Было во славном во городе во Киеви
У ласкова князя у Владимира,
Заводился у него-то тут почестной пир.
На том на пиру у Владимира
Были князи ведь тут, вси ведь бояра,
А вси сильни могучи вси богатыри:
А сидит во самом-то во большом углу
А Сухман да сидит сын Долмантьёвич.
Вси князи оны вси тут бояра,
Сильнии могучий богатыри,
А едят-то, пьют, вси-то кушают
И белую лебедь оны рушают.
Молодой Сухман сын Долмантьевич
Он не есть, не пьет, сам не кушает,
Белой лебеди сам не рушает,
Нечим молодец сам не хвастает.
Зговорит Владимир стольно-киевской:
— Что же ты, Сухман сын Долмантьевич,
Ты не ешь, ты не пьешь, ты не кушаешь,
Белой лебеди сам не рушаешь,
Ничим молодец сам не хвастаешь?
Боспроговорит Сухман сын Долмантьёвич:
— Ах же ты Владимир столен-киевской,
Дай-ко мне времечки день с утра,
День с утра и как до вечера,
Мне поездить Сухману нынь по заводям.
Привезу ти лебедушку живьем в руки,
А на твои на пир княженецкий,
На твои на стол на дубовый.
Дал ему времечки день с утра,
День с утра и как до вечера.
Поехал Сухман сын Долмантьевич;
Он ездил день с утра до вечера
А по тихим глубоким по заводям,
Не наехал ни на гуся, ни на лебедя,
Ни на сераго на малаго утеныша.
Проездил Сухман трои суточки,
Приехал Сухман сын Долмантьевич
Ко матушке ко Непры реки;
А у той ли у матушки Непры реки
А стоит тут сила ведь-то малая,—
Вода с песком возмутиласи;
Стоит за Непрой, за Непрою рекой
А неверный силы сорок тысячей,
Мостят мосты все калиновый,
Ладят тут перейти через ту Непру,
Ко тому ли ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ладят Киев град как огнём пожгать,
А Владимира-того во полон-тот взят.
Тут Сухман здогодается,
А пошел Сухман за тую Непру,
Находил ён дубиночку вязиночку:
В долину как дубина девяти сажон,
В толщину как дубина три обоймени.
Тут Сухман снаряжается,—
За вершинку брал — с комля сок бежал.
Стал по поганыим похаживать,
По тою по силе по неверный,
Стал ён дубиною помахивать,
Убил ён татар сорок тысячей;
Со всих сторон дубину приущолкал ён,
В кровь ён дубину приомарал тут.
А из поганый из силы тут
Оставалося только два татарина,
А ёны от его обряжалися,
За тыя за кустья завалялися.
Пошел тут Сухман ён во Киев град
Ко тому ли князю ко Владимиру.
Говорит Владимир таково слово:
— Что же долго ты ездил, Сухман, теперь?
Ездил ты да трои суточки,
Привез ты ко мне нынь лебедушку,
Обещался кою да живьем в руки,
А ни сераго ни малаго утёныша.
Ответ держит Сухман как тут,
Ответ держал сын Долмантьёвич:
— Не до того мне-ка нынь деялось!
Был я ведь нынь за Непрой рекой,
Увидал я силы сорок тысячей,
Той ли силы поганый,
Той ли силы всё неверный,
Оны ладили тут как ведь Киев град,
Киев град как огнём пожгать,
А Влодимира тебя в полон как взять.
А говорят князи ведь и бояра
А и сильни могучи богатыри:
— Ах ты Владимир столен-киевской!
Не над нами Сухман насмехается,
Над тобою Сухман нарыгается,
Над тобой ли нынь как Владимир князь.
За тыи за речи за похвальный
Посадил его Владимир стольно-киевской
Во тыи погреба во глубокий,
Во тыи темницы темный.
Железными плитами задвигали,
А землей его призасыпали,
А травой его замуравили,
Не много ли не мало лет-то на тридцать.
Послали туда ведь-то оследовать,
К той ли ко матушки Непры реки,
Старого казака Илью Муромца.
А пошел старой казак Илья Муромец,
Он пошел к матушки Непры реки,
А стал Илья как по силе похаживать,
По той ли силы он поганый,
По той ли по силы все неверный,—
Он нашол там дубиночку вязиночку,
А лежит она меж силы меж поганою,
А лежит тая дубина девяти сажон,
В толщину тая дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь дубина приомарана.
Пошел да старой ён ко городу,
Ко тому ко городу ко Киеву,
Увидал два татарина поганыих.
Говорят тут татарины поганый:
¦— Ты куда, калика, перехаживаешь,
Ты откуль идешь, откуль путь держишь?
Воспроговорит старой Илья Муромец:
— Я иду ведь от города от Киева,
От ласкова князя Владимира.
Говорят татарины поганый:
— У вас как ведь есть нынь во Киеви
А богатырь старой Илья Муромец;
По многу заедат-то хлеба к выти он,
По многу ль выпиват питья медвянаго?
Говорит Ильюша таково слово:
— У нас как было нынь во Киеви,
У ласкова князя Владимира,
Ест хлеба по колачику крупивчату,
Запивае стаканчиком медвяныим.
— То тут у Ильюши ведь не сила есть.
Как мы есть поганы татарова N
Едим хлеба к выти по печи печенаго,
По ушату пьем водоносныих.
Воспроговорит Илья тут ведь Муромец:
—- У нас было во городе во Киёви
При ласковом князи Владимири
Коровищо была обжорищо,—
Она много ела, вино пила тут,
Нынь вся она теперь перелопала.
Тут татаринам поганым не к лицу пришло,
Выскакали со шатра полотнянаго,
Кинули в Ильюшу ножищо оны тут.
Попало тут во дверь во дубовую,
Выскочила тут и со липиньямы.
Взял Ильюша старой тут ведь Муромец
Клюху свою он дорожную.
А ударил ён по татаровам,—•
Тут у татаринов души нету.
Приходит старой Илья Муромец
Ко городу ко тому ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ответ держал, выговаривал:
— Правда Сухмана Долмантьёвица,
Чем Сухман только хвастает.
Был-то я у Непры реки,
Видел силы поганой убитою,
Числом лежит сорок тысячей.
Меж тыма меж поганыма татарами
Увидал дубину девяти сажон,
В толщину дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь-ту дубина приомарана.
Зговорит Владимир таково слово:
— Ах же вы князи вы бояра,
А вы сильни могучи вси богатыри!
Выводите Сухмана со погребов,
Со тых погребов со глубокиих,
А со тых ли со тёмниц со темныих.
Тут приходили князи бояра,
Сильни могучи богатыри;
Траву-ту всю оны тут вырвали,
Землю из плиты ведь повырыли,
Железную плиту повыняли,
Выводили Сухмана сыча Долмантьевича
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих.
Воспроговорят ему вси князи бояра:
— Ах ты Сухман сын Долмантьевич!
За твои услуги великии
Тебя пожалует Владимир столен-киевской
Золотою казной тебя долюби,
Городами-то да с пригородкамы,
Приселами-то да со приселкамы.
Выходит Сухман сын Долмантьевич
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих,
Говорит Сухман таково слово:
— А не честь хвала молодецкая
Брать города с пригородкамы,
Брать присела да со приселкамы,
Брать мне бессчетна золота казна,
А моя есть смерть напрасная,
От тых от ран от великиих.
Выдергал он листочки маковый:
— Протеки от ран от великиих,
Протеки Сухман река ты кровавая.
Ай во славноём во городи во Киеви,
Славного у князя Владымира,
Заводился у князя почестей пир.
Было на пиру у него две вдовы:
Первая вдова-то честно-Блудова жена,
Другая вдова была купець-жона.
К честной вдовы к честно-Блудова жены
Подносили к тоей чару зелена вина,
Да не малую стопу, полтора ведра.
Честна вдова честно-Блудова жена
Ставала-то она да на резвы ноги,
Брала эту чарочку в белы ручки,
И она за этоей за чарочкой посваталася
За своёго за сына за любимаго,
За того Хотинушку за Блудовица
А у честной вдовы у купець у жоны,
На прекрасной Офимьи купець-доцери.
Честная вдова та купець-жона
Скорёшенько ставала й на резвы ноги,
Брала от нёй чарочку в белы руцки,
А назад то ёй чарочку повыплеснула,
Куныою шубоньку облила,
Курвой .... оплёскивала;
Говорила-то вдова таковы слова:
— Ай ты глупая вдова честно-Блудова жона!
Тоби дойдет ли Офимья моя взять за сына,
Да й за твоего Хотинушку за Блудовица?
Ай сидит моя Офимья во тереми,
Ай во славном сиди в тереми в златом верху,
На ню красное солнышко не обпекёт,
На ню буйный ветрушки не обвеют,
Многие люди не обгадятся.
Твой сын Хотинушка Блудович
Ездит он по городу, уродует
Со своим-то со паробком любимыим,
Ищет бобоваго зернедки,
Гди бы то Хотинушки обед сочинить. ,
Честна вдова честно-Блудова жона*
% Со честна пиру пошла она не весело,
Припечаливши пошла прикручинивши,
Приклонив буйную головушку к сырой земли
Ясны очушки втопила во сыру землю;
А подходит-то ’на к терему к высокому.
Со того со терема высокого,
Из того с косевчата окошечка,
Сквозь то хрустальнё-стеколышко
Усмотрел Хотинушка Блудович
Идуцись-то свою он родну матушку:
Со честна пиру идёт она не весело,
Прикручинивши идёт, припечаливши,
Приклонив буйну головушку к сырой земли
Ясны очушки втопила во сыру землю.
Выскочил Хотин на крутой на крылечь,
Говорил Хотин а таковы слова:
— Свет ты моя родна матушка,
Честная вдова ты честно-Блудова жена!
Что же ты идёшь с пиру не весело?
Место в пиру было не по чину,
Чарой ли в пиру тобя приобнесли,
Аль кто пьяница дурак приобгалился?
Воспроговори вдова таковы слова:
— Свет ты моё чадо любимоё,
Молодой Хотинушка Блудович!
Место в пиру было мни по чину,
Чарою меня в пиру не обнесли,
Пьяница дурак не обгалился;
Насмеялась надо мной честная вдова,
Честна вдова-то купець-жона:
Подносили ко мни чару зелена вина;
Я скорёшенько ставала на резвы ножки,
Брала эту чарочку в белы руки,
Я за этою за чарочкой посваталася
За тобя за сына любимого,
А за молода Хотинушку за Блудовица
Да у честной вдовы у купець у жоны,
На прекрасной Офимьи купець-дочери.
Честна вдова честно-Блудова жона
Скорёшенько ставала на резвы ноги,
Брала мою чару во белы руки,
Ай назад она чарочку повыплеснула,
Кунью мою шубоньку облила,
Меня курвой .... оплёскивала,
Говорила мни вдова таковы слова:
«Глупа ты вдова честно-Блудова жона!
Дойдет ли Офимья тоби взять за сына,
Да й за своего Хотинушку за Блудовича?
Сидит моя Офимья во тереми,
А во тереми сидит во златом верху,
На ню красноё солнышко не обпекёт,
Буйный ветры не обвеют,
Многия люди не обгалятся.
Твой сын Хотинушка Блудович
Ездит он по городу, уродует
Со своим со паробком любимыим,
Ищет бобового зернедки,
Гди-то бы Хотинушка обед сочинить».
Воспроговорил Хотинка таковы слова:
— Свет ты моя да родна матушка,
Ах ты честная вдова честно-Блудова жона!
В честь я Офимку за собя возьму,
Ай не в честь я Офимку за товарища,
Да за своёго за паробка любимаго.
Повернется Хотинушка в высок терём,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
Шапочку соболью на одно ушко,
Шол ён полатой белокаменной,
Выходил-то Хотин а на широк на двор,
Заходил ён во конюшеньку стоялую,
Выводил ён коня богатырского,
Ен садился на добра коня на седлана,
Брал свою палицку булатнюю,
Поехал-то Хотинушка в чисто поле.
На добром кони в чистом поли поезживаёт,
Стал он шуточок Хотинушка пошучивати,
Стал он паличку булатню покидывати,
На добром кони Хотинушка подъезживаёт,
Он одною ручкой паличку подхватываёт,
Не велика ёго паличка булатняя,
Весу она й девяносто пуд.
Ай у молода Хотинушки у Блудовича
Кровь-то в нём и роспылаласи,
Сердцё ёго розгорелоси
За эту родительску обидушку.
То он поехал по роздолью чисту полю,
А во всю ён ехал в силу лошадиную,
Он подъехал как ко терему к злату верху.
Бил он палицей булатнёй по терему,
Да по славному по терему злату верху;
Маковки на тереми покрйвилися,
Да й околенки во тереми россыпалися.
Молодой Хотинушка Блудович
Сходит он скоренько со добра коня,
Подходит он ко терему к злату верху,
Стал ён замочиков отщалкивати,
Стал ён дверьцей выставливати,
А приходит он во терем во златы верхи.
Ходит Офимья по терему
А в одной тонкой рубашки без пояса,
А в одных тонких чулочиках без чоботов,
У нёй русая коса пороспущеная.
Говорил Хотин а таковы слова:
— Ай же Офимья купець-дочи!
А идёшь ли ты замуж за Хотинушку,
За того Хотинушку за Блудовича?
Воспроговорит Офимья таковы слова:
— Три году я господу молиласи,
Что попасть бы мне замуж за Хотинушку,
За того Хотинушку за Блудовича.
Молодой Хотинушка Блудович
Брал он ю за ручушки за белый,
Брал за ней за перстни злаченый,
Целовал в уста во сахарный
Он за нёй за речи за умильнии,
Выводил он Офимыо со терема,
А привел-то Офимью ко добру коню,
Ко добру коню привел богатырскому,
Да и садил ён Офимью на добра коня,
На коня он ю садил к головы хребтом,
Сам ён садился к головы лицём.
Оны сели на добра коня, поехали
Да по славному городу по Киёву,
Да й приехали ко матушки к божьёй церквы.
Молодой Хотинушка Блудович
Он скорёшенько-то сходит со добра коня,
Опущает он Офимью со добра коня,
Брал он ю за ручушки за беленьки,
Брал за ней за перстни злаченый,
Да повел ю во матушку в божью церковь.
Выходили-то со матушки с божьёй церквы,
Молодой Хотинушка Блудович,
А садил он ю да на добра коня,
На добра коня садил ю к головы хребтом.
Сам ён садился к головы лицём.
Да приехали к Хотину на широк на двор.
Молодой Хотинушка Блудович
Он скорёшенько сходит со добра коня,
Опущает он Офимью со добра коня,
Ай берет он ю за ручушки за беленьки,
А за нёй берет за перстни злаченый,
Шли оны полатой белокаменной,
Проходили во столову свою в горенку,
Стали жить да быть, век коротати.
Ай Иванушко, Иванушко Годинович,
А поезжае что Иванушко женитися,
А к гостю к купцю еще Мйтриищу,
А за то за славное за синё море:
— Да ах же ты мой родной дядюшка,
А стольнёй ты князь да Владимер наш!
А пожалуйте, позвольте-то мне-ка-ва,
Ино силы мне-ка сорок тысячей.
А еще-то вы мне-ка пожалуйте,.
А любезный ты мой еще дядюшка,
А друго казны ты сорок тысячей.
Как тут-то ведь князь стольнё-киевской
А дават ему силы сорок тысячей,
А друго как денег сорок'тысячей.
А тут-то Иванушко Годинович,
А поехал он Иванушко женитися
А к гостю к купцю он тут к Митриищу.
А приезжает тут Иванушко Годинович
А к гостю к купцю он тут к Митриищу,
А говорит промолвит таково слово:
— А гость ты купец да еще Митриищо!
А есте как у тя да есть любезная дочь,
А тая эта Марья Митриёвична,
А отдай-ко ты, повыдай за меня замуж,
А за Ивана за Ивана за Годиновича.
А говорит ёму Митрий таково слово:
— А Иванушко, Иванушко Годинович!
А выдал бы Марью Митриёвичну,
А выдал бы, повыдал за тебя замуж,—
А у меня Марьюшка просватаная
За царя за Кощега за Трипётовича,
Не повыдам я, Иван, за тебя замуж.
• Скочил тут Иван на резвы ноги,
Хватил-то он ножищо тут кинжалищо,
Как ударил тут Иван да во дубовый стол,
А ушол тут ножик да до череня.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ты с добра мне отдашь, дак я добром возьму,
А с добра не отдашь, дак я силом возьму.
Как скочил тут Иван на резвы ноги
А взимат-то он Марью Митриёвичну,
А взимат ю за руценки за белый,
А за тыи за перстни за злаченый.
Да как-тут-то Иванушко Годинович
А поехали назад да в свою сторону,
А едет тут Иван по чисту полю,
А ехал он отъехал далецёшенько.
Как говорит тут Иван да таково слово:
— А рать же вы силушка великая,
А едьте-то вы топери с известьицем
А ко моему ко родному ко дядюшке,
А к стольнёму князю ко Владимиру:
А взята у нас Марья Митриёвична,
А взята-то, взята, мы силом да везём.
Как ратная силушка великая
Да как тут-то она отправляласе,
А скорым-то скоро, скоро скорёшенько,
А ко тому ко городу ко Киёву
А к стольнёму князю ко Владимиру.
Как тут тот Иванушко Годинович
Ино хочет он с Марьей позабавиться,
А начал забавляться на чистом поле,
А на чистом-то поли да во белом шатри.
А живет тут молодец, забавляется,
А над собой незгодушки не ведает.
А на ту-то пору да на то времячко
Приезжает Кощей да сын Трипетович
А к гостю к купцю еще к Митриищу
А за Марьей-то, за Марьей Митриёвичной.
Как говорит спромолвит таково слово:
-— Ах ты гость, ты купец да еще Митриищо!
А ты скажи, скажи да не утай себя:
А где у тя Марья Митриёвична?
Как говорит промолвит таково слово
А гость-от купец да еще Митриищо:
— А царь ты Кощег сын Трипетович!
А тая эта Марья Митриёвична
Увезена у Иванушка Годиновица,
А взята-то, взята за себя замуж.
Как царь тут Кощег сын Трипетович
А скоро-то он ведь снаряжается,
А скоро за Иваном отправляется,
А скоро за Иваном вслед с угоною.
Как застал-то ён Ивана на чистом поли,
А на чйстоем полюшки в белом шатри,
А с той с этой Марьей Митриёвичной.
Да увидал тут Иванушко Годинович
А царя того Кощега да Трипетовича,—
Не дойде тут Иванушку ведь больше сидеть.
Скочил тут Иван на резвы ноги,
А начали тут биться оны ратиться
А со царём со Кощегом со Трипетовичем.
Да побил тут Иванушко Годинович
А царя да Кощега что Трипетовича,
А побил его, сбил на сыру землю,
А сел-то тут Иван да на белую грудь
А к царю к Кощегу к Трипетовичу.
А на ту-то пору да на то времечко
А ножища при себи да не случилосе.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриёвична!
А дай-ко ты ножищо мне кинжалищо
А пластать мне Кощегу белая грудь,
А вынять что сердечушко су печенью (так),
А розрыть, роскидать по чисту полю.
А,говорит Кощег тут таково слово:
— Ай ты Марья же, Марья Митриевична!
А не давай-ко ты Иванушку ножища того,
А ножища-то, ножища ты кинжалища.
Дай я теби скажу, да все поросскажу:
А поди-ко ты, Марья, за меня замуж,
Дак будешь станешь слыть ты царицею,
А не ходи-ко ты за Иванушка Годиновича,—
Да если ты да ведь пойдешь за его,
Дак будешь ты там слыть да во портомойницах
А у стольняго князя у Владимира.
Как этая тут Марьюшка роздумаласе:
— А что мне-ка слыть да в портомойницах,
А лучше мне слыть буде царицею.
Как тут-то она да ведь подумала,—
Говорит опять Кощег таково слово:
— Да ай же ты Марья Митриевична!
А тащи-ко ты Ивана за желты кудри,
А со тых со моих со белыих грудей.
Как тая тут Марья Митриевична
Как хватила тут Ивана за желты кудри,
А тащила тут его да со белых грудей,
Со царя со Кощега со Трипетовича.
Как ино тут оны да его Иванушка Годиновича
!!
Да связали тут Ивану белы рученьки,
А связали-то Ивану резвы ноженьки,
Как бросили Ивана тут под сырой дуб.
Да тут царь-то Кощег да сын Трипетович
А начал он с Марьей забавлятися.
Да на ту-то пору да на то времячко
А налетал налетал да тут-то черной вран,
Садился тут ворон на сырой дуб
А закрычал ворон громким голосом,
А спроязычился языком человеческим,
А крычит говорит он таково слово:
— А не владеть этой Марьей Митриевичной
А царю да Кощегу да Трипетовичу,
А владеть этой Марьею Митриевичной
А тому да Иванушку Годиновичу.
А царь тут Кощег сын Трипетович
Услыхал воронйно звещованиё,
Да хватил-то он скоро свой тугой лук,
А кладывает стрелочку каленую,
А стрелил-то он в церного во ворона,
А стрелил-то, стрелил да не попал в его,
А полетел-то тут ворон далечйм далеко,
А улетела тая стрелка по подоблачью.
А зашол тут Кощег да во белой шатер,
А над собой незгодушки не ведает.
Как этая стрела да тут каленая
А обвернулася стрела назад обратно есть,
А пала тут стрела да на белой шатёр,
А пала попала в буйну голову
А царю да Кощегу Трипетовичу.
Да тут-то ведь царь Кощег сын Трипетович
А пал-то он на матушку сыру землю,
А облился он кровью горючею,—
А только тут Кощегушку славы поют.
Как тая эта Марья Митрйевична
А взимала в руки сабелку вострую,
А начала сабелкой помахивати,
А начала тут Марья выговаривати:
— Как у женщип-то ведь да как нунечку
А волос-то долог да ведь ум короток.
Ай от бережка я теперь откачнуласе,
А к другому как я не прикйчнуласе,
А отсечь мне Ивану буйна голова.
Как говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриевична!
А не секи-тко ты мни да головушки,—
А топеречка нунь я в безвремяньице, —
А лучше ты поди да за меня замуж.
А столько-то я еще да ведь уж тебя,
Да за эту вину да за великую.
А дам я ти три грозы небольшенькии.
Да как тут она Марьюшка роздумаласе:
— А первую он грозу мне-ка-ва даёт,
А перву дает, дак я ъедь год проживу,
А другую дает, дак я другой проживу,
А третьюю дает, дак я век проживу.
А отвяжу я-то Ивана от сыра дуба,
Отвяжу ему да белы рученьки,
А отвяжу ему резвы ноженьки.
Отвязала тут Ивана от сырого дуба,
А розвязала тут ему белы рученьки,
Розвязала тут ему резвы ноженьки.
Да как стал тут Иван на резвы ноги,
А взимает в руки сабелку вострую,
Да отсек ей по колен тут резвы ноженьки,
А потом да отсек да белы рученьки:
— А этых мне-ка ноженёк не надобно,
Ахапляли как поганаго татарина,
А этых мне-ка рученек не надобно,
Обнимали как поганаго татарина.
Да отсек-то ей еще тут губушки:
— А этых мне-ка губушек не надобно,
А целовали что поганаго татарина.
А только Марьи и Кощегу славы поют.
А тут-то Иванушко Годинович
Пошел-то один да добрый молодец,
А один-то един да единешенёк.
А пришол тут Иван да в Киев град
А ко своему ко родному ко дядюшки,
А ко тому ко князю ко Владимиру.
А пришол-то он пришол да не привёл никого
А россказал незгодушку великую
А стольнёму-то князю да Владимиру:
— Да ай же ты родной мой дядюшка,
А стольнёй ты князь да есть Владимир наш!
А надо мной была незгода там величая:
Я покончил да царя да Кощега там,
А царя да Кощега Трипетовича;
А Марья была провинилася,
А сделала вину она великую,
Да там я Марьюшку покончил ю,
А отсек-то я ей резвы ноженьки,
А отсек я потом да белы рученьки,
_ А во третьих отсек ей губушки.
Ино тут им и славы поют.
У стольняго города у Киева,
У ласкова князя у Владимира
Заводилось тированье, почестей пир
На всих на князей, на бояров,
На русских могучих богатырей,
На всих поляниц на удалыих.
Красно солнце на вёчери,
Почестей пир у них на весели.
Вси на пиру пьяны веселы,
Вси на пиру наедалися,
Вси на пиру напивалися,
Вси на пиру поросхвастались:
Умный похвастал отцем матерью,
А безумный похвастал молодой женой.
Кто хвастал своей удатью,
А кто хвастал своей участью.
За тым же столиком за дубовыим
Сидит молодой гость черниговской,
Молодой Ставёр сын Годинович. *
Не ест, не пьет ён, не кушает,
Белой лебеди не рушает,
Ничем он молодец не хвастает.
Подходит князь стольне-киевской:
— Что ты, молодый гость черниговский,
Молодой Ставёр сын Годинович,
Не ешь, не пьешь, ты не кушаешь,
Белой лебеди не рушаешь,
Ничем ты не похвастаешь?
Тут дородный добрый молодец,
Молодой Ставёр сын Годинович
Наелся, напился, расхвастался.
— Чем мне-ка молодцу хвастати?
У меня у молодца Ставра
Сапожки на ножках не держатся,
Цветныи платья не носятся,
Золоты кареты не ломаются,
Добрый кони не ездятся,
Верный слуги не старятся.
А ’ще у меня у молода Ставра
Есть-то жонка молодая.
Всих князей бояр обманула она,
Самого царя с ума выведет.
¦— Ты скажи, молодой Ставёр!
Для чего сапожки на ножках не держатся,
Цветное платье не носится,
Золоты кареты не ломаются,
Добрый кони не ездятся,
Верный слуги не старятся?
— Кожу я куплю себи хорошую,
Мастера у меня придворны:
Сошьют мне-ка-ва хорошохонько.
Я день держу, да другой держу,
Много что недельку подержу,
Снесу в лавоньку торговую,
Вам же продам, князи бояры.
Цену я с вас возьму полную.
Оттого платьице у меня не носится:
Суконце куплю хорошее,
Мастера у меня придворны:
Сошьют мнека-ва хорошохонько.
Я день держу, да другой держу,
Много что недельку подержу,
Снесу в лавоньку торговую,
Вам же продам, князи бояры,
Цену с вас я возьму полную.
А оттого кареты не ломаются:
Тыи кареты со двора пошли,
А другие кареты на готовый на двор придуть.
Для того добры кони не ездятся:
У меня кобылочки хорошие,
Носят жеребчиков хорошиих.
Я год держу, на другой держу,
Сгоню же я на рыночек,
Вам же продам, князи бояра,
Цену я с вас возьму полную.
А ’ще-ка у меня молода Ставра
Есть-ка жонка молодая,
Всих князей бояр обманула ёна,
Самого царя с ума выведет.
Тут его за хвастки великии,
Тут его за речи неумные
Посадили в погреба глубокий,
Задвинули дощечками железными,
Ворота засыпали песками желтыми,
Пропитомство клали овса с водой.
Остался у него младый паробок,
Одна дружинушка хоробрая.
Крест на лицё, с терема долой.
Скоро скажется, тихо сдеется.
Приходит к городу Чернигову,
Идет ступае на высок терем
К тоей Василисты Микуличной,
Крест кладе по писаному,
Поклон веде по ученому.
У ёй Василисты Микуличны
Были забраны гостюшки любимый.
Она ест, да пьет, кушает,
Над собой невзгоды не ведает,
Что не стало у нёй молода Ставра,
Посадили его в погребы глубокий.
Спроговори младойй паробок:
— Ай Василиста Микулична!
Ешь ты пьешь да кушаешь,
Над собою невзгоды не ведаешь,
Что не стало у тебя молода Ставра,
Посажен в погребы глубокий
За его за хвастни великии.
Спроговорила Василиста Микулична:
— Подите вы, гости, по своим домам,
Ныне мне, гости, не до вас пришло:
Не стало у меня ясна сокола
Молода Ставра сына Годиновича!
Тут Василиста Микулична
Волосы подбрила по мужичьему,
Платья надела богатырский,
Сходила в конюшечку во новую,
Взяла жеребчика неезжанаго,
Седлала уздала добра коня,
Седелышко клала черкаское,
Положила стремянки булатный,
Пряжки меди казапскоей:
Не для ради красы басы угожества,
А для ради закрепы богатырскоей.
Села она да поехала.
Скоро скажется, тихо сдеется.
Буде у города у Киева,
У ласкова князя Владимира.
Остановила коня середи двора,
Непривязанного, неприказанного.
Скоренько идет на высок терем,
Крест кладет по писаному,
Поклоны веде по ученому,
На все четыре сторонушки,
Князю Владимиру в особину
С молодой княгиней с Опраксией.
Спроговори князь стольне-киевской:
— Откуда ты, дородный добрый молодец?
Откуда-ва едешь, куда путь держишь?
— И есть я земли Тальянскоей,
А любимый племянник королевский.
Приехал на твоей дочке посвататься
На молодой Настасье Владимировны.
Спроговорит князь стольне-киевский:
— Ай же ты, Настасья Владимировна!
Не хочу тебя держать, хочу за муж отдать,
За любимого племянника королевскаго.
Спроговорит Настасья Владимировна:
— Ай же ты батюшка Владимир стольне-киевской!
Не отдай ты девицы за женщины,
Не наделай смеху по святой Руси,
У ней .... крутенька по женьскому,
Походка частенька по женьскому.
Груди мяконьки по женьскому.
— Сходим мы с ним в парну баенку,
Я тут его и посмотрю.
— Ай дородный добрый молодец!
Не угодно ли в баянку попариться?
— Не худо с дорожки парна баенка!
Она была да лукавая:
На тую пору выпустила жеребчиков,
Жеребчиков выпустила неезжаных.
Жеребчики по двору разбегались,
Огляделся Владимир стольне-киевской.
Она той порой вымылась и упарилась,
Скоро с баянки справилась.
— Что ты, дородний добрый молодец,
Не долго мылся парился,
Скоро с баянки справился?
— У нас ведь справы не по царскому,
А у нас справы по дорожному.
Спроговорил Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты Настасья Владимировна!
Я отдам тебя за королевского племянника.
— Ай же батюшко, Владимир князь стольне-киевской
Не выдай ты девицы за женщина,
Не наделай смеху по святой Руси.
— А мы его спроведаем,
Положим на перину на царскую:
Буде мужчина,-—под плечами буде ямина,
А женщина,— буде под
Она была-то лукавая:
.... легла на изголовьицо.
Спроговорит Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты, дородний добрый молодец!
Не угодно-ль поиграть в шашки в шахматы заморский?
А спроговорит дородний добрый молодец:
— У нас об эвтом дело не сведано,
Игроки у меня с дому не взяты.
Пожалуй, поиграем в шашки в шахматы заморский.
Обыграла царя со царицею,
Всех игроков придворныих.
Говорит Владимир стольне-киевской:
— Ай же ты дородний добрый молодец!
Больше у меня некому с тобой играть
В шашки шахматы заморский.
А спрогбворил дородний добрый молодец:
— Никто в Расеи не мог меня обыграть,
Один-то меня и обыгрывал Ставер Годинович.
Когда я бывал во Чернигове,
Один-то он меня обыгрывал.
Сходил Владимир князь стольне-киевской,
Выпустил Ставра из погребов глубокиих.
Сели со Ставром Годиновичем
Они играть в шашки шахматы заморский,
Спроговорил дородний добрый молодец:
— Помнишь ли молодой Ставер сын Годинович,
Как мы с тобой живали во Чернигове?
Я была чернильницей, а ты пером лебединым,
Ты в меня частенько помакивал,
Я в тебе тогда-сегды.
Спроговорил Ставёр сын Годинович:
— Дородний добрый молодец!
Я все позабыл сидючи в погребах глубокиих.
Спроговорил дородний добрый молодец:
— Помнишь Ставер сын Годинович!
Как мы живали во Чернигове,
Я ходила кобылицей,
А ты жеребчиком некладеным:
Ты на меня частенько поскакивал,
Я на тебе тогда-сегды.
Съедемся Ставер во чистом поли,
Попробуем силы богатырскоей!
Дай-ка Владимир стольне-киевской,
Дай-ко Ставру молода коня
Съездить со мной во чисто поле,
Спробовать силы богатырской!
Сели на добрых коней поехали,
Уехали они во Чернигов град.
Собиралося сорок калек со калекою,
А сам-то атаман Фома сударь Иванович,
А собиралися калеки на зеленый луг,
А садились калеки во единый круг,
Думали они думушку-ту добрую.
А советы советуют хорошие,
А итти оны ко городу Еросблиму,
Ко святой святыне помолитися,
Господнему гробу приложитися.
А оны положили заповедь великую:
— А кто обворуется и кто облядуется,
Того бить клюхамы каличьима,
Тянуть язык вон со теменем,
И копать очи ясные косицамы,
А копать того во сыру землю по белым грудям,
И пошли они,— котомочки бархатны,
Из чернаго бархата заморскаго,
И повышили красным золотом,
И повысадили скатным жемчугом;
У котомочек лямочки семи шелков;
На ножках сапожки турец-сафьян,
А не простого сафьяну заморскаго;
На головушках шляпы земли греческой,
А клюшья у калек-тых рыбья кость,
И взяли они-ко по камешку Антавенту,
А окоро калеки в поход пошли;
А в день идут по красному по солнышку,
Ночь идет по камешку Антавенту;
А будут они на чисто поле,
И садилися они в единый круг,
Думали думушку добрую,
А советы советуют хорошие:
А зайти ксггороду ко Киеву
А ко князю ко Владимиру
Поисть, попить, хлеба покушати.
И приходили ко городу ко Киеву,
И закрычали калеки громким голосом:
— Свет надежда князь Владимир стольно-киевской!
А пошли мы ко городу к Еросолиму,
А зашли ко городу ко Киеву,
А поисть, попить, хлеба покушати.
А тая-то победа учинилася,
А князя дома не случилося;
А выходила Опракса королевична,
Бьет челом поклоняется:
— Ай же вы калеки перехожие!
Пойдите в столову богатырскую,
И дам вам ествушку сахарную
И дам питьицев медвяныих,
Ешьте до сыти, пейте вы до люби!
Приходили во столову богатырскую;
Подавали им ествушку сахарную
И дали питьицев медвяныих;
Ели они до сыти, пили до люби,
И много они благодарствуют:
— Благодарствуешь, княгина Опракса королевична,*
За хлеб за соль, за все кушанья.
Дарила их Опракса королевична
Чистыим серебром красныим золотом,
А самого-то атамана скатным жемчугом.
А проговорит Опракса королевична:
— Ай же ты атаман Фома сударь Иванович!
А пожалуй-ко во спальну во теплую:
Есть молвить я словечушко тайное.
Проходили во спальну во теплую,
А садились на кроваточку тесовую;
И проговорит Опракса королевична:
— Ай же ты атаман Фома сударь Иванович!
А сделаем любовь со мной великую.
Ай да проговорит атаман Фома сударь Иванович:
— А как пошли мы ко городу Еросолиму,
Положили мы заповедь великую:
Кто обваруется, облядуется,
Бить того клюхамы каличьима,
И копать очи ясныя косицамы,
А тянуть язык со теменем,
И копать во сыру землю по белым грудям.
Эты ей речи не слюбилися,,
А бежит скорехонько в особлив покой,
А хватала чашу княженецкую
И кладывала в переплеты калечьии.
А скоро ведь калеки в поход пошли,
Выходили они на чисто поле,
Садились калеки во единый круг,
И тут калеки порасхвастались:
— Были мы в городе во Киеве,
Пили, ели, хлеба кушали,
<А дарила> Опракса королевична,
А дарила нас чистым серебром,
Дарила нас красным золотом,
А самого атамана скатным жемчугом.
И проговорит княгиня Опракса королевична:
-т- Есть да пить — так во Киеве,
А постоять за Киев — так некому!
А повыскочит Чурилушка сын Пленкович:
— Ай же ты княгина Опракса королевична!
А пойду-то я ко кругу калечьему,
Сделаю обыски великие,
Отыщу я ведь чашу княженецкую.
И приходит он к кругу-то каличьему,
А не бьет челом, не поклоняется,
А говорит он да не с упадкою:
— А же вы калеки перехожие!
Были вы во городе во Киеве,
А ели вы, много хлеба стрескали,
А украли вы чашу княженецкую.
Сделайте обыски великие,
Отыщите вы чашу княженецкую.
Эты им речи не слюбилися,
Скочили калеки на резвы ноги,
А как ему штаны бархатны оттыкали,
И . . . ему клюхамы натыкали;
А проговорят калеки перехожие:
— Пойди ко городу ко Киеву
И неси на нас жалобу великую
Князю Владимиру, Опраксе королевичной.
А приходит Чурила сын Пленкович:
— Ай же ты, княгина Опракса королевична!
А не калеки есть, воры грабители.
Проговорит Опракса королевична:
— Есть да пить — так во Киеве,
А постоять за Киев — так некому!
А повыскочит Алеша Попович сын Иванович:
— Ай же ты княгина Опракса королевична!
Пойду я ко кругу-то ведь калечьему,
Сделаю обыски великие,
Отыщу я чашу княженецкую,
И приходит он ко кругу калечьему,
А не бьет челом, не поклоняется,
И говорит не с упадкою:
— Ай же вы калеки перехожие!
Были вы во городе во Киеве,
А ели пили, много хлеба стрескали,
А украли чашу княженецкую.
Сделайте обыски великие,
.Отыщите вы чашу княженецкую.
Эти им речи не слюбилися,
Как скочили калеки на резвы ноги
И ему штаны бархатны оттыкали,
Наклескали . . . долонямы:
— Поди ко городу ко Киеву
И неси на нас жалобу великую.
И приходит ко городу ко Киеву:
— Ай же ты княгина Опракса королевична!
А не калеки есть, воры грабители.
Проговорит княгина Опракса королевична
— Есть да пить — так во Киеве,
А постоять за Киев — так некому.
Повыскочит Добрынюшка Никитинич:
— Ай же ты княгина Опракса королевична!
А пойду я ко кругу-то ведь калечьему,
Сделаю обыски великие,
Отыщу чашу княженецкую.
И приходит ко кругу калечьему,
И бьет челом, поклоняется:
— Ай же вы калеки перехожие!
Были вы во городе во Киеве,
Ели, пили, хлеба кушали;
У нас чаша княженецкая затерялася:
Сделайте обыски великие,
Отыщите чашу княженецкую.
Сделали обыски великие,
Отыскали чашу княженецкую
У атамана-то Фомы Ивановича
В переплетах калечиих;
Как отыскали чашу княженецкую,
И били его клюхамы каличьима,
А копали очи ясный косицамы,
И тянули язык вон со теменю,
А копали в сыру землю по белым грудям
А били клиньями дубовыми;
А пошли-то калеки ко городу Еросолиму.
А за их за неправду великую
Напустил господь темень на ясны очи:
И пошли они калеки не дорогою,
А ходят они по чисту полю не дорогою,
Не дорогою, бездорожицею.
А за его правду великую
Послал господь с небеси двух ангелов,
И вложили душеньку в белы груди,
И приставили очи ясные к белу лицу.
И пошел атаман Фома сударь’ Иванович по чисту полю,
И ходят калеки, кричат по чисту полю,
Не дорогою ходят, бездорожицею,
Закричал Фома сударь Иванович:
— Ай же калеки перехожие!
Что же вы ходите не дорогою, бездорожицей?
И кричат все калеки громким голосом:
— Ай же ты Фома сударь Иванович!
За твою за правду великую
А вложил господь тебе душеньку в белы груди,
А приставил очи ясные ко белу лицу;
А за нашу за неправду великую
Напустил темень на ясны очи.
Ай из-за того острова Кадойлова,
Ай из-под того вязу с-под черлёнаго,
Ай из-под того камешка с-под белаго
Из-под того кустышка ракитоваго,
А пала выпадала мать Непра-река,
А устьем выпадала в море Черное,
В Черное море во Турецкое.
А по этой матери Непры по реки,
Вылетал выезжал млад хупав молодец,
Молод Соловей сын Будимирович.
Поезжал Соловей ведь он свататься
А за славноё он за синё морё
Да ко славному городу ко Киеву,
А ко ласкову князю ко Владимиру,
На его любимый племянницы,
А на молодой Забавы на Путятичной.
А стал Соловей корабля снастить;
Нос корма по звериному,
А бока у корабля всё по туриному,
А вместо бров было вдергивано
А по дорогой куницы по пещерскии,
А вместо ушей было повешивано
А по дорогому соболю заморьскому,
А вместо очей было врезывано
А по дорогому камню самоцветному,
А не для ради красы-басы угожества,
Ради темный ноченки осенний.
Приезжал Соловей сын Будимирович
А ко славному городу ко Киеву.
А сходенки метал он дорог рыбей зуб,
Выходил выступал он на крут бережок,
А со своей дружиной со хороброю,
Чашу насыпал он красна золота,
А другу насыпал он чиста серебра,
Третью насыпал он скатняго жемчуга,
А в четвертых берет он камочку крущатую,
Крушатую камочку двоеличную.
А ничем эта камка была не дорога,
А не красным она да была золотом,
А не чистым она да была серебром,
А дорога камка была крущатая
А тыма ли цветами заморскима.
А приходил он во гридню во столовую,
Он крёст-тот кладет по писаному,
Он поклон-тот ведет по учёному,
Он кланяется поклоняется
Да на все на четыре на стороны.
Он кланяется, сам чёствует:
¦— Здравствуй, Владимир стольнё-киевской,
Да со многима князямы со ббярамы!
Он кланяется, сам чёствует,
Подавал он чашу красна золота
А солнышку Владимиру стольне-киевскому,
А другую подавал он чиста серебра
Только душечки княгины он Опраксии
А третью подавал он скатня жемчуга
Молодой Забавы Путятичной.
Да еще подавал он камочку крущатую.
Он кланяется сам и чёствует.
А эти дарова князю полюбилисе.
Заводил князь Владимир стольнё-киевской,
Заводил он тут ведь почестей пир,
А на многи князя на бояра,
А на многих поляниц на удалыих,
А вси на пиру напивалисе,
А вси на пиру да наедалисе.
И говорит Соловей сын Будимирович:
— Ах ты солнышко Владимир стольнё-киевской!
Благослови, государь, мне слово вымолвить.
— Говори, Соловей, что тебе надобно!
— А позволь мне-ка-ва выстроить три терема .
А три терема златоверхиих.
Этой-то ноченкой тёмною,
Темною ноченкой осенною,
А то поставить-то мне-ка три терема,
А три терема златоверхиих,
Середи того полюшка чистаго,
Середи того садочку Путятинова.
— Станови, Соловей, где тебе любо.
Ай тут Соловей сын Будимирович,
Выходил Соловей он на крылечко перёное,
Говорит Соловей сын Будимирович,
А своей говорит он дружинушки хоробрый:
— А*й же вы дружинушка хоробрая!
Делайте дело повелёное.
Скидывайте-тко платьицо цветное,
Надевайте-тко платьицо лосиное,
Обувайте-тко лапотики семи шелков.
А вы дубья да вязья повырубити,
Вон из зелена саду повымечите,
А состройте-тко мне-ка три терема,
Три терема златоверхиих,
А в четвертых состройте мне гостиной двор
Этой-то ноченкой темною,
Темной ноченкой осенною.
Ай тут-то дружинушка Соловьева,
Скидывали они платьица цветныи,
Надевали кожаники лосиновый,
Обували лапотики семи шелков.
Оны дубья да вязья повырубили,
Вон из зелена саду повыметали,
А состроили оны да три терема,
Три терема златоверхиих,
А в четвертых состроили гостиной двор,
Той ли ноченкой темною
А темною ноченкой осенною.
А по утру вставала дочь Путятинова,
Поглядела во косивчато окошечко.
— А что это чудо-то счудилосе,
А что это диво-то сдйвилосе?
А вечор-то стоял да мой зелёной сад,
А стоял-то сад он целым целой,
А теперичу-то сад он полонёной стал.
А построено в нем да три терема,
А три терема златоверхиих,
Да в четвертых построен гостиный двор.
Ай же вы нёнюшки, мамушки,
Да пойдемте-тко гулять да во зелёный сад.
Да пришли оны гуляти во зеленый сад,
А в первом терему-то щелчок-молчо;;,
То есть дружинушка Соловьева.
А в другом терему да шепотом говорят,
То есть Соловьёвая матушка,
Она господа бога умаливает,
За своего за чада за милаго,
А в третьём терему-то гудки гудят,
Игры играют Царяграда,
Напевки выпевают Еросблима,
То сам Соловей сидит Будимирович.
А говорит тут Забава дочь Путятична:
— Ай же вы ненюшки, мамушки.
Да зайдемте-ко в этот терем высокий.
Приходила тут Забава дочь Путятична.
Ай тут Соловей сын Будимирович,
А ставал Соловей он на резвы ноги,
А подергивал он тут ременчат стул.
-— Да садись-ко ты, Забава Путятична,
А садись-ко, Забава, на ременчат стул.
А стали играть они во шахматы.
Ай тут Соловей сын Будимирович
Раз тот сыграл, Забаву поиграл,
Другой тот сыграл, Забаву поиграл,
Третей тот сыграл, Забаву поиграл.
А говорит тут Забава дочь Путятична:
— Ах молодец, ты заулишен добр!
Кабы взял за себя, я бы шла за тебя.
Говорит Соловей сын Будимирович:
— А совсем ты мне, Забава, в любовь пришла,
А одным ты мне, Забава, не люба,
Что сама себя, Забава, ты просватываёшь.
Ай тут ли у князя у Владимира,
Да не пива-ты варить да не мёды-ты сычитц
Веселым пирком да за свадебку.
Накануне было праздника христова дни,
Канун-де честнаго благовещенья,
Выпадала порошица-де снег а молодой.
По той-де порохе по белому по снежку
Да не белый горносталь следы прометывал,
Ходил-де гулял ужо купав молодец
Да на имя Чурило сын Плёнкович.
Да ронил ён гвоздочики серебряные.
Скобочки позолоченые.
Да вслед ходя малые ребятушка
Да собирали гвоздочики серебряные,
Да тем-де ребята головы кормят.
Да загулял-де Чурило ко Бермяты ко высоку терему.
Да Бермяты во дому да не случилосе,
Да одна Катерина прилучиласе.
Отворялось окошечко косивчагое,
Не белая лебёдушка прокычала,
Говорила Катерина таково слово:
— Да удалый дородний добрый молодец!
Да премладыи Чурила ты сын Плёнкович,
Пожалуй ко мне во высок терём.
Пришол-де Чурило во высок терём,
Крест кладет по писаному,
Да поклон-от ведёт по ученому,
Кланяется да поклоняется
На все четыре на сторонушки,
Катерины Чурило и в особину.
Да брала Катерина-та доску хрустальнюю,
Шахматы брала серебряные,
Да начали играть а с им во шахматы.
Говорила Катерина-'та Микулична:
— Да премладыи Чурила ты сын Плёнкович!
Да я тя поиграю, тебя бог простит,
А ты меня поиграешь, тебе сто рублей.
Да первой раз играл Чурило, ею мат давал, •*.
Да взял с Катерины денег сто рублей.
Да другой-де раз играл, да ей другои-де мат давал,
Да взял с Катерины денег двести рублей.
Да третей-де раз играл, да ей третей-де мат давал,
Да взял с Катерины денег триста рублей.
Да бросала-де Катерина доску хрустальнюю,
Да шахматы бросила-де серебряные,
Да брала-де Чурила за руки за белые,
Да сама говорила таково слово:
— Да ты премладыи Чурилушко сын Плёнкович,
Да я не знаю играть с тобой во шахматы,
Да я не знаю глядеть на твою красоту,
Да на твои-ты на кудри на желтые,
На твои-ты на перстни злаченые,
Да помешался у мня разум во буйной голове,
Да помутились у меня-де очи ясные,
Смотрячись-де, Чурило, на твою на красоту.
Да вела ево во ложню во теплую.
Да ложились спати во ложни теплые,
Да на мякку перину на пуховую,
Да начали с Чурилом забавлятисе.
Да была у Бермяты-де девка чернавка его,
Да ходит она по терему, шурчит да бурчит:
— Хороша ты, Катерина дочь Микулична!
Еще я пойду к Бермяты, накучу да намучу.
Да тово Катерина не пытаючи,
Да во ложни с Чурилом забавляется.
Да пошла-де девка во божью церковь.
Приходит-де девка во божью церковь,
Крест-от кладёт и по писаному,
Да поклон-от ведёт по ученому,
На вси стороны девка поклоняется,
Да хозяину Бермяты-де в особину:
— Ласковой мой хозяйнушко!
Да старый Бермята сын Васильевич,
Да стоишь ты во церкви богу молишься,
Над собой ты невзгоды не ведаёшь.
Да у тебя в терему есть ужо гость гостит.
Да незваный-де гость, а не приказываной.
Да с твоею-то женою забавляется.
Да говорил-де Бермята таково слово:
— Да правду говоришь, девка, пожалую,
А нет, тебе дуры срублю голову.
Говорила-де девка таково слово:
— Да мне, сударь, не веришь, поди сам а досмотри.
Да пошел-де Бермята из божьей церквы,
Да пришол ко высокому ко терему,
Да застучал во кольцо-де во серебряное,
Спит Катерина не пробудится.
Да заетучал-де Бермята во второй након,
— зп
Да спит Катерина не пробудится.
Да застучал-де Бермята во третёй након,
Да из-за всей могуты-де богатырские,
Теремы-ты все да пошаталисе,
Маковки поломалисе.
Услышала Катерина та Микулична,
Да выбегала в одной тоненькой рубашечке без пояса,
В однех тоненьких чулочиках без чеботов,
Отпирала Катерина широкие ворота,
Запущала Бермяту Васильевича.
Говорил-де Бермята таково слово:
— Что, Катерина, не снарядна идёшь?
Сегодня у нас ведь честной праздничёк,
Честное христово благовещеньё.
Да умее Катерина как ответ держать:
— Да ласковой мой хозяйнушко!
Да старый Бермята сын Васильевич,
Да болит у мня буйная голова.
Опушалась болеснйца ниже лупа и до пояса,
Да во те ли во нижнии черева,
Не могу хорошо я обрядитися.
Да пришол-де Бермята во высок терём,
Да увидел-де платье всё Чурилово,
Да шапка, сапоги, да всё Чурилово,
Говорил-де Бермята таково слово:
— Да хороша ты, Катерина дочь Микулична!
Да я этоё платье на Чурили всё видал.
Да умее Катерина как ответ держать:
— Ласковой мой хозяйнушко,
Старый Бермята сын Васильевич!
Да у моево родимого у брйтелка
Да конями с Чурилом-то помёняносе,
Да цветным-то платьем побрйтаносе.
Да того-де Бермята не пытаючи,
Да берет-де со стопки саблю вострую,
Да идёт-де Бермята в ложню теплую.
Да увидел Чурила на кровати слоновых костей,
На мяккой перины на пуховые
Да не лучная зорюшка просветила,
Да вострая сабелька промахнула,
Да не крущатая жемчужинка скатиласе,
Да Чурилова головушка свалиласе,
Да белые горох а росстилаетсе,
Да Чурилова кровь и проливаетсе,
Да по той-де по сёреды кирпичные
Да Чуриловы кудри валяютсе.
Да услышала Катерина та Микулична,
Да брала два ножа она два вострые,
Становила ножи чёренем во сыру землю,
Да разбегалась на ножики на вострые,
Да своею она грудью белою.
Да подрезала жилиё ходячеё,
Да выпустила кровь и ту горячую,
Да погинуло две головушки,
Да что хорошие головы не лучшие.
Да старые Бермята сын Васильевич
Да дождался христова воскресенье,
Да пропустил-де он неделю ту он светлую,
Старую девку чернавушку,
Да берет ею за правую за рученку,
Да сводил-де девку во божью церковь,
Да принял с девкой золотыё венцы,
Да стал жить быть да век коротати.
Да мы с той поры Бермяту в старинах скажем,
Да премладого Чурила сына Плёнковича,
всего статей: 1642
