поездку молодецкую,
Его личико было белоё,
Платьицо на нем цветноё,
Сапожки на ножках сафьянный,
Шляпа была пуховая.
От-вечат Добрыня Микитипич:
— Уж ты свет добра да моя матушка!
Во тый пути богатырский
Сапожки о стрёмена вытерло,
Цветное платьице сдёржано.
Пухову шляпу дождями повысекло,
Личико жарамы зажарило.
Говорит добра да его матушка:
—- Будет сидит тут Добрынюшка Микитинич
На своем кони богатырскоём,
Дак подашь ты крест благословленный.
Тут Добрыня Микитинич
Подавае крест благословленный
Свет доброй да своей матушки.
Получала крест благословленный,
С которым спустила во чисто поле,
Тут она срадоваласе.
Скоро бежала на широк двор,
Отворяла воротца широкий,
Запустила Добрыню Микитича.
Тут соскочил Добрыня со добра коня.
Говорит добра да ему матушка:
— Ты Добрынюшка сын Микитинич!
Как твоя молода жена,
Пошла ёна во замужество
Не охвотою, по неволюшки,
За смелаго Олёшу Поповича.
Тольки Добрынюшка спрашивал.
Спустил коня на свою волю,
Сам бежал в полату белокаменну,
Обувал он сапожки сафьянный,
Надевал он платьицо цветное,
Кладывал ©н шляпу пуховую,
Берёт он гусёлушка яровчаты,
Берет он напиток подорожныих
Во правой корман, во левой корман,
Берёт он дубину подорожную,
Не грузну дубину, в девяносто пуд,
Прямо пошел на почестей пир.
Тут у солнышка князя Владимира
Поставлены стражй немилосливы,
Сильнии могучий богатыри —
Не ходить никому на почестей пир —
Не пущают Добрыни на почестей пир.,
У Добрыни сердце разгорелосе,
Он махнул дубиной подорожною,
Убил он сильниих богатырей.
Прямо идёт на почестей пир,
Во тую полату гряновитую,
К этыим ко столикам добовыим,
Сам говорит таково слово:
— Уж ты солнышко князь стольно-киевской!
Нет ли места немношечко
Поприсесть удалому молодцу?
Отвечаё князь столно-киевской:
•— Вси места попризаняты.
Углядел он места немношечко
На тыи на печки муравленой.
Скочил Добрыня лекче заюшка
На тую на печку муравлену,
Заиграл он в гуселушка яровчаты.
Вси на пиру оглянулисе,
Вси на пиру ужахнулисе.
Скочит князь на резвы ноги,
Сам говорит таково слово:
— Ай скоморошина удалая!
Опустись-ко со печки муравленой:
Первое место подлё меня,
А другое то место возле меня,
Третьёё место, где слюбится.
Отвечает Добрынюшка Микитинич:
— Уж ты солнышко Владимир стольно-киевской!
Не спрашивай у холодпаго,
Не спрашивай у голоднаго.
Спешись-ко молодца кормить поить,
Потом удалого спрашивать.
Приносили чару зелена вина,
Не большую чару, полтора ведра.
Принимал Добрыня единой рукой,
Выпивал Добрыня на единой дух,
Сам говорит таково слово:
— Солнышко князь стольно-киевской!
Позволь поднести чару зелена вина,
У меня есть напитков подорожныих.
Поднести мне князю со княгиною,
Первую Настасьи Никуличной,
А вторую Алеши Поповичу.
Наливает чару зелена вина,
Не большую чару, полтора ведра,
На вес-то чара полтора пуда,
Кладывает он перстень злаченый,
Сам говорит таково слово:
— Уж ты пей Настасья Микулична!
Пей-ко чарочку зелена вина,
Пей-ко чарочку да всю до дна.
Как пьешь до дна, увидать добра,
Не пьешь до дна, не видать добра,
Берет Настасья Микулична,
Берет чарочку единой рукой,
Выпила цару на единый дух,
К устам перстень прикатается,
Свет Настасья срадоваласе.
За тыим за столиком дубовыим,
Скочила Настасья на резвы ноги,
Скочила она лекче заюшка,
-за того <з->за столика дубоваго.
Прямо к Добрыни на белы груди,
Сама говорит таково слово:
— Не тот мой муж, кой подле меня,
Тот мой муж, кто супротив меня,
Супротив очей моих ясныих.
Тут Добрынюшка Микитинич
Он берет Алёшеньку Поповича,
-за того < з-> за столика дубоваго
Берет Алешу за желты кудри,
Стал он дубиною накладывать.
От стуканья пошло буканьё,
От буканья пошло охканьё
По всёй полаты гряновитыи.
Вси с пиру розбежалисе,
Вси с пиру росскакалисе,
Тольки стоит князь со княгиною.
Говорит Добрынюшка Микитинич:
— Чёго ты стоишь князь со княгиною,
Чего ты стоишь да того же ждёшь,
Пусть тебе приуважено:
Моему-то батюшку крестовый брат.
Тут пошел Алешенька поповский сын,
Пошел с пиру окоракою,
Сам идёт с пиру кленется,
Больше того проклинается:
— Всякой чорт на сём свете женится,
Не всякому женитьба удавается,
Мне-ка женитьба неудачная,
Молода жена невзрачная.
Удаваласе женитьба двум богатырям:
Во-первыих, Добрынюшки Микитичу,
Во-другиих, старому казаку Ильи Муромцу.
Три году. Добрынюшка стольничал,
Три году Добрынюшка чашничал,
Три году Добрыня у ворот простоял,
На десятый год еще гулять ушол.
Наказывала Добрыни родна матушка:
— Ты ходи гуляй, Добрынюшка, по городу,
Ты по городу гуляй по Киеву, .
Только не ходи во улички Маринкины,
В переулки не ходи да во Игнатьевски.
Там е девушка да зельчица,
Зельчица девушка кореньщица.
Извела-то она девять молодцёв,
Девять русскиих могучиих богатырев,
Тебя же изведет да во десятыих.
Забыл-то наказанье родной матушки,
Зашел-то он во улушки Маринкины,
У Маринушки да на окошечки
Сидят голубы да со голубушкамы,
Носочки с носочками целуются,
Они правыма крылами обнимаются.
Тут Добрыни в запрету пришло,
Натягивал Добрынюшка тугой лук,
Направливал Добрыня калену стрелу,
Убил у Маринушки мила дружка,
А Ивана убил царевича,
По прозваньицу убил Туга-змеевича.
Бросилась Маринушка по плечь во окно:
— Ай же ты Добрынюшка Микитинич!
Холост ты ходишь не женат ноньку,
Я красна девица на выдаванье:
Возь-ко меня да за себя замуж.
Не с ума Добрыня слово спроговорил:
-— Ай же ты девушка зельщица,
Зельщица ты кореньщица!
Извела ты девять молодцёв,
Девять русскиих могучиих богатырёв,
Меня же изведешь да во десятыих.
Обвернулся Добрынюшка, домой пошел.
Она брала-то ножички булатнии,
Она-то резала Добрынины следочики,
Приговоры приговаривала крепкий:
— Так бы резало у Добрыни ретливо сердцо по мни.
Обвернулся Добрынюшка и к ей пришол,
Повернула Добрыню серым волком,
Отпустила Добрыню ко синю морю.
Добрынина матушка
Ена день ждала да другой ждала,
Неделю ждала, да другу ждала,
Ена год еще ждала, другой ждала,
Не слыхать Добрынюшки Микитича.
Накинула шубу на одно плечо,
Приходила к Марине под окошечко:
— Эй же ты девушка зельчица!
Отверни у мни Добрынюшку по старому,
По старому Добрынюшку по прежному.
Не отвернешь ты Добрынюшки по старому,—
Я тя поверну собакою,
Собакой поверну тя подоконною.
Еще тебя потешу я сорокою,
Сорокою тебя да я коловою.
Отвернула Добрынюшку по старому.
Он брал в руки стрелочку каленую,
Развязал ю на скамеечку дубовую,
Росстрелял ён Марину по чисту полю.
всего статей: 1642
